Свои и Чужие

Сережа бежал по лестнице. Ступени змеились, изгибаясь под невероятными углами, словно пытались сбросить его в ощерившуюся минутными стрелками бездну. Стрелки, точно копья, торчали далеко внизу, поблескивая зазубренными краями. Вокруг оглушительно тикало, время уходило, а лестница все не заканчивалась. Бесконечный подъем длился вечность, а Сережа так и не приблизился к своей цели. В чем заключалась цель, он не вполне понимал – успеть, не опоздать, вопрос жизни и смерти. Паника билась в горле, набухая тяжелым комком. Куда нужно успеть, Сережа не знал. «Телефон» — вспышкой мелькнуло в голове. Нужно было позвонить, позвонить и сказать, что он никак не успевает, чтобы не выглядеть безответственным, чтобы никто не решил, что он проспал или забыл. Не справился и всех подвел. Мысли в голове были тяжелые и неповоротливые, словно чужие. Каждую из них Сережа ощущал пудовой гирей, перекатывающейся в черепной коробке. Мобильник возник в руке раньше, чем Сережа успел это осознать. Да и не было у него времени осознавать, бежать вверх и пытаться разблокировать антрацитовый экран, было тяжело, у него никак не выходило, пальцы бессмысленно скользили по гладкому стеклу, и ничего не происходило. Страх внутри нарастал с каждой секундой, грозясь выплеснуться ужасом, бесконтрольным и всепоглощающим. Он не успевал, даже призрачная надежда таяла на глазах. Неожиданно вспыхнувший экран затребовал код. Кода Сережа не знал. Он бессмысленно потыкал в цифры, но телефон снова погас. От досады Сережа отвлекся от лестницы и сразу же споткнулся — бесполезный гаджет полетел вниз. Стены, увешанные черно-белыми офисными часами, как будто придвинулись ближе, совсем не оставляя пространства для побега. Сережа представил, как они смыкаются и сталкивают его следом за телефоном, туда, где должна была находиться шахта лифта, но вместо нее зиял провал, из которого остро поблескивали стрелки. Эта мысль была не такой уж страшной, настоящий ужас вызывала другая – он опоздал, и теперь вся жизнь разрушена, он потеряет все и исчезнет, потому что не смог прийти вовремя. Стрелки на всех часах одновременно сдвинулись, достигая отметки «двенадцать», и пространство завибрировало, разрываясь режущим звоном. Лестница под ногами вздыбилась, точно живая, резко вильнула и скинула Сережу вниз, в бездну. Он летел, сопровождаемый разрывающим барабанные перепонки металлическим лязгом, до тех пор, пока не разбился, окончательно захлебываясь в темноте. *** Трубецкой бежал так давно, что уже успел забыть, как именно здесь оказался. Если бы его спросили, где он находится, он назвал бы это место замком. Деревянные панели на стенах лоснились в свете изящных подсвечников. Резные столики украшали вазы и статуэтки, под ногами, заглушая звук шагов, расстилался уходящий в бесконечность ковер с затейливым узором. Обстановка могла бы показаться уютной, если бы Трубецкому не начало чудиться, что столики, картины, подсвечники и даже редкие трещины на стенах, повторяются, как будто коридор зациклило и за каждым поворотом его ждет только что оставленный позади отрезок пути. Бег по кругу, в ловушке, из которой не выбраться. Изредка на пути попадались двери, но все они были заперты. А за спиной… Трубецкой машинально оглянулся и снова увидел ее, высокую фигуру — Трубецкой едва достал бы макушкой до ее плеча; она бесшумно следовала за ним с удивительной для ее габаритов, почти томной грацией. Это была женщина. Бежевое старомодное платье складками струилось до самого пола, отчего казалось, будто она парит над полом, а не идет, голову женщины украшала черная шляпа с широкими полями, почти скрывавшая лицо. Вернее, верхнюю его часть — жадную улыбку Трубецкой видел слишком отчетливо и дорого бы отдал, чтобы навсегда стереть ее из памяти. Темно-багровые губы разошлись, показав острые клыки. И, будто в ответ на его взгляд, сбоку раздался до мурашек прошибающий скрежет. Пальцы женщины удлинились, превращаясь в острые шипы, и теперь оставляли на стене ровные глубокие борозды, легко раздирая дерево. О том, что они могли сделать с плотью, думать не хотелось. В голову некстати ворвались воспоминания о до дыр засмотренном в детстве «Кошмаре на улице Вязов». «Я вырву твое сердце», — нежно прошептали в голове, в ответ на его мысли. Трубецкой побежал быстрее, но его преследовательнице надоело играть в игры, она что-то гортанно выкрикнула, и воздух впереди рассыпался мириадами гудящих мух, из которых начали формироваться темные фигуры. Трубецкой резко затормозил от неожиданности и упал бы, если бы в спину не воткнулись острые когти. Они легко, именно так, как он представлял минуту назад, прошили плоть и кости, проникая все глубже, до тех пор, пока не показались с другой стороны. Больно не было, Трубецкой свесил голову вниз, зачарованно наблюдая за тем, как из продырявленной грудины стекают струйки крови, а собственные ноги отрываются от земли. Его тянули вверх, заставляя трепыхаться насаженным на крючок червяком, из легких выходило только сиплое шипение, а потом свет окончательно померк. *** Сережа вскинулся на кровати, сшибая на пол не прекращающий надрываться будильник. Еще не вполне придя в себя от кошмара, он свесился с кровати, силясь нащупать пластмассовый бок, но сам едва не свалился следом. Чертыхнувшись, Сережа обреченно встал и тут же, по закону подлости, почувствовал, как под ногой хрустнуло. Звон прекратился. День обещал быть отвратительным. Побрызгав в лицо холодной водой из крана, Сережа попытался сфокусироваться на своем отражении в зеркале над раковиной – оттуда на него смотрел глубоко несчастный человек, вырванный из неприятного сна в неприятную реальность. Он попытался припомнить подробности кошмара – какие-то опоздания, лестницы. Сон выветривался из головы слишком быстро, оставляя после себя лишь смутную тревогу, которую Сережа таскал в себе все утро – и пока заливал в себя обжигающий кофе, закуривая уже третью сигарету, и пока спускался на лифте, и даже на улице по дороге к метро. Тревога сменилась раздражением, когда в глаза яркими бликами вцепилась подсвеченная реклама – «Сонал», инновационное средство, одобренное ассоциацией фармацевтов, не содержит глютен и ГМО. Сны гарантированы, также способствует лучшему запоминанию. «Сонал» — и ты никогда не пропустишь Своего. Свой. Сережа поморщился. Интересно, если бы у него был Свой, это утро стало бы не таким отвратительным? Его успокоили бы именно так, чтобы это сработало? Он шел бы сейчас не один? Чувствовал бы сквозь пальто успокаивающее тепло пальцев, крепко сжимающих его локоть? Представлять это было глупо и бессмысленно, а не представлять не выходило – в последнее время Свои превратились в навязчивую идею всего города, вернее, даже всего мира. Они существовали всегда, Свои Люди, для краткости — Свои: те, с кем ты идеально совпадаешь, как две половины одного целого, те, с кем ты гарантированно будешь счастлив, если найдешь. Раньше их находили чаще, а сейчас, то ли оттого, что жизнь стала слишком быстрой, то ли от общей пресыщенности, Своего удавалось найти все реже и реже. К счастью, торговые компании были готовы помочь всеми способами. Особенно фармакология, несмотря на все скандалы с подозрением на продажу малых доз лсд, смешанных со снотворным. Под видом средства для запоминания снов. Своих можно было найти только во сне, вернее, узнать. Стоило Своему оказаться достаточно близко, как тот, с кем он связан, начинал видеть не свои сны. Слишком романтично, чтобы быть правдой, но факты были неоспоримы – Свои начинали видеть сны друг друга, и дальше начиналось самое сложное. Убедиться, что не выдаешь желаемое за действительное, а потом найти во сне зеркало и посмотреть в него — отразиться должен был тот, кого предстояло найти в реальности. Чтобы быть вместе счастливыми и целыми. Историями о счастливых встречах пестрели все соцсети, их показывали в ток-шоу, о них говорили в курилках и на кухнях. Сережа лично не знал ни одной пары Своих, наверное, только это удерживало его от стыдной зависти. Сереже сны снились только его собственные. *** Вынырнув из мутного ужаса, Трубецкой некоторое время судорожно дышал, не в силах забыть торчащие из груди шипы и собственное сиплое, с присвистом, дыхание. Как спущенная шина. Он поежился. Приснится же. Пытаться уснуть снова не имело смысла — будильник должен был сработать через десять минут, так что Трубецкой обреченно поднялся и поплелся в душ. Прошла неделя с его перевода в новый офис, а привыкнуть так и не удалось, он снова едва не перепутал ветку в метро, какой-то похмельный мужик от души наступил ему на ногу, а улыбочка Ольги Бузовой на рекламном плакате сегодня особенно выбесила. «Мои люди всегда со мной». Трубецкой готов был поспорить, что никакого Своего у Бузовой, да и у большинства медийных личностей не было. Своих на самом деле не было почти ни у кого, и это было обидно. Чем больше рекламы и слезливых историй лилось из медиапространства — тем обиднее было, и, наверное, не только Трубецкому. Уравновешивали ситуацию разве что разоблачения — истории про сны оказывались выдумками, фальшивые Свои на поверку оказывались не то что абсолютными противоположностями друг друга, но даже умудрялись засветиться с любовниками, хотя весь концепт Своих держался исключительно на том, что ты получаешь идеального партнера и измены были не просто маловероятны, а абсолютно исключены. От невеселых мыслей о Своих отвлекали еще менее веселые мысли о работе — в новом офисе Трубецкого не приняли. Он успокаивал себя тем, что прошла всего неделя, но в глубине души чувствовал, что причина не в этом. Вернее, причин было несколько, первая и самая очевидная — его перевели из головного офиса вместе с Романовым-младшим, которого родственнички решили наконец повысить до руководителя. А Трубецкой оказался слишком приближенной к новому начальству персоной, а значит, потенциальным стукачом и шпионом. Вторая, неочевидная и удручающая, причина состояла в том, что Трубецкой не умел нравиться людям. Он умел производить впечатление на партнеров по бизнесу, быть профессиональным, даже красивым, но вот так запросто понравиться и стать по-настоящему своим среди коллег ему не удавалось никогда. В головном офисе этого не требовалось, сотрудники менялись часто, и никаких компаний, которым можно было позавидовать, Трубецкой вокруг себя не наблюдал. Новый офис был другой — дружный до отвращения, все вокруг разбредались группками, делились планами на выходные и замолкали при приближении чужака. Именно так Трубецкой себя ощущал — чужаком. Он знал только Сережу Муравьева, с которым они пересекались раньше по рабочим вопросам, и Муравьев был единственным, кто изобразил некоторое подобие радости от вида нового коллеги, но они сидели в разных отделах и разве что кивали друг другу всю последнюю неделю, да пару раз перекинулись в лифте ничего не значащими фразами. Даже собирались выпить кофе после работы, но обоюдное согласие было высказано скорее для проформы и ничем в итоге не закончилось. Работа встретила Трубецкого безрадостными открытиями — его компьютер отключился от серверов, и пришлось идти к Паше, сисадмину, который, судя по хмурому лицу, вообще не понимал, с чего он должен решать проблемы каких-то людей. — Перезагрузи, — не глядя на Трубецкого бросил Пашка. — Что? — уточнил Трубецкой. — А все, — хмыкнул Пашка, наконец оторвавшись от монитора. Трубецкой хотел ответить что-то язвительное, но застыл, пригвожденный к месту: с монитора на него смотрела та самая женщина из кошмара, и Трубецкой был готов поклясться, что никогда прежде не видел игры, в которую азартно рубился Пашка, убегая от когтистой особы по знакомому до отвращения коридору. – Это что? — спросил Трубецкой, кивнув на экран. – Намекаешь, что я хреново работаю? — насупился Пашка, не поняв вопроса. – Что за игра? — уточнил Трубецкой, выдавив из себя подобие дружелюбной улыбки. – А, — выдохнул Пашка. — Резидент новый, если не играл — рекомендую. Я, прикинь, так вчера домой и не ушел — запустил попробовать, и все, с концами. Смотрю, а уже восемь утра, на работу пора. А потом вспомнил, что я и так на работе, прикольно вышло. - То есть ты всю ночь не спал? – на всякий случай переспросил Трубецкой. Не то чтобы он верил, будто видел чужой сон, но от того, что с Пашкой их определенно не связывает ничего, кроме слетевших серверов, на душе стало спокойнее. - Ага, — легко согласился Пашка. — Ну это еще ничего, мы с пацанами иногда и по трое суток не спали. Ты, короче, это, погоди полчасика, я посмотрю, что там у тебя стряслось, — последнее Пашка произнес немного дружелюбнее, видимо, заподозрив в Трубецком собрата-геймера. - Мне эта тетка сегодня всю ночь снилась, — пробормотал Трубецкой. — А я эту игру в глаза не видел. - Еще один на Своих помешался, — хохотнул Пашка. — Эта игра сейчас из каждого утюга, ты мог рекламу видеть и даже не осознать. Расслабься, короче. Я, если честно, в этих Своих не очень-то и верю. Если хочешь мое мнение – это все медийный заговор, чтобы заставить тебя жрать колеса из рекламы и переезжать каждый месяц. - Ну да, — вяло кивнул Трубецкой. Его родители были Своими, самыми настоящими, но об этом он предпочитал не распространяться. Пашка же истолковал его настроение по-своему. - Ты на наших не злись, — он доверительно понизил голос, хотя в кабинете больше никого не было. — Дело не в тебе, в смысле, в тебе, но не в том, что ты никому не нравишься. - А в чем? – Трубецкой машинально подался вперед. - В том, что ты новенький, — Пашка нервно дернул плечом. — Короче, мы тут пуганые уже, перевели недавно одного, милый такой был, общительный, понравился всем сразу. Его еще звали прикольно, Кондратий. Так вот, он общался-общался, а потом все начальству слил – кто опаздывает, кто в фейсбуке зависает, кто руководством недоволен, а сам свалил на повышение. Такие вот дела. Теперь все осторожничают. - Ясно, — Трубецкой смутился от такой откровенности и не знал, что сказать. У Паши, впрочем, снова нашлась своя версия такого скомканного ответа. - Слушай, если тебе снова буду сниться тетки с когтями – скажи мне. Может, реально Своего здесь найдешь, я почти поименно знаю всех, кто в такие игрушки играет, можем список составить… К счастью, в кармане Трубецкого зазвонил рабочий телефон – он поспешно попрощался с Пашкой и пошел к себе. Его желание помочь одновременно умиляло и нагоняло жуть, Трубецкому меньше всего хотелось начинать свое существование на новом месте с поисков второй половины, тем более с сисадмином в качестве подручного. *** - Итак, что кому снилось? – Миша крутанулся на стуле, и у Сережи зарябило в глазах. И от модной ядовито малиновой толстовки, и от Мишиной слишком сияющей улыбки. Миша был оптимистом, причем оптимистом ищущим – он верил, что непременно найдет Своего, и пребывал по этому поводу в постоянном счастливом предвкушении. Остальные его энтузиазма не разделяли, но Мише, как в той поговорке, проще было дать, чем объяснить, почему не хочешь, поэтому каждое утро в кабинете начиналось с пересказа снов. - Мне – ничего, — фыркнула Бельская и уткнулась в отчеты. - А мне – чушь какая-то, — вымученно улыбнулся Сережа. - То есть не Сайлент Хилл? – удивился Миша. В последнее время Сережа коротал вечера за приставкой, и его мозг обнаружил в себе удивительную способность продолжать игру во сне. Правда, там Сережу, как правило, убивали, но истории о еженощных кровавых смертях изрядно забавляли и Мишу, и даже мрачного Баранова, обычно в общих разговорах не участвовавшего. - Нет, — покачал головой Сережа. — Снилось, что я куда-то опаздываю, куда – понятия не имею. Пытаюсь позвонить и не могу. Бред, говорю же. - А может, это не твой сон, — тут же оживился Миша. — Может… - Миша, успокойся, — Бельская потянулась за выползшими из принтера листами и демонстративно закрыла ими лицо. — Опять тебе Свои мерещатся. В то время как все вокруг мечтают сдавать квартиру по программе «Поиск», ты, блин, в ней участвуешь, теперь еще до Сережи докопался. - А что не так с «Поиском»? — привычно взвился Миша. - Все, — категорично ответила Бельская и уткнулась в бумаги, давая понять, что разговор окончен. В этих перепалках Сережа старался не участвовать, хотя, положа руку на сердце, и сам считал «Поиск» полной чушью. Чтобы начать видеть сны Своего, нужно было провести с ним рядом некоторое время, ученые ставили эксперименты, но данные слишком разнились, зато очень удачно натягивались на новую акцию риэлтерских компаний. Суть программы «Поиск» состояла в том, что клиент заключает долгосрочный договор, позволяющий ему менять квартиру раз в месяц. Месяца, по статистике, было вполне достаточно, чтобы понять, чьи сны видишь, свои или не совсем. И в случае неудачи снова переехать в надежде на лучшее. Цены за такой съем были просто заоблачные, но оптимистов вроде Миши водилось в избытке, как и тех, кто сдавал квартиры по этой программе и мог позволить себе не то что не работать, а круглый год торчать где-нибудь на тропических островах, посмеиваясь над московскими романтиками. Из-за «Поиска» найти квартиру на долгий срок было практически невозможно, но зато цены на никому не нужную, как теперь говорили, «стационарную» недвижимость стали не такими драконовскими, иначе не видать было бы Сереже собственной квартиры как своих ушей. Он углубился в работу, стараясь не прислушиваться к Мишиным попыткам воззвать к совести Бельской, довольный тем, что его оставили в покое. За неимением лучшего Миша мог прицепиться к Сережиному странному сну, а этого ему сейчас хотелось меньше всего.