Muerte en el amor

, но всё тщетно. Когда он всё же заснул тревожным сном ему снились далеко не морские волны и милые улыбки. "Я старался докопаться до истины разрезая плоть тонким скальпелем вдоль позвоночника, влезая вывихнутыми пальцами в ещё тёплую плоть. Пальцы мои были холодными, цвета растёртой полыни, больные и искалеченные как поломанные ветки оливкового дерева. Кости на ощупь - как шершавая кора, в них проростали алые акониты. Кровь текла по моим рукам как свежий гранатовый сок, своим течением напоминая извилистые реки Амазонки. И когда мои ладони достигли места где должно было быть сердце, там была холодная пустота зимы из Севера. Я обнял его, затронув каждый нерв и прижав к себе настолько сильно, насколько может быть сильна мощь Богов связавших нас друг с другом. Так мы и погибли. В посмертных объятиях. Я и он. С одной единственной истиной - мы умрём в любви." **** Когда денежные сбережения Армандо вскоре начали иссякать и он уже всерьёз подумывал попросить Тео занять ему хоть сколько-нибудь денег, его внезапно вызвали наверх. Ему оказали должное уважение и учтивость. Извинились за долгое ожидание и проблематику работы посольств. Так же выделили моральную компенсацию и за эти же деньги Армандо с лёгкостью мог плыть домой. Не сказать что он был очень рад, но приятно удивлён как минимум. Написав об этом Тео и оплатив время проживания в отеле он попросил на случай если к нему придёт письмо - отправить его по назначенному адресу. Сборы прошли быстро, много вещей он не брал, поэтому проблем с этим не возникло. И из-за этого же Армандо погруснел. Ему будет печально прощаться с Тео и напоследок даже не увидеть Джека. За то время пока они не виделись пират никак не выходил на связь, не появлялся и не оставлял записок. Армандо это расстроило и насторожило одновременно. Пока он добирался до порта в карете, он нет-нет да и задумывался о том куда же Джек пропал, и почему. Ответов он конечно не получил, но зато вспомнил как в одну из их встреч он также ехал в карете, также смотрел на улицы Англии, также думал о чём-то, прямо также как и сейчас. Тогда Джек наставил его на правильный путь, помог многое осознатьи принять. Но всё это сейчас казалось столь далёким и нереальным что Армандо быстро потерял это из головы. Будто бы и не было всего того что было до его "второго" прихода в морские дали. У них всё не как у людей. Это он знает. Дважды доказывать не надо. Всё просто и сложно. Ничего правильного и неправильного в их отношениях нет, это тоже понять не трудно. Это не любовь, в общепринятом её виде, а скорее просто "роман" с обоюдным удовлетворением. Любовь, не любовь. Кому какая разница? Но ведь колется и хочется же всё равно. Много споров о том что между ними могло бы быть на деле: ненависти места больше нет, её заполнила забота; страх пропал после неоднократно проявленный помощи; привязанность тут тоже спорно, какая тут к чёрту привязанность… Кочка, карета слегка подпрыгивает. Глаза переводятся вновь на пейзаж за окном. Лица, лица, лица. Так много людей. Всех не сосчитать и не узнать. Осталось ещё два часа до отплытия. Звучит церковный колокол. Горло душит затянутый воротник. Мир вертится и крутится, кажется этой канители нет конца. Однако, остановка. Доехали наконец. Армандо оплачивает проезд и стоит около порта разглядывая улицу. "Время ещё есть", проскальзывает мысль и сталкивается с реальностью. "Времени нет". Армандо застывает и стоит как вкопанный, около овощной лавки с заграничными фруктами. Ему 30 с лишним; нет детей и наследства как такового тоже; нет жены и нет своего места на этом свете; его никто не будет ждать (кроме Тео) и никто не удивится его внезапной смерти; никому не будет дела до какого-то там Армандо Салазара. Максимум - скромная страница в учебнике истории и всё. У него ничего нет. Всё что он имеет это скромный домик в Испании и недо-любовь с пиратским мальчишкой, несколько орденов и разрушенное прошлое… А потом просыпается третья мысль и запускает время вспять, заставляя тикать карманные часы с серебряной цепочкой. "Но вместе с тем ты свободен". И эта мысль отрезвляет, снова заставляя ощущать жизнь вокруг. Слышать, видеть. И видеть человека о котором думал. Джек стоит в переулке и тупо смотрит. Не зовёт не привлекает внимание, просто смотрит. Армандо тоже смотрит, а потом подходит медленным шагом, чтобы не привлекать внимания и проверить себя на глюки, а тот пятится вглубь проулка, пропуская и прячясь. Шаг в полутьму как шаг в неизвестность со знанием исхода. Он входит и видит. Причёсанного кое-как, одетого в непойми-что парнишу, что смотрит на него с пожаром в радужке глаз, с копотью в зрачках. Объятия получаются слишком искренними для недо-любовников и слишком короткими для чувственных. Джек изменчив, как и морская погода, то смеётся мягко и сладко, то вжимается всем телом, будто бы стоит на периферии жизни и острой шпаги. Глаза подведены сурьмой, хитрый прищур добавляет своей изюминки, появились мелкие морщинки которые видны только вблизи и всё это в одном флаконе самых изящных духов. Всё это нисколько не умаляет его красоты и жажды жизни, а так же - страсти. Поцелуй выходит тоже сам собой. Обоюдных договорённостей и прочих прелюдий - нет. Просто поцелуи. Много, очень и очень много поцелуев с эквивалентом в жадность и радость. Резкие и пылкие, как у хищников; медленные со сладкой приторностью, словно вязка потока; влажные и жаркие, как во время любви. Поцелуи встреч и прощаний самые двоякие и самые ожидаемые на свете. А потом пришло время слов, длинных и быстрых, с проглатыванием звуков и букв. Разговор начинается и разжигается как пламя от керосина и Джек, как обычно, берёт штурвал в свои руки, прекрасно понимая что Армандо сейчас не в силах. Слишком много всего надо сказать, но слишком мало времени. И парень тараторит без умолку, забывая про всё, теряя нить повествования, но продолжая и продолжая говорить, пока не кончится воздух между ними. Армандо внимательно слушает, слушает и улыбается краешками потрескавшихся губ. -Ну привет, рад что ты жив-здоров. Наверняка скучал по мне. Ром между прочим был бы сейчас к стати! Ты сегодня выглядишь красиво, девушки наверное слюни пускают. Помню у меня такая-же рубашка была. У меня много историй про пизделку одежды. О! Хвостик. Красивенько. Туда бы бусинки были бы к стати. Я ногу случайно порезал. О! Я кстати тебе не рассказывал о своём колене! Ну и фиг с ним, потом. Чайки слышны, далеко собираешься? В Испании был как-то раз или два. Может семнадцать. Чайный сервиз между прочим, я тогда сломал случайно. Я и песню сочинил тебе, письмом отошлю. И ещё…-и так до бесконечности. Потом шёпотом звучат главные слова, нежные и мягкие, как касания рук о щёки. -Ты уставший - поцелуй. -Переживал - улыбка. -Обо мне? - ещё поцелуй в краешек губ. -Ну о ком же ещё - тихий смех. -Льстец - укус в нижнюю губу. -Ты примером - языком по губам. -Повторюшка. И вновь объятия. Никак не надышаться и не продыхнуть. Вот так бы стоять до скончания века и целовать любимого человека. А что? Рифма! Но это позже. -Где же ты был всё это время? - щекой о щеку, слегка колется щетина. -Ты про недавно или вообще? - слова на периферии шёпота на ухо, щекоча короткие волоски. -Всё и сразу. Время несчадно кусает их за языки, ускоряя разговор, уменьшая их близость. И они говорят, говорят, говорят. И всё запоминают. Всё что важно и не важно. Главное запомнить всё. А стрелка тик-так, тик-так. А времени всё меньше и меньше. А хочется всё больше и больше. -Пора - звучит приговор, как на плаху. И правда пора. Очень пора. Объятия и поцелуй, на прощание, самые жгучие и одинокие. С привкусом горечи и грусти. -Пора - и Армандо уходит, но поворачивается в конце, что бы в последний раз увидеть глаза. Испанец оборачивается посмотреть не смотрят ли знакомые жгучие угли на него сейчас, не жалят ли его со спины своими чувствами. Но его нет. Испарился как и не бывало. И правильно, наверное, иначе бы я бы вернулся, думал Арманждо. И звучит колокол. А на стенах зданий видны тени пролетающих чаек. Время. **** Спустя год. -Вы бледны капитан - бывший юнга, ныне новый служивый, смотрел на Армандо с затаённым благоговением и страхом. У него только-только начала пробиваться юношеская щетина, руки ещё не налились свинцом, ноги не переступали трупы, а оружие пока не лишало жизни. Звали его, вроде, Грег. -Вам кажется, дорогой мальчик, это просто свет луны - юноша слегка наклонил голову в бок, как верный щенок не понимающий команд. Кареглазый брюнет с тонкими линиями целюсти. Почти искусство, женщины будут его любить. Но потом он будет груб и детская мягкость станет тёрдым камнем и он испугается самого себя, бросив всё. Это встало перед глазами как наяву и Армандо отвернулся, смотря на тёмный горизонт - Кажется Лесарро просил кого-то попросить ему помочь? Идите, вы будете как нельзя к стати - Армандо потёр переносицу, сбрасывая пелену с покрасневших глаз и вслушивался в стук отдаляющихся шагов. Плавание затянулось. И сейчас было бы хорошо увидеть хоть что-то напоминающее бриг или хотя бы рыбацкую лодку. Однако море чисто и спокойно, что б его, как и на корабле. Дорога должна была быть не долгой, совсем. Но пиратские войска решили внезапно понападать на всё живое и не живое. Как с цепи сорвались. И именно рядом с Немой Марией. И вот. Вместо обещанного пути до Франции, который должен был продлится не дольше трёх-четырёх месяцев из-за важных политических переговоров, началась война моря и суши. Армандо приходилось убивать, но каждый раз он молился небу и всем святым чтобы не увидеть знакомой макушки и черноты угольных глаз. И небо ему благоволило. Сколько бы кораблей не было потопленно - знакомая Чёрная жемчужина держалась далеко от их корабля. Настолько что её будто бы и не было на всём белом и чёрном свете. Никогда не было. Кто-то шептался что известная Жемчужина перешла с рук на руки, остальные что море затянуло корабль под воду, третьи утверждали что капитана сразила пуля. Много слухов и ни один из них Армандо не утешал. Совсем. Как бы то ни было, слухи ползли и ползли, но никем не подтверждались, словно невидимые змеи слетали с языка и отравляли чужой мозг и сердце. Джек исчез. Просто и легко, будто бы его и не было. Армандо не терял надежду, а потому и не слушал никого кроме голоса разума, что вопил ему: "нет трупа, нет и дела". Но змеи сомнений продолжали выползать и душить по ночам, заставляя сомневаться, злиться, порой робко плакать, но никому не показывать своей слабости. Через год его надежда рассеялась как туман на водной глади, показывая хрустальное спокойствие которое в любой момент готово было разбиться от одного нервного вздоха. И стоя сейчас, в полуночной тишине морской колыбели, Армандо устало смотрел вдаль постукивая пальцем по дереву. Окружив себя покоем и одиночеством жить стало проще, даже легче что-ли. Но это всё враки, признанная ложь которая просто помогала двигаться дальше. Не более. Армандо продолжал указывать нужные пути, чертить карты и командовать служивыми. Но говорил с холодным спокойствием, пугая теперь не гневом, а тихими приказами. Разузнать о его беде - не решался никто, а потому Армандо был отдан самому себе. Будь здесь Лесаро то было бы кому рассказать обо всём, без зазрения совести и стыда, скрыв лишь малую долю истины о своих бедах. Но Лесаро остался с женой и детьми, начиная устраивать свою личную жизнь по своему разумению. Ещё и болезнь, неизвестно как появившаяся и положившая начало лечения на дому, остановила его плавания. Армандо пожелал ему скорейшего выздоровления и выделил сумму на лечение, понимая что сам Лесаро никогда не попросит и пенса, сетуя на честь и благородство. Армандо же, хоть и был таким-же (даже хуже), всё равно отдавал деньги и объяснял это максимально честно, но убедительно. Поэтому после трёх возвращеных чеков на определённые суммы Лесаро сдался, оказавшись не в силах противостоять благородным порывам своего ученика и друга. Наступила полночь, луна возвышалась над Армандо как назидательное материнское лицо, когда она не была обременена домашним бытом, сидела и слушала похождения её юного дитя. Слушала и порой ругала за его поступки, но никогда не переходила на гнев. Волосы её уже тогда были слегка окрашены сединой, а на лице проступали усталые морщинки. И именно такой её и запомнил Армандо. В уютном кресле, рядом с камином и укутанной в шерстяную шаль. От неё всегда пахло домом, всегда когда она уходила - комната переставала пахнуть и сулить покой. Армандо долго пытался постичь эту тайну, но понял её лишь после смерти матери - она и была его домом. Мальчику теперь уже под сорок. Он воевал и сражался, бился и получал ранения. Мальчик теперь уже мужчина. Сильный и храбрый, как и подобает людям чести. Однако мысленно он всё ещё лелеял надежду проснуться в родном доме, почувствовать материнские поцелуи на своих щеках и прижаться виском к её груди. И больше никогда не отпускать. Никогда-никогда. И гордо говорить каждому кто попадётся на глаза, каждому кто смеялся над ним и над его семьёй - "у меня есть мама! Моя мама! И она жива! Вы ошиблись! Вы все!". Но этого никогда не произойдёт. Мёртвые будут мертвы, будут лежать под стылой землёй и медленно тлеть, как бы ты их ни любил при жизни. Такова человеческая природа. С такими мыслями Армандо и был застигнут врасплох. Его глаза закрыли чьи-то ладони. Тёплые и пахнущие ромом. Он чертыхнулся. Его руки сначала занеслись ударить, а после опали безжизненными ветками по швам. А в ухо произнесли слова от которых Армандо расслабленно прикрыл веки: -Привет, скучал? - слова были произнесены осторожно, даже ленно, оттягивая гласные и проглатывая некоторые глухие буквы, как мог говорить только один человек всём на белом свете. Капитан Джек Воробей. И Армандо, наконец, позволил себе упасть на его плечо, обнажая шею и давая себе возможность быть слабым. В кои-то веке. Быть слабым.