Свои и Чужие

Во сне Трубецкой снова бежал, но на этот раз разглядеть место, где он оказался, не представлялось возможным: все вокруг было затянуто едким дымом. Дым лез в глаза, заставлял жмуриться, и даже собственные ноги Трубецкой выдел мутными силуэтами сквозь пелену навернувшихся слез. Надсадно выла сирена, в дыму носились хлопья черного пепла, и резкий, разрывающий уши звук вызывал безотчетную панику. Хотелось убежать, спрятаться, скрыться в тишине и темноте, но что-то сковывало движения Трубецкого. Он как будто прилипал к полу. Пришлось как следует проморгаться, прежде чем он смог рассмотреть то, что было у него под ногами. И лучше бы Трубецкой не присматривался. Он стоял на асфальте, кое-где прочерченном полуистершимися линиями дорожной разметки. И этот асфальт плавился, расходился трещинами, сквозь которые проглядывало что-то багровое, похожее на лаву. Ноги вязли, прилипали к плавящейся от жара поверхности. Трубецкого поразила ужасная мысль – если он чуть замешкается, то непременно застрянет окончательно, как муха в сиропе, и неизбежно провалится вниз, в жаркое пламя, а после станет еще одним скопищем пепла, жирными пятнами оседающего сейчас на его одежду. По-настоящему страшно не было, Трубецкой чувствовал азарт обреченного. Он все бежал, прилипая подошвами к асфальту и гадал, сколько времени пройдет, прежде чем дорога за ним начнет валиться в бездну. В какой-то момент он так ясно представил эту картину: щербатые, дымящиеся плиты летят в багровый зев исходящего пламенем провала, – что даже почувствовал спиной опаляющее дыхание разверзшихся пылающих недр. И уже не мог понять, это ему привиделось, или позади и в самом деле одна сплошная гибель. Оглядываться он не хотел, боялся сбиться с и без того черепашьего ритма, попасть ногой в трещину. Как в детстве. Не наступай на трещины, пол – это лава. Только вот спасительного кресла, в которое можно было нырнуть с разбегу, нигде не было. Фигура выступила из дыма так внезапно, что Трубецкой врезался бы прямо в нее, если бы не увязающие в плавящемся асфальте ступни. А так Трубецкой лишь пошатнулся и еще сильнее заморгал, приглядываясь. Отмечая кожаный фартук на голом торсе, заляпанный чем-то красным, тяжелую металлическую маску, напоминающую клюв чумного доктора, если бы этот клюв сделали на шпалолитейном заводе, а после оставили ржаветь на пару лет прямо там же, в конце концов подлатав ржавыми заклепками. Как тяжеленная конструкция держалась на вполне человеческих, хоть и мощных плечах, понять Трубецкой не успел – появившаяся из-за спины пришельца рука подняла в воздух, а затем резко опустила на голову Трубецкого карикатурно огромный и тоже ржавый тесак. Дальше была тьма. *** Сережа заблудился. Коридоры бизнес-центра походили на лабиринт. Искривлялись они так же прихотливо и по одной им ведомой логике. Двери, двери, бесконечные вереницы дверей, за каждым абсолютно идентичный пустой кабинет, через десять открытых дверей Сережа перестал пытаться проникнуть внутрь. Все было бессмысленно. Он не справился с простейшей задачей – найти нужный кабинет. Время, кажется, еще было. Перед глазами мутилось от любых попыток рассмотреть циферблат часов, украшавших Сережино запястье. Чужих, бессовестно дорогих часов, у него таких в жизни не было. Как не было и проблемы с опозданиями. Коридор снова вильнул в сторону. Сережа послушно повернул и ничего нового не встретил – снова двери, снова серо-бежевая стерильная пустота, кулер с водой, да мелькнувшая впереди темная фигура, тут же скрывшаяся за поворотом. Спросить дорогу! Выход был идеально простым. Сережа ускорил шаг почти до бега, наплевав на то, что это может повредить его репутации. Мысли о репутации нашептывал незнакомый голос в голове. О репутации, о карьере, о том, что он снова и снова не справился и все испортил. Мысли должны были быть его, Сережины, но они ощущались чужими и неприятными, как ледяная капля, ползущая по шее за воротник, заставляли все внутри сворачиваться в напряженный клубок. Сережа спешил, но нагнать идущего впереди человека в строгом костюме никак не удавалось, мысли мешали, заставляли спотыкаться, чужие, неприятные и жестокие, они никак не желали заканчиваться, вились и вились вместе с коридором. Сережа не выдержал и побежал, несколько раз окликнул идущего, но тот не отреагировал, даже не вздрогнул, точно Сережа был призраком. Невидимкой. Стало жутко. А когда Сережа все-таки, не смотря на голоса в голове, нагнал человека, сделалось только хуже. Во-первых, тот все же соизволил обернуться, но Сережа никак не мог сфокусироваться на его лице – на глаза тут же наползала пелена, и он чувствовал сухую резь, заставляющую жмуриться и совершенно теряться в пространстве, а во-вторых… Во-вторых Сережа понял: он представления не имеет, что именно ищет. Какой кабинет, какую комнату, зачем он здесь. За чем-то важным, но кроме этого Сережа не вспомнил ничего. Паника и молчаливое внимание неизвестного заставили его вздрогнуть, отшатнуться и задеть очередной злосчастный кулер. Оглушительный грохот сотряс, кажется, все здание целиком. Сережа попытался поднять упавший кулер, но запутался в собственных ногах, его повело в сторону, а потом вниз. Сережа резко вскинулся и проснулся. *** Трубецкой бросил курить, раз, кажется, в третий еще летом, но проснувшись, испытал непреодолимое желание втянуть терпкий дым. Сжать сигарету дрожащими пальцами, сцепиться с реальностью. Сердце все еще колотилось, когда он, не включая света, прокрался на кухню и нашарил на полке полупустую пачку. Прикурил от конфорки на плите, махнув рукой на риск обжечь брови. После мужика с тесаком, разрубающего Трубецкого на две аккуратные половины, перспектива явиться в офис без бровей не слишком впечатляла. Нащупав в темноте ручку, он распахнул окно и судорожно вдохнул пахнущий догнивающими листьями ноябрьский воздух. Было тревожно. От всего. От разнообразных кошмаров, преследующих Трубецкого в последние ночи, от напряжения, которое донимало его на работе, от Пашиных шуток о каком-то его Своем, играющем в жутковатые игры. В таких Своих Трубецкой не верил и верить не хотел. Он верил в своих родителей, история которых вовсе не была какой-то романтичной сказкой с зеркалами, переездами и таблетками. Никаких счастливых совпадений – они просто встретились в метро и влюбились. Отец взял у матери номер телефона, уговаривать ее, к слову, пришлось очень долго. Заполучив требуемое – пригласил на свидание. А потом еще и еще. Потом они поженились и только через несколько месяцев, проведенных в съёмной комнате в питерской коммуналке, начали видеть сны друг друга. Это всегда вызывало у них скорее смех, чем трепет. Мама всегда шутила, что если отец начнет заглядываться на коллег, она первой об этом узнает, подглядев все ночью у него в голове. Хорошо, буднично и спокойно. Не как в ток-шоу. Когда Трубецкой, будучи школьником, попытался рассказать об этом приятелям, его подняли на смех. Уже тогда мир начал бредить Своими и романтическими, судьбоносными встречами. Семья Трубецкого не вписывалась, и постепенно и он, и его родители, совершенно перестали об этом говорить. Словно они были какими-то неправильными Своими. Трубецкой вздохнул и затянулся. С отказом от курения явно стоило повременить. Может, и коллеги станут не такими холодно-безразличными в курилке? Люди без вредных привычек всегда вызывают подозрение. Внизу, под слабо горящим фонарем, Трубецкому померещилась смутная фигура. Фигура дернулась от порыва ветра, Трубецкой дернулся вместе с ней. И выругался, когда рассмотрел повисший на ветках низкого деревца пакет. Просто пакет. После таких кошмаров не мудрено стать параноиком. Нет, Трубецкому снились плохие сны, но они были простые и понятные – он опаздывал, однажды во сне забыл дома ноутбук с важной презентацией, но ничего такого, от чего можно было проснуться в паническом ужасе и дымить ночью в окно. Стоило все же зайти к Пашке, спросить про мужика с тесаком. Не для поиска какого-то Своего, Трубецкому просто хотелось убедиться, что вся эта дрянь не существует сама по себе в его подсознании. И еще, ему хотелось завести приятеля. Не то чтобы Пашка походил на коллегу его мечты, просто других вариантов не было. Оставался еще Сережа. Но Сережа явно не горел желанием воплощать в жизнь их договоренность выпить вместе кофе. Наверняка на внерабочее время у него были планы поинтереснее, чем пытаться пообщаться с человеком, с которым он и сидя когда-то в одном кабинете, не слишком дружил. *** – Сережа! Хьюстон вызывает! – Миша ловко пихнул Сережу острым локтем в бок, и тот охнул от неожиданности. – Миш, жалости в тебе нет. – Еще как есть, у тебя сейчас сигарета до фильтра дотлеет, пока ты в стенку смотришь. Случилось что-то? – Миша попытался отнять у Сережи догоревшую сигарету, но тот не дал, нервно дернул пальцами, сбрасывая окурок в пепельницу. – Не выспался просто, кошмары замучили. – Сережа вздохнул. Необходимость признаться в очевидном не радовала, но он и в самом деле становился рассеянным от постоянных пробуждений в ужасе посреди ночи. Бесконечными коридорами дело не ограничилось, было еще совещание, на которое он забыл ноутбук и не мог найти собственное рабочее место. Череда опозданий неведомо куда, позабытые в такси документы. Сережа раз за разом просыпался и больше не мог уснуть. Чужие страхи скреблись на подкорке, не давая от себя отмахнуться. Дошло до того, что Сережа вправду опоздал и запаниковал уже по-настоящему, хотя его пятиминутного опоздания даже никто не заметил – все остальные, кроме Баранова, который, кажется, всегда являлся заранее, пришли еще позже Сережи. А Баранов по своему обыкновению даже спрашивать ни о чем не стал, только сухо кивнул и уткнулся в монитор. Однако, несмотря на пустяковое происшествие, тревогу из себя изгнать Сережа смог только к обеду. – Кошмары? – удивленно переспросил Миша. – В смысле, настоящие? Не те, где за тобой бегает Слендермен? – Я скучаю по Слендермену, – Сережа покрутил в руке зажигалку, чтобы не глядеть в Мишино озабоченное лицо. Дешевенький Крикет выскользнул и шлепнулся на пол курилки, – Мне снится какая-то хрень. Что я опаздываю на работу. Или забыл что-то по работе. Одна сплошная работа. Иногда офис похож на наш. На жуткую его версию. – Как в твоих играх? – Миша быстро подобрал зажигалку и засунул ее в карман. В других обстоятельствах Сережа бы возмутился такому нахальству, но сейчас у него не было на это сил. – Нет, как если бы я был зацикленным на работе параноиком. – А помнишь, как ты вместо файла с презентацией врубил наши фотки с рыбалки? – ни с того ни с сего спросил Миша, пристально глядя на Сережу. Как-то неожиданно серьезно. – Миш, это стыдно, ты к чему вспомнил вообще? И без тебя хреново. – Нет, подожди, – Миша оставлять его в покое явно не собирался. – Тебе тогда кошмары снились? Или когда Бельская сломала каблук и ты, не отпросившись, повез ее переобуваться, а телефон в офисе забыл? – Ну если бы я знал, что меня начальство по всему зданию с собаками ищет, может, я бы и занервничал. Но обошлось же, и с презентацией тоже, твою щуку до сих пор завистники вспоминают. – То есть ты особенно не нервничал? – вкрадчиво уточнил Миша. Разговор катился куда-то не туда, и Сережа смутно догадывался, куда именно. В то самое «туда», о котором он старательно не думал все прошедшие дни, а особенно ночи, когда курил в окно, мучимый самыми мрачными предположениями. – Я не понимаю, к чему ты клонишь, – вышло откровенно фальшиво, Сережа все прекрасно понимал, но Миша предпочел фальши не замечать. – А вдруг это не твои сны? Вдруг у тебя Свой? – в Мишином голосе послышалось волнение. Сережа не сомневался, что он обрадовался бы любому Своему, даже, как бы это странно ни звучало, чужому. Для Миши это значило бы, что и его Свой рано или поздно появится, и все только дело времени. А Бельская и Баранов просто зануды, не верящие в чудеса, а не разумные реалисты, каковыми хотят казаться. – И откуда у меня вдруг Свой? Ты же знаешь, в мой дом никто не переезжает, – Сережа использовал те же аргументы, что и в споре с самим собой накануне ночью. Хорошо, что про чужие, инородные как будто, мысли и голоса он Мише рассказывать не стал. – Может погостить кто-то приехал? – Предлагаешь пройтись по квартирам, поузнавать у бабулек, не приезжали ли к кому внучата? Ты же знаешь, в моем доме одни старушки, которым Поиск без надобности. А закончится все тем, что одна из них уговорит меня починить ей кран или шторы перевесить. – А что, и информация, и благие дела, – хохотнул Миша, но уже не так уверенно. – Прикинь, захожу я и спрашиваю: Элеонора Витальевна, к вам случайно не приезжали родственники – клинические трудоголики? – Ты что, их всех по именам знаешь? – Ну не всех, конечно, – Сережа тряхнул головой. – Все, заканчивай с розыскными мероприятиями, никакого Своего у меня в моей богадельне нет. – Нет, ты подожди! А на работе? Ты ж говоришь, что на наш офис похоже! – Мишу было не остановить, и Сережа проклял себя, за то, что вообще об этом заговорил. Все как писаному – стройные логичные размышления, вызывающее дежавю. – А что в нашем офисе? – Романов! – немедленно просиял Миша. – Вдруг он и есть твой Свой? Все сходится: он здесь всего пару недель, помешан на работе, явно зануда и вечно на всех орет за опоздания. – Что-то я не заметил между нами исключительной духовной связи, когда он меня вызвал в свое логово и сообщил, что смещает свои же сроки, и правки по проекту ему нужны вчера. – Ты ему шанса не даешь, – не унимался Миша. – Может, вне работы он котик? Будет тебе брильянты дарить и в отпуска возить, повысит, может, даже. – У тебя фантазии как в Служебном романе, Миша, прекращай, я тебя умоляю, – Сережа спешно убрал в карман сигареты и потянул Мишу к выходу. – Идем уже, а то твой Романов нас оштрафует. – Он скорее твой! – Теперь уже Миша ойкнул получив локтем под ребра и недовольно потер пострадавший бок. – А что я такого сказал? – Ты только при всех свое «такое» не вздумай сказать, а то нас засмеют. И никакой Романов не Свой, он мне не нравится, а я не нравлюсь ему. Точка. – Может Трубецкой? – тут же нашелся Миша. – Что Трубецкой? – по несчастливому стечению обстоятельств, как в дурацкой комедии, в курилку вошел Трубецкой и, естественно, Мишу услышал. – Ничего, – если бы, говоря это, Миша не улыбался, как самый паршивый в мире заговорщик, вышло бы более естественно и непринужденно. Но тогда Миша не был бы Мишей. Сережа бросил на Трубецкого страдальческий взгляд и получил в ответ примерно такой же, только в отличие от него самого Трубецкой выглядел не только уставшим и невыспавшимся, но еще и встревоженным. – И все же? – Трубецкой явно не собирался оставлять свой вопрос без ответа, и Сережа захотел провалиться сквозь землю. Трубецкой был считай что новеньким в их компании и явно не чувствовал себя в своей тарелке, а тут еще и подозрительный Миша. Который, к слову, стоял столбом и совершенно не собирался разбивать собственноручно созданную неловкость. – Может, ты сходишь со мной в пятницу после работы выпить? – Сережа очень вовремя вспомнил, что они с Трубецким вроде как договаривались сходить на кофе, но из договоренностей ничего не вышло. По правде, он вспоминал об этом и раньше, но благодаря кошмарам все дельные мысли из головы выветривались с удручающей быстротой, в отличие от остающейся ним после снов тревоги и предчувствия чего-то нехорошего. – Миша вот не может, бросает меня ради курсов личностного роста, – Сережа не мог удержаться от мстительной шпильки, но Миша, вопреки его ожиданиям, только с готовностью закивал. – Может, составишь компанию? Мы ведь и так собирались, но я совсем замотался… – Ладно, – кивнул Трубецкой. – Тогда завтра после работы, так? – Если у тебя нет планов получше, – не всякий случай уточнил Сережа, но Трубецкой уверил, что планов получше у него точно нет. – Это не Трубецкой, – прошипел Сережа Мише на ухо, хотя они уже отошли уже на добрых двадцать метров от курилки, – мы же с ним уже знакомы, и мне ничего такого не снилось. Может, это вообще мое подсознание вспоминает позорные случаи с рыбалкой? – Значит, Романов, точно тебе говорю. – Объяснение с подсознанием Мишу определенно не впечатлило. – Нет, не Романов, мне такой Свой даром не нужен. Если это не прекратится, я лучше работу сменю. – Ты мог бы найти во сне зеркало и посмотреть, всего делов. Тогда мы хотя бы точно узнаем, прав я – или я прав. Но пока ты не нашел зеркало, у тебя по крайней мере нашлась компания для пятничных приключений. Можешь не благодарить, я же твой друг, и это мой долг. Сережин возмущённый вздох Миша, естественно, пропустил мимо ушей.