— Доброе утро, — Юра поднял голову с подушки и несколько раз коротко зевнул, перевернулся на спину и достал затерявшуюся в ногах плюшевую игрушку. — Ой, а что ты делаешь? — он поставил игрушку рядом со стенкой и потянулся.
— Завтрак тебе, сладкий.
— А это ты меня так назвал? Или ты готовишь что-то сладкое? — Эрос встряхнул взбитые сливки и стал выдавливать их в тарелку с высокими бортиками, чтобы завтрак выглядел красиво.
— И то и то.
Как и обещал, Эрос с удовольствием помогал подростку прийти в форму и контролировал его питание. Но иногда он баловал его какими-нибудь быстрыми углеводами, а в покупке шоколада никогда не отказывал, да и каждый раз следил за наличием взбитых сливок у них в холодильнике. Да, Юра обожал взбитые сливки — об этом он тайком узнал у Софии и с того дня стал радовать его чаще.
Синякину нужно было немного набрать мышечную массу и вытянуться, а то он так и остался бы с ростом сто шестьдесят один и весом меньше пятидесяти, пока его молодой человек в росте брал уверенные сто восемьдесят восемь.
Из-за стресса и недосыпа во время разработки приложения у него сильнее побледнело лицо, а запястья стали почти в два раза меньше запястий бога. Как и в детстве, ему было постоянно холодно, его одолевала слабость. И он уже с середины сентября начал носить светлую шапку, из-под которой выглядывали тусклые розовые прядки. Но с наступлением ноября, когда под ногами на улице собирались целые кучи старых гнилых листьев, а ночью город охватывали небольшие заморозки, покрывая лужицы тонким льдом, — с наступлением ноября и выпуском их приложения Юра решился серьёзнее взяться за своё здоровье. И даже начал ходить в зал, но его тренировки — и то, как их не любил Эрос, — были достойны отдельной истории.
За эту осень Юра, как и во всех прошлых годах в гимназии, уже несколько раз успел простыть, но даже с температурой и пачкой салфеток под рукой он не отрывался от своего графического планшета. Он стал для него новой Библией. Многие назвали бы такую самоотдачу ответственным и героическим поступком, но Эрос считал его глупым. И во время болезни он сам, оставив все свои важные дела, ни на шаг не отходил от подростка.
— Представляешь, я сегодня ночью, когда проснулся часа в три, смог быстро сам заснуть! Представляешь? — Юра повернулся набок и широко зевнул. — И кошмары мне сниться перестали. Магия какая-то, просто нереально. И никаких таблеток не нужно. Я уже и забыл, как это, если честно. И мне давно не снились такие яркие сны, — Эрос усмехнулся, не поворачиваясь к нему.
— И это всё благодаря мне. Видишь, как я хорошо на тебя влияю? Даже когда меня не было дома, всё равно ты чувствовал себя в безопасности, — он столкнулся с его взглядом и расплылся в широкой улыбке. — И вправду — магия.
— А что ты делал, пока я спал? — Юра слез с кровати, медленно потянулся и поправил отросшие волосы, корни которых уже на днях стоило снова осветлять. — Такая погода противная, — он выглянул в окно и вздрогнул. — А ночью, наверное, вообще мгла была, снега-то нет. А дворы плохо освещены всегда.
— Боишься, что со мной что-то случится? — Эрос поставил тяжёлую тарелку на стол, а рядом — горячую кружку какао, от которой ещё шёл пар.
— Нет, мне просто интересно, что ты делаешь, пока я сплю. Это ведь почти половина дня, столько всего успеть можно! — поворачиваясь к нему, он на пальцах прикинул примерное количество часов, отводимых им на сон. — Типа, это очень много времени, — по голосу он казался бодрым и свежим, а его глаза сияли от радости.
— Ну, теперь все вопросы улажены. Наконец-то. Я так долго этого ждал, — с его губ сорвался тяжёлый вздох, но после он снова расплылся в улыбке. — А теперь всё, процесс пошёл, механизм запущен. Осталось только ждать и верить…. «ЭроСеть» захватывает всё больше людских сердец, а на главной странице — я! — он положил руку на сердце. — Во имя моё, что может быть лучше? И теперь… я свободен каждую ночь, — Эрос подошёл к нему, обхватил за талию и притянул к себе. — А ты не скучаешь, когда меня нет? — они в какой-то спешке поцеловались.
— Скучаю, — признался Юра. — Я всегда хочу быть с тобой, — в его глазах промелькнула искорка смелости, наводящая Эроса на заманчивые мысли, и он с некоторой нерешительностью поджал губы.
— Думаю, в таком случае завтрак может подождать, — не дожидаясь ответа, Эрос подхватил его за бедра, быстро вернул на ещё не заправленную кровать и пылко поцеловал. — Я намного вкуснее любого завтрака, ты так не думаешь?
А Юра мило засмеялся, принимая это за шутку. Но это была не шутка.
Бог подался вперёд, как бы надавливая на него, снова прильнул к его губам, нависая сверху, и коснулся краешка его одежды. Костяшкам пальцев нарочно задел нижнюю часть живота, а потом полностью спрятал ладонь под его приятной флисовой толстовкой. Не прерывая поцелуя и будто бы говоря Юре, что так и должно было быть, он стал обводить его пупок средним пальцем, иногда поднимаясь чуть выше, к его ребрам и грудной клетке. Ладонь не упускала ни миллиметра его теплой кожи.
Юра каждый раз вздрагивал от подобных прикосновений и напрягался, но с каждым разом разрешал своему парню немного больше. После разговора на эту запретную тему, Эрос стал проявлять меньше настойчивости, однако не собирался лишать его объятий, тисканья, внезапных поглаживаний по талии и бедрам и глубоких поцелуев. Нужно было убедить подростка в том, что подобного не стоило бояться, а его молодой человек не собирался делать ему больно. Он ведь и вправду хотел доставить ему удовольствие.
Но когда его пальцы скользнули чуть ниже, прямо к завязкам спортивных штанов, желая одним умелым движением развязать тот маленький узелок, Синякин прервал их поцелуй и сделал прерывистый вдох. Лицо Эроса оказалось в миллиметре от него, а кудри непослушно свисали вниз, почти касаясь его лба. Их взгляды столкнулись — пламя карих глаз столкнулось со спокойствием глаз голубых, таких глубоких, что в них можно было утонуть и окончательно потерять себя.
Это было слишком, они ещё никогда не заходили так далеко.
— Солнце, всё нормально, я сделаю тебе приятно, — рука Эроса скользнула ещё ниже.
— Но…
Юра протянул последний звук, приоткрыл обветренные губы и откинул голову назад. Он хотел договорить, но все его мысли вертелись вокруг одного. В порыве страха и паники Синякин схватил его за запястье — остановил, не давая и дальше мучить. На лбу выступил пот, а дыхание сбилось.
— Я боюсь…
— Или я остановлюсь сейчас, или мы идём до конца. А я не хочу останавливаться, — Эрос стал целовать его шею, заставляя вытянуться под ним.
— Хватит, пожалуйста, — Юра отполз назад и подтянул к себе колени и чуть повысил голос: — Прекрати.
Его взгляд был полон боли и страха, метался из стороны в сторону. И бог хотел его успокоить, приласкать. Это всё равно должно было когда-нибудь случиться — он не мог больше откладывать этот день. Да и настроение у обоих было соответствующее — когда, если не сейчас?
— Тебе страшно? Я осторожно, будет не больно, — выпрямившись, Эрос снял с себя водолазку, а потом снова потянулся к Синякину; его румянец и растерянность на лице только манили. — Я сделаю всё аккуратно.
— Я же сказал… Прекрати! — и вместо того, чтобы принять любовь и заботу, Юра грубо оттолкнул его и, спрыгнув с кровати, убежал в ванную комнату.
Сидя на полу с голым торсом, Эрос глупо смотрел в точку, где секунду назад жался подросток. Он даже не вздрогнул от хлопнувшей за ним двери, а внимание обратил только на звуки его плача в ванной, которые даже шумный поток воды не мог перекрыть.
Эрос ведь знал, что нравился Юре как парень, знал, что он считал его привлекательным. И иногда, во снах, подросток нежно, даже сладостно шептал его имя. Ещё секунду назад они чувственно целовались, а теперь были порознь: их отделяла лишь тонкая стенка, межкомнатная дверь, но после их близости — после этого короткого мгновения — казалось, будто теперь между ними выросла пропасть. И с каждой секундой молчания, повисшего в напряжённом воздухе, она становилась всё шире.
— Пожалуйста, открой, — Эрос ненавязчиво постучался к нему.
— Дай мне пять минут, — сквозь слёзы просил его Юра.
— Я не понимаю, что случилось? Скажи сейчас. Просто скажи, я отстану.
— Не важно! — он закашлялся и замолчал.
— Открой мне. Прошу, — его лоб коснулся двери, пальцы, чуть царапая дерево, медленно сжались. — Что я-то сделал не так? — он невольно повысил голос, словно умоляя подростка ответить. — Почему ты отвергаешь меня? Я тебе не нравлюсь?
— Нет, ты мне нравишься.
— А что это тогда такое? — Эрос не сдержался и ударил по двери, вернулся в комнату и натянул водолазку обратно. — Я уже всё дал тебе, — Юра не мог ничего ответить, впав в жуткую истерику и не прекращая плакать. — Я бы сказал, что мне всё равно, но мне не всё равно. Мне это уже надоело. Сколько можно? Мы с тобой уже два месяца вместе живём, неужели ты ко мне ещё не привык? Что ты там говорил? Довериться мне? А ты не доверяешь? — в руке Эроса зазвенели ключи. — Я уже ничего не понимаю! Что мне ещё сделать нужно? Во имя моё, это невыносимо…. Вот тебе и доброе утро! — и дверь за ним с грохотом захлопнулась.
— Да дело не в тебе, — Юра сидел на холодном полу, наполовину закрывая склонённую к коленям голову и задыхаясь от слёз.
Он — неблагодарный — снова подвёл Эроса. Снова людям вокруг приходилось терпеть его выходки и слабость. «Я только и умею, что создавать проблемы! — он прикоснулся дрожащими пальцами к своим губам. — Я ни на что не годен. Даже Эросу я надоел. Он ведь был так мил со мной, а я…». Его щёки, словно русла реки, были наполнены потоками слёз, которые Юра, тщетно пытаясь вытереть, только размазывал по всему лицу.
«Он ушёл, — осознав это, Юра вскочил с пола и выбежал в комнату. — Он, правда, ушёл. Я только отталкиваю от себя людей, я никому не нужен». Эти слова, словно когти, поранили его сердце, и он зажмурился. Неужели он был настолько невыносим, что даже Эрос, признавшийся ему в любви, ушёл от него?
И почему это «я тебя люблю» приносило столько боли?
Кашляя, задыхаясь из-за истерики, он сев у подножья кровати и подтянул к себе колени. Чего он ждал? Возвращения Эроса? Он был настолько разбит, что совершенно не верил в это — не верил, что к нему кто-то вернётся. От него все только отворачивались. Кто ведь, в самом деле, захочет возвращаться к такому проблематичному парню-нытику? Вокруг же было столько приятных людей: у кого-то характер был приемлемее, кто-то одевался элегантней и красивей, притягивал чужие взгляды, и нравы у большинства были свободнее, и они не вздрагивали от неожиданных касаний, а любили сами проявлять инициативу. А Юра плакал над мелодрамами, долго не мог определиться с выбором одежды в магазине, постоянно за всё извинялся и целоваться научился только в семнадцать лет. Он будто был совершенно не приспособлен к жизни в этом мире.
— Отстой просто, — он обхватил голову руками. — Я не могу так больше. Это невыносимо.
Он не знал, как избавиться от чувства вины и неловкости, и попытался удержать пальцы от старой болезненной привычки, от которой его спасали только пластыри. Хотелось как-то наказать себя за все созданные проблемы, расплатиться за все грехи. Он ведь всегда делал всё не так, всегда оступался, приносил неудобства. И самое обидное — он ведь искренне хотел сделать лучше, да и зла никому не желал. А все от него только отворачивались.
«Говори мне, если тебя что-то беспокоит», — в голове пронесся голос Эроса.
— Я не могу, — он устремил взгляд вперёд, будто бы перед ним сидел его возлюбленный. — Я не могу рассказать тебе ничего, — он снова закрыл лицо руками и сквозь зубы прошептал: — Я просто слабак…. — дверной замок тихо щелкнул, но дверь открылась не сразу.
«Видимо, он пришёл попрощаться. Зачем? Лучше бы просто оставил меня. Я не заслуживаю его внимания. Почему он не ушёл? Он издевается надо мной?» — Юра сложил руки на коленях и уткнулся лицом в сгиб локтя. Его плечи заметно вздрагивали, его всего трясло, он тяжело дышал. У него уже не было сил плакать, он хотел успокоиться, но всё тело погрузилось в жутчайший стресс — у него даже голова загудела, так сильно он переживал. Ему хотелось разыграть то утро заново — было ведь не больше десяти утра, а день уже можно было назвать неудачным.
Его плеча осторожно коснулись подушечки пальцев — Синякин сжался сильнее, гадая, что же ему скажут в этот раз. Но Эрос, будто ненавязчиво пытаясь привлечь его внимание, будто пытаясь извиниться, стал рисовать на его коже узоры, сел напротив, а потом соприкоснулся с его растерянным взглядом. И располагающе, по-доброму улыбнулся.
— Прости.
Юра подался ему навстречу и, уткнувшись в его водолазку румяным лицом, сжал её ослабевшими пальцами. От него по-прежнему пахло одеколоном, а запах выкуренного у парадной табака постепенно рассеивался.
Не растерявшись, он поднял подростка с пола и усадил на кровать, а сам сел перед ним на корточки. Но, не показывая лица, закрытого неуложенной чёлкой, Юра продолжал плакать. Эрос погладил его кисти, неспешно поцеловал костяшки пальцев и стал ждать, когда он через слёзы выльет все чувства, мучившие его последние несколько лет. Богу следовало быть снисходительней к нему и не играть на струнках его души, то уходя, хлопнув дверью, то снова возвращаясь.
Он дарил подростку любовь, но она словно не приживалась в нём, словно его душа и тело отталкивали все её проявления.
— Я думал, ты не вернёшься, — Юра склонил голову к коленям, сжимая его руки. — Я так испугался, что ты… уйдёшь навсегда, — он набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить, но Эрос приложил палец к его губам.
— Давай ты умоешься сначала? Попьёшь воды? — подросток слабо хлюпнул носом, надувая щеки. — Нам стоит поговорить обо всём сегодня. Прямо сегодня. Откладывать это можно, конечно, вечно. Но я не хочу, чтобы ты держал всё в себе. Я хочу поговорить с тобой. Надеюсь, ты меня понимаешь, — тихий, молчаливый кивок. — Хочешь, я приготовлю тебе горячую ванну? На улице так сыро, а у нас дома тепло, уютно.
— Я просто хочу покушать, — его взгляд на секунду задержался на маленьком круглом столике у окна, где остывало его какао.
— Тогда садись, я тебе налью ещё воды, — он подвёл его к столу, потом метнулся на кухню и вернулся оттуда с высоким стаканом. — Держи.
Юра жадно глотал воду и закрывал глаза, стараясь сосредоточиться только на ритме собственного дыхания. Он был так благодарен Эросу за то, что он не оставил его, что был готов расплакаться уже от счастья. Ради чего бог так старался?
— Иди теперь умойся немного, — он погладил его по плечу. — Я жду тебя тут, не бойся.
Сполоснув лицо холодной водой, Юра сел напротив. Эрос протянул ему маленькую серебряную ложку — подросток молча захлебнул ей немного йогурта, усыпанного ягодами и взбитыми сливками, и медленно опустил в рот. Потом закрыл глаза от удовольствия и продолжил завтракать с особым аппетитом, в некоторой даже спешке, будто боясь, что взбитые сливки растают и потеряют свою форму. Он размешивал их с йогуртом. А от какао у него над верхней губой каждый раз оставался след, который он постоянно слизывал или вытирал салфеткой.
— Спасибо, — он сделал глубокий вдох, выпрямляясь и кладя ложку в пустую тарелку. — Это было очень вкусно, — Эрос подался вперёд, вытер из уголка его губ взбитые сливки и, облизав кончик пальца, сдержанно улыбнулся ему. — Прости. Я повёл себя ужасно. Не знаю, что на меня нашло, — нервничая, он стал перебирать пальцы, но незаметно, пряча руки под столом.
— Не знаешь? — переспросил Эрос. — А мне кажется, что ты что-то недоговариваешь, — прямо под столом он обхватил его ладони и, подняв их, ещё некоторое время не отпускал. — Солнце, ты же знаешь, что мне это не нравится. Ты переживаешь — так, расскажи, что же тебя так тревожит. Я не могу прочитать твои мысли. А то мне уже кажется, что ты меня не любишь.
— Нет-нет, я люблю тебя.
— Тогда скажи, что тебя гнетёт. Выскажись уже, наконец. Ты можешь думать, что я тебя пойму без слов, но даже боги так не умеют. Мне нужно услышать, что тебя беспокоит. Из твоих уст, — он подался вперёд, даря его припухшим губам мягкий поцелуй.
— Я никому раньше об этом не рассказывал, — Эрос отпустил его руки, и подросток взялся за остывший напиток. — Мне так стыдно. Потому что я так сглупил…. Я ведь должен был отказаться, остаться дома. И всё было бы иначе, если бы я не был слабаком, — он отпил немного какао, словно оно придавало ему уверенности, и выдержал небольшую паузу. — Если с самого начала, то… ну, я учился в гимназии только для мальчиков. Я не знаю, говорил я тебе про это или нет.
— Нет, не говорил. Но я и не думал, что в православных гимназиях девушки могут учиться с парнями.
— Вот, — Юра громко выдохнул. — Один парень из моего класса пригласил меня на день рождения к себе домой. Ему исполнялось шестнадцать, это был восьмой класс. Он всех нас был на год старше, — он обдумывал каждое слово, делая большие паузы. — А меня вообще редко куда-то приглашали. У меня особо не было друзей. Я согласился. И даже приготовил ему подарок. К тому же, мы с ним хорошо общались. Я бы даже сказал, что мы были с ним лучшими друзьями в какой-то момент, — он искренне улыбнулся, но приятные воспоминания о детстве сменились тревогой. — Только не подумай, я не был влюблён в него. Никаких чувств. Я могу это отличить. Ты первый, в кого я так… влюбился, — Эрос со снисхождением улыбнулся.
— Значит, крепкая мужская дружба?
— Я тоже так думал, не смешно, — голос Юры дрогнул, он немного помолчал. — Так получилось, что все там были пьяные просто в…. Прости, но пьяные просто в говно. А я не пил, вообще. До сих пор даже не пробовал. А тогда мне было… четырнадцать, — Эрос улыбнулся, представляя Юру три года назад. — И все под ночь уже начали расходиться по домам. Кто-то, конечно, свалился прямо в гостиной до утра, но они были так пьяны, что… их там как будто не было. И никого из взрослых, естественно, тоже. И Никита тоже достаточно выпил тогда. Мне стоило идти домой, уже было очень, очень поздно. Но я просто не мог оставить друга вот так. Мне казалось, что он вот-вот и потеряет сознание! — он положил руку на сердце. — Я беспокоился за него. И друзьям его сказал, что прослежу за ним.
Его вдруг накрыли воспоминания, и он замолчал, вспоминая ту душную квартиру на шестом этаже, разбросанные по полу пластиковые стаканчики, дешёвое пойло и чипсы, крабовый запах которых заполонил весь воздух. Кто-то из параллели курил палёные сигареты, но при этом всегда выходил на балкон — оттуда тянуло январским морозом. Ещё там было две девчонки, какие-то совсем непричастные и молчаливые, но Юра не заметил особо, ни когда они пришли, ни когда ушли. Тогда в доме разбили какую-то вазу, газировками испачкали диван и ковры. Громко играла русская неясная музыка из колонок, и Юра неизменно чувствовал себя лишним.
— Когда все ушли, Никите стало немного лучше. До этого он всё говорил, что ему не нужна нянька и что мне стоило идти уже домой. Но я не мог. Как я оставлю его в таком состоянии? — он снова остановил свой рассказ. — Ну, слово за словом и мы как-то разговорились. Начали вспоминать всякое, мы же с ним дружили с детства. Он показался дружелюбным. И как-то так тема зашла об одном нашем однокласснике. И… я особо не помню, о чём мы говорили. Он сильно на что-то разозлился. Я уже хотел уходить, я понял, что что-то явно было не так. А потом он начал…. — Юра отвёл взгляд в сторону и сжал ручку у кружки. — Начал приставать ко мне. И я бы не сказал, что это было приятно. Он был так противно настойчив, аж слишком. Он начал обзывать меня и даже ударил…. А я-я не мог ни отказать, ни оттолкнуть, ни сделать что-то ещё, — он закрыл глаза. — Но я не хотел, чтобы между мной и Никитой что-то тогда было, понимаешь? Совсем. Я ещё тогда так испугался….
Эрос вздрогнул, и его лицо наполнилось сочувствием и злостью. Он пожалел, что спросил об этом, и теперь не знал, что ответить. А что он мог ответить? Как слова могли помочь? Он был бессилен и ненавидел себя за это.
— В какой-то момент я, типа, просто отрубился. Я не мог… ничего.
На коже, как и три года назад, вспыхнули грубые касания Никиты. Он держал его за запястья, притягивая к себе, и закрывал рот, не давая кричать и просить о помощи. А он и не мог никого попросить о помощи — в квартире никого, кроме них, не осталось.
— И вообще — он самый популярный парень в гимназии. Он, блин, ещё единоборствами занимался, — Юра обхватил кружку двумя ладонями и сделал несколько жадных глотков, но и они не уберегли его от подступивших к глазам слёз. — Я хочу сказать, что я ничего этого не хотел. Я просто не мог уйти. Но это я во всём виноват, это я решил остаться и присмотреть за ним. Он ведь предупреждал, что мне лучше было уйти, — из-за вспыхнувших перед глазами воспоминаний его взгляд казался отрешённым. — Я мало что помню, если честно. Но я мог всё исправить. Это моя вина, я просто….
— Нет, — Эрос взял его ладонь. — Ты ни в чём не виноват. Не вини себя, — он хотел поцеловать его, но посчитал момент неподходящим. — И… мне было важно услышать это.
— Я слишком проблемный, — Юра отпрянул от него, прислоняясь к спинке стула.
— Нет, о чём ты говоришь?
— Тебе лучше меня бросить. А то какие-то неполноценные отношения. Я не могу дать тебе ничего. Совсем ничего, — Юра уткнулся лицом в сгиб локтя и расплакался. — Я бесполезный. Я только и делаю, что…. Я обуза! И всегда ей был. Я пойму, если ты меня бросишь. Я уеду куда-нибудь, ты меня никогда больше не увидишь, — говоря это, он не переставал плакать. — Но я не обещаю, что проживу без тебя и дня. Вот видишь? Я снова создаю проблемы.
— Чувства — это не проблема, — Эрос хотел взять его за руку, но Юра не давался.
— Почему мне тогда так плохо? — он вскочил из-за стола, весь дрожа.
— Я могу… до тебя дотрагиваться? — Эрос сделал шаг к нему навстречу, пытаясь успокоить. — Мне иногда кажется, что ты такой хрупкий…. Знаешь, как фарфоровая кукла. Я боюсь разбить тебя одним неверным движением, — признался он шепотом. — Я боюсь, что заиграюсь. И я вижу, что нам необходимо расставить границы.
— Границы? — Юра посмотрел вниз, будто между ними в ту же секунду кто-то провёл невидимую линию.
— Да. Именно их.
— Но я хочу спать с тобой рядом, — Юра сделал нерешительный шаг к нему, поджимая губы. — Я хочу целовать тебя. Хочу ходить с тобой за руки по улицам, хотя это всем не нравится. Ходить с тобой на свидания, есть твою еду и целоваться. Я хочу быть с тобой постоянно, потому что… это делает меня счастливым. И я ужасно, ужасно люблю тебя. Прямо, как в тупых мелодрамах, — его плечи вдруг снова вздрогнули, и он опустился на кровать, закрывая лицо. — Но я не могу преодолеть себя, мне так страшно. Я не могу больше! Я не могу забыть тот день… не могу пересилить. Прости меня, пожалуйста, прости….
— Хватит уже извиняться! — Эрос невольно повысил на него голос и зажмурился. — Ты ни в чём не виноват.
— Но я позволил… — голос Юры снова вздрогнул.
— Давай, скажи это, — забота Эроса вдруг сменилась строгостью.
— Я позволил… своему другу изнасиловать меня, — он закрыл рот ладонью, испугавшись.
— Сказал? — Эрос был зол на всех, кого спустя три года касались те события: и на себя, и на Синякина, и на этого Никиту. — А вот теперь тебе не кажется, что это глупо звучит? — он протянул к нему руки и погладил по щеке, аккуратно поднимая подбородок. — Не вини себя в этом. Ситуация просто кошмарная, такого не должно быть, я не отрицаю. Но это не твой недостаток, это не делает тебя хуже. Просто плохая ситуация. Да, вокруг много ужасных, убогих людей. Но ты-то, ты, солнце, не ужасный человек. Хватит винить себя во всём, надоело! Я просто должен был знать, почему ты не хочешь так… сближаться со мной. И лучше бы оказалось, что я некрасивый или что тебе вообще нравятся девчонки, чем это, — он накрыл глаза ладонью, массируя веки. — Я должен был узнать об этом раньше. Но я ведь первый, кому ты это рассказал.
— А ведь не стоило. Не стоило мне об этом рассказывать. Ты ведь теперь винишь себя в том, что хотел большего. И жалеешь меня. Замкнутый круг, — около минуты они сидели молча, приводя мысли в порядок. — Легче расстаться. Я пойму, если ты меня бросишь.
— Ты глупый, Юра Синякин, — строго произнёс Эрос и поднял на него проницательный взгляд. — Ты глупый, раз подумал, что я решу разбить тебе сердце и уйду. Я докажу всему миру, что ты достоин любви. Даже не пытайся меня остановить. Я защищу тебя от всех. Ты же такой хрупкий. Я не дам никому тебя разбить. Только никогда больше не говори про то, что нам легче расстаться. Легче? Легче было вообще не встречаться.
— Но я спас тебя.
— А я спасу тебя, — он потрепал его по волосам и снисходительно улыбнулся. — Я не буду больше настаивать. Но я всегда буду ждать. Я просто не знаю, что я ещё могу для тебя сделать.
— Ты и так делаешь достаточно. Даже чересчур…. Просто будь рядом, пожалуйста. Я хочу чувствовать себя в безопасности, — под звуки дождя, разыгравшего под окном, Эрос обнял его, и Юра, наконец, смог с облегчением выдохнуть. — Давай лучше вечером съездим в «ОБИ»? Я помню, что ты хотел, но не сейчас. Я хочу немного… успокоиться. И у меня, правда, болит голова, — он удобнее залез на кровать и подтянул к себе колени.
— Ты ещё поваляешься немного? — мягкий кивок. — А я буду рядом. Я всё-таки лучше игрушек из «IKEA», — он взял телефон, устроился на подушках в полулежащем положении и подозвал его к себе. — Тебе так удобно? — Юра перекинул через него одну ногу, положил ладонь ему на грудную клетку и уткнулся лицом в ключицы.
— А что нам нужно в «ОБИ»? — Юра не отрывал глаз, опускаясь до шепота.
— Я хочу купить нам домой цветы.
— А кто за ними будет ухаживать?
— Я, а кто же ещё? В этой квартире за всеми ухаживаю я.
***
— Мы уже две недели назад здесь были! — Юра, смеясь, едва поспевал за Эросом. — Куда нам ещё растения?
— Больше — лучше.
Держа за руку, Эрос энергично вёл Юру за собой по всем отделам «ОБИ», набирая всякую всячину, нужную и ненужную, в корзину: свечки с самыми разными ароматами, гирлянды, доску для фотографий, а ещё прищепки и веревку для неё, крючочки для ключей, поднос для завтрака в постель, визитницу, перчатки для кухни. Слишком уж сильно бог увлекся обустройством собственной квартиры, чтобы отказывать себе в чём-то.
Он не занимался подобным с самых восьмидесятых — тогда ему досталась трёхкомнатная квартира в Нью-Йорке, и служила она ему местом для одних только шумных вечеринок, ни о какой мирной жизни речи и не шло. И в США, спустя столько лет, жил целый круг людей среднего и пожилого возраста, которому посчастливилось застать его громкие, ненавистные для соседей тусовки. И все эти люди вспоминали о нём как о великолепном молодом человеке, амбициозном, самовлюблённом и, к сожалению, умершем от передозировки наркотиков. И это была не первая смерть Эроса, связанная с употреблением каких-либо веществ.
— Смотри, какая прелесть! — Эрос остановился у арки, ведущей в раздел с цветами, в котором круглый год поддерживалась одинаковая температура и пахло свежестью.
— Куда нам ещё цветы? — повторил свой вопрос Юра.
— У нас дома как будто зря есть подоконники и полки. А стеллаж я для чего нам собирал?
Спустя два с половиной месяца отношений они с Юрой, наконец, нашли общий язык. Обоим это стоило терпения и смелости, но больше у них дома не возникало никаких конфликтов, даже противоречий не было. Никто больше не повышал друг на друга голос, даже в шутку. Подросток обо всём, что таилось в душе, рассказывал ему, а тот воспринимал его слова с крайней серьёзностью. Он заботился не только о его физическом, но и о ментальном здоровье, стремился дать всё, что мог. Семя любви, наконец, пробилось сквозь почву недопонимания и теперь требовало особого внимания.
— Засними меня вот так, — Эрос остановился мимо стеллажей, показал Юре несколько ракурсов и смело вверил ему телефон.
Сделав несколько видео и фотографий, подросток протянул смартфон и, наблюдая за неподдельной радостью Эроса, невольно улыбнулся. Он не часто видел его таким счастливым, и это всегда вызывало у него только тёплые эмоции. И ему делалось ещё приятнее, когда Эрос улыбался из-за него — из-за Юры.
— Сколько ещё ты планируешь сегодня купить? — убрав руки за спину, Юра стал покачиваться взад-вперёд и нетерпеливо поджал губы. — Может, мне привести тележку? Маленькую?
— Да, было бы… неплохо. Спасибо, — Эрос убрал телефон в задний карман, снова улыбнулся ему и, проводив сдержанным взглядом, вернулся к цветам. — Тебе нужно больше солнечного света, а то ты так и не распустишься, — он присел к растению на нижней полке, снял розовые солнечные очки с прямоугольной оправой и стал гладить его по листьям, как вдруг кто-то аккуратно постучал ему по плечу. — Юр? Что такое? — не выпрямляясь, он быстро обернулся.
Но это был не Юра. Перед ним стояла смущённая девочка лет шестнадцати, в руках которой дрожал телефон. Эрос видел её и раньше, когда они вместе заходили в отдел с растениями, но не обратил на неё должного внимания. А вот она узнала его практически сразу — особенно, его солнечные очки и смелый стиль в одежде: тыквенного цвета плотная куртка с кармашками и ей в тон ботинки, светлые штаны с подворотами, белоснежные носки с каким-то оранжевым принтом и малиновая водолазка. А ещё светлый шоппер с розовыми нашивками, которые они с Юрой вместе собирали по разным молодёжным магазинам.
Глаза девочки тогда заблестели от радости, а когда Эрос вытянулся и посмотрел на неё сверху вниз, она широко заулыбалась.
— Я тебя знаю. Ты ведь Эрос, да? Я слежу за тобой в «Inst».
— Я уже пару дней туда не захожу, не теряйте меня там.
— А пока тебя не было, там четыреста тысяч стукнуло, — девочка открыла нужную социальную сеть и со сдержанной улыбкой повернула экран к нему.
— Какая прелесть, — он закрыл рот ладонью. — Нужно это как-то отметить сегодня. Вы всё увидите.
— А, кстати, думала, что ты вообще забросил социальные сети. Да и все остальные были в замешательстве. Типа, знаешь, какая-то интрига. Внезапно пропал, — она поиграла плечами. — Личная жизнь, боюсь предположить?
— На то она и личная, — Эрос невольно вспомнил, как они с Юрой провели последние выходные, и расплылся в довольной ухмылке.
— А, ну, я могу потом выложить нашу совместную фотку? — от робости она начала заикаться и краснеть. — Ну, вместе с тобой?
— Сначала её нужно сделать, — он не переставал улыбаться. — А как тебя зовут? — Эрос едва не светился от счастья.
— Кристина, — нерешительно ответила она, гадая, зачем же блогеру было её имя.
— О, Крис, очень приятно. Знай, что ты первый человек, который вот так подошёл ко мне, — и, осторожно обняв девочку за плечо, он сделал с ней несколько фотографий. — Посмотри, вдруг, я плохо получился, — он снова обворожительно улыбнулся.
— Нет, как всегда безупречно.
— Отметь меня, когда будешь выставлять фотки, не забудь. И я в «stories» тебя выложу.
— Ой, спасибо, — она спешно убрала телефон и посмотрела на него так, будто хотела сказать что-то ещё, но никак не решалась. — Я нашла друзей благодаря тебе, — она робко поджала губы, перекатываясь с пяток на носки и обратно.
— Друзей? — удивился бог. — Ну, это тоже неплохо, — он пытался улыбнуться, но радости ему эта новость совсем не принесла. — А как? Через приложение?
— Нет, просто в комментариях под одной твоей фотографией завязался диалог и…
— А, так это была ты? Я перестал за вами следить уже через минут двадцать, вы там прям разговорились! — он посмеялся.
— Ну, да. Мы потом в личку перешли. Оказалось, у нас много общего. Мы уже пару раз встретились в «Пассаже» вместе. Вот так вот…. И твоё приложение тоже очень клёвое. У меня сестра себе девушку нашла там, представляешь? И вообще… ты тоже клёвый, — вдруг сказала она и поправила свои непослушные кудрявые волосы.
— Я польщён, — ни Эрос, ни Кристина не думали, что эта внезапная встреча будет такой приятной. — О, солнце… — он помахал руками, пытаясь привлечь внимание потерявшего его подростка, силуэт которого промелькнул между рядов. — Я тут! — Юра повернулся к Эросу и покатил к нему тележку.
— Ну, в общем, спасибо, — девочка замялась, снова поправила кудри и ненароком взглянула на приближающегося к ним Синякина. — А можно тебя обнять? — Эрос раскинул руки в стороны и засмеялся, когда поклонница крепко обняла его на прощание. — Пока! — и она побежала искать родителей, с которыми разминулась.
— А кто это? — Юра проводил её рассеянным, даже огорчённым взглядом.
— Ревнуешь? Моя фанатка, — он сказал это, гордо вскинув подбородок. — Она попросила со мной сфотографироваться… — он радостно накинулся подростку на шею, и тот едва его удержал. — Меня начали узнавать. Узнавать, представляешь? Что дальше? Меня будут фотографировать папарацци? — Эрос отошёл от него и, схватившись за голову, стал представлять будущее. — А ведь всего несколько недель прошло! Божественно.
— Ты заслужил это, правда, — Юра облокотился на тележку, смотря, как бог едва не плакал от радости. — Так, мы будем покупать цветы? Или ты передумал? — Эрос опомнился, взял ту орхидею и осторожно поставил её в тележку.
— Я думаю, это нужно как-нибудь отпраздновать.
***
Очередная бессонная ночь, которую Эрос провёл вне стен родной питерской квартиры на Подъездном переулке. Точнее, хотел провести, но непогода сорвала все его планы. Он даже в «1703» не захотел идти, хотя в последнее время часто появлялся там и заводил приятные знакомства. Но «всё, что было в баре, оставалось в баре!».
Декабрь стремительно подступал к городу, и с каждым днём на улице становилось все противнее и холодней. Эрос много слышал о суровых русских морозах, но не думал, что они и вправду были такие неприятные. Они ненасытно закрадывались под куртку и водолазку, трепали тщательно уложенные утром волосы, не щадя, царапали лицо и руки — так, что никакой смягчающий и восстанавливающий крем уже не помогал. Из-за них даже бог не хотел лишний раз выходить на улицу.
Его душа требовала вернуться в тепло, на юг, где вечно светило жаркое солнце и где его кожа приобретала сладкий карамельный оттенок. Конечно, в России он не превратился в парня с аристократично бледной кожей, но пигмент стал невзрачнее.
…Его душа требовала вернуться в тепло, где все улыбались и где ему самому хотелось улыбаться. В России не было той привычной американской неспешности, и нельзя было в магазине разговориться с продавщицей, при этом не запустив волну негодования в очереди. Не было в русских и европейской утончённости. На улицах все бежали на работу, на повышенных тонах разговаривали об отчетах за месяц, ругались, постоянно сигналили друг другу, задевали прохожих пакетами и вместо извинений лишь недовольно фыркали.
…Его душа требовала вернуться в тепло, где с моря веяло солью — туда, где вечером можно было поваляться на пляже, посмотреть на ясные звезды, о которых он в пасмурном Петербурге совсем позабыл, и послушать шум волн. Но погода во всех смыслах была нелетная, и Эросу пришлось забыть о бархатном песке и пробежке по пляжу по утрам и вернуться в питерскую квартиру, а не на средиземноморское побережье. А ведь было всего двенадцать часов ночи — чем ему занять себя до утра?
Со свистом в квартиру проник скользящий по полу мороз. И по возвращению домой Эрос не знал, что из двух зол оказалось для него хуже: колющий нос холод с улицы или сухой, душный теплый воздух, окутавший всю квартиру из-за работающего у стенки обогревателя.
У них в доме были перебои с отоплением, и вот уже неделю коммунальные службы их подводили. Юра, не понаслышке знающий особенности отопительного сезона, изначально подобный исход предвидел и посоветовал с началом морозов присмотреть домой электронный камин. И он любил включать его на всю ночь, ложиться рядом, закутавшись в одеяло, и засыпать. И вместо объятий одеяла и плюшевых игрушек из «IKEA» он часто засыпал вместе с Эросом, правда, просыпался всегда один. Всегда. И оттого ему никогда не нравилось утро — каждый раз его окутывал страх проснуться и, открыв глаза, обнаружить квартиру пустой.
Тихо сняв верхнюю одежду, Эрос поставил на плиту чайник и, стоя прямо над ним, следил, чтобы он своим бурлением не разбудил Юру. Нужно было как-то скоротать время, но дел на ночь совсем не осталось — ещё до заката он сделал всё, что запланировал. А отдыхать… ему не нужен был отдых.
Полуночные шатания по серым улицам Петербурга, разводные мосты, философские споры в барах, где каждый мужчина не упускал возможности указать Эросу на его ориентацию, потом — стук ботинок на коврике под дверью, тихое шуршание чайных пакетиков на кухне, тщетные попытки заснуть. Он часто валялся на кровати рядом со спящим подростом, увлечённо шептал ему что-то, ведя свой красноречивый монолог, подслушивал, о чём он говорил во сне, обнимал. В самые мрачные, ветреные и дождливые дни, запертый в четырех стенах, он ходил по комнате из стороны в сторону, долго смотрел в окно, наблюдая за очерченными оранжевым светом тенями, выходил под козырёк подъезда покурить….
И этот мучительный, томный, скучный обряд перетекал из одного тоскливого дня осени в другой. Эрос никогда бы не подумал, что русская ноябрьская меланхолия когда-нибудь коснётся и его. Но иногда, бродя по парку с голыми вилами деревьев и пустыми серыми дорожками, пронизывающими его, он был готов писать самые откровенные стихи.
И всё это происходило только из-за того, что Эрос приобрёл известность и веру. Конечно, верой назвать это было сложно — просто в выборе партнёра люди начали доверять не своим смутным представлениям о любви, а надежной и очень заманчивой на вид «ЭроСети», которая успела за столь недолгое время всколыхнуть общественность. Все вопросы были составлены удивительно грамотно, сошедшиеся на свиданиях или в переписках пары по-настоящему подходили друг другу — словно паззлы. А возможность выбирать себе партнёра не только противоположного пола, но и своего, стала ещё одной — противоречивой — изюминкой.
Люди следили за Эросом в разных социальных сетях, верили в то, что спустя несколько лет одиночества они, наконец, смогут найти себе достойную пару, часто произносили его имя. Он был достаточно яркой и таинственной личностью — особенно, на просторах российского Интернета в 2020 году, — чтобы за ним не следить. Но о нём было известно совсем немного, и ни какого компромата найти на него не удавалось. Словно раньше и не было никакого Эроса.
И вокруг его загадочной персоны начали плодиться слухи.
И на фоне этого его способности и самочувствие заметно улучшились, даже поднялись на новый уровень. Он стал чувствовать себя всё более независимым, хотя, по сути, его связь с людьми становилась всё более ощутимой. Но теперь у него не появлялась даже приятная усталость после нескольких дней кутежа, не клонило в сон уже месяц — он всегда был полон энергии. И ему нужно было куда-то эту энергию выплескивать.
— Солнце, — Эрос оставил кружку на столе и лёг на кровать к подростку, целуя его в плечо. — Я соскучился. Ты спишь?
— Угу, — в полусне промямлил он и, повернувшись на спину, потянулся к нему за поцелуем.
— А целоваться лезешь, — Эрос мягко коснулся его губ, и Юра, улыбаясь, снова опустил голову на подушку.
— Ты оторвал меня от очень приятного сна.
— Тогда утром мне о нём обязательно расскажешь, — и, ничего не ответив, Юра вернулся в тот «очень приятный сон».
Эрос хотел проводить с ним все двадцать четыре часа, все семь дней в неделю. Разделять с ним каждое радостное мгновение, каждую печаль. Юра Синякин — первый, кто с такой искренностью поверил в него, и единственный, кто до сих пор верил так сильно. Это ощущалось во всём: Юра полностью доверял Эросу в выборе одежды, вместе с ним пробовал что-то новое и верил его мнению, радовался за его успехи и по мере своих сил пытался решить возникающие проблемы. Для последнего у него не хватало опыта, но Эроса всегда смешили его наивные советы — каждый раз это разряжало обстановку даже в самой безвыходной ситуации.
И Юра не колебался, когда Эрос предложил ему сбежать неизвестно куда и оставить прошлое. Выбор был очевиден.
— А что, если…
Он медленно встал с кровати, открыл холодильник, взглядом поймал коробочку таблеток и при свете одной единственной лампочки вытащил оттуда почти не тронутую серебристую пластинку, блистер. Таблетки выдавались только по рецепту врача и были довольно действенные, но у Юры проблемы со сном отступили, и лекарство теперь каждый день мозолило глаза.
Наплевав на инструкцию, Эрос закинулся сразу восьмью таблетками, когда предел был в четыре раза меньше, и уже через десять минут почувствовал приятную тяжесть во всём теле. И на голодный желудок действующие вещества впитались мгновенно. Ему стали безразличны многие тревожащие его темы, в голове — пусто и беззаботно. Но это чувство вдруг стало усиливаться, и Эрос буквально потерял свои мысли, от них остались только отрывки.
Ещё через две минуты его накрыл лёгкий, растекающийся по всему телу жар. И, за несколько секунд полностью вспотев, он снял с себя всё, кроме домашних шорт. Его немного шатало, он лениво лёг на кровать, обнял подростка… а сердце стало биться всё тише и медленней. Веки опустились, и он погрузился в крепкий сон.
Чем популярнее был бог, тем он был невосприимчивее к человеческим препаратам и болезням. Некоторые боги, окончательно потерявшие своих фанатов ещё несколько веков назад, теперь могли загреметь в больницу даже из-за лёгкой простуды — словно они совсем потеряли иммунитет.
Другие же, поднявшиеся благодаря взлетевшим на пик популярности фильмам, как, например, скандинавские боги, закалились, стали устойчивее к суровой реальности. Теперь их было просто невозможно споить даже самым крепким пивом, а про болезни и говорить было смешно. У них были миллионы фанатов по всему миру — их имена знали. И ни Локи, ни Тор как боги ничего для этого не сделали — за них это сделала киноиндустрия.
Эроса, выросшего в Греции вместе с Дионисом, тоже почти не брал алкоголь. А теперь его не брала ни усталость, ни болезни, ни голод….
Боги не умирали от старости. Они могли умереть только от потери способностей вследствие утраты веры в них, а после — от обычных человеческих недугов. И именно поэтому многие малоизвестные боги старались держаться вместе, семьёй, и помогать друг другу во всём. Но Эрос выбился из коллектива и стал усердно пробивать себе дорогу наверх — и его уже ничто не могло остановить.
— Эрос! Эрос, проснись, пожалуйста!
Только спустя десять минут тщетных попыток Юры разбудить его, Эрос подал признаки жизни. И улыбнулся. Сновидение было такое сладкое и приятное и так затягивало в свои объятия, удовлетворяя сердце…. Он не часто мечтал наяву, особенно, не представлял желания в таких красках, но во снах это всё становилось явью, странно переплетаясь с недавними событиями в реальности. В последний раз Эрос видел такие сны несколько веков назад, когда какие-то мореплаватели привезли к ним в Европу странный порошок, который вызвал ажиотаж даже среди богов. На деле это оказался смертельно-опасный наркотик.
— Блять, не смешно! — Синякин слегка постукивал бога по щекам, пытаясь привести в сознание, интенсивно тряс за плечи. — Какого хрена ты выпил мои таблетки? И столько штук! Зачем? — он хлюпнул носом, утер выступившие на глазах слёзы и рванул к телефону, чтобы вызвать бригаду скорой помощи.
— И тебе доброе утро… — Эрос медленно повернул голову, не переставая блаженно улыбаться, а Юра от удивления выронил телефон и вернулся к кровати. — Это было божественно…. Я как под травкой. И это ты пил перед сном раньше?
— Я пил по полтаблетки и разводил её в воде! А ты! — его голос снова дрогнул.
— Ой, ну, не ругай меня, солнце.
Эрос накрыл глаза ладонью, немного помассировал веки и, убрав руку, заметил склонившегося над ним подростка. Пепельно-розовые волосы были все взъерошены, дыхание — горячее и громкое, лицо — с приятным встревоженным выражением, а тонкая пижамная кофта лениво сползала с плеча. И за это мгновение Эрос успел отметить, что зал, отсутствие стресса и хорошее питание пошли нескладному Синякину на пользу. Плечи у него стали немного шире, на руках, спине и животе начали вырисовываться мышцы. Его хватка стала крепче. Черты лица — чётче, щеки, которые все реже навещал румянец, — не такими заметными. И всё равно — растерянно, робко смотря на своего молодого человека, Юра оставался ребёнком.
— Каждое утро бы так просыпаться, солнце….
— Ты, типа, почти не дышал! Что за рофл? Я уже в «скорую» хотел звонить, — глаза Юры метались из стороны в сторону, а сердце колотилось так, что ещё немного и ему самому нужно было бы вызывать бригаду медиков. — Я боялся, что ты умрёшь, — у него задрожали бледные пухлые губы.
— Пока ты рядом, я не умру, — голос бога стал немного твёрже, и он широко зевнул.
— Это не смешно, — повторил Юра и, не сдержавшись, упал ему на грудь. — Я боялся, что с тобой что-то случится… что-то серьёзное. И так испугался. Не делай так больше, пожалуйста. Ну, хотя бы предупреждай меня в следующий раз.
По интонации подростка, по тому, как он заикался, и по его рваному дыханию, — по этой тревоге в нём Эрос осознал, насколько всё-таки был важен ему. И насколько глупым было его решение выпить больше половины блистера серьёзного препарата и не сказать Юре об этом ни слова! Чувствуя вину, Эрос положил руку ему на спину, поглаживая и иногда слегка забираясь под пижамную кофту. Сердцебиение подростка стало выравниваться, его лицо расслабилось.
— Что тебе хотя бы снилось? — успокоившись, Юра повернул к нему голову.
— Если честно, я уже не помню.
— Но это того стоило? — в ответ Эрос потянулся к его губам и протяжно их поцеловал.
— Что бы это ни было, оно не стоило того, чтобы так пугать тебя, — он снова подарил подростку сладкий поцелуй, не забывая нежно поглаживать его затылок и мягкие волосы. — Но всё-таки, что это за таблетки такие? Это точно не наркотики? Ты хоть знаешь, как они действуют? Ты, вроде, химию сдавать собирался.
— Да иди ты, — Юра схватил подушку и накрыл ей лицо Эроса. — У меня была бессонница и охренеть какие нервные экзамены! И мне врач сказал, что это помогает снять тревогу и заснуть. Давление понижает. Или типа того, — перекинув через него одну ногу, он убрал от его лица подушку и с некоторой обидой продолжил: — Ты должен был сначала спросить у меня. Я же так испугался! — он вздрогнул и налился румянцем от возмущения, когда руки Эроса, казалось, не воспринимающего его претензии всерьёз, легли ему на бедра.
— Не бойся так, — Эрос подался вперёд, впиваясь в его губы и тем самым успокаивая.
— А если бы ты умер? — продолжал Юра.
— Я же сказал: пока ты жив, я не умру. Я живу только благодаря тому, что в меня верят и меня помнят. Я же тебе говорил. А ты ничего не запоминаешь, — он продолжал ненавязчиво гладить его по бедрам. — А почему у тебя была бессонница?
— Забей.
— Из-за экзаменов? Какой это был класс? — Юра отвёл взгляд, пытаясь выглядеть до сих пор недовольным, хотя он уже давно простил выходку бога.
— Да, из-за экзаменов. Ты бы видел те задания по русскому, я едва перешёл порог. Хотя у меня была твердая «четверка» во всех четвертях, — он как-то непричастно встал с кровати и, расслабив плечи, выглянул в окно. — Смотри, погода разыгралась. Сходим погулять? Я хочу на Финский залив. Пожалуйста, пожалуйста! Хочу там пофоткаться!
— А, может, лучше искупаешься там? — Эрос незаметно подобрался к нему сзади и развернул к себе, заключая в объятия.
А Юра так ничего и не ответил ему, только прижался ближе и стал водить кончиком носа по его ключицам и грудной клетке, иногда поверхностно целуя.
