Цвета жизни

— Я хочу переделать ее.       С такими словами вошла в комнату Ханами, держа в руках фоторамку с фотографией и оценивающе, как критик, рассматривала изображение, сделанное в этот же день ровно шесть лет назад. На нем выглаженный до идеала черный костюм с галстуком, в нагрудном кармане бутоньерка в виде бутона насыщенно-красной розы, начищенные до блеска черные туфли и уложенные с зачесом назад волосы. Как же режет глаз. Ему совсем не идет красный, и вообще эта деталь смешна на нем. Да и в целом Ханами не любит эти бутоньерки, зачем только ее всучили ему, посмеяться?       А она? Пышное белое платье со вшитыми белыми розами, полупрозрачные рукава с витиеватыми узорами, большие дорогие сережки и колье. Слишком много макияжа на лице и лака в волосах. Сколько же тогда она вытащила шпилек, и как долго мучилась, чтобы отмыть волосы… после даже были мысли сделать каре, но девушка вовремя одумалась. А чего только стоили туфли на каблуке, лучше и не вспоминать.       Строгие лица и неестественно расслабленные позы и совсем нерадостные глаза, смотрящие в объектив камеры, вызывали у Ханами ассоциации с викторианской эпохой, в то время как у их родителей — а девушка это точно помнит — только гордые и довольные улыбки. Словом, одна большая нелепость, а не фотография. — Зачем?       Хан поднял удивленный взгляд к жене, оставляя пальцы замершими над клавиатурой ноутбука, и разглядел в ее руках изображение, которое стоит на самом видном месте в их комнате. Его губы дрогнули в непонятном жесте. Ханами, также разглядывая фото, примостилась напротив мужчины и положила рамку на середину стола, подперев голову руками. — Она какая-то удручающая. Мне не нравится. — Ты не поняла. Зачем ворошить не самые приятные воспоминания?       Она поняла, что он имеет в виду. Да, тот день не казался торжественным, и поэтому ей хотелось его забыть. Перечеркнуть новым снимком, живым и настоящим. — Чтобы сделать их приятными, потому что теперь все по-другому. Я не хочу в будущем смотреть на себя и вспоминать, как проливала слезы в один из самых счастливых дней в жизни человека. — И где бы хотела ее сделать: у океана, в Лос-Анджелесе, в Европе?.. — Хан, — она поспешила остановить его. Кажется, в этой работе он растерял всю свою оригинальность и простоту, скатившись до современных стандартов богачей из элитных пентхаусов. Ханами подсела ближе и взяла его за руку, заглядывая в голубые уставшие глаза. — Попроще. Без фотографов и ненужного фарса. Скажем, теплую и домашнюю.       Бывало ему именно этого и не хватало. Дома, тепла и уюта. Вечные разъезды выжимали из мужчины все силы, далеко не этого ему хотелось, но он привык. А идея с фотографией ему понравилась, и он кивнул, притягивая Ханами и целуя в лоб. Невинно, но было в этом что-то особенное.       Ну, без фотографа не вышло. То есть им удачно поймали кадр. Кому-то вроде них редко удается выбраться на обычную прогулку в парке, но и чудеса случаются. Молодая девушка удачно сделала на полароид несколько снимков из «засады», на которых Ханами что-то рассказывала Би-Хану, держа в руках стаканчик горячего кофе, а мужчина увлеченно слушал, улыбаясь ей в ответ. После небольшой фотосессии девушка и отдала им фотографии, добавив: «Вы отлично смотритесь вместе!»       Что ж, спорить с ней никто не собирался, ведь снимки и впрямь были хорошими и яркими. — Достойная замена.       Ханами права. Простота куда лучше вычурной деланности, которая была разорвана на мелкие кусочки и сожжена в пепельнице. С глаз долой, из сердца вон!       Когда им снова начали указывать? С того момента, как Хан решил освободить Ханами от ненужных ей обязанностей, позволив выбрать свое занятие? Еще до свадьбы она делилась с ним, чем хотела и даже планировала заниматься в будущем, только родительское решение перевесило чашу весов в свою пользу, и мечта осталась лежать на полке, покрываясь толстым слоем пыли. Мать Ханами настаивала, чтобы ее дочь пошла по ее стопам. Та ведь всю жизнь помогала своему мужу в его бизнесе, не позволяя себе слабости заняться собственным делом. Зачем доставлять лишние проблемы со своей стороны? Лучше поддерживать то, что уже имеется, не отвлекаясь на что-то еще. Эту установку она закладывала и своей дочери. Вся соль в том, что от подобных решений проблем меньше никогда не бывает.       Она всегда ему помогала. Во всем. У нее была своя стратегия, и каждый раз она срабатывала. Иногда требовалось время, но итог был один. Однако Би-Хан смотрел на нее и видел, словно запертую в тесной клетке птицу, которая метается от стенки к стенке и пытается найти выход, но как-то осторожно. — У меня для тебя кое-что есть.       В тот вечер за окном лил дождь, а ветер пробирал до костей, но приглушенный свет в квартире и тишина создавали неподдельную атмосферу уюта. Ханами сидела на кухне, помешивая ложкой остывший чай и читая что-то в телефоне. Голос мужчины заставил ее оторваться от экрана. Ее глаза сначала встретились с доброй полуулыбкой, после зацепились за бумаги в руках, и снова вернулись к лицу. Документы и беспечность Би-Хана обычно не сочетались. — У тебя ведь скоро день рождения, но я не хочу тянуть время, — он присел на соседний стул и положил перед женой договор. — Помню, как ты рассказывала, что хотела бы открыть свой ресторан. — Хан, что ты… — она глазам не верила, перелистывая страницы и пробегаясь глазами по содержимому. Она полноправный владелец. — Ты с ума сошел? — Не рада?       Совсем ненужный вопрос. Ханами прикрыла рукой рот, а карие глаза заблестели. Он неотрывно наблюдал за ее эмоциями, пока она не повернулась к нему и не обняла за шею. — «Не рада»? Конечно, я рада! Спасибо.       Шепот у него на шее оборвался широкой улыбкой. Он подарил ей возможность, и мечта начала сбываться. У него же и мечты как таковой не было.       Когда вездесущие родители узнали о его выходке, то были недовольны и смотрели на сына с осуждением. Нет, все было продумано изначально, и его действия в этот план не входили. Однако Би-Хана это мало волновало, то есть совсем не волновало.       Это уже настоящее свинство. Любому терпению рано или поздно приходит конец.       Они осуждали этот ресторан, оценивали сервис, обслуживание и обстановку так, будто сами были изысками в ресторанном деле. Би-Хан стерпел благодаря ее руке, что крепко сжимала его пальцы, не позволяя сорваться.       Сидя в ее заведении, они позволяли себе упрекать Ханами в самодеятельности и своеволии, а его — в расхлябанности и дозволении. Его нога уже нервно стучала каблуком по полу. Хана очень злил один факт. Семья Ханами прямым текстом заявляла, что девушка для него всего лишь часть бизнеса, очередной работник, которому нельзя давать поблажек. Ни человек, ни жена, а подчиненная. Дальше уже было некуда. — Сколько вы еще собираетесь тянуть? Пора уже и о потомстве задуматься.       Само слово «потомство» заставило Би-Хана скривиться, не скрывая своего отвращения, девушка же и вовсе чуть не поперхнулась воздухом. Поставив бокал на стол, она начала первая: — Я думаю, о детях еще рано говорить. — О них говорить никогда не рано, но всегда может быть поздно. В вашем возрасте уже пора и двоих иметь. — Полностью согласен. Ханами, мы поговорили с твоими родителями и вместе пришли к выводу…       Возмущению девушки не было предела, все читалось в ее глазах. Такие вопросы будет решать кто-то за нее и за ее мужа?! — Совсем с ума сошли? С чего вы вообще решили, что можете обсуждать подобное? — Ханами поднялась из-за стола и сверкнула яростным взглядом на своих родителей. — Откуда такая уверенность, что я соглашусь хотя бы дослушать ваши слова до конца?!       Хан не дал ей договорить, тоже поднялся и, обняв ее за плечо, что-то прошептал на ухо. Девушка лишь вздохнула и, подняв голову, гордо вышла из-за стола, а после и из зала.       Сколько бы ни было между ними ссор, как бы родители ею ни командовали, она все равно любила их, и эта недолюбовь превратила девушку в обязанную им особу, просто потому что она их дочь. Би-Хан другой, и, в отличие от нее, он похоронил свои чувства к отцу и матери, поэтому совершенно не боялся того, что они ему предъявят. У него есть решительность, подкрепленная холодным расчетом и объективным подходом ко всему, что он делает без исключений. У Ханами эти исключения есть. Поэтому он и отпустил ее, еле сдерживающую слезы, уверяя, что сам все сделает. Тонкая пленка терпения не выдержала и лопнула, выплескивая всю накопившуюся желчь.  — Не кажется ли вам, что вы больше не имеете права, что-либо требовать от нас? Свадьба, объединение компаний в наше-то время, увеличившийся доход, неужели этого мало вам, эгоистам? Кто-нибудь ответит, есть ли край вашим хотелкам? — Ну-ка прикуси язык! — его отец вспылил, повысив голос, чем привлек внимание других гостей. Однако Би-Хан даже не вздрогнул от грозного тона. — Что еще за концерты?! Как ты вообще смеешь так говорить? — Концерты устраиваете только вы, — Би-Хан достал из кармана сигарету и закурил. Хоть как-то нужно было сдерживать порывы гнева, чтобы не сорваться. — Все ваши действия были выгодны именно вам. Часики тикают, да, отец? Я не работаю на тебя, да и ты не в том положении, чтобы раздавать мне приказы. Теперь советую задуматься над тем, что я скажу. У меня достаточно сил и средств, мне хватит смелости и решительности, чтобы уничтожить все твои труды… и тебя заодно, — выдержав паузу, добавил Хан. Его ледяное спокойствие, уверенность и, в довесок, угроза заставили гостей растеряться. — Я больше не хочу ничего слышать о вас. Больше не позволю играться с собой и своей женой. Выход знаете где, за ужин можете не платить.       Недокуренная сигарета полетела в бокал вина, и мужчина, прихватив пиджак, ушел вслед за Ханами. Может Би-Хан и был плохим сыном для плохих родителей, но он был хорошим супругом. Весь оставшийся вечер ему пришлось утешать жену, слезы которой все никак не высыхали.       На протяжении недели девушка не могла выкинуть из головы тот ужин. Двадцать восемь лет каждому, но ни один из них даже не заикался на эту тему. Стоит ли вообще ее поднимать? — Хан? — его голова лежала на ее коленях, рукой она перебирала короткие волосы, изредка заглядываясь на лицо. — А что ты думаешь по поводу того ужина? — Что кому-то пора о нем забыть.       Мужчина взглянул на Ханами и легко улыбнулся. — Не-ет, я в том смысле, что… о детях. Ты боишься?       Боится ли он? Конечно. Дети — это совершенно другая жизнь. Би-Хан поднялся и оперся локтями в свои колени. — Дело не только в страхе. Просто… я не вижу себя отцом ни сейчас, ни в будущем. И в принципе я никогда об этом не задумывался. — Я тоже, — Ханами подвинулась к нему и, обняв, положила голову на плечо. — Но если начать, в голове всплывает уже известный нам сценарий.       Мысль, что будь у них дети, те обязательно подверглись бы той же обработке, заставляла вздрагивать. Но и Би-Хан был прав. Ханами тоже не представляла себя кем-то кроме жены. Хотя даже этого не планировала. И на встречный вопрос: «Но ты бы хотела?» она поджала губы и опустила взгляд.       С того момента они старались как можно реже пересекаться со своими родителями, вскоре и вовсе оборвали связь. Вопрос о детях оба решили не поднимать или, по крайней мере, оставить до лучших времен. В ближайший месяц они спланировали поездку в Америку к младшему брату Би-Хана. Вот кому повезло больше всех: сбежал из дома, нашел себе любимое и хорошо оплачиваемое занятие и живет, не зная забот. И редко когда снисходит до звонка домой. Он будет рад снова встретиться с братом и его красавицей женой, тем более в свободной обстановке.