Сложности дипломатии

Люба просыпается от криков в тереме и первым делом проверяет место рядом с собой. Матвея нет. — Барыня! Барыня! — влетает в опочивальню Дунька с заплаканными глазами. — Что за крики? — Так горим же! Горим, барыня! Люба резко встряхивается и соскакивает с лавок. В одном исподнем она бежит за Дуней, но притормаживает и рвётся назад в опочивальню. Меч отца! — Барыня! — вопит Дунька, но Люба лишь отмахивается. Да, она тоже чует запах гари. В опочивальне писаный синий сундук завален мужниными записями и книгами. А сколько раз Люба просила его убрать это! Стряхнув одним движением всё с крышки, она заглядывает внутрь, где всё еще осталось её приданое. Кожаные ножны Люба выхватывает на ощупь, потому что дым заполняет комнату, забиваясь в нос и глаза. На серебряной рукоятке поблёскивает набалдашник в виде волчьей головы, и Люба любовно оглаживает его пальцем. Бежать! Дуньки уже нет — скрылась в испуге. Тряхнув головой, Люба поднимается во весь рост, но резко пригибается, потому что воздуха мало. Кашляя, она выбирается из опочивальни вновь, с трудом разбирая дорогу. Дыма здесь больше, чем она думала. Лёгкие разрывает от мелкой копоти. Сжимая меч, Люба оглядывается, не зная, что и делать. Крики доносятся до неё из двора. Растворив дверь к лестнице, она с трудом сдерживает крик. Языки пламени пляшут внизу. Не выбраться! Задыхаясь, Люба пытается придумать хоть что-нибудь, чтобы спастись. Вот бы сейчас Матвей над ней посмеялся! Жизнь променяла на меч с волком. Вот какой она была безрассудной, такой и осталась. — Любава! — слышится голос мужа вдалеке сквозь шипение и треск древесины. — Любава! Ох, нет! Если она сейчас же не придумает, как отсюда выбраться, он пойдёт за ней! Ей не нужно, чтобы он рисковал собой ради её глупости, пусть раньше она и дразнила его трусом. Люба хотела бы, чтобы таким он и оставался до конца их жизни. Ну, или хотя бы его собственной, потому что чёрный дым разъедает глаза до слёз. Люба ломится из одной опочивальни в другую, выглядывает в окно и замирает. Ах, вот же! Закрывая лицо нижней рубахой, Люба надсадно дышит, чувствуя, как жар становится почти невыносимым под её босыми ногами. Она хватает стул и отправляет его в окно, разбивая тонкие резные дощечки, создающие раму. Какое же счастье, что Матвей не послушал Любу, и сделал окна достаточно большими, чтобы в них мог влезть человек. — Любава! — более чётко звучит голос Матвея. — Да ястреб с вами! Куда вы спешите! Помрёте ж! — сдерживает Любиного мужа их смотритель. — Да лучше помереть, чем её там оставить! Как есть юродивый! Геройствует, когда не нужно! Люба зла на него ужасно. Как может он о себе не думать?! Ох, и устроит она ему! Люба осторожно вылезает из окна, закинув меч через плечо за тонкий ремешок. Сердце стучит быстро-быстро, и от чистого воздуха кружится голова. Оборачивается, и ей становится дурно на мгновение. Отсюда земля кажется далекой, и даже сено в повозке не видится такой уж безопасной затеей. Но выбора нет. Дом пылает, и Любе хочется закричать, но нельзя. Лишь больше саму себя перепугает. Отвернувшись назад к дому, она зажмуривает крепко глаза, считает до трёх и отталкивается ногами от оконной рамы, чтобы нырнуть назад. Люба летит спиной в сено и смотрит в звёздное небо. Это всего пара секунд, но будто бы бесконечность простирается перед ней. Время останавливается. Как так произошло?! Почему вынуждена переживать такие кошмары?! Ах да! Всё дело в её брате! И в чёртовом рыжем упыре! Будь они оба прокляты! — Замуж?! Но я... За кого?! — За племянника князя Игоря. — Страшилу Ярослава?! — за что брат её так не любил? Люба, конечно, не хотела судить кого-то по внешности, и вовсе это в воинах было неважно, но всё же, не главное ли правило их рода — это браки пусть не по любви, то хотя бы без отвращения к супругу. Прежде Базар хотя бы был мил и образован, но его захватило чудовище, считавшимся другом Олега. Не было в мире справедливости! — Ох, нет, не могу ж я быть таким жестоким, — посмеялся брат. — Я про Матвея говорю... — Страшила Ярослав сойдёт! Олег засмеялся ещё громче. А вот не смешно! Люба была в ярости от такого предложения! Они с Матвеем давеча спорили так, что разругались в пух и прах. Он её за дурёху принимал, хотя сам и меча толком в руках не держал! А ещё лез доказывать, что княгиня бы из неё вышла посредственная, коль считала она, что рубить следует любого, если провинился. Люба такого не потерпит! Он смеялся над ней васильковыми глазами, хоть и сохранял выражение лица нежное. — Я тебе красавца выбрал, а тебе не ладно! — Не ладно мне, ведь не люб он! — Странно, — задумчиво потёр Олег свою отросшую бороду. — А ты ему по сердцу... — Он так сказал? — Люба резко обернулась к брату, ощущая лёгкое головокружение. — Он посватался? — Посватался. Люба не смогла сдержать своей победоносной улыбки. И пусть не люб ей был Матвей, но враг, опустившийся на колени, — это особый привкус счастья. — Гляжу, ты рада... — Вот ещё! — Люба отмахнулась, но брат лишь головой покачал. — И я замуж не пойду, чтоб одного тебя не оставить. — Так не один я... Люба недовольно вздохнула. Нашёл же себе братец компанию! Она для него целое пиршество устроила, созвала красавиц с разных племён, а Олег весь вечер переживал лишь об упыре, что злобно смотрел на всех и, если быть честной, выглядел так, будто вот-вот сгинет. Люба сама в какой-то момент едва не бросилась Усладу помогать. Олег увёл упыря с пира раньше, нарычав на неё, хотя она старалась лишь для брата. Краснея от стыда, Люба завершила празднество и проследила, чтобы все гости разошлись по опочивальням, не держа на Главу волков обиды. Кто ж знал, что их окаянный упырь устроит представление? Люба и подумать не могла, что этот бесстыжий рыжеволосый труп имел с её братом губящую связь. Она вошла к ночи проведать Услада и разобраться с Олегом, но обнаружила лишь ополоумевши вцепившего упыря в Главу волков. Щёки Любы запылали. Она же не знала... не думала, что Услад так нуждался в брате. Так вот отчего упырь никак не желал уходить. Знал ли о том Олег иль просто остался поддержать, ведь не мог бросить ни одного сирого и убогого? То девчонка, что приняли в дом, то настоящая нечисть, живущая на людской крови. Для всех у Олега было место в сердце. Слишком добр... Думала Люба, прежде чем осознала сказанное братом, когда они встретились на утро перед трапезой. — Ты, что же, сделаешь его своей семьёй? — О чём ты? — Ты хочешь взять упыря в супруги?! — Люба просто не верила, что её разумный брат мог так всех подвести. — Да что же я... сбрендил, по-твоему? Какой же упырь на троне! Я ещё помню, что я должен этому племени. — Раз помнишь, то женись на царевне Алёне и живи счастливо. Упырь тебя лишь к беде приведёт. — Не могу. — Почему же? Не люба она тебе? Вы так славно смотритесь... — Я дал обещание. — Кому? Олег вздохнул и качнул головой отрицательно. И Люба так и не поняла, кому он мог дать слово, что отказывался от совершенной партии! — Братец, кому? — Ладу. — Ты... — Люба капризно всплеснула руками. Нелепица какая! — Ты упырю пообещал, что в этот раз не женишься?! — Да, — твёрдо ответил Олег, но она знала, как ему сейчас было стыдно. — Я... Пресвятой волк, да ты влюблён в него, — осознала Люба, и всё у неё внутри перевернулось. Да как же братец попал в эту ловушку... Как она не заметила и не уберегла его? — А женитьба как же? — Жениться всё равно нужно, — согласился Олег, Любино сердце кровью облилось. — Долг есть долг, Любава. — Но как же наши законы? — Для Глав они совсем другие, — улыбнулся по-отечески тепло брат, и Любе обидно за него стало до слёз. Негоже было ему так страдать. — Прекращай кручиниться. Никакого горя нет. — А упырь что? Любит тебя? Олег лишь плечами пожал. — Да как может не любить тебя?! — Ты уж реши, ты против или поддержать хочешь? — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — Люба схватила его за руку и взволнованно заглянула в глаза карие — такие же, как и у неё самой. — Я счастлив. Правда. Оттого хочу, чтобы и ты повеселела, — сжал её ладонь Олег. — Матвей, быть может, поможет тебе... — О, его характер вздорен. — Как и твой. — Он хуже! Ты бы слышал, что он говорит о войне! Он ничего не смыслит! — Ходят слухи, что он хорош в лечебном деле... — Да мне-то что! — Не ты ль хотела тоже обучиться? — И потому должна за Матвея замуж пойти?! — Окстись, Любава! Ты за кого меня держись? — За человека, согласившегося на мой брак с этим... болваном! — Так ты только подумай... Так и быть, отменю своё согласие. — Я подумаю, — сдалась Люба. Не могла же она не рассмотреть его, когда Матвей удосужился посвататься. И это-то после того, как в разговоре она мечтала проткнуть его мечом! Ха! Ей не удалось сдержать усмешку. Всё утро после разговора с Олегом Люба места себе не находила и скучала в своей светлице. Не было желания ни вышивать, ни учиться. Раздражённая она бросила всё и отправилась к конюшням, чтобы занять себя хотя бы чисткой оружия. Внутри привычно пахло прелым сеном, и лошади переступали с копыта на копыто в нетерпении — видать, близился выгул. Люба обернулась к грубому столу, на котором были разложены камни для заточки сабель. Конечно, можно было бы сразу в кузню, но так неинтересно. Любовно просвистев себе под нос популярный ныне напев, Люба достала из ножен саблю и залюбовалась слабым отблеском металла. Нет, она не была поклонницей боёв, как думали брат и Матвей, но ей нравилось то время, что она провела с братом и отцом на тренировках и к которому она мыслями возвращалась всякий раз в моменты тоски. После того как Олег стал Главой, они почти не выходили на поле скрестить сабли. Он был вечно занят. Может, опыта отцовского ему не хватало, зато желание отвечать за свой народ перекрывало незнание. Никогда бы прежде Люба не подумала, что Олег так ударится в науку, хотя сам прежде более всего любил бои кулачные да состязания на мечах. Люба ж так страстно хотела женить брата лишь для того, чтобы облегчить его ношу. Олегу нужен был кто-то, кто смог бы вовремя перехватить правление и дать ему выдохнуть, а не выгореть до пепла. Получилось бы это сделать для Олега у Услада? Люба встряхнула головой. О чём она только думала?! Упырю здесь было не место! — Ты хочешь заточить оружие или затупить? — с сомнением протянул Матвей. Люба испуганно вздрогнула и сдержалась от побега, хоть и смутилась, когда он нашёл её задумавшуюся. — Точу, как хочу. — Ох, ладно. Я ничего в этом не понимаю, — согласился Матвей, хотя Люба знала, что он над ней смеялся. — Куда это ты собрался? — без всякого почтения спросила она. Да, Матвей был чуть старше неё, но её статус княжны был выше. Даже позлорадствовать захотелось. Почему рядом с ним она всегда была такая гадкая?! — На охоту. — Я не знала, что у нас охота... — Я решил, что поеду один. — Ты же не любишь убийства. — Людей. А дичь — это еда, — пожал плечами Матвей. — Я еду с тобой. — Царевна Любава... — Еду, — притопнула она ногой и поднялась с грубо сколоченного табурета. Матвей с ней был одного роста, поэтому Люба посмотрела ему прямо в глаза решительно, чтобы он не смел ей перечить и напоминать про правила, но он ей лишь улыбнулся и кивнул. Люба понять его не могла. Что он задумал? Пока они ожидали лошадей, переодетая Люба прогуливалась по внутреннему двору, отмечая, сколько всего ещё следовало переделать, чтобы их дом выглядел презентабельно. Она надеялась, что никто из гостей не заметил облезлых стен. И как же славно, что проводами сватов занялся Олег, потому что ей было стыдно смотреть людям в глаза. К своему удивлению, она наткнулась на задумчивого брата, возвращавшегося к тронному залу. Не слишком ли скоро? И вот, снова. Морщинка меж его бровей стала ещё отчётливей. Люба заволновалась. — Любава? Ты разве... ты собралась куда? — На охоту. — Одна? Я против. — С Матвеем. — Тогда и я с вами поеду... — Брат! — покачала она головой, потому что Олег и так был измучен, а теперь ещё и на охоту... Но он отчего-то понял её отчаянно неверно! — Ах, прости, Любава, не подумал, что ты с Матвеем хотела наедине остаться. — Но я не хотела! — у Любы щёки запылали. Вздор! Но Олег лишь посмеялся и не поверил ей. — Я просто люблю охоту! Я же не говорю, что когда ты выезжаешь с упырём глубоким вечером на охоту, то вы занимает... О, Боже! Олег! — Чему ты так удивляешься? — Ничему, — она отвела смущённый взгляд. Почему она раньше всё не поняла?! Как же давно Услад стал частью жизни Олега? — Упырь в порядке? — Спит, — кивнул брат. — Я оставил с ним Милаву. Ей без разницы, где обучение проходит. — Наконец, нашёл себе кого-то, кто слушает твой гундёж об образовании, — с обидой заметила Люба, хотя к девочке она относилась спокойно да и сама предложила ей остаться. — Люба... — Княгиня Любава, готова? — Матвей вышел из конюшни, держа под уздцы лошадей. — Более чем! — Хорошей охоты, — вздохнул Олег, и Любе захотелось его ударить. Иногда брат злил её сильно своим хорошим отношением ко всему на свете. — Князь Олег, — Матвей смешался и мгновенно переменился. Это рассмешило Любу. Надо же, какой осторожный, а с ней никакого соблюдения приличий! Хам! Олег лишь приветливо склонил голову и направился дальше по своим делам, подмигнув Любе на прощание. Нет! Она ещё не согласилась! — Ты только что фыркнула князю вслед? — усмехнулся Матвей. — Он заслужил. — Без сомнения. — Идём уже, — Люба забрала поводья своей лошади у него и перепроверила лук и стрелы. Поездка на удивление вышла спокойной. Летящие над землей облака давали благостную тень время от времени в изнуряющем лете. Попав в лес, Люба с Матвеем выдохнули, потому что приятная прохлада коснулась их тел. Охота обещалась быть занимательной, ведь Люба ждала состязания. — Что ты делаешь? — спросила она, когда Матвей спешился в начале пути и опустился на колено, принимаясь чертить палкой что-то на сухой земле. — Как же? Молюсь богам племени, как все обычно делают. А ты — нет? Люба замерла неожиданно. Об этом с Олегом-то они не подумали. Они воспитывались в двоеверии, поэтому никогда не были привязаны к какой-либо из религий, вот и все обряды выполняли довольно условно, хоть и считали себя больше волками. Но разве брак их не должен был быть подтвержден церковью? Люба тяжело вздохнула. О чём она думала? Они же не собирались жениться. Люба посмотрела на Матвея, что приветливо улыбнулся ей в ответ. Взгляд её зацепился за блестящую серебряную серьгу в правом ухе. Красивый и странный. Он был серьёзен, когда явился свататься? — Ты можешь просто спросить. — О чём? — О чём захочешь, — на губах Матвея вновь расцвела улыбка, когда он принялся привязывать коня к берёзе. — Почему я? — Вот так сразу? Честно? Не знаю. А почему нет? Люба посмотрела на него мрачно. А не пойти ли ему к чертям! — Просто люба ты мне. Без всякой причины. — Ты странный. — Не страннее тебя, царевна-воительница. — И ты много разговариваешь, — стушевалась Люба, не желая больше продолжать этот разговор, на что Матвей только усмехнулся. Пройдя в глубь леса, они оба притихли. В тишине было проще заметить движение дичи. Люба будто обратилась в волчицу, навострившись. Но на удивление первая стрела была не её. Листву дуба тряхнуло, и стрела просвистела мимо Любиного левого плеча. Опасно! Послышался тупой удар о землю. — Ты мог и в меня попасть! — Так не попал же, — пожал плечами Матвей буднично. — Но мог бы! — Но попал в рябчика. — Да ты наверняка и в него не попал, — Люба всё ещё прижимала ладонь к сердцу от испуга. Как же Матвей всегда злил её своей самоуверенностью, но этот окаянный действительно достал из кустов рябчика. — Попал! — Бахвалишься? — Бахвалюсь, — улыбнулся Матвей. — У меня выходит? В ответ Люба прицелилась в Матвея, из-за чего улыбка его начала сползать, уступая обеспокоенности. Стрела просвистела в зеленые кусты папоротника, когда Люба резко повернулась в противоположную сторону. — Ты такая мстительная! — А это ещё один рябчик, — усмехнулась она, поднимая увесистую тушку со своей стрелой. — Я не планировал соперничать. — Честно? — Ладно, планировал, — просто согласился Матвей, и Люба злобно сжала ладонь в кулак. Ничем его не проймёшь! Они сошли с пыльных тропок, осторожно ступая по травяному настилу. Переглянулись. Это война! Матвей улыбнулся с озорством, и Люба кивнула. Пройдя через высокие кусты дикой малины, они разделились. Люба знала этот лес как свои пять пальцев, и у неё было преимущество. Но Матвей оказался проворен и более наблюдателен — эти травники были похлеще чародеев порой! Три зайца и десяток птиц лежало перед ней, как подарок к помолвке. Люба нахмурилась, ей даже расхотелось показывать своего жирного красивого тетерева. Матвей её переиграл, но не стал над ней смеяться. В его глазах сияло превосходство, но он предпочёл не умалять Любиного достоинства. Раздражал её всё больше своим благородством. Они же были на равных! Люба не удержалась и пихнула его плечом, когда направилась с добычей к лошадям, на что он лишь пожал плечами. — Не умеешь проигрывать. — Я думала, что ты не станешь говорить об этом. — Не обещал такого, — Матвей грациозно вскочил на коня. В отличие от многих известных Любе мужчин он был далёк от образа идеального богатыря. Щупл, худ и невысок, но с удивительно красивыми движениями. Его светлые волосы всегда были убраны в замысловатый пучок на затылке, и он не носил бороды. Лицо, как часто шутили о нём за глаза, было детское: пухлые губы бантиком и ярко-голубые глаза с длинными тёмными ресницами. Любе Матвей напоминал вовсе не русича-воителя, а ангела со страниц византийских православных фолиантов, которые они с мамой листали в детстве. — Княгиня Любава? — позвал её Матвей, и Люба раскраснелась. О чём она думала?! Этот треклятый был совершенно не похож на её отца, чтобы она вдруг начала им восхищаться! — Я красавец, да? — Ты уродлив и не по нраву мне, — выпалила Люба испуганно. — Правда? — Моему брату ты и в подмётки не годишься... — Ты шутишь со мной, княгиня? — в его голосе начало расти возмущение. Какая ж она дурочка! — Я и не пытаюсь быть, как князь Олег. — Но мой брат лучший правитель ближайших земель. — Но я не правитель вовсе. У меня другие чаяния. — Что ты имеешь в виду? — Люба не могла понять внезапной злости Матвея. — Я лекарь, а не воин-завоеватель, княгиня Любава. И со мной тебя ждёт жизнь жены учёного, а не царской особы. — Ты считаешь меня белоручкой?! — поразилась Люба его словам. — Да я в два выпада могу повалить тебя на землю! Не шути со мной. — И это должно впечатлить? Я вовсе не приемлю насилия. — Чего? Почему Матвей это ей говорил? Люба совершенно не понимала, что он пытался донести. Она тоже была против насилия, но ведь чтобы сохранить мир и помочь нуждающимся иногда приходилось браться за оружие. Что он имел в виду, когда говорил про жену учёного? Придётся ли ей отныне быть кроткой овцой подле него? — Я думаю отказать тебе. — Я думаю отозвать предложение. — Почему? — Люба ощутила обиду. Это она выбирала, а не он! Сначала он обвинил её в желании во всём разбираться силой, а теперь и вовсе решил, что как жена она совсем не подходила. И так уже второй раз! Да кто проклял её?! — Мне кажется, мы смотрим в разные стороны, княгиня Любава. И от того я думаю, что нам лучше не видеться больше никогда. Прости, — он пришпорил коня и вырвался вперёд. Люба притормозила. Матвей был прав. Он раздражал её, был далёк от совершенства и делал всё, чтобы она не давала ему и шанса. Люба просто не думала, что и ей он тоже давал шанс. Что это было за странное чувство? Отчего так защемило в груди? Матвей невыносим! Нагнав его коня в несколько минут, Люба обернулась к Матвею: — Ты ошибаешься. Я, как и ты, хочу мирной жизни, поэтому не решай за меня! Он лишь понимающе улыбнулся. И Люба так и не поняла, почему вышла за него замуж. — Любава! — напугано зовёт Матвей, встряхивая её. Ай! — Больно! — Как больно? Где больно? — у него лицо блестит от пота, а сам он бледен ужасно. — Трясёшь меня больно, — слабо улыбается Люба и пытается подняться с жесткого сена, что колит всё тело. — Тебе помочь? — Не откажусь, — честно кивает она, хотя ещё пару лет назад наверняка бы только фыркнула на него. Матвей осторожно поднимает её из телеги и дрожащими ладонями ощупывает, чтобы не обнаружить повреждений и успокоиться. Люба обнимает его и вдруг чует неописуемый ужас. Она чудом осталась жива, а за спиной пылает их с Матвеем дом. Почему? Что они сделали? Матвей зарывается носом в её волосы. Он всё ещё взволнован, но быстро приходит в себя. — Лекарь! Нужен лекарь! — Должен идти, — жестко сквозь зубы проговаривает Матвей и отстраняется. На его щеке оказывается след от сажи. — Что происходит? — На Киев напали. Дома горят, — шумно сглатывает он, и Люба оглядывается. Действительно, это не зарево, это пожары по всему городу. В её мир врываются краски звуков, и она слышит, как люди кричат и плачут. Ужас вновь пробирает до костей. — Кто сделал это? Зачем? — Люба хватается в страхе за Матвея, но тот храбро отстраняет её. Сейчас он куда собранней неё, хотя ей всегда казалось, что он слаб. — Неизвестно. Слыхал, что это кто-то из племени лис. «Выжигают заразу», — Матвей зло сплёвывает наземь. — Меня вызвали к купеческому дому. Не думал я, что огонь и до нас доберётся. — Лекарь! Кто-нибудь! Помогите! — душераздирающие вопли прорезают трескающуюся от огня реальность. — Я пойду! — Матвей целует смазано Любу в лоб и бежит со двора, хватая суму с лекарствами. А Люба стоит в полной растерянности. Что они сделали племени лис, чтобы те решили потревожить их спокойный мир? Её муж спас так много жизней, она сама не раз выхаживала больных, но теперь их дом разрушен в наказание. За что? Люба даже разозлиться не может, так сильно она потрясена. Почему? К глазам подступают слёзы. — Помогите! Кто-нибудь! — Дуняшка! Где моя сума? Неси немедля! И рубаху верхнюю с лаптями! — приказывает Люба, заметив свою работницу. Не время слёзы лить! Растерев лицо, Люба собирается с духом. Нужно помочь мужу. Дуня прибегает с лекарствами, одеждой и тряпицами, причитая «да что же это, барыня, что же...» Но у Любы нет времени её успокаивать да и ответов на её вопросы. Она жена лекаря. Она сама лекарь. Её первая война началась не с блистательной победы и орошённого кровью меча, как она мечтала, а с перебинтованных окровавленных конечностей и сгоревших до праха тел горожан процветающего Киева. Люба впервые поняла то, о чём говорил ей Матвей тогда, когда она только собиралась за него замуж. Ей горько. Ей так горько... Последние всполохи огня потушены лишь к позднему утру. Дети больше не шалят во дворах, не слышно голосов торгашей, а с площади не раздаётся цокот копыт. Город парализован страхом и непониманием. Чего ждать дальше? Люба заканчивает с перевязкой купца Ярина, когда Матвей подходит к ней сзади. — Как самочувствие, Люб? — Устала, но, кажется, всё, — она стирает пот со лба предплечьем и тяжело вздыхает. — Закончил? — Да. Они оба валятся с ног после бессонной мрачной ночи. Мелкая дрожь проходит по пальцам — даже их сводит от усталости. — Меня вызывает дядя. — Я тоже пойду. — Уверена? — Хочу знать, почему с нами это произошло. — Хорошо, — кивает Матвей. И они идут. К двору Главы ястребов, который будто в усмешку всему городу не тронут огнём. Почему наказаны обычные семьи? Люба рада, что у них с Матвеем пока нет детей. В каком кошмаре бы она проснулась, если бы ей пришлось спасать их, а не себя. Матвей обнимает её за плечи, будто слышит её мысли. — Как думаешь, почему так? — Я не разбираюсь в политике, — честно отвечает Матвей. — Я не слыхивала ни о каких волнениях... — Видимо, это первое. Иль нам о других не сказали. Что же этим лисам не так?! Зачем дома-то жечь?! Матвей улыбается позабавленный. — Опять проснулась валькирия Любава? — Смеёшься надо мной? — Немного. — Хам, — качает головой Люба. Встречают их у князя Игоря сбитые с толку бояре. Смотритель Макар кланяется прибывшим и приглашает пройти за ним в тронный зал для совещания. Наверное, Матвею повезло, что он является племянником Главы, хотя он никогда не был счастлив от этого родства. «Вот ещё, вечно заставляют меня участвовать в обсуждениях, когда я только взялся за учёбу». Любе же наоборот нравилось быть в центре событий. Раньше она принимала большое участие в собраниях, когда жила с братом. Теперь же её вечные споры происходят лишь с мужем из-за того, как они будут лечить желтушку у детей шамана. — Глава, что это? Что делать? — вышел вперёд самый взволнованный из бояр. — Мы получили предупреждение, — князь Игорь выступает вперёд. Его суровое лицо носит тень усталости. Он не напуган, как остальные, но и не оживлён, как случается с воинами, предчувствующими сладкую кровь. Политик князь Игорь всегда собран и немного утомлён, будто носит он это звание нехотя. — Нападение было совершено смутьянами из племени лис. «Мы ворвёмся на улицы ваших городов и сёл и расчистим их от грязи и жадности ваших людей. Мы будем жечь и бороться» — было сказано в их заявлении на грамоте. Я уже усилил укрепление и патруль за улицами. Нескольких смутьянов поймали, ведём допрос. Опасаться не стоит. Мы быстро разберемся с ними. Я уже отправил гонца к лисам, а наш воевода созывает всех богатырей, чтобы вести ежечасную службу. Мы не допустим повторения. — Но как же наши дома? — сокрушается главный чародей Петро. — На восстановление домов из казны возьмём деньги. Строить отныне будем из камня. — Так дорого, Глава! — возмущается мигом счетовод. — Там двадцать домов погорело! — Значит, посчитай так, чтобы было недорого, но надёжно! — хмурится князь Игорь. — Ястреб тебе в печень! Почему вы вечно донимаете меня своей работой? Если я что-то решил, будьте любезны над этим подумать. Димитрий! — Да, Глава, — выступает советник вперед, громко зевает и смущается. — Простите. — Проследи за тем, чтобы мои приказы были выполнены быстро. — Хорошо, Глава. — Матвей! — Да, Глава? — отвечает Любин муж, и она тоже шагает ближе к нему. От них обоих до сих пор несёт гарью. — Что с потерями? — Десять человек мертвы, из них трое — боярского рода и купеческая дочь. — Пострадавшие? Матвей бросает взгляд через плечо, и Люба показывает ему на пальцам 23 — именно стольким она помогла сегодня и надеялась, что они выживут. — Пятьдесят два человека с ожогами и порезами. Но это пока не все. Будем наблюдать сегодня обращения. — Шаманы и чародеи, — кивает князь Игорь и отворачивается к волшебникам. — Помогите лекарям, чем сможете. Люба ощущает на себе неприязненные взгляды. Она всегда была верна вере волчьей, но и подумать не могла, насколько сложно совместить её и работу мужа. Матвей не был столь верующим, как того хотели местные, да и мог проводить опыты недозволенные, но в самом деле безобидные. Шаманов и чародеев злило, что отныне при нарастающей силе медицины люди стали обращаться к лекарям, а не к ним. Раньше так просто было всё списать на порчу, но Матвей долго и упорно боролся за то, чтобы горожане больше рассчитывали на себя, а не на высшие силы, и стал врагом для многих людей. Люба никогда не поймёт этого презрения в сторону мужа. Он, конечно, невыносим, но горит своим делом. Рядом с ним и Люба полюбила науку, хоть самое главное для неё всё же — возможность помогать жителям. — Как скажете, Глава, — главный шаман Киева кланяется, и Люба закатывает глаза. Матвей рядом скептично хмыкает. Они думают об одном и том же: им не нужна помощь, лучше оставьте в покое. У них есть ученики, чтобы разобраться с бедами города. Люба рада, что уговорила Матвея на то, чтобы делиться знаниями с другими. Она слыхивала, что в Греции есть даже целые дома с лекарями и пациентами, и мечтала создать здесь нечто подобное. — Идём уже отсюда, переночуем у отца, — тихо зовёт Матвея, отвлекая Любу от мыслей, и берёт её за руку. — Ещё ведь не закончили. — Я закончил. Я устал и спать хочу, — капризничает он. — Поспать ещё успеется. — Любава, ты пытать меня удумала? — Какой же ты ребёнок! — Да-да, пойдём уже. И они идут. Осторожно проскальзывая за спинами собрания. Люба сжимает ладонь Матвея. Слава волкам, они пережили эту ночь! И они оба остались живы! — Я люблю тебя, — вдруг произносит Матвей, и Люба запинается по пути, потому что с чего бы? Она не видит его лица, но так странно слышать эти слова сейчас. Они, будто благодарность. Люба думает, что Матвей всё-таки страшный человек! — И я тебя.

***

— Она отказывается возвращаться! — Олег ходит из стороны в сторону, хотя обычно он сдержан и спокоен. — Она же хотела стать лекарем, а ты отправил её к ястребам. Теперь она — ястреб. — Она — волк, и всегда им останется. Услад кивает, но не выглядит заинтересованным. Его и так раздражает, что ему приходится делиться Олегом с кем-то ещё. Главе волков прекрасно об этом известно, но он ничего не может поделать со своим сердцем. Услад жаден. — Тогда остается лишь ответить на зов князя Игоря. — О чём ты молвишь? — Услад приподнимается со стула, и Олег уже ощущает его сопротивление. — Против Киева ополчились племена лис, змей и рысей. Я более не могу оставаться в стороне, потому что Любава может пострадать. — Нет, Олег, — очень предсказуемо взбрыкивает Услад и стучит по столу кулаком. — Оставь это. Мы должны думать о нас. — Ты уже мёртв, а Любава жива, и ей нужна помощь. — И ты тоже жив, — у Услада вид безумца, и Олег понять не может, отчего тот так злится. — Я собираю войско, и мы выдвигаемся. Будет лучше, если ты останешься здесь... — Ни за что не останусь! И тебе не нужна эта война! — Лад. Но Олега хватают за предплечье и сжимают крепко. В этом прикосновении столько силы и мольбы, а во взгляде Услада искры золотые нечестивые. — Я требую, чтобы ты отказался от участия в этом походе. — У меня нет выбора, Лад... — Олег вздыхает и мягко касается лица своего возлюбленного. Он знает, что тот боится, но с этим ничего не поделаешь. Такова судьба. Услад обессиленно рычит. И медный кубок летит в стену, когда Олег выходит из зала.