Часть 3
19 ноября 2021 г. в 18:56
С тех пор, как Данте бессовестно перебрался к нему в кровать, прошла неделя, а может быть и две: Вергилий не особо следил за течением времени. Для того, кто не мог даже встать с постели, жизнь в агентстве была монотонной, и дни сливались воедино, превращаясь в густую кашу. Регенерация оказалась долгим и трудоемким процессом, это делало Вергилия еще более невыносимым в общении, за что потом он сам себя и корил. Стало легче, когда он наконец-то смог передвигаться по агентству самостоятельно, держась за стены и за перила на лестнице. Но шрамы никуда не уходили. Он чувствовал их, даже не прикасаясь; они словно жгли его кожу. Демоническая сила не горела желанием возвращаться, поэтому Вергилий не особо возражал, когда Данте впервые за столько дней получил заказ и ушел на задание один. Электричество отключили за неуплату еще с утра, поэтому к вечеру во всем агентстве горели свечи, найденные в ящике и любовно зажженные старшим близнецом, а он сам расположился на диване с книжкой в руках — одной из немногих, коими умудрился разжиться Данте в нескольких библиотеках.
Данте не хотел покидать стены агентства. Раньше он мог жить тут и без света, довольствоваться еле текущей водой и питаться позавчерашней пиццей, но сейчас их было двое. Наличие нездорового брата и толкало его на поиск любых возможностей, чтобы заработать. Задание было простым. Местные сатанисты решили проверить свои знания, полученные из одной книги, и ненароком открыли портал в ад. Это была небольшая трещина, но мелкой шушере хватило и этого. Данте пришлось испачкаться в чужой крови, зачищая всех тварей, посмевших показать нос из адской дыры, а затем еще ее закрывать. В итоге книга была изъята, доморощенным сатанистам были вправлены мозги, а деньги приятно грели карман. Как и свежая пицца, выданная ошарашенной от вида испачканного в крови Данте девушкой, грела его ладонь через коробку, когда он возвращался в агентство.
В холле было темно, и только маленькие огоньки множества свеч плясали бликами на стенах.
— Вижу, я как раз успел к романтическому ужину, — вместо приветствия прокомментировал Данте, демонстрируя коробку с пиццей.
Книга здорово увлекла Вергилия, и он даже не заметил, как хлопнула входная дверь, потушив порывом ветра несколько свечей на столе. Но даже в таком тусклом свете внешний вид Данте мог лишить речи любого. На фоне кроваво-красных слипшихся волос и запачканной одежды чистая и аккуратная коробка пиццы в руке выглядела сюрреалистически. Что еще удивительнее: Вергилий поймал себя на мысли о том, что волнуется. Как глупо. В отличие от него, Данте не утратил способности к регенерации. Он лучший охотник на демонов, что с ним может случиться?
— Я уже сомневался, что ты придешь, — завуалировал он беспокойство, откладывая книгу.
Данте усмехнулся, осторожно ступая между зажженными свечами и проходя к дивану.
— Как я мог пропустить такое? — отозвался он, плюхаясь рядом с братом и кладя коробку с пиццей на колени. — К тому же, у меня для тебя тоже есть сюрприз.
Вергилий поморщил нос, стоило только учуять запах чужой крови. Судя по всему, низшие демоны — с такими у Данте разговор короткий. Значит, можно не переживать. Но лучше бы это была его кровь — воняло бы значительно меньше.
— Что за сюрприз? Ты купил вторую кровать? — хмыкнул Вергилий, цепляясь взглядом за засохшую красную каплю на щеке брата, которую так и хотелось счистить. А еще сильнее хотелось отвести его в ванную и помыть — но, с другой стороны, была в его виде какая-то особая демоническая эстетика.
Данте засунул руку за пазуху, вытаскивая из-под плаща ту самую книгу, изъятую у сатанистов.
— Думаю, тебе она была бы интересной, — сказал он, протягивая ее Вергилию.
Тот уставился на протянутый предмет, а потом снова перевел взгляд на Данте. Брат его удивлял. Что-то подсказывало Вергилию, что это называлось заботой, и он совершенно к этому не привык. Привычней было бы подраться за кусок пиццы, но уж никак не принимать подарок из рук брата. Данте никогда не был заботливым — а может, у Вергилия просто не было достаточно времени, чтобы это понять.
Он молча взял книгу, тут же кладя ее на колени. Старая, чуть ли не рассыпающаяся в руках; на обложке — потертый оккультный символ.
— Откуда она у тебя? — с придыханием поинтересовался Вергилий, чувствуя, как с каждой перелистывающейся страницей его все больше наполняет надежда.
— Одни поклонники мифов о Сатане оставили это мне на память, — усмехнулся младший близнец, выбирая кусочек пиццы посочнее и откусывая от него, чтобы тут же добавить с набитым ртом: — Я подумал, что мой занудный братец такое с радостью бы почитал.
Вергилий усмехнулся, даже не желая огрызнуться в ответ.
— Я тронут, — произнес он, аккуратно откладывая книгу в сторону. — Возможно, я найду в ней что-то, что поможет мне избавиться от заклятия.
Он вздохнул, одновременно от гнетущих мыслей и от охвативших его эмоций вперемешку с благодарностью, но вся сентиментальность быстро разбилась о неприятные чавкающие звуки. Закатив глаза, Вергилий потянулся к коробке, чтобы тоже попробовать кусочек: все же он проголодался.
— Тебе не помешало бы помыться, — не преминул уколоть он Данте. Тот довольно рассмеялся, понимая, что Вергилий не изменяет самому себе.
— Я слишком голоден для этого, — отмахнулся он, вновь набивая рот.
Пицца была горячей и очень сочной, хотелось облизывать пальцы и тянуться за ней снова. Вергилий смотрел на брата краем глаза, смакуя второй кусочек и любуясь острыми чертами лица в тусклом свете свечей. Он не успел заметить, когда присутствие Данте стало для него синонимом безопасности, но готов был признать, что скучал все то время, пока он был на задании.
— Рад, что ты цел, — вдруг добавил он, отводя взгляд.
— Ты что, беспокоился за меня? — вскинул брови младший, чуть склоняя голову набок, чтобы посмотреть на своего близнеца.
— Нет, — покачал головой Вергилий, будто отмахиваясь от такой бредовой идеи. — Просто причинять тебе боль — это только моя прерогатива.
Кусок вдруг перестал лезть в горло, и старший близнец бесстыдно отложил его обратно в коробку. Никаких салфеток рядом и в помине не было, поэтому он молча растер жир по пальцам и со вздохом откинулся на спинку дивана. Он понимал, что нужно было сказать что-то другое, но ранить чужие чувства было легче, чем открывать свои.
Данте успел проглотить кусок пиццы, прежде чем рассмеяться от услышанного.
— Узнаю своего старшего братца, — ухмыльнулся он, искренне улыбаясь и чуть щуря глаза. Он проследил за жестом Вергилия, на пару мгновений задержав взгляд на его пальцах, изящных, но уже не кажущихся такими ломкими, как несколько недель назад. Вергилий медленно сжал руки в кулаки, будто взгляд Данте колол его пальцы. А может быть, просто в комнате было зябко, и не спасал даже огонь от свечей. Старший близнец снова посмотрел на брата, испытывая желание взять и слизать всю грязь с его лица — но от одной мысли во рту появился тошнотворный привкус.
— В следующий раз я пойду с тобой, — уверенно заявил Вергилий. — Никаких возражений.
А Данте уже собирался возразить. Брат только недавно начал самостоятельно передвигаться по агентству, не выглядя при этом жалкой тенью себя прежнего, поэтому сомнительно было думать, что стоит позволить ему рисковать. Младший близнец беспокоился. Он не за этим спасал брата, чтобы тот со своим упрямством вновь попал под неосторожный взмах косы какого-нибудь захудалого демона.
— Тогда тебе не стоит воротить нос от этой пищи богов и доесть свой кусок, — усмехнулся он. — А то с голодухи не сможешь потом поднять даже тренировочный меч.
Вергилий торжествующе хмыкнул. Брат возражать не решился, но скорее потому, что не хотел ссориться. Их отношения только начали налаживаться, и Данте, должно быть, просто не хотел делать хуже. Вергилий и сам понимал, что его бравада не до конца соответствует действительности, и к настоящему бою он еще не готов, но стены агентства с каждым днем давили на него все сильнее. А в отсутствие Данте они и вовсе становились чужими.
Вергилий скрестил руки на груди и посмотрел на брата исподлобья, будто бросая вызов.
— Ты думаешь, я слишком слаб, чтобы драться? Мы можем это проверить.
— Я думал, у нас тут романтический ужин, — вновь заговорил Данте. — Или в твоем представлении драка — необходимая его составляющая?
Слова брата Вергилий расценил как возможность отступить от своего глупого намерения, которое все равно ничего не докажет — более того, в таком состоянии он мог бы даже стать посмешищем, но кровь в жилах все равно кипела, требующая драйва спустя столько времени бездействия.
— Если по-твоему это романтика, — фыркнул старший близнец, намекая на совсем не презентабельный внешний вид Данте и еду из забегаловки. Удивительно, насколько разные они были при всем своем сходстве.
Данте улыбнулся еще шире, чувствуя, как на сердце становится теплее.
— В следующий раз зарезервирую столик в ресторане, — отшутился Данте, доедая свой кусок и с довольным видом откидываясь на спинку дивана.
Вергилий закатил глаза.
— Ты за свет сначала заплати, — фыркнул он, но беззлобно. Данте так и не признался ему, сколько лет прошло с их последней встречи. Не хотел расстраивать, берег от еще одного возможного шока. Это на самом деле было милым, учитывая то, как они расстались на Темен-ни-гру. Вергилию казалось, что расстались они врагами — ключевое слово «казалось», потому что он и сам не понял, что там произошло. Он был зол, а его гордость — настолько уязвленной, что в тот момент он словно ослеп, ведомый одним лишь своим желанием мести.
Данте чуть повернул голову, чтобы сильно не косить глаза, пока он исподтишка разглядывал брата. Тот выглядел расслабленным, и это дорогого стоило. Данте привык, что рядом с ним Вергилий чаще всего был раздраженным и беспокойным в детстве, а в юношестве обдавал волнами презрения и холода, поэтому он не хотел сейчас неосторожно вывести его из этого состояния.
— Пойдем прогуляемся, — позвал он, поддавшись давно зревшему желанию вытащить брата куда-нибудь за пределы набившего оскомину агентства. — Тебе будет полезно проветриться, а то затухнешь тут еще.
Теплый голос Данте нарушил недолгое, но гнетущее молчание. Вергилий чувствовал чужой взгляд на себе, но не расценивал это как угрозу, позволяя себя рассматривать. Он знал, что брат точно так же скучал по нему. Вергилию тоже хотелось смотреть на него, запоминать его взрослые черты, но он не давал волю своим желаниям. Он с детства помнил, что привязанности — самое большое зло, они всегда делают больно. И вот спустя столько лет он снова привязывался к Данте, чувствовал это почти физически, не понимая, плохо это или же хорошо.
Предложение выйти на улицу он принял с радостью, с его жизнью затворника он уже забыл, как пахнет улица. Выходить на крыльцо без Данте он не решался, и не только потому, что слаб. Ему казалось, сунься он за дверь, как все лица будут обращены к нему, а взгляды будут пробегаться по его шрамам с презрением и отвращением, напоминая о том, что он все еще пленник Мундуса.
Но уже был вечер, и стоило рискнуть.
— Иногда ты все же говоришь разумные вещи, — съязвил напоследок Вергилий, поднимаясь с насиженного места.
Довольно ухмыльнувшись, Данте потянулся всем телом, чувствуя, как кожу царапает засохшая с кровью ткань.
— Пойду переоденусь, — заявил он, тут же поравнявшись с Вергилием. По уже выработавшейся привычке Данте был готов в любой момент удержать брата, чьи силы были далеки от его прежних.
— Постарайся быстрее, иначе уйду без тебя, — шутливо пригрозил старший и подхватил со спинки дивана свой плащ.
— Не уйдешь, — задорно ухмыльнулся Данте, обнажив зубы. — Без меня тебе будет скучно.
Вергилий легко усмехнулся в ответ на слова брата. Бережно подняв книгу с дивана, он направился к полке, чтобы поставить ее рядом с теми немногими, что Данте раздобыл для него — такую вещь не хотелось оставлять на видном месте. Звукоизоляция в этом доме была ни к черту: Вергилию было слышно, как брат включает душ. Похоже, это надолго. Хмыкнув, он медленно побрел к рабочему столу Данте, где он оставил Ямато. Старший близнец уперся бедром в стол и взял ее в руки, но взгляд тут же упал на фотографию в рамке, на которую он раньше не обращал внимания. Она практически не освещалась, но даже в полутьме Вергилий сумел разглядеть знакомое лицо.
С лестницы Данте решил спускаться неторопливо, чтобы Вергилий вдруг не подумал, что ради него он поспешил привести себя в порядок, а то загордится. И очень удачно решил. Младший близнец остановился на полпути, замедляя шаг и стараясь ступать как можно тише. Вергилий сидел за его столом, держа в руках рамку. Как непредусмотрительно было оставить ее на столе, зная, что брат мог с легкостью ее заметить. Теперь Данте смотрел на Вергилия, как он вглядывался в знакомые с детства черты, хорошо сохранившиеся на бумаге, и старался не шевелиться, чтобы не нарушить момент.
Пусть Вергилий и был слаб, слух у него все еще был обостренный, демонический. И как бы Данте ни пытался спускаться по лестнице тихо, Вергилий его слышал, хотя это никак не помешало продолжать разглядывать фотографию. Он не стеснялся и не прятался — наоборот, стоило только Данте подойти ближе, как старший близнец подал голос.
— Ты хранишь ее фотографию, — это был даже не вопрос, просто констатация факта. С теплыми и сентиментальными нотками. Вергилий медленно провел по лицу матери большим пальцем и поставил портрет обратно на стол.
— До недавнего времени я считал, что это единственное, что у меня осталось от семьи, — отозвался Данте, отвечая откровением на откровение.
Вергилий перевел взгляд на брата и в эту секунду готов был поклясться, что чувствовал сострадание. Всю жизнь с того злополучного дня он пытался доказать себе, что не нуждается в семье — а Данте не пытался, он принимал свои чувства такими, какими они есть, и Вергилий завидовал его свободе. Совсем немного. Он долго разглядывал лицо младшего, прежде чем усмехнуться и сказать то, от чего и сам ощутил странное облегчение.
— Теперь я вижу, как вы похожи.
Данте удивленно вскинул брови, останавливаясь у стола прямо перед сидящим за ним братом.
— Только я? — переспросил он, присаживаясь на край столешницы. Слова Вергилия застали его врасплох, заставляя скрывать легкое смущение. — Вообще-то мы с тобой близнецы, если ты забыл.
Мокрые волосы Данте небрежно обрамляли его лоб и щеки, и Вергилий не смог сдержать короткой улыбки.
— Нет, Данте, я имел в виду немного другое, — пояснил он, снова ощущая себя мудрым наставником для своего непутевого братца. — Это больше, чем внешнее сходство. Что-то почти неуловимое. Находясь с тобой, я ощущаю ее присутствие, практически везде. Во взгляде, в голосе… — он на мгновение затих, решаясь на подобного рода откровенность, — в твоей заботе.
После этой фразы самому стало не по себе. Пытаясь скрыть смущение, Вергилий заскользил пальцами по выпирающей ручке одного из ящиков, невольно прилагая для этого чуть больше усилий, чем нужно. В результате ящик со скрипом выехал немного вперед, и старший близнец нахмурился.
— У тебя все на соплях держится, — язвительный комментарий вырвался сам, прежде чем в глазах Вергилия блеснул огонек любопытства. Он потянул ящик до конца и коснулся рукой холодной кожаной перчатки, хорошо прощупывая разрез прямо посередине ладони.
Звук выехавшего из пазов ящика заставил Данте замереть. Ему даже не нужно было смотреть, чтобы понять, что это тот самый, в котором спрятан его главный секрет. Никто о нем не знал, даже Леди, непосредственно участвовавшая в событиях того дня. Да и никто бы не стал лезть в личное пространство Данте, чтобы открыть этот ящик. Кроме Вергилия, естественно. Они оба друг друга стоили, сознательно или не нарочно забираясь друг другу под кожу.
Вергилий тихо охнул, когда осознание пронзило его, словно электрическим разрядом. Он понял, что забрался слишком далеко, непозволительно далеко, пусть это и произошло по случайности. Данте молчал, но Вергилию и без слов все было ясно. Он тоже не торопился отпускать по этому поводу комментарии: не хотел смущать брата еще больше. Только бесшумно задвинул ящик и бросил на Данте неловкий взгляд, будто извиняясь за свои действия. Данте молчал, смотря куда-то в пол. Он одновременно был рад, что брат узнал о его тайне, и не рад. Данте не знал, как тот отреагирует: будет язвить и пытаться делать больнее или просто будет холодно игнорировать, как он обычно делал раньше, стоило Данте показать свою слабость.
— Это тоже часть моей памяти, — наконец заговорил он переворачивая руку ладонью вверх и глядя на то место, где должен был быть шрам, затянувшийся благодаря его демонической регенерации.
Данте хранил память не только о матери, но и о нем. О той ночи, когда думал, что потерял его. Вергилий мягко улыбнулся, прикрыв глаза. Как странно. Данте дорожил воспоминаниями о брате, которого, казалось, ненавидел. Похоже, Вергилий действительно плохо его знал — да и разве для этого было время?
— Я не должен был, — вздохнул старший близнец и наконец встал из-за стола, пытаясь разрушить образовавшуюся неловкость. Он не хотел ни о чем расспрашивать, это было лишнее. Если Данте захочет, он расскажет все сам.
Младший близнец вздохнул и повернулся к брату, услышав тихое шуршание его одежды.
— Ты готов идти? — перевел он тему, чувствуя, что если они продолжат и дальше, то он точно не сдержится и даст волю эмоциям.
Развернув плащ, Вергилий всунул руки в рукава; он все еще чувствовал себя некомфортно в одежде брата. Данте одолжил ему все, вплоть до нижнего белья, от которого Вергилий благоразумно отказался и настоятельно попросил купить новое. А теперь еще и плащ. Он был старый, потертый, и кожа неприятно скрипела при движении — Вергилий к этому не привык. Его собственная одежда всегда была легкой, не сковывающей; одежда Данте была грузной, словно панцирь.
— Не забудь потушить свечи, — предупредил он и задул несколько стоявших на столе.
В такое позднее время на улице не было ни души. Большую роль играло и то, что агентство скрывалось от посторонних глаз в переулке, куда вообще мало кто забредал — только если по чьей-то наводке. Вергилий вдохнул воздух полной грудью, почти морщась от того, как непривычная свежесть обжигает легкие.
— Я так скучал по этому чувству, — произнес он, не конкретизируя. Он скучал совсем не по вечерней прохладе — он радовался возможности наконец почувствовать себя свободным. Обернувшись к Данте, он поймал его взгляд.
— И куда же мы направимся?
— Я бы прогулялся по крышам, — ответил тот, задирая голову вверх и рассматривая темное небо, виднеющееся над крышами домов. — Но ты не в лучшей форме, так что…
Вергилий фыркнул и слегка покачал головой.
— Я не разваливаюсь на ходу, Данте, — возразил он, — у меня достаточно сил, чтобы забраться на крышу.
Не дожидаясь ответа своего близнеца, Вергилий спустился с крыльца и стал обходить дом в поисках пожарной лестницы. Много времени это не заняло, она как раз располагалась сбоку, в узком проеме между их домом и соседним. Холодный металл обжег голую кожу пальцев: Вергилий был без своих перчаток. Лестница была вертикальной, поэтому пришлось напрячься и подтянуться на ступеньку. Дыхание тут же перехватило, и он замер, чтобы отдышаться — как вдруг широкие крылья взметнули порывом воздуха редкие опавшие листья. Данте действовал молниеносно, пока его близнец не опомнился. Крепко ухватив его за талию, он прижал Вергилия к себе, как самый ценный груз, и с очередным мощным взмахом крыльев взмыл вверх, чтобы оказаться на крыше.
От неожиданности Вергилий впился крепче в железные перила; все произошло так быстро, что он не сразу понял, что происходит. Лишь когда он посмотрел вниз и увидел вокруг живота когтистые лапы, только тогда он смог выпустить лестницу из рук. Это было словно испытанием на доверие, но Вергилий знал, что брат удержит его. Он бы удержал и тогда, на башне, если бы Вергилий ему позволил.
— Данте, — раздраженно проворчал он, прижимаясь спиной к горячему даже сквозь плащ телу, — я же не просил об этом.
Данте держал брата крепко, чтобы тот успел прийти в себя после такого резкого маневра и не навернулся с крыши. Внезапное осознание, что Вергилий сейчас казался хрупким по сравнению с ним, защищенным крепкой чешуей демонической формы, вызывало у Данте странное и непривычное ощущение. Его брат был в его руках и его хотелось защищать, даже если тот за одну только такую мысль может порубить своим мечом. Триггер осыпал их обоих мелкими искрами, и теперь уже человеческие руки Данте обнимали его близнеца. И он понял, что этого ему хотелось всю жизнь — обнять Вергилия, чтобы чувствовать его живое тепло и знать, что тот сейчас с ним, целый и невредимый.
Оказавшись на крыше, Вергилий тут же попытался увеличить расстояние между ним и Данте: уж очень неловко он чувствовал себя в его объятиях. Но брат не торопился его отпускать, поэтому старший близнец положил ладонь на его лапу, собираясь разжать цепкие пальцы. В ту же секунду тело Данте приняло человеческий облик, и неловкости стало еще больше, но не от того, что брат обнимал его — а от того, что Вергилию это нравилось. Гордость не могла позволить этому длиться еще дольше, но желание ласковых прикосновений боролось с ней не на жизнь, а на смерть. Вергилий не знал, как реагировать, разрываясь меж двух огней и полагаясь на благоразумие брата.
— Красиво, — буркнул он, неумело маскируя смущение.
Данте не видел его лица, но он буквально чувствовал, насколько тот был смущен. Он бы и сам смутился, если бы не простое желание быть с Вергилием. Наверное, сказывались те годы, что они были порознь, вечно готовые друг друга убить. Но сейчас умудренный опытом Данте понимал, что это было подростковой глупостью, и те принципы абсолютно не стоили того, чтобы за них отчаянно цепляться. Отпускать брата не хотелось, но младший понимал, что не стоило злоупотреблять замешательством Вергилия.
— Видишь, все же не такая уж это и дыра, — усмехнулся Данте. Его ладони в последний раз скользнули по талии брата, чувствуя под собой грубую кожу бывшего собственного плаща, который он отдал Вергилию. — Подумаешь, электричество отключают.
Несмотря на то, что брат отпустил его, Вергилий все еще чувствовал тепло — наверное, просто от осознания того, что он рядом. Эти эмоции были для старшего близнеца в диковинку, а может, он испытывал их когда-то давно, просто уже забыл, и теперь отчаянно пытался вспомнить.
— Здесь действительно неплохо, — согласился Вергилий и медленно опустился, чтобы сесть, — если бы только мой назойливый брат не трещал над ухом.
Последнюю фразу он произнес с улыбкой, не собираясь задеть Данте всерьез. Тот на мгновение прикрыл глаза, точно так же улыбаясь.
— Ничего не поделаешь, братец, придется тебе с этим свыкнуться, — ответил он, пожимая плечами и задирая лицо вверх, чтобы насладиться легко подувшим ветерком. Недолго думая, Данте опустился рядом с Вергилием, оставляя ему личное пространство. Раньше в детстве они могли вот так сидеть на ступеньках особняка или на лужайке вблизи дома, да где угодно, и любоваться открывающимся видом. Даже маленький непоседливый Данте любил эти моменты, а сейчас и вовсе их импровизированная прогулка отдавала романтикой.
Вергилий удивился, когда не почувствовал прикосновения к своему плечу: он думал, Данте сядет вплотную из своей природной наглости, но, вопреки ожиданиям, тот оставил между ними расстояние. Все-таки он сильно изменился с их последней встречи. Перестал вести себя вызывающе, стал мягче и даже как-то мудрее. Что ж, с возрастом так и получается.
Вергилий положил Ямато сбоку от себя, не между ними, не решаясь лишать их с братом потенциальной возможности стать ближе.
— Я потерплю, — согласился он, поворачивая к Данте свое лицо.
Данте встретил взгляд брата и ухмыльнулся, чувствуя, как в груди становится тепло.
— Тебя не узнать, Верджил, — наигранно удивился он и откинулся назад, чтобы лечь спиной на крышу, заложив руки за голову. Так было лучше видно небо и брата.
— Тебя тоже, — честно поделился своими мыслями Вергилий. Данте впервые за столько лет находился с ним рядом без оружия в руке, и, что самое удивительное, Вергилия тоже не тянуло драться. Он даже сомневался, что после всего, что между ними произошло за последнее время, они еще вернутся к своим дуэлям.
Глаза Данте блестели в лунном свете, и старший близнец вспомнил про свой собственный глаз, который, должно быть, горел ярче неоновой вывески. Эта мысль заставила его отвернуться и поникнуть.
— Наверное, изменения неизбежны, когда жизнь состоит из одних трагедий, — добавил он.
— Сейчас мы вольны строить свою жизнь заново, — отозвался Данте, звуча даже для самого себя слишком философски.
Вергилий некоторое время смотрел перед собой, наслаждаясь безмятежностью ночного города. На крыше было тихо, лишь изредка до них доносились приглушенные сигналы машин и лай собак. Старший близнец впитывал в себя звуки и запахи, как изголодавшийся пленник, коим и являлся еще пару недель назад.
— Ты хочешь строить ее со мной? После всего, что я сделал? — его голос предательски дрогнул. Сколько лет прошло, прежде чем Вергилий понял эту простую истину.
Данте чуть нахмурился от слов брата, медленно поднимаясь, чтобы сесть. Он не понимал, почему Вергилий до сих пор думает, что он ему не нужен — тому, кто освободил его из плена, победив Мундуса и отомстив за все страдания, которые тот принес их семье.
— Ты мой брат, — ответил он, поворачивая голову к своему близнецу и в упор глядя на него. — И моя единственная семья.
— Не знал, что ты так привязан к семье, — Вергилий не выдержал слишком пристального взгляда Данте и снова посмотрел на него. — Когда мы встречались в последний раз, ты не особо восторгался нашим воссоединением.
Легкий ветерок трепал волосы Данте, что уже успели высохнуть после душа; его собственные тоже начали лезть в глаза, и Вергилий усмехнулся: несмотря на шрамы, сейчас они были слишком похожи.
— Наверное, мы оба научились хорошо скрывать свои истинные чувства.
Данте фыркнул, закатывая глаза, и сдул с лица мешающуюся челку.
— Ты был тем еще упрямым засранцем, — усмехнулся он, вспоминая их потерянную во взаимной ненависти юность. — Как и я.
Младший близнец некоторое время разглядывал белеющий в сумерках вечера профиль, а затем прикусил губу в сдерживаемой улыбке и подался вбок, чтобы положить голову на плечо брата. Вергилий оцепенел, не понимая, стоит ли ему спихнуть с себя чужую голову, или же поддаться этому странному чувству, теплом разливающемуся по грудной клетке. Он тут же вспомнил: Данте делал так в детстве, когда, не дождавшись согласия своего близнеца на игру, мостился рядышком на диване и заглядывал в его книгу через плечо, раздражающе шумно дыша на ухо.
— Похоже, я ошибся насчет тебя, — холодно начал Вергилий, но только для того, чтобы на секунду ввести Данте в заблуждение, поскольку сразу после этого он добавил с ухмылкой на лице, — ты все такой же самоуверенный.
Данте широко улыбнулся, обнажая зубы и слегка елозя головой по плечу брата, чтобы подразнить его.
— Ты прав, братец, этого у меня не занимать, — весело отозвался он, чувствуя виском тепло кожи плаща, нагретого телом Вергилия.
Вергилий не хотел его отталкивать. Несмотря на все смущение, он чувствовал, что им нужно пройти этот этап не как двум самовлюбленным эгоистам, а как зрелым мужчинам. Что в этот раз маленький мальчик из его воспоминаний позволит брату заглянуть через плечо и не станет злиться. Вергилий скучал по нежности. Настолько, что однажды совершил одну очень глупую ошибку, о которой вряд ли кому-нибудь расскажет. Из всех оставшихся в живых родственников Данте был единственным, кто еще был способен подарить ему тепло, и Вергилий был бы полным дураком, если бы не воспользовался этой возможностью. Он наклонил свою голову и прижался виском к затылку брата, закрыв глаза. Ему было страшно признаться самому себе, что ему хотелось любви и заботы от Данте больше всего на свете. Они были созданы как единое целое еще в утробе, и то, что произошло с ними после пожара, было в корне неправильно — но они просто стали заложниками обстоятельств. Возможно, все было бы по-другому, если бы их родители были живы. Что-то защипало в уголках глаз, и Вергилий вдруг подумал о том, что их мать не хотела бы для своих сыновей такой участи. Не хотела бы, чтобы они сражались друг с другом. Она пыталась научить их совершенно другому, но почему-то это вылетело из головы, будто и не было той спокойной и беззаботной жизни.
— Прости меня, — прошептал старший близнец, утыкаясь носом в волосы брата. Они все еще пахли кровью, но к ней примешивался более приятный запах самого Данте.
Тот почувствовал, как зажгло его глаза. За этот короткий вечер произошло столько откровений, сколько не было за всю их жизнь. Возможно, всему виной влияние обстановки: это темнеющее вечернее небо с вкраплениями звезд, уединение на крыше их собственного дома. Но со своей силой Вергилий потерял еще и всю подростковую спесь, пусть это и было болезненно, больнее, чем это произошло у Данте. Только брат пока что признавал это нехотя, и Данте готов был ждать сколько угодно.
— Уже давно простил, — в тон Вергилию отозвался он, осторожно шевелясь, чтобы не спугнуть его, обвить руки вокруг его талии в первом действительно настоящем объятии.
Вергилий почувствовал такую же дрожь в голосе брата, и это заставило его расслабиться. Проявлять слабость не стыдно, когда делаешь это не один. К счастью, сентиментальное настроение улетучилось, стоило только ощутить руку Данте у себя вокруг талии — и тут же вернулось ощущение неловкости. Вергилию было сложно привыкнуть к тому, что он может потакать своим телесным желаниям. К тому, что столь желанные прикосновения могут быть не травмирующими. Он медленно приподнял свою ладонь и накрыл руку брата, радуясь, что ее половина скрыта перчаткой: чувствовать Данте кожа к коже он пока не решался.
Прикосновение к руке отозвалось в сердце Данте, заставив его на мгновение сжаться от всей этой неловкой нежности, а затем забиться быстрее. Наконец-то они с Вергилием не готовы перегрызть друг другу глотки, не прячутся под своими масками и позволяют себе маленькую слабость. Хотя Данте не был уверен, что это слабость. Чтобы открыть свои чувства, нужно иметь огромную смелость, которую они не могли найти в себе столько лет. Младший только крепче обнял Вергилия, поворачивая голову, чтобы уткнуться носом в его плечо, вдыхая его запах, так похожий на его собственный, но все же другой.
Вергилию нравилось, как тонко тот чувствовал его настроение. Как уличил нужный момент для объятий и как обнимал, легко, не нахрапом. Данте давал ему возможность самому решать, чего он хочет, и старший близнец был за это благодарен. Он только знакомился с подобными чувствами и еще не умел выражать их правильно. Похоже, Данте было с этим проще, и Вергилию вдруг подумалось, скольких он обнимал вот так, сидя на крыше и любуясь ночным городом, и эта мысль неприятной дрожью пробежалась по позвоночнику. Его пальцы осторожно коснулись пальцев Данте, теплых даже на прохладном воздухе, и так же осторожно, одними лишь подушечками, принялись их гладить. Он делал это впервые в жизни и чувствовал, как внутри эмоции бьют фонтаном. Даже такой жест был для него интимным, настолько, что перехватывало дыхание. Убирать руку не хотелось, наоборот, что-то так и манило сплести пальцы, отогреть свои теплом чужой кожи, но Вергилий сдерживался изо всех сил.
— Я знаю, я почти никогда тебе этого не говорил, — он снова подал голос, и он слегка дрожал от переполняющих его эмоций, так, что старший близнец не мог его контролировать, — но спасибо.
— Не благодари, я сделал то, что должен был сделать уже давно, — отозвался Данте, заглянув ему в глаза. — Просто останься со мной.
Вергилию казалось, он может прочитать все его желания на радужке глаз. Он физически ощущал его жажду близости, и его это не пугало. Данте производил впечатление точно такого же истосковавшегося по прикосновениям, и это заставляло Вергилия непонимающе хмуриться. Рядом с братом всегда кто-то крутился, почему же он выглядел таким одиноким?
— Ты думаешь, я тебя брошу? — Вергилий моргнул, не переставая смотреть брату в глаза.
Данте смотрел в ответ, будто искал что-то известное только ему самому в глазах брата: привычном прозрачно-сером, как и у него самого, и красном, будто оставленном болезненным напоминанием.
— Я не знаю, — честно признался он, поджимая губы в желании их прикусить, чтобы сдержать эмоции.
Осознание больно укололо Вергилия. Он всю жизнь рассматривал случившуюся трагедию только со своей стороны, совершенно забыв о том, что у брата тоже осталась своя травма. И сейчас, глядя ему в глаза, старший близнец с грустью понимал: Данте думал, что Вергилий его бросил. Да, поначалу он еще мог предполагать, что тот погиб, но потом, после их встречи, рана вновь открылась. Неужели он чувствовал себя преданным? Не нужным Вергилию? И разве не этого добивался сам Вергилий — но почему тогда ему было так больно?
Его ладонь потянулась к щеке Данте, и он, вздохнув, успокаивающе произнес:
— Обещаю, я больше не оставлю тебя.
Данте прильнул к руке брата. Ему так не хватало нежности — казалось, что так к нему в последний раз прикасалась только мама.
— Верджил, — прошептал он, безмолвно благодаря его за такое обещание.
Вергилия разрывало от противоречивых чувств. Брат жался к нему, и он вдруг ощутил себя одновременно и сильным, держа такое сокровище в своих руках, и слабым, не имея способности себя контролировать. Он сглотнул и робко погладил щеку Данте, привыкая к ощущениям его кожи под пальцами.
— Все хорошо, — прошептал Вергилий, наверное, впервые за всю свою жизнь действительно желая успокоить.