***
Красиво уложенные локоны, идеальная осанка, шикарное пальто и платье. Выглядеть, как моя ровесница Миле явно крайне неинтересно. Куда больше она хотела казаться кем-то более взрослым и гордым, нежели бедным, не знающим ничего о чести восемнадцатилетним подростком. Её идеальный маникюр заметен издалека, и ещё куда больше меня удивляло то, как её ручки распахнулись, предлагая мне объятия. Отказывать неприлично, поэтому я подобралась к ней и обвила её пальчиками в ответ. Наша встреча состоялась в торговом центре. Мы прогуливались по торговым рядам, разговаривали о жизни, о школе, об уроках, о семье. О том, о чём обычно говорят подружки или попросту давние хорошие знакомые. И это казалось удивительным, учитывая нашу последнюю с ней беседу. Моя голова мгновенно нашла разумное, насколько это возможно, объяснение: небесная канцелярия решила немного поиграть со мной. Тогда у меня была ненормальная Мила и нормальный Герман, а теперь всё наоборот. Добро пожаловать в Зазеркалье. — В гимназии чудесно, она прекрасна, — произнесла она, когда мы уселись на одну из скамеек. — Очень сильная подготовка к экзаменам, я безумно рада. — Как у вас с Германом? — выдавила из себя я, весь вечер очень боясь задавать этот вопрос. Вначале Мила молчала, смотря куда угодно, но только не на меня, потом, она резко, вдохнув в лёгкие воздух, заговорила своим нежным и спокойным голоском: — Мы расстались, но общаемся, как друзья. У меня нет и этого. — А у вас? Её вопрос показался мне максимально странным, словно она и вправду ожидала, что я начну рассказывать что-то максимально эпичное. Это видно по её глазам, ожидающим шикарной и воодушевляющей истории. Но в ответ, я лишь громко чмокнула губами. — Мы не общаемся, — прошептала я. Клянусь, я слышала, как вместе с этой фразой разбивается на осколки моё сердце. Но, хей, я ещё не знала, что такое разбитое сердце. Нас оно ждёт впереди. — Почему так? — удивлённо спросила она. — Я не знаю, — с трудом вымолвила я. Я. Не. Знаю. С той прогулки мы достаточно хорошо начали общаться с Милой. Я потеряла лучшего друга, но заново обрела лучшую подругу. Она активно мне помогала с экзаменами, подтягивала по непонятным темам и учила писать сочинения по русскому. Кстати о нём, по совпадению (небесная канцелярия издевается и угорает), мы вышли в туалет в один момент, и, проходя мимо друг друга в коридоре, ты одарил меня скромной улыбкой, в своём добром старом стиле. И, товарищи, это было единственным взаимодействием за декабрь. Тут где-то должен стоять мем, который в письмо не вставишь, так что, без смешных видео. После мы собирались у моей дорогой подруженьки дома и, под знакомую музыку и в старой неизменной обстановке, делали уроки. Как-то раз я спросила у неё, что же такого произошло, что на бывшую звезду школы злятся все преподаватели, словно он, минимально, убил человека. В эту секунду твоя бывшая девушка как раз пила водичку и мгновенно же подавилась. Нет, конечно, она не думала, что ты мне рассказал, но факт того, что я буквально сравнила с таким идеальным попаданием, попросту сломал бедную девчонку. Она не выдала тебя тогда, и ещё долго на самом деле не выдаст. Но зато она дала мне информацию кое о чем другом. — Университет в Португалии? — удивлённо спросила я, когда она указала мне на сайт. — Да! — радостно завизжала она, показывая мне все данные. — Всё, что тебе нужно, это пройти тест на знание языка, а дальше, по этой программе, тебе будут помогать во всем! — План отвратительный, — прошептала я, даже до этого, не размышляя про учёбу за границей. — Ты знаешь язык в совершенстве! — начала убеждать меня Мила. — Найдёшь там подработку, они, кстати, и с этим помогают! Комнату в общежитие они выдают и университет тоже находят! Ты в шоколаде! — А ещё это — Португалия. Я никогда раннее даже не размышляла о том, что у меня есть хоть какой-то шанс улететь в страну своей мечты. Но тут же, практически секундно, первое, о чём я подумала, это про мамину реакцию. Ради этого флага её когда-то бросил папа, и теперь я собиралась поступить также. — Рискованно и нереально, — выговорила я, поднявшись со стула. — Реально! — не остановилась Мила. — Я так учу немецкий! — Но Португалия — это не наш маленький городок! — закричала я, слыша, как кто-то шепчет мне советы на этом языке в моей голове. — Я всегда думала, что я буду учиться где-то здесь, или, на крайний случай, в больших городах подле! — я нервно дышала. — Я там никого не знаю! — Там твой папа! — Нет! Это был не писк, не крик и даже не выдох. Громкий адский стон. — У тебя есть номер? — спросила вновь моя лучшая подруга. — Нет! — Значит, есть, — тут же догадалась она. Да, номер действительно имелся. Но только я никогда на него не звонила. Изредка, с него приходили сообщение о том, что маме перечислены алименты, и то их было куда меньше, чем этого действительно требовалось, но они приходили. И, честно, меньше всего на этой планете мне хотелось обращаться к нему за поддержкой. — Позвони! Может, он предложит помощь, — посоветовала Мила, а я лишь обречённо уселась на стул. Нет. Я могла зайти в горящий дом, могла спрыгнуть с девятого этажа, могла на спор подобраться к тебе и поцеловать. Но взять телефон и набрать отцу мне казалось равным совершить что-то кощунственное. Я не видела в нём папу. Уже давно нет. Лишь причину, почему я без остатка влюблена в далёкую страну. Спойлер: я так и не позвоню по этому номеру, хоть и действительно наберу его и попытаюсь нажать кнопку звонка. Но, в последний момент, я, стоя подле зеркала и любуясь собственным отражением, этими очерченными предельно чётко самой природой скулами и темными, почти что черными глазами, темной кожей и густыми бровями, вьющимися растрёпанными локонами и слегка пухленькими губами, я сброшу сотворённый только что вызов. Папа дал мне всё, что мог. Свою внешность, свой любимый язык, свою страсть. Он же, будучи в отдалении, где-то далеко, дал мне стойкость характера и силу. За последнее сказать спасибо, нельзя, потому что будь он рядом, я бы приобрела её как-нибудь по-другому. Но, факт, остаётся фактом: папа дал мне всё, что должен был дать, и более я никогда в его помощи не нуждалась. Я сама, за пару с Милой, ездила в этот Московский центр сдавать тест с носителями и, получив чуть ли не лучший результат, лично обговаривала с представителем выбор университета и жилье. Всё это, сделано уже в том самом декабре и уже тогда это поездка стала главной и обязательной. Теперь ты знаешь, куда я уеду завтра навсегда. Но это же ещё не конец этой запятой.***
Второго января, после бурного разговора с мамой о моем будущем, я выбежала на улицу, с целью попросту подышать холодным мёрзлым воздухом. Нет, она не кричала и не плакала, но начала очень много говорить об опасности и о одиночестве, что ожидало меня за границей. Она банально максимально сильно боялась предстоящего будущего, но я успокоила её тем, что вполне возможно, моё ЕГЭ будет недостаточно хорошим, чтобы меня взяли по этой программе, но это не сделало ситуацию легче. Её истерика дошла до каких-то неведомых форматов, что она, с целью успокоения успокоиться, решила закидаться снотворного. Именно после этого я, укрыв её тёплым одеялом, побрела гулять январским праздничным утром по пустым и покинутым новогодним улицам. В момент наивысшего расстройства меня всегда тянуло к твоему дому. Это не умышленная ходьба ног, а просто неконтролируемое влечение. Тело, видимо, чувствовало больше, чем обиженный на тебя рассудок, и оно по-прежнему оставалось убеждено, что в пределах знакомых территорий обитает лишь только счастье. Мешать ему я не могла, да и, в принципе, не собиралась. Я вообще не понимала, как оказалась на знакомых тропках, утопая в своих проблемах. Размышляя о Португалии, о своём любимом городе и о языке, я сама не заметила, как дошла до забора, окружающего твой двор. Увидев его, мгновенно проснулась эта неприязнь, сопровождающая твой образ последние месяцы, но и одновременно тут же сердце застучало быстрее. Эти ощущения тепла, любви к старым делам и годам дружбы, и эта внезапная симпатия, которую ты с преспокойной душой сжирал без остатка, заполоняли меня, старательно стараясь изгнать всякое негативное отношение. Наверное, уснув где-то в этих секундах, я упустила самый главный момент — то мгновенье, когда чуть ли не мне в ухо прозвучал знакомый собачий лай. Я даже развернуться не успела до конца, как у меня средь ног запутался пушистый, радостно виляющий хвостом пёс, чью пушистую коричневую мордочку я видела уже множество раз, и по которой успела соскучиться столь же сильно, сколь и бы по настоящей улыбке его хозяина. Не сдержав равновесие, я рухнула на сугроб, борясь с чьими-то счастливыми прыжками подле меня. — И я рада видеть тебя, Мик, — кричала я, пытаясь руками прогнать его от себя, но он явно не собирался убегать. — Мик, — позвал его ты, указав на палку в своих руках, — Апорт! Тут же пёс полетел следом за своей игрушкой, совсем позабыв о старом друге, оставленном в снегу. Зато кое-кто другой, да, гадёныш, я о тебе, кто старательно игнорировал меня долгое время, наконец обратил внимание на валяющееся тело. — Неожиданная встреча, — произнёс ты, протянув мне руку. — А то, — выдавила из себя, отказавшись от твоей ладони и вставая самостоятельно. Поднявшись, я начала активно отряхивать свою куртку. В эту секунду, к нам прибежал счастливейший Мик, с найденной палкой. Он радостно вертелся и улыбался, насколько это способны делать собаки. Тот наклонил голову влево, приветствуя меня. Этому трюку мы научили его, когда он ещё был маленьким. — Ещё раз? Ещё раз? — игриво болтал ты с ним, будто порезы на сердце оставляя лишь своей интонацией. — Апорт! — Вау, а ты ещё бываешь таким, — не сдержавшись, сказала я. — Каким таким? — Настоящим собой. Я поняла: это был не другой ты. Только лишь маска. Даже, скорее, не маска, а целый сценический костюм, который порой ты снимал, забывая о чём-то или, может, о ком-то. Иногда сквозь него, это многочисленные тряпки, делающие тебя злодеем моей истории, проявлялось то, что я в тебе любила до судорожного пересмотра старых фото, до вздохов при пересмотре старых любимых мультфильмах, до всхлипов при чтении старых сообщений, а потом возвращалось то, что я ненавидела и не переносила. Всё то, что запечатлено на снимке с этого первого сентября. — Арьяна… — назвал меня ты не моим именем. — Скажешь, что ты всё тот же, — врежу. После моих слов, мы медленно побрели вперёд, абсолютно не смотря друг на друга, но угроза заставила тебе слегка расхохотаться. — Борцу с золотыми медалями? — игриво спросил ты. — С локтя и по колокольчикам, — гневно пригрозила я, даже не стараясь улыбаться. — Верю, — прошептал ты, погладив вновь прибежавшего Мика за ушком и кинув ему палку опять. Мы шли в молчании, но вместе, и я всё думала, стоит ли говорить о чём-то или, может, попросту попытаться тихо сбежать. За эти полгода молчания ты стал мне чужим человеком. Блеклым незнакомцем, характеристику которому можно дать лишь по его внешности. Но, в то же время, идя с хохочущим тобой тогда, с пацаном, играющим с Миком и радостно шутящим, я просто оказалась не в состоянии разрушать это хрупкое мгновенье. Мерещилось, что эту секунду вообще нужно превращать в тот самый стеклянный шар, где катается снег, и дорожить им, как зеницей ока. Спустя какое-то время, мои руки начали потрясываться. Всё-таки, выскочила я на улицу без перчаток и совсем налегке. — Держи, — ты протянул мне свои варежки и улыбнулся. — Спасибо, не надо, — процедила я, положив руки в карманы. — Арьяна, я сейчас насильно их надену! — Почему?! — не выдержав, вскликнула я на всю улицу. Твоё предложение… Всё… Всё это заставило меня вновь задрожать, подобно твоим ногам, после пробежки в сто метров. Это в точности, как тогда, первого сентября. Как в тот самый худший наш диалог. — Потому что ты замёрзла, — не понимающе ответил ты, сверкая своими голубыми глазами. Они ныне мне грезились не просто отливами ясного неба, а такими потрясающими и очень завлекающими красивыми озёрами, по вине которых, мне приходилось шептать главное условие: «не тони, не тони, не тони». Сердце пропустило бешеный удар, отзывающейся по всему телу импульсом, и я, как провинившейся питомец, опустила глаза. — Почему ты в начале говоришь, что я — самый лучший для тебя человек, а потом так спокойно выкидываешь меня?! — одним потоком сказала я. — Что? — лишь вымолвил ты в ответ. — Это всё! Всё, — продолжала я, стараясь не показывать мимикой то, насколько же мне на самом деле адово больно, — Не ты! Не твои улыбки, не твои смешки, не твои комментарии! Это всё — не ты! — Арьяна… — хотел вставить что-то ты, но я сорвалась. — Даже это не то! С этими словами я развернулась и побрела в другую сторону. Хотелось кричать, визжать и крушить предметы, но вместо этого проснулась какая-то другая я, и наружу выбрались рыдания. Я пыталась убедить свои слезы сбежать с моего лица, но они явно не хотели этого делать. Опять же — плоть знала куда больше, чем мой мозг, и она не могла держать себя в узде, воспринимая кривизну этого момента. По коже бегали кошмарные мурашки, потому что тело сгорало в необходимости слишком знакомых объятий. Пальцы не могли отогреться в карманах, потому что они точно помнили, как правильно обязаны отогреваться, а зубы затряслись вовсе не от холода, а от неправильных выражений. Чувствовалось, будто моя челюсть сама по себе произносила пресловутое «спорим». Верно, именно поэтому, когда ты нагнал меня, по щеке уже стекала зловредная не подчинившаяся капля, став сама по себе подтверждением для всего организма, что я проиграла, а ты мне необходим. Хотя, нет, не мне. Телу. Ты очень нужен этому чёртовому телу. — Послушай меня… — Давай только без «я тот же», «всё также», и без всяких слов, которые ты говоришь, словно просто для того, чтобы отвязаться! — я не могла успокоиться, и выражения лились сами по себе. — Ответы! Мне нужны простые грёбаные ответы на простые грёбаные вопросы! — Зачем?! — воскликнул ты, нервно хохотнув. — Потому что я хочу понять, почему мой лучший друг — больше не мой лучший друг! — выдала я, не в состоянии остановить нарастающую истерику. — Прекрати, — нежно произнёс ты, проведя пальцем по моей щеке, стирая с неё слезу, и впрямь останавливая надрывистые писки на время. Слишком ласковое движение, слишком мягкое, прямо-таки деликатное, будто я — какая-то драгоценность, каковой ты меня обычно и называл. Нету отзывов о глупости и тупости, комментариев о якобы непристойной внешности, да и вовсе те аннулировались. От этого родного акта я сомкнула губы, борясь с застрявшим в глотке писком умиления. — Просто я решил стать тем, кем и всегда был, — разрушил истинно блаженное мгновенье ты. — С того момента, как мы с тобой сдружились, мы притворялись кем-то другими. Ой, готовься. Сейчас будет ор, обязанный вместо слез. — Нет! — крикнула я, отпрянув от тебя, будто током поражённая. Пока эти пальцы на моей щеке, я не смогу говорить. — Это вначале мы были другими! А потом мы стали нами! Ты и я! Герман и Арьяна! — Инь и янь. — Мы стали настоящими! Ты сделал меня, а я тебя! На мои изречения, ты молчал, глядя в снег, и слушал всё, что я говорила, не пытаясь перебивать. В действительности, зачем вставать посреди смерча, пытаясь затормозить его движенье? — Мы настоящие были тогда, на пляже, когда танцевали под старую знакомую мелодию! — начала я парад воспоминаний. — Мы настоящие были тогда, когда жрали дешёвую колу с кириешками! Мы настоящие были тогда, когда ты до ночи оставался у меня в больнице, просто так! Когда бегали по утрам! Когда играли у тебя в приставку! Когда впервые приручили Мика! Когда была это дурацкое «спорим»! — я визжала и крутилась, словно волчок. Делала всё, лишь бы не зарыдать в захлёб или не пасть на колени пред тобой, обессиленно рухнув от чувства завершения того, что ещё официально не кончалось. — Это были мы, а сейчас… Сейчас это не мы! Я замолкла. Скорее даже не замолкла, а заглохла, в попытках восстановить дыхание и утолить сухость в абсолютно обезвоженной пустынной глотке. Подле меня метался взволнованный Мик, на фоне которого неподвижный ты грезился заглючившим персонажем игры, неспособных исполнить хоть что-то. Хотя, что ты мог? НПС не помогают реальным игрокам. Гуляя очами по твоей физиономии, я лишь делала вдох и выдох, чтобы, кажется, вновь забилось итак уже разбитое сердце. Зато я хотя бы согрелась. В следующую секунду, ничего не сказав, ты двинулся ко мне навстречу, и, сложив руки на плечах вокруг моей шеи, крепко обнял. Так по-доброму, по милому, по родному. Предельно знакомо, что аж организм почудился мне слишком горячим от такого близкого и ранее пережитого ощущения. Стоило уйти, поддаться чувству помятой гордости и отодвинуться, но я считалась столь раздробленной, столь не целостной и практически, честно, не собой, что расслабилась и прильнула к тебе в ответ. Это самые долгожданные и самые невероятные объятия в моей жизни, и оттого больнее отозвалось то, что ты сказал после. — Арьяша, — Аллилуйя, я это услышала, — Прости, но как раньше уже не будет. Никогда. Я тут же отошла от тебя на два шага, чувствуя, как мгновенно напряглись все мои мышцы. Возникшая атмосфера запредельного счастья, опеки, целостности, что предстала лишь на долю секунды, вновь испарилась в небытие, а я без неё сталась человеком под дождём без зонта. И того запредельного счастья, что я испытывала, отплясывая под ливень в дворе, я не ощущала. Тогда треснула для себя я, а не ты. — Почему? — спросила безысходно я, стоя с поникшими руками. — Потому что кое-что произошло, и всё изменилось, — ты говорил это поражающе сломлено. Всё для меня грезилось максимально херово. — Это то, из-за чего на тебя злятся завучи? — тут же решила уточнить я. — Это лишь небольшая ошибка… — Небольшие ошибки не ведут за собой поиски адвоката, — приметила я, чем заставила твои глаза наполниться ещё большей печалью и напряжённостью. — Все люди совершают ошибки, — заговорил ты, красиво, как и всегда умел. — Просто с последствиями от некоторых справиться сложно. — Может, тогда нужно справляться вместе? Я просто предложила. Возможно, если бы правду рассказал ты, я бы не сбежала. Сейчас мне кажется, что, выдав ты мне всё в тот момент, я бы приняла это, посидела бы с тобой на скамейке, убивая каждого таракана своей башки, что трезвонили бы, что это неправильно, и крепко обнимала, пытаясь утешить. Но мне так кажется. Я не знаю, наверняка. — Боюсь, что ты, узнав правду, откажешься от этого «вместе». Мне не хочется убеждать тебя, что всё бы было по-другому. Мила с тобою рассталась, директорат начал относиться с презрением, а что могла я? Говорить, что я была бы рядом? Верить бы мне в это самой… Но, знаешь, сидя сейчас и записывая это, я веду беседу с собой. И я верю. — Хорошо, — лишь сумела вымолвить я, понимая, что данный диалог доставляет тебе адскую боль. Как будто бы мне нет! — Но мы вместе танцуем выпускной вальс! — Думаю, такое нужно обговаривать, — выдавил ты, улыбнувшись и, впервые за всю прогулку, поправив свой хохолок. — Нет, мы танцуем и точка, — сказала я словами, каковыми ты одарил меня первого сентября, и ты мгновенно всё понял. Мною был услышан твой очень тихий хохот. — Спорим, что ты сама захочешь отказаться, — предположил ты. — Ни за что. Ой зря. ОЙ ЗРЯ.