В прощальном письме пятнадцать запятых

      Сейчас мне бы хотелось сказать, что ты настолько сильно дорожил нашей с тобой дружбой, что буквально в тот же вечер прискакал с букетом цветов к моему подъезду, а я, пускай и буду до сих пор злой и расстроенной, приму этот подарок, ибо это знак того, что ты не считаешь правдивым то, что ты произнёс. Мне хотелось побыть простой девчонкой, которую действительно ценит лучший друг, каковым я тебя считала. Но, в итоге, ты не пришёл в тот вечер, да и в течение недели тебя тоже не было. Помнится, я даже не хотела выходить на следующий день после праздника на пробежку, ожидая встретить там тебя, но, конечно, там тебя не оказалось. Вполне ожидаемое извинение произошло лишь спустя полмесяца, когда ты, не попытавшись даже написать мне сообщение, припёрся к моем дому и сидел на скамейке подле подъезда, когда я возвращалась после прогулки с девочками. Увидев тебя, я тут же ринулась внутрь подъезда, пробегая ступеньки со скоростью света. Я понимала, что лифта, вероятнее всего, придётся ждать, поэтому скакать через лестницу мне казалось более адекватным решением. Погоню позади себя я тоже слышала и прекрасно знала, что ты идёшь следом, но останавливаться я не хотела. А выслушать мечтала. Но это не помешало миновать мне несколько лестничных пролётов и, залетев в свою квартиру и заперев за собой дверь, спокойно усесться на стул подле входа. Через несколько секунд звонок начал звенеть, нещадно разрушая мои уши. Ты хотел войти внутрь и поговорить, но я не хотела в подобном учувствовать. Это первый раз в жизни, когда я действительно порадовалась тому, что у нас в квартире есть старинный цепочный замок, позволяющий не сразу открыть дверь, а лишь проделать небольшую щель с коридором. Так я и поступила. — Что тебе? — произнесла я, отстранившись немного от входа и стараясь говорить, как можно спокойнее. — Хочу поговорить, Арьяша, — выдал ты, стоя на другой стороне. У меня даже не было сил злиться на своё избитое прозвище, ибо твои другие слова итак довели меня до самоугнетения. — Сам захотел или девочки подсказали? — нагло выдала я. — Как и то, что я буду гулять и что ближе к этому времени буду возвращаться домой? — Я сам захотел прийти и извиниться, — сказал ты, сжимая руки на арке вокруг двери. Честно, я тебе не верила. Тогда это всё было похоже на простую попытку возвратить себе человека, который позволяет над собой иногда подшучивать и издеваться. Если бы ты действительно чувствовал вину, то, по моему мнению, явился бы ещё тогда же, либо на следующий день. Но, нет. На осознание тебе понадобилось целых две недели, что я провела, стоя перед зеркалом, мечтая его разбить, и я не отрицаю, что до тебя дошло то, насколько же обидны твои реплики только сейчас. При всём этом, я все равно оставалась при убеждении, что тебя принудили, приволокли за шею, чтобы ты прибежал ко мне и извинился за то, чего сам не понимаешь. — Я не хочу с тобой говорить! — кротко сообщила я свою позицию обиженной, при этом не захлопывая дверь. То неожиданно, не так ли? — Прости, — прошептал ты, а потом, сделав голос громче, говорил, — Прости, Арьяша! Я — глупый придурок и самодовольный кусок гавна, который даже не понимает, что такое красота! Знакомый стиль говорения, но однозначно не твой. — Даже строки не твои! — громко придралась я, слыша в них точную интонацию всех красивый речей Милы. Ты не мог даже придумать, что же произнести, в случае, если придётся пред о мной извиняться! — Да, не мои, — спокойно признал ты. — Хочешь, чтобы чисто я что-то сказал?! Так хорошо, слушай: ты красивая! Невероятно красивая и умная девушка, которая, кажется, может горы преодолеть! Ты сильнее многих баб, которых я знаю, и уж тем более, сильнее любой девчонки из нашего класса! Ты красивая, Арьяна! — выкрикнул ты, а потом, кажется, приложил лоб к моей двери. — И твоя реакция на эту цитату именно из-за этого мне была непонятна. — Почему? — шёпотом спросила я. — Потому что ты всегда говорила, что тебе плевать на мнение окружающих, — молвил ты с какой-то осторожностью, будто ждал от меня резких действий, способных как-то тебе навредить, — А так, выходит, что это — просто ложь. — Мне плевать на мнение окружающих, не друзей, — ответила я, подойдя к щели меж нами чуть ближе. — Но все твои друзья — это тоже окружающие, — рассказывал ты, — И они люди. Эгоистичные, глупые и порой самодовольные. Мы не можем даже себя верно судить, не то, что окружающих. Я ошибся, я это признаю и извиняюсь. Ты красивая. Правда, красивая. Подойдя к щели чуть ближе, я увидела, как твоё тело прижато к моей двери спиной и как ты устало пялишься на потолок. Твой хохолок распушился, оттого, что, верно, ты крутил головой, пока лобиком она прижималась к двери моей квартиры. Я видела тебя, и лицезрела, что ты раскаивался. — Но и ты мне высказала куча всего неприятного. Блин. Как ты умудряешься всё испоганить в одно мгновенье?! За секунду до того, как я простила тебя?! Да, действительно, тогда я накричала. Но, вспомни, что я тогда тебе говорила и при каких обстоятельствах, прежде чем говорить, что мы с тобой одинаково обижены! Но, я до сих пор искренне горжусь тем, как я отреагировала на ту ситуацию. — Герман, — прошептала я тебе, смотря точно в глазок на твоё лицо, — Уходи, пожалуйста. Пару секунд мы просто глядели друг на друга, а после, ты оттолкнулся от двери, еле заметно кивнул и отправился к лифту. И я даже сейчас довольна тем, как мы оба тогда поступили. Но наша дружба не могла закончиться так. Звонок от тебя поступил нежданно, негаданно в то время, когда я спала. И, предрекая твой вопрос, я действительно до сих пор считаю, что час дня — это прекрасное время для сна. — Арьяна, приходи! Срочно! — кричал ты мне в трубку, судя по всему, стараясь к чёрту разорвать мои барабанные перепонки. — Что случилось?! — ответила я, мигом проснувшись от твоего звонка. В моих замыслах, должна произойти какая-то грандиозная катастрофа, коли ты решил позвонить мне в момент, пока я спокойно дремала в своей кроватке. Это потоп, или землетрясение, или пожар — что-то одно из этого, ибо никакой другой причины я бы просто не приняла. — Срочно к моему дому! Жду! — после этого послышались гудки и телефонный звонок завершился. Из-за того, как взволнованно звучал твой голос, и от того, насколько же поражённо ты подавал это задание, почему-то мой мозг решил, что ты действительно во мне нуждаешься. Я буквально выпрыгнула из кровати, наскоро собрала пучок, впервые, за всё лето, обрадовавшись, что зубы я чищу сразу пред пробежкой, накинула кофту и джинсы, о чём после пожалела, ибо за неимением привычки смотреть погоду прогадала и в 26 градусов пеклась в тёплой одежде, и, быстро надев кроссовки, выскочила из дома. На самом деле, когда я подошла к неверно мигающему светофору, недалеко от моей обители, стремясь поскорее попасть к тебе в богатый район и думая, как сократить дорогу, я поглядела в телефон. С момент твоего звонка прошло три минуты. Всего лишь три минуты мне хватило, чтобы целиком собраться. Всего лишь три минуты, чтобы прийти к тебе на помощь. Добравшись до основного забора, которым ограждался ваш небольшой дом с элитными детскими площадками и дорогими машинами, я позвонила в находящийся там домофон, и, честно, факт того, что ты брал трубку слишком долго сумел меня до одури напугать. — Кто? — запыхаясь, спросил ты. — Арьяна, — ответила я, и, не услышав никаких шуток или высказываний, а только лишь гудок, разрешающий войти, я взволновалась и того сильнее, рывком открывая дверь и действительно влетая внутрь. Взобравшись бегом на нужный этаж, я оказалась пред квартирой, и то, что мой звонок продолжался слишком долго, и то, что ты не впускал меня внутрь, казалось мне пугающим. Быть может, ты заболел или что-то сломал?! Или, может, и того что-то похуже?! Но дверь распахнулась, ты шёпотом произнёс «наконец-то» и, потянув меня за локоть, втащил в территорию квартиры. Ничего не понимая, я потянулась вниз, чтобы снять обувь, но ты тут же меня остановил. — Не снимай! — громко воскликнул ты, оглядываясь по квартире. — Так бегать удобнее! — Бегать?! — удивлённо спросила я, окончательно не понимая, что происходит. — Да, по квартире, — ответил ты. Тут же мимо нас прошмыгнуло маленькое нечто и побежало из кухни в твою комнату. — Это что?! — поражённо спросила я, указывая на комочек шерсти, что скрылся за дверью. — Щенок, — кротко выдал ты и устремился в свою комнату, судя по всему, спасать свои вещи. Я поспешила следом. — Откуда у тебя щенок?! — попыталась узнать я, наблюдая за тем, как ты ложишься на пол, заглядывая под свою кровать и пытаясь вытащить оттуда своего новоиспечённого дружка. — Завёл! — воскликнул ты, таща этого маленького пушистого зверька за шкирку ко мне. — Ау! После твоего громкого возгласа, щенок выпал из твоих рук и, не долго сидя на своём месте, вновь устремился куда-то вперёд. — А он неудержим! — произнесла я, торопясь следом за этим существом. — Именно поэтому я тебя и позвал! — быстро сориентировавшись после очередного провала, ты устремился следом за мной в зал, предпринимая новую неудачную попытку схватить это животное. — Нужно отвезти его в ветеринарную! В один момент мне удалось схватить этого гиперактивного зверька, но он, словно каким-то магическим образом, вырвался и снова поскакал куда-то вперёд, радостно показывая свой игривый хвостик мне вслед. — Давай разработаем план! — предложил ты, когда после двадцати минут погони мы упустили нашу добычу множество раз. — Идея… Хорошая, — задыхаясь, проговорила я. Оказалось, что даже бег на два и три километра не столь же сложен, как погоня за этим существом. — Давай так, ты его хватаешь, — выдал ты, жадно глотая воздух, — А я буду с тобой вместе с сумкой! Ты его ловишь, и мы сразу же кладём его внутрь! — План… — попыталась сказать что-то я. — Гавно? — договорил ты за меня. — Так-то да, но больше вариантов нет, — заключила я. Схватив в руки специальную сумку, где, судя по всему, уже когда-то носили какое-то животное, ибо оттуда мгновенно вылетело огромное количество волосков, мы поскакали в ту комнату, где последний раз видели эту собачку. Один раз мне удалось его удачно взять, но не успел ты подбежать ко мне, как зверье просто выскочило из моих рук. Что лично для меня удивительно, так это то, что это был пёс. Насколько мне было известно от Ули, мама которой держала дома шпица, так это то, что для собак падение с высоты даже нашего роста, куда более опасно, чем для кошек. Но этот малыш падал то на ноги, то на бок, и при этом, как ни в чём не бывало, вскакивал с места и бежал куда-то вперёд, словно какой-то безумный неостановимый волчок. Конечно, мне тут же в голову пришла шутка о том, что вы друг другу идеально подходите, но моё тяжёлое дыхание попросту не позволило мне это выговорить. Наконец-то, спустя двадцать минут погони, когда щенок остановился, чтобы, кажется, просто отдышаться или поспать, мы ловко схватили его и наконец-то засунули в сумку. Помню, как тогда, когда мы наконец осознали, что всё закончилось, мы оба очень тяжело, но при этом свободно, выдохнули, глядя друг другу в глаза и улыбаясь. Изнеможённые без сил мы уселись на диван, и, попросту раскинув руки и ноги, старались перевести дыхание. Какое-то время пёсик, который заставил нас сейчас валяться без сил, завывал, сидя в этой сумке, но вскоре прекратил и задремал. — Какой породы этот пёс? — спросила я, когда смогла уже немного перевести дыхание. Твой петушиный хохолок снова смотрелся абсолютно некрасиво и опять оказался растрёпан, словно птичье гнездо. — Дворняжка, — кротко ответил ты, сидя с закрытыми глазами. — Хахах, — неудержимо захохотала я. — Ты и дворняжка?! Для такого действия я даже немного приподняла спину и, без остановки смеясь, начала размышлять над возможностью происходящего. Ты поглядел меня с какой-то злобой в глазах и оттого я быстро завершила свой хохот. — Странный дуэтик. — Ты видела его глазки? — произнёс свой вопрос ты, указывая на зверька, что мирно посапывал в сумке. — Ну, — протянула я, глядя то на эту милейшую пушистую коричневую мордочку, с её прелестным черным носиком и немножечко склонёнными вниз ушками, а потом на тебя, с твоим красным от беготни лицом, каплями пота на лбу и еле заметной измученной улыбкой. — Вместе с ним вы выглядите, как осёл и кот в сапогах, — гордо заявила я и вновь облокотилась на диван. — Бесишь, — выдал ты, буквально выдыхая это слово из себя. Мы немного посмеялись, а потом в комнате воцарилась тишина. — Арьяша, — еле слышно позвал ты меня. — Что? — ответила я, приподняв свои веки. — Ты красивая. Правда, красивая. С моего лица спала улыбка, я ещё немного посидела без эмоций, глядя в стену, а потом приподнялась с места, села с прямой спиной и, увидев, как пара голубых глаз чрезвычайно пристально глядят в мою сторону, решила дать ответ. — Ты так и не понял, что именно мне тогда не понравилось? На долю секунды в комнате царило молчание и лишь сопение щеночка смягчало данную ситуацию. — То, что я назвал тебя не красивой, — спокойной заявил ты, считая, что этот ответ действительно верный. — Нет, — коротко ответила я, опустив глаза, чтобы не смотреть на твоё лицо. Приподнявшись, ты положил руки на колени и принял позу типичного рыбака со сгорбившейся спиной, посмотрев прямо мне в глаза. — А что же тогда? — мягко, не по-твоему, спросил ты. Меня невероятно радовало, что это — твой адекватный голос, который ты использовал лишь изредка и который грезился невероятно ладным. В отличие от твоего слащавого и неприятного месива, с которым ты обращался ко мне каждый день, с этим голосом хотелось вести беседы и с ним хотелось дружить. С этим голосом верилось, что ты — мой друг. — Ты — мой друг. Лучший друг, — начала говорить я, перебарывая саму себя и заставляя переступать своё нутро через три тысячи стен, что запрещали мне выдавать свои слабости. — Один из самых близких людей, если так подумать. Но вместо того, чтобы защищать и помогать мне, ты просто взял и сам сделал всё, чтобы мне было больно. Закончив, я попросту отвернулась в другую сторону от тебя и посмотрела на красивую белую тюль, что висела на вашем гигантском окне, выходившем на единственную достопримечательность нашего маленького города — набережную. — Я не хотел, — шёпотом вымолвил ты. — Прости, это как-то само вырвалось, — после этого ты повернулся ко мне и, будто стесняясь последующих своих слов, выдал. — Из-за того, что ты сказала. Мне тоже были не очень приятны твои слова. Это был чуть ли не первый раз, когда, ругаясь с тобой, мне хотелось просто поговорить, а не тут же мгновенно показывать тебе две руки с двумя факами. — Понимаю, правда, — спокойно прошептала я. — Но ты мог сказать, всё, что угодно! Что я глуповата, или странновата, или мало похожа на девочек! — подавлено говорила я. — И я бы не обиделась, потому что знаю, что это правда, — я совершила вдох. — Но красоту я всегда считала чем-то, что для каждого своё. А тут ты говоришь, что я страшная. Я не считаю себя первой красоткой. Такого никогда не было! Особенно, учитывая то, что я до безумия боюсь камер, — напомнила я тебе, как в первые годы, да и сейчас, когда ты меня фотографируешь, последнее, что я делаю, это улыбаюсь, а первое — это либо скрываюсь, либо сразу показываю два фака в сторону объектива. От этого ты даже немного посмеялся. — Но и страшной я себя не считала, а ты заставил меня усомниться в этом. Кошки скреблись на моей душе, жалобно мурча. Эти животные, которые жили внутри меня, очень долгое время сами пытались понять, что же конкретно тогда меня настолько сильно тронуло, что с момента высказывания тех слов, у меня возникло чувство, словно на сердце гигантская царапина. Эту рану требовалось зашивать, но пока ты не поймёшь причину её появления, и чем именно её лечить, тебе будет попросту нельзя с ней что-то делать. Именно поэтому я думала, и думала, но так ни к чему не пришла. И, лишь глянув на секунду в твои голубые глаза, решение будто само явилось ко мне. — Зато ты яркая и странная, — заявил ты, заправив пряди из своего хохолка назад. — На фоне всех девчонок нашего класса тебя легко приметить с твоим взрывным и непонятным характером. Обожаю его! — радостно смеясь, продолжил ты. Я почувствовала, как ты медленно подвигаешься поближе ко мне, мягко касаешься моего подбородка и поворачиваешь меня к себе. — Ты странная, — продолжил ты, глядя в мои глаза. Они, увы, не как голубое небо, а скорее напоминали темноту квадрата Малевича, но, кажется, тебе нравилось и это. — Ты даже учишь португальский, в то время, как все болтают на английском. И хороша в спорте, хотя девушки его не особо любят. И даже собираешься быстро, — после этих слов ты указал на свой телефон, напоминая мне мою сегодняшнюю пробежку до тебя. Услышав столь приятные слова от тебя в мою сторону, я неловко усмехнулась. Еле слышно прошептав «спасибо», я опустила твою руку с моего подбородка вниз, связала твою и мою ладонь в кулачок и, притянув его к губам, мягко поцеловала. Судя по всему, ты не ожидал такого, поэтому приподнял удивлённо брови, всё ещё, радостно улыбаясь, а я тут же мгновенно той же самой рукой, что находилась в узелке с твоей, состроила фак. Твои пальчики сделали в ответ то же самое. Послушался хохот, и лишь тогда мы опустили ладони, по-прежнему не разнимая кулак. Немного посидев, я вдруг резко осознала, что хочу кое-что тебе рассказать. — Португальский я учу из-за папы, — кротко промолвила я. — Он искренне обожал эту страну и её язык. На полках в шкафах было много книг про неё, а на его столе, том старом и изношенном, что стоит в правом углу зала, располагался небольшой флаг на пластиковой палочке. Каждое слово мне приходилось из себя выдавливать. Это похоже на уборку, когда тебе нужно выкидывать любимые вещи, и ты знаешь, что они тебе не нужны, что они малы и слишком изношены. Но с ними столько воспоминаний, что жалко от них избавляться. Подобное сопровождалось явной тянущей болью в области сердца, но ты, к моему счастью, лишь пристально на меня смотрел и внимательно слушал. — Когда мне исполнилось четыре у меня появилась моя первая тетрадочка с португальскими словами. Мне кажется, что я даже писать училась на этом языке, а не на русском, — сдавленный смешок. — Поэтому я не знаю английский, ибо с детства занималась именно португальским. — Не хотела учить другой? — спросил ты, неловко поглядывая на меня. Конечно же, ты не знал, что делать с внезапно вывалившейся на тебя информацией. — Я сама была влюблена в него, — гордо воскликнула я. — Окончательно и бесповоротно, — но немного подумав, я добавила. — А, может, это лишь папины чувства, которые он мне привил, — запутавшись в собственных эмоциях, я закончила эти размышления. — Не знаю. Мне было очень тяжело об этом рассказывать. Но, стоило мне только тревожно вздохнуть, как я сразу же почувствовала, как твоя рука начала крепче сжимать пальцы в нашем кулачке. — В любом случае, я его учила с трепетом, — продолжила я, чувствуя твою поддержку через это прикосновение. — Мой отец гордился этим. У меня даже справка была в школу в первом классе, чтобы я не ходила на уроки английского, ибо занимаюсь изучением португальского. Уж, не знаю, откуда эта справка, но она действенна. — Извини за вопрос, но, ты никогда не говорила, почему ушёл ваш отец, — стесняясь, попытался узнать ты. — Лишь гордо произносила, что твоя мать-одиночка и что ты рада, что его рядом нет. — Он ушёл от нас, — пред о мной всплывал одна за одной картины о том, как отец собирает вещи и уезжает. — Меня ничего не бесит сильнее, чем осознание, что он ушёл, не потому что устал от семьи, не потому что нашёл другую женщину, — целует напоследок желает всего лучшего и уходит. — Нет. Просто его по работе позвали в другую страну, и он решил, что это важнее, чем мы и всё, что было в его жизни. Просто, он показал мне, Кире и маме моя фирменный знак и ускакал в закат. Эгоист. Вот, он уходит, потому что ему не важно наше благополучие, ибо там обещают его волшебное безупречное надуманное счастье. Потому что там обещают его счастье, и оно, о увы, стоило куда дороже, нежели наше. — В какую страну его позвали? — также держа меня за руку, спросил ты. Мне даже самой показалось, что ответ звучит, как конец какого-то сценического номера, но никак не драматической истории, взятой за основу жизни. — Хах, — засмеялась я, повернувшись в твою сторону и вновь наладив с тобой зрительный контакт. — Догадайся. Молчание повисло, но и тебе имелось, что мне рассказать. — Иногда мне кажется, что я и мои занятия — это единственная деталь, которая до сих пор держит моих родителей вместе, — заявил ты шёпотом, словно страшась, что стены и фото слышат наши разговоры и смогут донести до семьи твой страх. — Они мало болтают. Они словно устали друг от друга, или от этой жизни… Не знаю. Так странно. Сейчас мне кажется, что это странно. Тогда нам было… Сколько? 14? 15? Мы являлись маленькими глупцами. Я до сих пор помню, как после этого диалога мы отправились вместе в ветеринарную клинику, громко распевая на всю улицу заставку из Губки Боба и придумывая именно твоему песелю из различных мультиков. (Как же хорошо, что в конечном итоге, он просто Мик. А то имя Скидвард ему очень не подходило). И, только подумай, за час до этого мы сидели в той гостиной и болтали о том, что лежало у нас в глубине души, в самых потёмках, о чём мы никому старались не говорить и о чём старались никогда не думать. Пытались найти объяснение действиям взрослым, возможно, как-то их оправдать или наоборот в чём-то обвинить… Но, нам было по 15, мы не видели жизни. Так говорят нам родители. И, знаешь, сейчас я понимаю, что, возможно, мы действительно не видели жизни. Мы ещё не искали работу, не жили в другом городе, не искали себе пару на всю жизнь. Нам придётся справляться с этим сейчас. Но наши мысли, наши рассуждения, будто оказались старше и мудрее нас. Они оправдывали любимых нам людей не потому, что они были любимы, а потому, что это — люди со своими желаниями и мыслями. Да, нам больно, нам неприятно от того, что они делали, но мы осознавали, что они этой боли, нашей боли, не знали. Они жили, как считали нужным и как сами хотели. Их нельзя за это винить или ругать. Меня до сих пор удивляет то, что те мелкие дети это понимали… А что сейчас? — Иногда кажется, — говорил ты, — Что их действительно радуют лишь многочисленные медали, и, будто только мои мероприятия и соревнования их и связывают. Они не разведутся, — сказал ты, больше для себя, чем для меня. Я положила свободную руку к тебе на плечо. — Такие люди редко разводятся, но мне кажется, что я на канате. И он тонкий, и хрупкий, и в любой момент… Бах! — воскликнул ты, поглаживая мой большой пальчик в нашем кулачке. — И рухнет. Моя уверенность… Она в крови. Идёт по венам. Вроде как, должна, — грустно вымолвил ты, продолжая глядеть в пол и балаболить то, что точило тебя, как нож. — Но у меня искреннее чувство полного непонимания… Может, я её просто играю. — Но это не так, — вымолвила я, легонько подняв свободной рукой твоё личико вверх за подбородок, точно, как поступал всегда ты. — Ты сильный, я знаю. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а после этого ты потянулся ко мне и крепко приобнял. Твоя ладонь слишком безупречно сжала меня за плечо, слишком верно уместилась на спине, и стиснула яростно, прямо прилагая все силы. Копошась, будто пташка в своём гнезде, я уткнулась носиком в волосы, что составляли твой куриный хохолок и впервые ловила от их мягкости такое сладкое, приятное наслаждение, восхищаясь их мягкостью. Сейчас то я знаю, что ты тоже находил этот момент великолепным, ведь, если что-то такое, обездвижившее, внеземное ощущала я, то ты, верно, вовсе онемел. Не знаю, сколько бы мы могли так просидеть, если бы не пёсик, который загавкал, сидя в своей клетке, чувствующий, что он пропускает всё веселье. Он разрушил это мгновенье, когда твои ладони крепко прижимали меня к себе, и как моё плечо теплело и болело, от твоего острого подбородка, что так сильно к нему прижимался. Такую идиллию разрушил этот щеночек. Эх. И да, это не так. Твоя уверенность никогда не была наигранной. Ведь, будем честными… Будь она наигранной, дальнейшего гавна бы не было.