— Том? — Гарри смотрит на мальчика. — Разве ты не знаешь, кто я?
Мальчик выглядит ужасно озадаченным.
— Что? Откуда ты взялся? Минуту назад тебя здесь не было. Ты только что трансгрессировал на территорию Хогвартса? Но это ведь невозможно!
— Трансгрессировать на территорию? О нет, я бы такого не сделал! Это одно из тех правил, к которым Дамблдор очень придирчив, а я не хочу его расстраивать. Я как раз возвращался с занятий.
Взгляд ярко-серебристых глаз Тома задерживается на лице Гарри.
— Но ты назвал меня Том.… Откуда ты знаешь мое имя? Мы разве знаем друг друга? Потому что я не думаю, что мы когда-либо встречались. Хотя, подожди, в тебе что-то есть… Что-то почти знакомое, хотя я все равно уверен, что никогда не видел тебя раньше. Кто
ты, и откуда ты знаешь, кто
я?
Гарри садится рядом с Томом на траву.
— Я твой друг, Том.
— Мой друг? — в глазах Тома появляется новое настороженное выражение. — У меня нет друзей, и я тебя не помню, — его взгляд скользит по лицу Гарри. — Это какая-то шутка? Ты носишь мантию слизеринца, так что ты должен быть на моем факультете. Но почему я никогда не видел тебя в общей комнате или за слизеринским столом в Большом зале? Ты новичок в Хогвартсе?
Гарри качает головой, с удивлением глядя на мальчика. Как мог Том забыть его?
— Если ты все это время был здесь, в Хогвартсе, почему я никогда не видел тебя раньше? Я бы запомнил, что видел кого-то вроде тебя, с этим странным шрамом и глазами, такими же зелеными, как... как вспышка проклятия
Авады. — По телу Тома пробегает легкая дрожь.
Авада, — шепчет Обломок в голове Гарри. —
Отец. Отец не хотел меня. Авада Кедавра.
— Разве ты не помнишь, Том? — Гарри начинает задаваться вопросом, не заболел ли Том. — Мы знаем друг друга по твоему дневнику. Ты пишешь мне туда, чтобы я мог читать твои мысли.
Том вскакивает на ноги и, бледнея, смотрит на Гарри.
— Мой дневник? Что ты имеешь в виду? Откуда ты знаешь о моем дневнике? О, Салазар, ты читал его?
Он лихорадочно роется в карманах своей школьной мантии, и, к удивлению Гарри, вытаскивает знакомый дневник. Откуда у
него этот дневник? Гарри думал, что, как обычно, оставил его в
своем кармане. И почему старая книга выглядит немного по-другому в руках Тома; кожа более гладкая и новая, а золотые буквы на обложке блестят.
Гарри озадаченно лезет в свой карман, и его пальцы смыкаются вокруг знакомого дневника, лежащего там, потрепанного и изношенного. Как у них
обоих мог оказаться дневник Тома? Реддл поспешно убирает свой новый дневник.
Мальчик с удивлением смотрит на Тома. И чем больше он смотрит на прекрасное бледное лицо другого мальчика, тем больше понимает, что в его друге есть что-то другое. Мальчик, стоявший перед ним, Том, знакомый мальчик из дневника, и все же что-то в нем совершенно другое. Он довольно молод и одет как школьник, но яркие серебристые глаза принадлежат не ребенку, а мужчине, который видел больше, чем могло вынести его сердце. На его пальце непривычно поблескивает темный драгоценный камень, оправленный в старинное золотое кольцо. Когда у Тома
появилось оно? Гарри никогда не видел Тома таким
настоящим, как сейчас; он кажется одновременно и более сильным, и более хрупким, и Гарри чувствует, как странное ощущение сжимает его душу. Ему хочется обнять этого мальчика и почувствовать, как сердце Тома бьется рядом с его собственным, но странная робость охватывает его, и Гарри понимает, что не осмелится. Это
Том, но все же Гарри чувствует себя так, словно находится в присутствии прекрасного незнакомца.
И внезапно Гарри понимает: это не осколок души из дневника, а
сам Том, мальчик, которому принадлежит кусочек души. Но Том ведь был мальчиком много лет назад — как он может быть здесь и быть таким удивительно реальным?
Их окружает аромат сирени, хотя несколько минут назад, когда Гарри возвращался с занятий, был сентябрь. Может быть, тогда это не Том не в своем месте и не в своем времени, а именно Гарри, стоявший здесь с Томом Реддлом давним весенним вечером? Должно быть, время каким-то образом запуталось и отбросило Гарри назад в давно забытый май. Да, теперь он это чувствует: этот мальчик — настоящий Том, каким он, видимо, был давным-давно, более целостным, чем осколок дневника, и все же недавно болезненно раненным. Гарри чувствует что-то грубое и неровное в душе мальчика, как будто из нее только что что-то вырвали.
Гарри тянется к руке мальчика.
— Что с тобой случилось сегодня вечером, Том? — шепчет он. — Куда он делся, осколок, который вырвался из твоей души?
— Осколок моей души...? — Том отдергивает руку, теперь смертельно бледную, и хватается за свое кольцо. — Откуда ты знаешь? Кто ты? Ты выглядишь как человеческий мальчик, но, возможно, ты им не являешься. — Том тянется за своей палочкой, и она дрожит в его руке, когда он направляет ее на Гарри. — Кто ты такой? Какой-нибудь дух правосудия или ангел мести? Что ты знаешь о том, что я сделал? И что это за странная отметина у тебя на лбу? Что-то при виде ее вызывает дрожь в моей душе...
Два мальчика стоят и некоторое время молча смотрят друг на друга. Наконец Том шепчет:
— Что ты делаешь?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — вздыхает Гарри.
— Ты что-то делаешь со мной, — вздрагивает Том. — Я чувствую, как что-то тянет мою душу, притягивает меня к тебе. Я слышал о духах, которые околдовывают злых людей и заманивают их в озера или реки, где они топятся… Ты один из них?
— Я не дух, Том, — качает головой Гарри. — Я просто твой друг. Убери свою палочку, и давай посидим немного здесь, под деревом. Сегодня вечером ты чувствуешь себя одиноким, и твое сердце разрывается от того, что ты только что сделал. Я думаю, тебе не помешал бы друг.
— Ты не можешь знать, что я сделал! — голос Тома осип.
Отец, — бормочет Обломок. —
Мертвый. Второй разрыв души, и самый страшный. Разыскиваемый Отец.
— Ты убил своего отца сегодня, не так ли, Том?
— Как… Откуда ты знаешь, что я сделал? — теперь голос Тома звучит безумно. — Мерлин, что ты за волшебник? Ты следил за мной сегодня вечером в Литтл-Хэнглтон? Ты шпионил за мной? Если так, то ты не доживешь до того, чтобы рассказать эту историю. — Его палочка дрожит в руке. — Я использовал уже раз убивающее проклятие сегодня, и я могу использовать его снова.
— Тише, Том, — теперь Гарри чувствует в своем друге и ужас, и агонию, и он кладет руку на холодную щеку Тома, даря ему искру волшебства для утешения. — Я не хочу причинять тебе никакого вреда; я здесь только для того, чтобы быть твоим другом.
— Что это такое? — шепчет Том. — Это странное ощущение в моем сердце, как сон, музыка и звездный свет, все сразу...
— Магия фей.
Том стоит совершенно неподвижно, его лицо кажется еще бледнее в сгущающихся сумерках.
— Магия фей? Значит, ты фея? — вздыхает он.
— В некотором смысле да, — Гарри тянется к руке Тома, и после минутного колебания Том медленно переплетает свои пальцы с пальцами Гарри. Что-то пульсирует, внезапное и электрическое, по венам Гарри, но он не знает, остатки ли это темной и ужасной магии, которую Том использовал в тот день, или что-то совсем другое. — Интересно, есть ли способ исправить то, что ты сделал сегодня, — говорит Гарри, когда, наконец, снова обретает голос. — Похоже, что путь времени не всегда так прям, как я привык думать. Может быть, мы сможем вернуться назад во времени к тому моменту, когда твоя душа была разорвана на части, и сделать ее другой. Сегодня днем я одолжил часы у друга, и мне кажется, что они не просто показывают время. Возможно, в них есть сила, способная отменить смерть твоего отца.
— Отменить его смерть? — Том смотрит на темный драгоценный камень у себя на пальце. — Нет, теперь пути назад нет. Даже если бы какая-то магия могла вернуть меня в тот ужасный момент, это не изменило бы того, кто я есть.
Я хотел, чтобы он умер, и все еще хочу. Я сделал то, что сделал, и я бы сделал это снова и снова. Даже если это разорвет меня на части. Разрыв сделает меня сильнее, как это было в первый раз, когда я выпустил василиска. Вот кто я сейчас, и даже ты, который, несомненно, не что иное, как галлюцинация воспаленного мозга убийцы, не можешь этого изменить.
И Гарри понимает, что Том прав: в его душе обитает странная тьма, которую даже волшебство фей не может рассеять. Гарри всем сердцем желает исцелить своего бедного сломленного друга, но не знает, как это сделать. Но, возможно, он может принести ему некоторое утешение.
Гарри обнимает Тома в сгущающихся вечерних тенях, и он долго сидит с ним под старым дубом и рассказывает ему истории. Он рассказывал Тому истории о птицах и о феях, он рассказал ему историю, которую Обломок всегда любил больше всего, историю о мальчике, влюбленном в утреннюю звезду. И Том слушал, Обломок слушал вместе с ним, пока не стемнело и веки Тома не отяжелели.
Когда Том, наконец, засыпает в траве, на его губах появляется легкая улыбка, а на бледных щеках — слабый румянец. Гарри сотворяет волшебный плащ из травы, листьев и коры дуба, заворачивая в него Тома, чтобы он не замерз. Затем нежно целует своего друга в лоб и вытаскивает из-под мантии любопытные часы Гермионы.
— Сладких снов, Том, — шепчет он. — И прощай. — Затем Гарри поворачивает циферблат золотых часов в то положение, в котором они были, когда он нашел их в траве.
***
Гарри моргает от внезапного великолепия золотого сентябрьского послеполуденного света. Когда его глаза привыкают к солнечному свету, он видит спешащую к нему Гермиону.
— Гарри, ты не видел... О! — она резко останавливается, глядя на часы в его руке. — Ты нашел мои… э... часы. О, слава Мерлину! Я искала их повсюду.
Гарри возвращает ей часы.
— Мне кажется, что это необычные часы, Гермиона. Они создают странные завитки во времени.
Гермиона смотрит на него, а лицо ее белеет.
— Гарри, ты ведь не
использовал маховик времени, не так ли?
— Мне так ужасно жаль — я не хотел! — краснеет Гарри. — Я просто хотел завести их, но заводной механизм застрял, и тогда мне пришлось использовать волшебство фей, чтобы отклеить его, а затем...
— Гарри? О, Мерлин, что ты наделал? Ты путешествовал назад во времени? Как далеко ты ушел в прошлое? Скажи мне, что это было не более нескольких минут!
— Далеко, — шепчет Гарри. Его несколько тревожит выражение лица Гермионы. — Я сделал что-то не так?
— Я не знаю, — Гермиона смотрит на маховик. — Возможно, так и было.
Ужасные вещи случаются, когда волшебники вмешиваются во время, Гарри, путешествие назад во времени на несколько часов достаточно рискованно, если ты не будешь очень, очень осторожен. А если ты отправляешься в прошлое намного дальше, чем это… Последствия могут быть слишком ужасными, чтобы думать об этом. Крошечное необдуманное изменение может изменить историю и вывести весь мир из-под контроля. Ты ничего не изменил в прошлом, Гарри? Пожалуйста, скажи мне, что ты ни с кем не встречался и не говорил с ними о будущем.
— Я встретил только одного человека, — быстро говорит Гарри, — и мы не говорили о будущем. Я просто рассказал ему историю, вот и все.
— Ты рассказал кому-то историю? — Гермиона на мгновение задумывается над этим. — Ты сказал этому человеку свое имя? Ты сказал ему или ей, что ты из другого времени?
Гарри качает головой. К его облегчению, Гермиона улыбается.
— Я думаю, что тогда все будет в порядке, Гарри. В конце концов, как много может изменить одна история?
***
— Он все еще выглядит ужасно, — Королева фей смотрит на маленькое уродливое существо в руках Питера Петтигрю с выражением отвращения на ее неестественно прекрасном лице. — Он выглядит как нечто среднее между увядшим листом и очень старым ребенком.
По холоду в ее голосе понятно, что королеве не очень-то нравятся как листья, так и дети. Питер Петтигрю, все еще наполовину очарованный и наполовину напуганный феей в зеленом, шепчет:
— Но, несомненно, огромные магические силы Вашего Величества в конечном итоге смогут вернуть ему человеческий облик?
Королева фей холодно смотрит на Петтигрю, и он чувствует, как по его коже пробегают мурашки.
— Ты сомневаешься во мне, крыса? Твой хозяин поступил мудро, обратившись ко мне за помощью, как только понял, что проклятый ребенок, за которым он охотится, обладает магией фей. Я верну твоему Темному Лорду форму, достаточно человеческую, чтобы позволить ему противостоять и уничтожить своего врага, человеческое дитя, воспитанное Неверными. Но твой хозяин по глупости разорвал себя на части темной и могущественной магией, и требуется нечто большее, чем моя волшебная магия, чтобы вернуть его в тело. Я пытаюсь и пытаюсь, снова и снова, но эта неестественная и чудовищная форма... — она изящной рукой показывает на маленькое существо перед собой. — К сожалению, это лучшее, что я могу сделать в данный момент. Однако, я так же стремлюсь сокрушить Неверных, как и он — победить этого ребенка, и я верю, что в конце концов найду способ сделать твоего хозяина более человечным. Но для этого мне понадобится кровь этого ребенка. Кровь его врага, смешанная с волшебством фейри, которое Неверные так глупо дали ему… Да, это должно вернуть вашему хозяину ту форму, которую он желает. Хотя желание вернуть человеческую форму находится за пределами моего понимания. Люди такие ужасно хрупкие, грубые на вид, неуклюжие и тупые.
— Согласен, Ваше Величество, — бормочет Питер Петтигрю, нервно смотрящий на землю у ног королевы.
— Теперь я знаю, что ты не очень умен, человек-крыса, — продолжает Королева фей тем же каменно-ледяным голосом. — Но все, что тебе нужно сделать, это найти этого скучного ребенка, извлечь из него кровь и доставить эту кровь мне. Это должно быть достаточно простой задачей, даже для тебя.
— Это невозможно, Ваше Величество! — хнычет Питер Петтигрю. — В мальчике слишком много магии —
Вашей разновидности магии, — чтобы я смог одолеть его. Но, судя по всему, он простой и доверчивый ребенок, так что, возможно, есть способ перехитрить его. Преданный последователь моего учителя, юный Барти Крауч, принес мне странные вести о событии, в котором участвует его отец, о каком-то турнире в Хогвартсе, школе, которую посещает мальчик. У Барти есть план, и если Ваше Величество будет так любезно одолжить Барти немного Вашей волшебной магии, то кровь Гарри Поттера скоро прольется.
Королева фей хмурится.
— Но почему бы вместо этого не дать
тебе магию? Я легко могу придать тебе форму, которую мальчик не узнает, а ты можешь просто убить его и взять его кровь.
— Нет... Нет... — выдыхает высохшее существо в объятиях Петтигрю. — Питер — идиот. Он все испортит. Гораздо лучше послать Барти; он обладает и умом, и яростной преданностью. Мне нужен слуга, которому я могу доверять в Хогвартсе. О, я знаю тебя, Питер; ты оказал мне великую услугу, и я вознагражу тебя за это, но у тебя коварное сердце, мой друг. Ты пришел ко мне из страха и трусости, а не из истинной преданности.
Питер краснеет, но ничего не отвечает, склоняя голову. Ясный взгляд Королевы фей скользит по нему.
— Похоже, твой хозяин хорошо тебя знает, крыса. Я сама многое знаю о ненадежных слугах и знаю, как с ними обращаться.
Питер молча кивает головой, соглашаясь.
— Я знаю, что Барти будет верен до смерти, — бормочет Темный Лорд. — Не только из преданности Темному Лорду, но и из ненависти к тем, кто называет себя Светом. Он ненавидит своего отца так же сильно, как я ненавидел своего.
— А, понятно. — Лицо королевы фей остается бесстрастным, застывшим в своей суровой красоте. — Я тоже кое-что знаю о неверных сыновьях, — почти рассеянно она поднимает с земли маленький листок и разрывает его в клочья.
Иссохшее существо в руках Питера Петтигрю корчит гримасу, похожую на улыбку.
— Ты действительно мудра и могущественна, вот почему я искал тебя, королева Волшебной Страны, — он слегка ежится и плотнее закутывает свои изуродованные конечности в темные одежды. — Мне холодно, Питер! В этом проклятом плаще, который ты мне дал, нет тепла. Наверняка у фей есть более теплая одежда, чем эта! Я помню, как однажды, когда я был еще мальчиком, мне приснилась фея. И в моем сне фея завернула меня в свой заколдованный плащ, и он согревал меня до утра...
