Доброе утро, последний (кино)герой

Судя по тому, с каким интересом Стив смотрел на диски и ноутбук, таким он никогда не пользовался. В углу комнаты под сложенными вещами Себастиан заметил старый системный блок, и вопросительно обернулся. — Я раньше жил… в другом месте, и немного разобрался с компьютерами и интернетом, но тут с ним, сам понимаешь, как. А в первый год ко мне пару раз забирались местные наркоманы, разбили монитор. Все равно оборудование уже устарело. Они сели на диван, Стив принес пива — на этот раз не «Навигатор», а самый обыкновенный «Будвайзер» — и чипсов в миске, а потом Себастиан нажал на кнопку воспроизведения. Он надеялся, что Стив что-то расскажет, но не ожидал, что тот начнет комментировать фильм с самого начала. На первых же минутах прошелся по нацистам и гидровцам, отдельно выделив Шмидта. — Знать бы об этом до того, как все началось, — заметил он. — Многого можно было бы избежать. Себастиан кивнул. Зато когда на экране появился мелкий Стив, настоящий большой Стив фыркнул. — Каким красавчиком вы меня сделали, — заявил он. — На самом деле я был урод уродом. Уши торчат, весь в прыщах, на шее экзема, а на голове три волоса в шесть рядов. — Кто пойдет смотреть фильм про золотушного и полулысого парня? — подколол его Себастиан. Стив пожал плечами. — Ну, я про кино не думал, — ответил он. — Просто жил, как мог. — Курил ментоловые сигареты. — Не без этого. Смотреть на себя со стороны было странно. Себастиан словно раздваивался: да, он узнавал себя, потому что помнил, как выглядел в зеркале в гримерной, переодеваясь и готовясь к съемкам, но одновременно на экране ходил и действовал совершенно другой человек. Его так и подмывало спросить: «я что, действительно так похож на того Баки Барнса, которого ты знал?», но почему-то он никак не мог открыть рот. Зато спросил про Пегги. — О, она была красавицей, — мечтательно протянул Стив. — За ней вечно таскалась толпа поклонников, а она была неприступна, как Снежная королева. Попробуй кто руки протянуть, отстрелила бы яйца и не поморщилась. Никто и не тянул. Все считали ее просто мадонной. Хотя и стервозной штучкой. Еще одно выражение вроде «заметано»: «стервозная штучка». Себастиан улыбнулся. — А лагерь? — спросил он. — Тренировки? Как ты выдержал? Стив пожал массивными плечами и посмотрел на бутылку. — Не знаю. Я должен был сдохнуть от нагрузок в самом начале. Наверное, выжил из чистого упрямства. Было непросто. В этом был весь Стив. «Непросто». На небольшом экране ноутбука тощий ушастый Стив в каске, которая болталась на его голове как пивной котел, стоял в шеренге здоровенных крепких парней. Себастиан покосился на сидящего рядом с ним Стива: профиль был невероятно похож. Такого сходства ему никогда не приходилось видеть. Он покачал головой. Вообще наблюдать за Стивом во время просмотра было куда интереснее, чем за самим фильмом, известным почти наизусть. Как раз началась часть с секретной лабораторией за антикварной лавкой, и Стив начал смеяться. — Что? — немедленно спросил Себастиан. — Ну? — Не было никакой лаборатории в Бруклине, — признался Стив. — Мы ездили за город. Там был амбар неподалеку от распределительной электростанции, в нем и собрали оборудование. Поставили рядом несколько палаток и оцепили периметр. Генератор вита-лучей был экспериментальным, у Говарда постоянно что-то искрило или взрывалось. Такое нельзя устраивать в жилых кварталах. — Ха, а знаешь что? — внезапно развеселился Себастиан. — Что? — повторил Стив — Вот этот кусок Бруклина с магазином, погоней, кинотеатром — его вообще в Англии снимали! Стив чихнул от смеха. — Но погоди, кстати, о погоне. — Себастиан внезапно поставил ноутбук на паузу. — А была же погоня? За Крюгером? — А, это, — поморщился Стив. — Это потом было. Тут вообще в целом все верно, но на самом деле заняло намного больше времени. И подготовка, и сам процесс, и потом, окончательное преобразование организма. — Он опять посмотрел на свою руку, словно она была не его, а чужая. — Эрскин был куда менее приятным и обходительным. И никаких миленьких медсестричек. У него была ассистентка лет пятидесяти, какая же у нее была тяжелая рука на уколы… А она колола меня по четыре раза в день. Вся задница была в синяках и желваках, места живого не осталось. — А Эрскин? — заинтересованно спросил Себастиан. — А что Эрскин? Он был, разумеется, идейный антинацист, но прежде всего ученый, и ему нужен был результат. Я для него был чем-то вроде подопытной собаки. Он меня, конечно, трепал по загривку, хвалил, но сдохни я, отправил бы мою тушку на аутопсию и глазом не моргнул. Никаких посиделок у нас с ним не было. А насчет этой фразы… Любой обычный здоровый крепкий призывник мог стать кем-то вроде Шмидта, и Эрскин не хотел рисковать. Он вообще почти ни с кем особенно не разговаривал, кроме этой грымзы-ассистентки. Ну, может, еще с Говардом, но меня на их совещания не приглашали. Себастиану очень хотелось узнать побольше об Эрскине, но еще сильнее его интересовал другой вопрос: как, как можно позволить кому-то ставить над собой бесчеловечный по сути эксперимент с неизвестным результатом? Это же против всех инстинктов самосохранения! Он, конечно, постарался сформулировать помягче, но Стив довольно быстро просек, куда Себастиан клонит. — Была война, — жестко отрезал он. — Не просто какая-то там незначительная заварушка, а война за то, чтобы человечество осталось в том же виде, как оно было. Ты не представляешь, что творилось в обществе после Перл-Харбора… Я читал историю — и про бомбардировку Японии, и Карибский кризис, и про Вьетнам, и про Югославию. Вам, наверное, сложно понять, но тогда наш мир полностью перевернулся. Полторы сотни лет Америка жила сама по себе, и тут вдруг оказалось, что мир крошечный, а война на том полушарии — совсем рядом, и бомбы могут упасть тебе на голову буквально завтра. Приди к власти нацисты, а хуже того, Гидра… и от мира не осталось бы ничего. Я не мог внести свой вклад, как те парни, которые отправились на фронт, или как Баки, который совершенно не хотел становиться снайпером, но стал им, потому что это был его долг. Все, что у меня было — жалкая тушка и готовность пожертвовать собой, если будет нужно. И это был мой посильный вклад в общее дело, даже если бы я сварился в этом стальном гробу насмерть Себастиан смотрел на Стива, приоткрыв рот от удивления, потому что именно сейчас он опять увидел того самого Капитана Америку, который вполне мог повести за собой целую армию. Крис очень убедительно изображал Капитана перед камерой, но стоило ему услышать «снято», и он разом превращался в себя, Криса Эванса, весельчака и балагура. Стив был Капитаном до последней клеточки своего невероятного тела, до костного мозга, до каждого нейрона, из которых складывалась его личность. Он был Капитаном задолго до того, как сыворотка доктора Эрскина и вита-лучи Говарда Старка сделали это видимым всем. И в этот момент он вдруг начал понимать, что именно привлекло в нем в свое время Баки, красавчика и ловеласа. Стив был настолько цельной, настолько правильной личностью, что к ней инстинктивно хотелось прикоснуться. Стив вздохнул, потер лицо руками и улыбнулся, опять превращаясь в знакомого уже Стива Роджерса, лесоруба и просто хорошего парня. — Не хочешь дальше включить? — напомнил он и открыл еще одну бутылку пива. Себастиан торопливо ткнул в тачпад. На экране многочисленные шприцы опустились разом, накачивая дрищавые ручки Стива-на-экране синей жидкостью. Себастиан взглянул на Стива рядом: тот морщился, но молчал. Не выдержав, Себастиан опять остановил фильм. — Рассказывай, — потребовал он. — Давай, я же вижу. Стив негромко рассмеялся. — Тут все так красиво: автоматические уколы, много света, защитное стекло для зрителей… На самом деле в амбаре воняло старым навозом и горелой изоляцией. У Говарда постоянно что-то перегорало, и он ругался, как сапожник. Ма вымыла бы мне рот с мылом, если бы услышала подобные слова, хотя потом… На фронте все ругались, как черти. — И ты? — уточнил на всякий случай Себастиан. — Было дело, — смущенно подтвердил Стив. — Ругался. — Дальше, — жадно потребовал Себастиан. — Уколы мне делали на протяжении двух недель, и в основном в задницу, а не во все группы мышц. И еще капельницы. Я лежал часами, дожидаясь, пока меня накачают чем-то… — А сыворотка была синей? — не удержался Себастиан. Почему-то именно к цвету медикамента у него было больше всего претензий. — Нет, — ответил Стив. — Мутная жидкость, похожая на раствор пенициллина. Ее разводили дистиллированной водой перед тем, как вколоть. Потом, для демонстрации, Эрскин подкрасил ее, чтобы выглядело поинтереснее. — То есть во время самого эксперимента… — Во время эксперимента присутствовали доктор Эрскин, его ассистентка, полковник Филлипс, Пегги и Говард Старк. Ну и я. Больше никого не было. Не было никаких защитных стекол для наблюдателей, им просто посоветовали отойти подальше и поберечь глаза. Саркофаг был куда больше, и не зеленый, а просто из клепаного металла, уж не знаю, какого, свинца, наверное. И стекло от сварочного шлема там, где лицо. Створки закрывали и открывали вручную, на запорное колесо. Больше всего напоминало гроб, потому что он не стоял, а лежал. Себастиан поежился. Сидя уютной полутьме лесного домика нетрудно было представить себе мрачный заброшенный амбар, превращенный в передвижную лабораторию. Он потянулся и включил фильм, уменьшив звук. Стив пил пиво и смотрел куда-то поверх экрана. На нем как раз засиял яркий свет, из динамиков раздался полный мучительной боли крик. — Больно было? — не удержался Себастиан. — Бывали ощущения и поприятнее, — ушел от прямого ответа Стив. Крик прекратился, створки саркофага разошлись… Сияющий абсолютно гладкой мускулистой грудью Крис предстал перед ними. — А вот это правда, — вдруг сказал Стив. — Не совсем, но правда. Я был довольно волосатым, лет в пятнадцать из меня вдруг полезли волосы в самых неожиданных местах, так что вскоре я зарос светлой шерстью. Баки издевался и называл меня лысым гризли и волосатиком, но, мне кажется, он завидовал. У него самого в двадцать три борода росла пучками, на груди вообще ничего не было до самого фронта. А у меня даже на заднице росли волосы. Может, организм так пытался согреться? — Стив усмехнулся и подмигнул. — В общем, когда створки открыли, на мне не было ни единого волоска на всем теле, только на голове. Я встал, и они просто осыпались и остались на дне саркофага, а кожа у меня стала гладкая, как у угря. Ух, воняло паленой шерстью на весь амбар. Говард сказал, что это, вероятно, последствия облучения. Напротив головы излучателей не было, и поэтому на голове растительность осталась, все полторы волосины. А в остальных местах выпали напрочь. — С концами? — уточнил Себастиан. Стив поднял руку, согнул в локте, держа ее перед экраном против света. Присмотревшись, Себастиан увидел едва заметный пушок, как у младенцев, светлый и очень нежный. — На руках и ногах вот так, на остальных местах… Как корова языком слизала. Себастиану очень хотелось узнать: на яйцах тоже? Но такое постеснялся спрашивать. — На голове, кстати, волосы тоже вылезли, а потом отросли снова, уже как следует. С головой вообще была та еще штука… — Стив потер затылок, словно вспоминал. — Голова у меня была крупная, но все же меньше, чем сейчас. Когда меня облучали, все выросло, а голова — нет. И когда я вылез из этого гроба… Короче, выглядел я как шкаф, на который положили яблоко. Филлипс был очень разочарован. Вероятно, он думал, что я выскочу, как огурец, и немедленно побегу мочить нацистов, но я еле выкарабкался, у меня все плыло перед глазами, ноги подгибались, а еще эта дурацкая голова… Ее же не облучали, и она не увеличилась, как все остальное. Не сразу. Потом уже, недели через две, она сравнялась со всем телом. Болела, кстати, жутко. Кости росли и утолщались, мышцы нарастали… И волосы… Я был как младенец наоборот: тело огромное, а головка — маленькая. — А как же… — Себастиан мотнул головой на экран, на котором босой Стив Роджерс гнался за шпионом и убийцей. — Да не было этого ничего поначалу. Мне практически пришлось учиться ходить заново. Координация нарушилась, сместился центр тяжести. Я спотыкался на ровном месте, собирал локтями все углы и косяки. Никак не мог верно оценить, сколько места надо, чтобы пройти. Потом привык. Демонстрация была недели три спустя после эксперимента. К этому времени я вырос и набрал массу, голова сравнялась с остальным телом, и я перестал терять равновесие на ходу, смог бегать и даже подтягиваться на одной руке. Тогда мне наскоро подогнали униформу самого большого размера, какую смогли найти, и отвезли в Нью-Йорк. И вот там уже были и журналисты, и гордый полковник Филлипс, рассказывавший, как они наштампуют целую армию таких, как я. Меня вертели и щупали, будто манекен. А, и флаконы с синей сывороткой. На самом деле, с крашеной водой, но этого никто не знал. Эрскин был не дурак, а жизнь научила его никому не доверять. И он был прав. Вот тогда и был взрыв, и я действительно гонялся за Крюгером. И поймал. Но он сдох прямо на пирсе. Всю форму мне, собака, изгваздал, когда пеной блевать начал. Себастиан пораженно выдохнул. Нет, он, конечно, знал, что кино и реальность общего имеют мало, но все же, все же… Некоторое время они молча смотрели, как Капитан в дурацкой форме выступает на сцене, снимается в кино и фотографируется с детишками. Стив выдохнул, но ничего не сказал, а Себастиан не стал спрашивать. Когда они дошли до австрийской фабрики, Стив опять шумно выдохнул и отставил пивную бутылку на стол. Себастиан видел краем глаза, как тот сжимает кулаки. — Он был отвратительный, — медленно произнес Стив, глядя на то, как Красный Череп срывает с себя маску. — Такой… скользкий, как кусок сырой говядины. Словно со свежесодранной шкурой. Похож на экорше, ну, знаешь, такие манекены для художников без кожи, чтобы изучать, где какие мышцы и потом правильно рисовать. Только живой. И он потел кровью. — Фу! — воскликнул Себастиан, впрочем, он внутренне обрадовался, что Стив заговорил. — Но так же не бывает? — Кто его знает, что бывает, а что не бывает, — очень философски ответил тот. — У него на верхней губе и на лбу крошечные капельки выступали, прямо как испарина, только красные. Я это еще на фабрике заметил, и потом, в самолете… Мне порой снится эта рожа в каплях крови, — признался он. Дальше они опять смотрели молча. Порой Стив коротко рассказывал какие-то эпизоды из жизни на фронте: как постоянно хотелось жрать и помыться, как не хватало сухих носков и теплых вещей. Как однажды, пробираясь за деревней, они наткнулись на яму, в которой лежали трупы расстрелянных, и Дернье начал так громко блевать, что чуть их всех не выдал. Себастиан боялся, что Стив заговорит о Баки, но тот явно видел фильм уже столько раз, что мог оставаться хотя бы внешне спокойным. Сейчас, смотря фильм вместе со Стивом, он совсем иначе видел эту историю. Теперь Баки был для него не просто персонажем. Он стал живым, ведь рядом сидел тот, кто знал его, видел, сражался с ним бок о бок, а потом пытался удержать от падения. Себастиан впервые подумал о том, как можно использовать это ощущение в новом фильме, съемки которого намечались где-то через полтора года. Про который Стив еще ничего не знал. Пока он размышлял, Стив и Баки десантировались на поезд Золы. — Там был такой ветер… — медленно произнес Стив. — Казалось, что сорвет и унесет, как пушинку. Даже дышать было трудно. И очень, очень высоко. Можно я тоже кое-что спрошу? — Конечно, — ответил Себастиан. — Что угодно. — Тебе было страшно, когда ты упал? Я не знаю, как там все это сделано, но… Тебе было очень страшно? Себастиана вдруг охватил жгучий стыд. — Если честно, нет, — ответил он, решив рассказать, как есть. — Эту сцену снимали в павильоне. Все эти горы, пропасть — это все нарисовано на компьютере. Был вагон и вокруг все затянуто зеленой тканью. И много гимнастических матов внизу. Метра два или три. Я падал на них. — Падал? — переспросил Стив. — Ну да, раз десять точно, если не считать репетиций. Падал и орал. Горло потом болело от крика. — Баки тоже кричал, когда сорвался… — тихо сказал Стив. — И эхо было… Но он только один раз упал, сразу. Себастиан поднял руку и похлопал Стива по твердому, как камень, плечу, не зная, как еще выразить свое сочувствие. Тот благодарно кивнул. Глядя, как безуспешно пытается напиться киношный Стив, Себастиан заметил: — Насчет выпивки ты, вроде, продвинулся. Стив невесело хмыкнул. — Если бы ты знал… — пробормотал он. — Я пытался напиться при каждом удобном случае. После того, как Баки… упал, война стала совсем невыносимой. Я пытался, но… Все эти смерти, потери… После вылазок приходилось очищать щит от крови и мозгов, петли меняли пару раз, настолько они пропитывались кровью. Когда ты в бою, то не думаешь о том, что делаешь, у тебя есть одна цель — выжить. Ну, две: победить и выжить. И ты сражаешься, сражаешься, сражаешься… а потом бой вдруг заканчивается. И тебе хочется еще куда-то бежать, еще что-то делать, ты еще весь в бою. Потом эта боевая горячка ослабевает, и ты чувствуешь, как болят у тебя руки, и плечи, и ноги, и спина. Как болит абсолютно все. И руки у тебя красно-бурые, кровь повсюду, хуже всего, когда она под ногтями, и нет горячей воды, чтобы как следует помыться. И ты ешь, а на губах привкус железа, потому что руки все еще грязные. А потом приходят воспоминания. Как кричал один из тех, кому оторвало ногу, а ты не попытался его перевязать, а просто выстрелил в голову, чтобы заткнулся. Как упал один из твоих. Как потом ты закрывал ему глаза, а веки все не опускались, и на застывших белках не таяли снежинки. Да… Там все пили. И я пытался, но… не мог. Говард, меня, кстати, понимал, у него был неплохой запас спиртного, он мне наливал. Только меня ничего не брало. Запах был, а эффект — пуф-ф… — Стив взмахнул руками, показывая ничтожность усилий. — Филлипс на него орал, требовал, чтобы он перестал «спаивать того, на кого нужно равняться». Это он про меня так говорил. Старк обещал, а потом опять начинал что-то бодяжить. Все старался градус у напитков повысить. Дрянь была… Но ненадолго пронимало. — Подожди… — Себастиан потер лоб. — Но ведь там же всего несколько дней прошло, между тем, как Баки упал, и как ты… Стив удивленно уставился на него. — Там прошло не меньше трех месяцев. Погоди-ка… — Он принялся что-то подсчитывать, загибая пальцы. — Ну да, точно. Три месяца и четыре дня. — И все это время… — И все это время я ходил на задания, убивал и пил. Мне казалось, я так мщу. А потом, уже на «Валькирии», я понял, что нет, это я так пытаюсь избавиться от всего. И решил не возвращаться. Прозвучало это очень угрюмо. У Себастиана вертелось на языке «А как же Пегги?», но, посмотрев на Стива, он прикусил язык. Подобные вопросы казались неуместными. «Валькирия» спикировала в воду на экране ноутбука, и Стив поежился, словно ему стало холодно в теплую июльскую ночь. Интересно, а каково это — умирать? Но и этот вопрос он задавать не стал, спросив лишь: — А как ты выбрался? Стив уже знакомым жестом потер затылок, потом взъерошил волосы и потянулся за еще одной бутылкой пива. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, не имею ни малейшего понятия. Ну, то есть я помню, как упал в воду и стал тонуть, и попытался всплыть, хотя это было бесполезно, а потом все потемнело… И вдруг я оказался в воде, было ужасно, почти непереносимо холодно, я начал грести, и вдруг голова оказалась на воздухе, я вздохнул и закашлялся… Честно сказать, чуть не утонул снова, но кое-как выплыл. Огляделся. Я был посередине воды, кое-где виднелись льдины… Кажется, какая-то льдина со вмерзшими обломками перевернулась. И чайки впереди, а, значит, где-то берег. Ну, я за ними и поплыл. На мне все еще была моя униформа, и щит тоже висел за спиной… — Воу, воу, воу! — заорал Себастиан. — На тебе была униформа? Униформа Капитана Америки? — Ну, да, — удивленно ответил Стив. — А что в этом такого? Я в ней тогда был. — И где она сейчас? Стив усмехнулся. — В шкафу лежит, где ей еще быть. — Погоди, погоди, и вот ты доплыл до берега и потом… вышел к людям? В форме и со щитом? Стив засмеялся уже по-настоящему. — Не-е, — затряс он головой. — Я что, похож на дурака? А вдруг там Гидра? А я во всей красе. Нет, я разделся и спрятал ее и щит под камнями. И вышел в одном исподнем. И босиком, как Иисус Христос, только по льду и камням. Там были рыбаки, они обалдели, меня увидев. Эскимосы. — Так не говорят, — автоматически поправил Себастиан. — Сейчас надо говорить «алеуты». — Эскимосы, алеуты… Узкоглазые такие. В меховых куртках. Себастиан хотел сказать, что «узкоглазые» тоже звучит оскорбительно, но… не стал. — Они меня закутали во что-то, дали горячего попить и отвезли в ближайшее селение. Меня сначала насторожила машина. А потом почтовое отделение. Целых три дома и почтовое отделение. Местный почтовик и был шерифом. Он меня расспросил, я наврал чего-то про то, что меня смыло за борт, но еще у меня потеря памяти, головой, типа, ударился… И он отстал. Выписал мне временные документы, потом посадил на самолет в деревню, где домов было уже десять. Туда приезжали рыбаки, ну и я… подумал, что залягу-ка я на дно, разберусь потихоньку, а там пойду искать своих. Удивлялся я в первые дни немало, глядя на всякую технику, но и у нас она тоже была, пока календарь мне не попался. И там стоял год: 2003. Я аж присел. Недавно еще был сорок пятый, а тут на-ка — две тысячи третий. Про войну я быстро выяснил, а вот про Гидру никто вообще не слыхал. Просто бред какой-то. Я подумал, что она тоже на дно залегла, ну, после смерти Черепа, однако не могла же она прямо вот все-все следы замести… Так я и заподозрил что-то не то. Потом стал копать дальше и понял, что это не может быть мой мир. Ну, многое из того, что я помню, не существовало, а многое, что было, мне оказалось незнакомо. С рыбаками в деревне жить было легко, там много было пришлых. Никто не спрашивал, откуда ты, куда ты, все с акцентом… — А форма? — напомнил Себастиан. — А за формой я потом прилетал, — Стив поежился. — Заглянул заодно к тому шерифу, отдал долг. Потом забрал форму и щит, увез уже по морю и спрятал на севере в лесу. И когда перебрался южнее, прихватил. — Стив, — протянул Себастиан, не в силах удержаться, — Стив, покажи, а? Пожалуйста. Стив поднялся и молча направился к старомодному гардеробу. Покопавшись на полках, он достал сверток и вернулся с ним к дивану. На экране ноутбука бежали бесконечные титры. Стив развернул ткань и вытащил сине-красно-белый костюм. Расправив, он встряхнул его и протянул Себастиану. Это была, несомненно, настоящая униформа. Ношенная: были видны заломы на локтях и под коленями, пятна, которые так и не отстирались, дыры, которые, как понял Себастиан, остались на местах пулевых ранений. Некоторые были аккуратно залатаны, другие так и зияли дырками. От формы пахло солью и дымом, запах не выветрился, хотя прошло уже… «Ведь для него прошло не так много лет. Восемь или девять. Для него это совсем недавнее прошлое… — подумалось ему. И еще: Как же он живет, так вот…» Стив вздохнул. — Насмотрелся? Я ее не буду убирать, с утра при свете рассмотришь поближе. — Он поднялся на ноги. — Если ты не против, я бы вздремнул. Встал сегодня рано. — Да, конечно. — Себастиан вскочил. — Мне куда? — Вот, я чистое постелил. — Стив указал на кровать. — Ложись здесь, а я под навесом. — Снаружи? — ужаснулся Себастиан. Нет, конечно, он в палатке, бывало, ночевал, но вот так, на краю леса… Стив отмахнулся. — Я там летом часто сплю. Приятнее и не жарко. Себастиан вспомнил обжигающую ладонь и горячую спину. Пожалуй, Стив и зимой не очень-то мерз. Им понадобилось примерно полчаса на то, чтобы убрать пустые бутылки, умыться и приготовиться ко сну. Потом, прихватив одеяло и подушку, Стив ушел. Себастиан лег на кровать. Она была длиннее, чем его, но ýже, для одного человека. И намного жестче. Поерзав, он все же довольно быстро устроился и уснул.