***
— Как ты заебал, чёртов ботан! — Кацуки вот-вот взорвётся и потому Изуку расстёгивает свой ошейник, чтобы освободить свои феромоны и подуспокоить блондина, который вот-вот испепелит в руках мороженное. — Ты всё равно заебал. Твои феромоны хоть и слегка успокаивают меня, но ты реально заебал! Сколько можно уже Половинчатого избегать? Уже третий день, блять! Ссора у вас, блять?! — Бакуго, кажется, вот-вот раздавит вафельные рожки и шарики пломбирного и арбузного мороженного упадут прямо на раскалённый асфальт, моментально испаряясь. А до парка ещё десять минут ходьбы. — Прости, Каччан, — омега виновато смотрит на парня, со вздохом убирает телефон в карман бежевых шорт, забирает арбузное мороженное, боясь потерять его, а ошейник отправляет к телефону, чтобы потом уже в парке нацепить обратно. — Просто мы, омеги, иногда обижаемся по пустякам, сам знаешь. К тому же, ты сам Шото недолюбливаешь, верно? Мне очень нужно, чтобы ты был со мной во время этой ссоры. Пожа-а-алуйста! — Я же, блять, и говорю — тупой ботан! — рычит недовольно Бакуго, дёргая зазевавшегося Изуку в сторону от группы школоты на велосипедах, мчащихся под тротуару и от подтаявшего пломбирного шарика несколько капель попадают на любимую чёрную футболку Бакуго с черепом. — Блять, почему у тебя проблемы, а страдаю я? — альфа подносит ёбанное, по его мнению, мороженное и кусает этот злоебучий шарик, съедая сразу половину пломбира. Он сразу глотает. — Так и быть, побуду я живым щитом от твоего психа-суперлюбовника. Но если ты без предупреждения пойдёшь к этому утырку, взорву тебя. — Я понял, Каччан! — спешно кивает Изуку, стараясь держаться поближе к брату, пока они идут по Альдеба-дори, чересчур оживлённой даже летом, хоть эта улица не является какой-то слишком важной. Тем не менее, на Альдебе располагается тот самый муниципальный парк Дикуар, привлекающий людей не только своими, действительно, исполинскими размерами, но и замково-парковым комплексом монастыря Исияма Хонган-дзи, который является точной копией, а теперь уже оригиналом, монастыря, существовавшего в Осаке, пока не был разрушен в очень далёком тысяча пятьсот восьмидесятом году, когда Ода Нобунага, один из легендарных даймё, сражался против монахов Икко-икки. — Я знаю, что тебя бесит химия между мной и Шо, прости. К тому же, я говорил, что я был влюблён в тебя гораздо раньше. — Да, — мрачно кивает Бакуго, уже перестав злиться. Он помнит вчерашний разговор с Деку и понимает, что сам закопал любовь омеги к нему как к парню. Тем не менее, его, Бакуго, чувства никуда не могут просто так деться. И, честно говоря, он в тайне рад, что Изуку и Двумордый поссорились, ведь, возможно, это — шанс на то, чтобы реанимировать труп любовно-морковной истории между ним и чёртовым Изуку. — До поездки ещё полторы недели. Ты же купил всё, что хотел? Или у тебя только мерча Всемогущего и Ястреба прибавилось? — Д-да, — Изуку как-то странно дёргается на простой вопрос, но Кацуки держит язык за зубами, чтобы не задать ещё один вопрос, от которого омега, возможно, закроется. — Ты сам знаешь, что я — фан героев. Ну не мог я не купить те пиздатые трусы с хохолками Всемогущего, худи в цветах его костюма Золотой эпохи и дакимакуру с Ястребом в полный рост. — Может, ты влюбился в Ястреба? И хочешь его, разумеется, большой и длинный хер в своей…- ухмыляющийся Бакуго не успевает договорить, когда с лёгким, конечно, самым лёгким шоком видит, что мгновенно покрасневший Изуку случайно активирует квирк и мороженное мгновенно исчезает вместе с вафельным рожком в ревущей и стреляющей короткими молниями плазме. — Идиот! — вопит Изуку, продолжая краснеть, и быстро убирает плазму, чтобы в кого-нибудь не жахнуть ей, например, в чёртового брата. — Я люблю Шото! — и омега зачем-то вытирает руки о белую футболку с надписью «Front» спереди. — Как ты мог такое подумать вообще?! — Ну, мало ли, — пространно отвечает Кацуки, старательно переводя взгляд хотя бы на противоположный участок дороги, где также много народу и остаётся лишь глядеть на верхние этажи домов и рекламные табло. — Кто же знает, какие мысли в твоей задротской башке? — А у самого в комнате лежит аж две дакимакуры Капитана Знаменитости и Меткого Стрелка, — омега делает такой подозревающе-извращенско-намекающий взгляд, что Бакуго испытывает максимальное желание взорвать эти его зелёные волосы, а затем и самого себя. — Нихера подобного! — теперь мороженное Бакуго превращается в пепел из-за взрыва в его левой руке. — Я не такой задротский извращенец, как ты! Мне, блять, что? Что мне, блять? Взорвать твоё очко? Или что? — Купи нам мороженное, — старательно давя смех кашлем, отвечает Изуку, понимая, что в глазах людей они сейчас как два долбоёба. — Мне дынное. — Блять, — Кацуки почти на грани смеха, но его серьёзность берёт над желанием поржать вверх и он кивает, хватая задрота за руку и тащит того за собой поближе к зданиям на этой стороне дороги. И когда они вдвоём, наконец, оказываются перед сетевым магазином «Севен Элевен», парень заходит туда, оставляя Изуку снаружи. «Наконец-то, — омега, прижавшись спиной к кирпичной стене, достаёт из кармана ошейник и быстро защёлкивает его на шее. — Хорошо, что он согласился быть пока со мной. Я не могу быть с Шото сейчас. Только не после того, что я увидел у Кая, — руки Изуку только одной мысли об этом начинают трястись, как у наркомана, и он убирает их в карманы шорты, немного опуская голову. — Я думал, что он меня пересобрал после того, как остатки моего разума отключились. Нет, он знал, что я могу так отреагировать и ввёл подавляющую сыворотку на основе своего квирка. Понятия не имею, что делать с имеющейся информацией. Как мне быть? Лично спросить у Старателя? Или попросить помощи у Шигараки? Быть может, у него есть какой-нибудь крутой хакер, чтобы взломать сервера агентства Старателя или же его личный компьютер? Или мне пойти к тому Даби? Может, он сможет найти что-то? Я так не хочу верить во всё это, но видео есть и оно доказывает, что сговор был, что целью Старателя была Эри и…моя мама. Кай меня теперь и на пушечный выстрел не подпустит к операциям «Заветов». Он будто бы чахнет надо мной, пытаясь теперь сберечь.» Разумеется, Деку не замечает, что в переулке, почти выезжая из него, между зданием магазина и зданием цветочного ларька, стоит неприметная чёрная машина какого-то китайского бренда, которых в Японии полно. Рядом с этой машиной, разговаривая по телефону, видимо, о чём-то важном, шагает вдоль капота автомобиля невысокий и гладковыбритый мужчина в мешковатых джинсах и лёгкой хлопковой рубашке серого цвета, а вишенкой на этом ни разу не подозрительном торте являются белые и безупречно чистые кроссовки. Обывателю или Изуку может показаться, что этот мужчина занят именно разговором, но его оценивающий взгляд то и дело устремляется к погружённому в собственные мысли юноше. Будто бы его хотят как можно лучше запомнить. «Как же мне быть? Быть может, рассказать Всемогущему? Или директору Незу? Нет, Всемогущий не поможет, как и директор. Первый слишком занят злодеями и Киришимой, а второй скорее посчитает, что я вру, чтобы обратить на себя внимание, — омега вздыхает и проводит по икре ладонью. — К кому же мне обратиться? Может, написать Даби всё-таки? Или прийти к Шигараки?» — Эй! — внезапно, когда юноша поднимает голову, он видит перед собой красные глаза озадаченного Бакуго. — Хватит спать, задрот! — Изуку ещё несколько смотрит в глаза Кацуки, а потом резко краснеет и берёт протянутый рожок с дынным мороженным. — Спасибо, — отвечает омега и аккуратно губами сминает верхушку, отправляя в рот небольшой кусочек лакомства. Во рту становится приятно и холодно. — Странный ты, — усмехается Бакуго, левой рукой взъерошивая волосы омеги. — Пойдём уже в этот твой Хонган-дзи, а то мне через два часа надо встретиться с Киришимой. — Да, идём, Каччан. И, конечно, никто из них не заметил, что мужчина, внимательно слушавший их разговор, набрал что-то в телефоне, кивнул, а затем сел в машину, кстати, заведённую ранее. И когда парочка скрылась в толпе, он, наконец, выехал из переулка, неспешно направляясь к одной из парковок вокруг паркового комплекса. «Охота завершена».***
Муниципальный пляж Дагоба. Здесь Изуку тренировался перед поступлением в Юэй, здесь Всемогущий раскрыл ему свою тайну и предложил взять Один За Всех, как человеку, который достоин обладать такой силой. Разумеется, что Изуку тогда отказался от квирка бывшего кумира, решив развивать свою причуду. И теперь, наслаждаясь видом на залив Суруга, юноша в какой-то степени жалеет, что тогда всё-таки отказался от такого дара, ведь мало кому представляется такая возможность, верно? «Возможно, я бы спас маму и Эри, если бы у меня была сила Всемогущего, — слегка прохладный морской ветер гуляет в волосах омеги, принося запах моря, пока юноша, сняв сандалии, и зарывшись ногами в нежный и тёплый песок, наблюдает за тем, как волны накатывают на берег. — И я был бы более уверен в себе, чем сейчас. Возможно, Старатель ещё сильнее захотел навредить моей семье, но я имел бы силы противостоять ему и поддержку Всемогущего. Всё было бы куда лучше. И я не был настолько слабым, как сейчас». Солнце практически скрылось где-то на западе, а часы на телефоне показывают почти без двадцати семь вечера. Людей на пляже практически нет, лишь где-то очень в далеке видны какие-то невнятные силуэты, практически растворяющиеся в темноте наступающих сумерек. Юноша с удовольствием вдыхает свежий морской воздух, чуть сильнее зарывается ногами в песок и уже намеревается идти обратно, к автобусной остановке, как в нос внезапно ударяют несколько очень сильных запахов взрослых альф и омег. Проблески на хорошее настроение мгновенно теряются и омега поворачивается к источникам этих сильных, можно сказать, подавляющих запахов, чтобы понимать, представляют ли они угрозу или нет. Сердце моментально уходит в пятки. К нему крайне неспешно, будто бы понимая ситуацию, идут шесть человек, а позади, объезжая эту процессию, мчатся два чёрных джипа, стремясь заехать справа и слева от Изуку, чтобы перекрыть ему путь. Омега совсем не понимает, что ему делать. Стоять? Улетать? Драться? Или же упасть на колени и просить этих людей о милосердии? В голове на максимальной громкости что-то орёт, что всё это — ловушка и угроза для него одного, что помощи ждать неоткуда. Рука омеги машинально тянется за телефоном в кармане, но внезапно раздаётся тихий хлопок и левую руку чуть выше локтя пронзает невозможно резкая и сильная боль, отчего Изуку вскрикивает и падает на колени, зажимая ладонью правой место, где наиболее сильна эта боль. В глазах немного темнеет. — Зря ты выстрелил, Скетч, — укоризненно замечает один из шестёрки, кое-как Изуку удаётся разглядеть практически вплотную подошедших людей. И первое, что бросается в глаза — красные рубашки на всех, дополняющие, как ни странно, красные штаны. — Клиент попросил помучать его, а не убивать сразу. — Иди нахуй, Джаки, — достаточно грузный мужчина, на котором кажется, что рубашка вот-вот разорвётся от его избыточной массы, подходит поближе к Изуку, наклоняется, осматривая истекающего кровью парня, хмыкает. — Если ты хочешь узнать кто мы, то не надейся на это, пацан. Но я охотно скажу, что ты насолил и по-крупному обманул одного очень крутого человека и он попросил нас убить тебя, малявка, — мужчина приседает на одно колено, чтобы посмотреть в глаза Изуку, а после укладывает свою мощную ладонь на левое плечо, чем вызывает небольшой приступ боли. — Учитывая, что ты — омега, нам было бы охотно позабавиться с тобой, всё же вы такие узкие, когда ещё девственны. Но нас очень попросили не насиловать тебя, — он сжимает сильнее руку и Изуку стонет от боли, крупно вздрагивая, слева и справа от него встают ещё два человека, кажется, девушки. — А потому, мы поиздеваемся над тобой и неспеша прикончим. Пляж Дагоба прекрасно подходит для этого, пацан. И твоя причуда тебе не поможет сбежать, омежка, ведь я подавляю её, — мужчина встаёт, убирает руку, но в следующий момент он наотмашь бьёт ногой по лицу Изуку. -А! — что-то трещит в носу и мир взрывается дерьмовыми фейерверками в глазах юноши. Он рефлекторно пытается активировать квирк и отползти, но причуда просто не работает, он ничего не видит из-за взрывов боли в лице, но ползёт куда-то в сторону моря. — Далеко собрался? — раздаётся женский голос и теперь пах едва ли не раскалывается от просто запредельного витка боли — девушка ударила точно по яйцам и парень тут же хватается за горящее от боли место, воя от неё и катаясь по песку. Но проходят лишь считанные секунды, когда новый удар, кажется, битой обрушивается прямо на рёбра, ломая их к хренам. Юноша снова кричит, задыхается и захлёбывается в собственной крови, откашливая её куда-то перед собой. — С…пас…- со свистом и хрипом вылетает воздух, но бандитов это не останавливает. Новый удар приходится прямо по ногам, по бедрам. Что-то трещит. Изуку лишь хрипит, пытаясь ухватиться за правое бедро. Но кто-то его хватает за руки — разглядеть невозможно из-за уплывающего сознания. И тащит парня дальше от моря. А потом на его руки кто-то наступает и Изуку изгибается дугой, крича с хрипом. Его снова бьют по лицу и снова что-то трещит. — Кач… Но слова застревают в глотке, едва омега ощущает, что с него стягивают шорты и трусы. Изуку пытается брыкаться, пытается лягнуть левой ногой хоть кого-то снизу, кричит, но кто-то умело перехватывает её и прижимает к песку, при этом ещё и раздвигая ноги парня. В животе всё скручивается тугим и неприятным узлом, наполненным животным страхом. — Да, его дырка неплоха, — раздаётся голос какого-то парня и Изуку с животным ужасом ощущает, как скользит лезвие про бёдрам, затем рядом с яичками и после лезвие опускается прямо к заднице, аккуратно проникая между ягодиц и кончиком касаясь сжатого сфинктера. — Увы, милашка, но нож мне нужен для другого. — Дэйзи, твой выход, — и пока мимо плачущего и хрипящего Изуку проходит некто Дэйзи, парень внезапно садится прямо на грудь Мидории, чем вызывает просто ослепляющую боль в рёбрах и новый крик. — Заткнись, ублюдок. Надо бы тебе кое-что сделать, — и во рту оказывается расширитель, который не позволяет омеге закрыть рот. Паника накрывает его с головой. Юноша кричит, хрипит, кашляет кровью, пытается дёргаться, но это бесполезно. — Итак, время финального аккорда, — новый женский голос где-то снизу заставляет Изуку вновь задрожать. — Не сжимайся, крошка, иначе будет, — к сфинктеру прижимается какая-то палка или бита, слегка смазанная смазкой, — больно! — и одним движением девушка вгоняет своё орудие в задницу Изуку. Парень кричит, срывая глотку, хрипит, чувствуя как предмет разрывает к херам сфинктер, проникая глубже. Ему больно настолько, что Изуку даже не плачет, а широко открытыми глазами, изгибаясь, смотрит куда-то вверх, не в силах даже вдохнуть. Он почти не чувствует, что его насилуют той палкой. — О, да, детка, кричи, — сидящий на груди парень ухмыляется и немного опускает ладонь с ножом в рот жертвы, нанося завершающие штрихи — острое лезвие легко кромсает слизистую, заполняя рот омеги кровью. А сам юноша просто сходит с ума от боли, все телос сжимается, что кажется будто бы мышцы вот-вот сломают собственные кости. — А теперь, — бандит ловко хватает язык Изуку и немного тянет на себя, проводя по нему окровавленным лезвием, — это, — и он очень медленно, завороженно наблюдая за тем, как нож неспешно разрезает плоть, почти отрезает чуть больше кончика, оставляя его болтаться на тонкой полоске. — Всё? — Изуку не может двинуться. Всё его тело — огромный очаг боли. Дышать почти невозможно из-за крови, стекающей в глотку с нёба. Он даже кашлять почти не может. Он просто лежит, ощущая стекающую кровь из порванной задницы. — Отлично. За час он помрёт в мучениях, — Мидория понимает, что вот-вот умрёт, жизнь с каждой каплей крови покидает его тело. — Господин Тодороки? Добрый вечер, мы выполнили ваш заказ. Фото я отправлю вам через полчаса. Да, телефон его уничтожили. Благодарю, всегда приятно иметь с вами дело. Уходим. Когда бандиты уезжают, оставляя умирающего Изуку одного, омега каким-то чудом переворачивает себя, откашливая кровь и блюя ей прямо рядом с собой и тут же обратно падает на песок. У него есть последняя надежда, но, скорее всего, он умрёт раньше. Скользкими от крови пальцами омега достаёт до заветной кнопки, лежащей в заднем кармане шорт, валяющихся рядом на песке. И сквозь ткань он нажимает наощупь на неё, а затем ещё раз. «Больше сил у меня нет, — Изуку Мидория смотрит в ночное небо над Мусутафу, принимая свою смерть. Сознание медленно гаснет, унося всю пылающую боль в самую тёмную бездну. — Прощай. Отец.»