Freedom of choice

Остаток пути прошел в гнетущем безмолвном молчании, и ни один из пассажиров купе не желал отбросить свою гордость и заговорить первым. Лицо Трейси буквально исчезло за ее книгой по Прорицаниям, хотя Теодор был уверен, что на самом деле она не читала, а старалась избегать его взгляда. Молодой волшебник страдал от ситуации и хотел бы нарушить молчание, но он не знал, как это сделать. Лучшим способом было бы извиниться перед ней, но проблема была в том, что он ни капли не жалел о своих словах. Он сказал то, что должен был сказать, хоть это было трудно услышать и воспринять, но извинения, он был убеждён, только лишили бы напрочь его слов всякого смысла. Когда они наконец добрались до Хогвартса, Теодор почувствовал облегчение: попав в школу, ему было бы легче начать разговор, или, по крайней мере, он на это надеялся. И вот поезд наконец остановился и Нотт встал, чтобы помочь Трейси, но девушка отказалась от его помощи и полностью проигнорировала слизеринца. Поэтому он был одновременно разочарован и огорчен тем, что поезд уже прибыл к месту назначения. Когда они были в пути, количество мест, где Трейси могла бы сторониться его, было крайне мало из-за ограниченного замкнутого пространства, а в замке, поскольку он был необъятным, это явно не составит ей особого труда. Тщательно обдумывая это, Нотт и не заметил поначалу, как толпа учеников медленно направлялась к каретам, которые были запряжены фестралами. Теодор сглотнул при виде этих отвратительных существ. Это были необычайно тощие черные лошади с огромными черными крыльями и головами, походившими на драконов. Неохотно он подошел к одной из карет, за которой неотступно следовала Трейси, которая, хоть и по-прежнему не обращалась к нему напрямую и упорно молчала, казалось, решила последовать за ним. Когда они подошли достаточно близко, запряженный фестрал повернулся к Теодору и уставился на него своими большими пустыми глазами. — Что? Чего ты от меня хочешь? — спросил Теодор, пребывая в плохом расположении духа. Фестрал, будто почувствовав это, лишь покачал головой, но продолжал наблюдать за ним. Раздраженный, Теодор положил чемодан в карету и поднялся на борт. Он собирался было закрыть дверь и отъехать, когда его бесцеремонно задержали: — Теодор! Жди! Именно тогда Нотт увидел, как прибежали еще две ученицы Слизерина: Милисента Булстроуд и, самое главное, Дафна Гринграсс. Та радостно забралась в карету, бесцеремонно толкнув Трейси, в то время как Милисента следовала за ней с усталым видом. — Итак, Теодор, как дела? — спросила Дафна. — Эм… Все вполне хорошо. — Как прекрасно! Но где ты был? Мы тебя везде обыскались! — Правда? — удивился Нотт. — Вы разве не были с Пэнси? — Нет, — ответила Дафна с притворно несчастным видом. — Она была с Малфоем, насколько я знаю, Блейз тоже был там, кстати… Теодор слегка приподнял брови. Редко Блейз Забини отправлялся в путешествие на поезде с Малфоем, особенно когда Пэнси постоянно висла на последнем, как разросшаяся и докучливая лиана. — В конце концов, мы с Милисентой нашли свободное купе. Ну ладно, на самом деле, мы просто выгнали кучу маленьких новичков. Все они отвратительные полукровки и грязнокровки, если ты спросишь моего мнения. Я готова поспорить, что все они попадут на Пуффендуй! Я просто не вижу больше никаких вариантов, где бы им еще нашлось место… — Может быть, Гриффиндор, — предположила Милисента. — В конце концов, они со своими плюшевыми мозгами недалеко ушли от тех же барсуков. — И то правда, — одобрила Дафна. — Но что насчет тебя? — вопросила она, переводя тему и обращаясь к Теодору. — Где ты был все это время? — С Трейси, — короткий и однозначный ответ, который должен был устроить кого угодно, но не Гринграсс. — Ты должен был присоединиться к нам! — воскликнула Дафна. — Вот так ты был бы в гораздо лучшей компании! — Прости, но я думаю, это мне решать, — холодно возразил Теодор. Ему не нравилось, когда другие девушки унижали Трейси, а Дафна была специалистом по этому вопросу. Последняя, казалось, была обижена ответом Теодора, но затем на её губах появилась злая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. — Знаешь, Теодор, я слышала, что у тебя небольшие финансовые проблемы… Теодор напрягся: Дафна всегда знала, за какие ниточки стоит потянуть. К тому же, он понимал, что из-за его шаткого положения Гринграсс и все слизеринцы смотрят на него свысока. Тем не менее, ему удалось скрыть тот факт, что он был на грани разорения, и хотя почти все знали, что у него «финансовые проблемы», только Министерство и Гринготтс были осведомлены о его реальном положении дел. Проблема, к сожалению, заключалась в том, что отец Дафны работал в Гринготтсе и очень точно знал, насколько критическим было положение семьи Ноттов. Если бы Дафна рассказала другим слизеринцам, что он был на грани потери всего, на что его семье потребовались столетия, то его репутация была бы окончательно разрушена даже среди его сверстников. Случись это, он потерял бы все: и престиж, и своих редких союзников с друзьями в одночасье. Тогда он бы остался одинок окончательно. Важные семьи, такие как Гринграссы, Малфои, Хиггсы и многие другие тогда отвернулись бы от него и забыли бы о самом его существовании, и их наследники сделали бы то же самое, забыв, что они провели с ним целое детство. Единственный способ, с помощью которого Теодор мог этого избежать — это заставить остальных отчаянно поверить в то, что его ситуация пребывает на грани стабильности и находится под контролем. Нужно было выглядеть внешне благопристойно, это был единственный способ сохранить лицо и отыскать возможную помощь, какой бы незначительной она ни была. И тут, прямо перед ним, был человек, который мог либо умолчать и дать ему надежду на тот крошечный шанс реабилитации, который у него еще был, либо окончательно превратить его в прах. Улыбка Дафны стала шире, она свидетельствовала о том, что девушка поняла беспокойство своего собеседника. Поэтому слизеринка продолжила свою незаконченную речь: — Именно тогда я и подумала, все ли у тебя в порядке… Теодор заставил себя улыбнуться: — Я благодарен тебе за то, что ты беспокоишься обо мне, Дафна, это очень любезно с твоей стороны. Но позволь мне заверить тебя, что нет никаких оснований для опасений, это всего лишь временная и не совсем удачная ситуация, которая может случиться с кем угодно. — Правда? — перебила Дафна, которая все еще улыбалась. — Тем не менее, я слышала, что меньше недели назад твоя семья и ты опустились до продажи семейных украшений, некоторым из которых, как мне кажется, было более двухсот лет… Может быть, я ошибаюсь? Затем на мгновение наступила тишина. Милисента наблюдала за всем происходящим с расчетливым взглядом, как будто пытаясь понять, какую пользу и выгоду это сможет ей принести в будущем. Трейси выглядела довольно обеспокоенной, хотя ей очень хорошо удавалось это скрывать. Поэтому обе остались наблюдать за Дафной и Теодором, которые холодно сражались друг с другом взглядами. — Знаешь, Теодор, — продолжила Дафна елейным, словно самая сладостная патока, голосом, — если твое положение так щекотливо, как ходят слухи, у тебя могут возникнуть небольшие проблемы… О, конечно, я абсолютно уверена, что все эти истории необоснованны и были созданы завистниками и врунами, которые просто напросто завидуют престижу семьи Ноттов, но все же… Тебе всего шестнадцать, поэтому ты не можешь использовать магию вне школы, не говоря уже о том, чтобы найти себе работу. Это правда, что теперь, когда твой отец в тюрьме, у тебя больше нет семьи? Это грустно, очень грустно, особенно, если такие слухи с каждым днем набирают невиданные обороты… Я полагаю, ты осознаешь, что если бы это все-таки случилось, люди из знатных семей без сожаления и жалости закрыли бы дверь перед твоим носом… Быть одновременно бедняком и сыном убийцы — это так тяжело… Я, конечно, не могу советовать тебе сближаться с людьми, находящимися в хорошем положении, и знать, как им угодить, но все же… Если ты понимаешь, что я имею в виду… Теодор стиснул зубы. Да, он прекрасно понимал, что она подразумевала. Таким образом он сводил себя к тому, чтобы сделать этот позорный выбор: либо опуститься до исполнения всех желаний и прихотей Дафны, либо окончательно загубить себя в социальном плане. Уже сейчас, когда более половины волшебного мира считали его изгоем, если он потеряет свой престиж среди чистокровных, то никогда больше не сможет вернуть все в привычное русло и жить как прежде… Но до того как он успел отреагировать, к их увлекательной беседе присоединился третий человек. К всеобщему удивлению, Трейси взяла слово: — Знаешь, Гринграсс, — выпалила она одновременно спокойным и холодным тоном, — странно, что именно ты позволяешь себе давать подобные советы. Насколько я помню, твоего отца обвинили во взяточничестве два года назад, верно? На этот раз настала очередь Дафны напрягаться. Однако она ответила лишь фальшивой улыбкой великих аристократов: — На случай, если ты забыла об этом, Дэвис, мой отец подал апелляцию и был оправдан. Все это было лишь плодом гнусного, безосновательного обвинения. Кроме того, я сообщаю тебе, что обвиняемый сам признал себя виновным в клевете и что вердикт присяжных был единогласным. Но, возможно, из-за того, что ты взяла привычку читать будущее в дымовых шлейфах, твой мозг в конечном итоге затуманился… — Но, возможно, если бы вашего обвиняемого проверили на Веритасеруме, он бы признался, что попал под действие заклятия Империус, когда твой отец обратился с апелляцией… — А кто может воспринять тебя и твои слова всерьез? — надменным тоном спросила Дафна. — Мало того, что твоя история абсурдна, кроме того, тебе никогда не удастся усомниться в добросовестности моего отца, у тебя нет друзей, достаточно подходящих для этого. Хотя о чем это я говорю? У тебя вообще нет друзей! Затем она разразилась кристально чистым смехом, но Трейси, похоже, не была задета данным комментарием и даже бровью не повела. Напротив, ее улыбка стала лишь шире. — Конечно, — ответила она спокойным тоном, — если бы я засвидетельствовала Министерству, что случайно услышала, как твой отец вел переговоры с кем-то по имени Гиббон в Лютном Переулке, никто бы мне не поверил, правда? На этот раз Дафна побледнела, и Теодор знал почему: Гиббон был Пожирателем Смерти. Если бы когда-либо была установлена какая-либо связь между Маркусом Гринграссом и Пожирателями Смерти, последствия были бы ужасными для его семьи. Теодор был уверен, что Трейси не станет осуждать отца Дафны, но он также знал, что впервые молодая ведьма показала себя с этой стороны и полностью сама владела ситуацией. Именно так обстояли дела на Слизерине. Престиж ученика в первую очередь зависел от величия его семьи, чистоты его крови и, конечно же, от состояния в банке и влияния семьи. Если у студента этого не было, он, тем не менее, мог занять главенствующее положение в той или иной ситуации при наличии компрометирующей информации о своих сверстниках. Трейси никогда не опускалась до шантажа, это был первый раз, и Теодор знал: она сделала это ради него. Действительно, эта беседа только что подписала незримый и крайне секретный договор о молчании между двумя ведьмами: если Дафна когда-нибудь сделает что-нибудь, что поставит Теодора в неловкое положение, Трейси даст показания против ее отца в Министерстве.

***

Когда они подъехали к школе, Дафна мигом выбежала из кареты, увлекая за собой Милисенту и угрожая ей превратить ее жизнь в ад, если она расскажет кому-нибудь то, что услышала во время поездки. Теодор тем временем нашел время, чтобы помочь Трейси выйти из кареты, проявив джентльменский рефлекс. — Тебе не следовало этого делать, — сказал он. — Таким образом ты можешь попасть в неловкое и опасное для себя же положение… — Я бы предпочла услышать благодарность, — парировала Трейси, — но не бойся, я не единственная, кто подслушал их разговор, не говоря уже о том, чтобы использовать это против Гринграссов. Теодор ничего не сказал, только кивнул. Трейси была права: если Гринграсс и Гиббон перекинулись парой слов в Лютном Переулке, это могло означать только одно: при неисполнении Гринграссом своих обязательств Темный Лорд позаботится о том, чтобы эта история дошла до ушей Министерства, и свидетели обвинения этого не пропустят. Редко случалось, чтобы Волан-де-Морт так себя вел, но иногда такое имело место быть. Лютный Переулок был полон людей Повелителя и по совместительству шантажистов, некоторые из которых, без сомнения, были Пожирателями Смерти, которые доставляли своему хозяину все плоды своего труда. В этих условиях Трейси не подвергалась непосредственной опасности, во всяком случае, не больше, чем добрая дюжина вышеупомянутых волшебников, которые посылали угрозы Гринграссу… Поэтому Теодор немного успокоился, когда направлялся ко входу в школу. Однако его удерживало что-то, что цеплялось за его одежду. Он обернулся и увидел, что фестрал кусает его новенький приталенный плащ, и, похоже, не собирается его отпускать. — Ну отпусти же ты, ради Мерлина! — воскликнул Теодор. — Чего ты хочешь от меня в конце концов? — По-моему, ты ему нравишься… — произнес мечтательный голос откуда-то слева. Теодор обернулся и увидел, что Полумна Лавгуд безмятежно смотрит на него. Видимо, ей казалось нормальным, что фестрал пускает слюни на плащ слизеринца. — Ну а мне он совсем не нравится! И ты тоже, если быть честным! Прежде, чем он успел что-либо добавить, Невилл Долгопупс появился из ниоткуда и потащил Луну за собой, одновременно бросив на Теодора мрачный взгляд. Взбешенный наследник Ноттов снова столкнулся лицом к лицу с фестралом, который смотрел на него своими белыми, пустыми от жизни глазами. Теодор заметил, что животное немного отличалось от других, которые все были одинаковыми. У него был длинный шрам, который начинался от верхней части левого глаза и спускался к морде. Теодор вздохнул, затем осторожно отодвинул голову животного. — Ладно, отпусти меня сейчас же, пожалуйста… Мне нужно идти… — умолял он, но в тоже время оставался весьма спокойным для человека, который может не успеть к положенному времени. Как ни странно, существо послушалось и отпустило его. Однако оно продолжило наблюдать за ним, пока он не скрылся из виду. Трейси, которая не могла видеть фестралов, заметила, что произошло что-то необычное. — Похоже, ты завел себе нового друга… — сказала она, игриво улыбаясь. — Друг… — устало повторил Теодор. — У тебя странный взгляд на некоторые вещи. — Знаешь, — продолжила Трейси, — животные «чувствуют» индивидуальность людей. Если он так быстро привязался к тебе, это хороший знак… это значит, что ты хороший человек. — Ты явно не понимаешь, о чем говоришь… — вздохнул Теодор. Если бы он действительно был хорошим человеком, как она выразилась, тогда он привлек бы единорогов или фениксов, а не фестралов, не существ ночи. При этой мысли он вздохнул и предпочел сменить тему. — Кстати, как поживает Малфой? — спросил он. — Ты хочешь знать, был ли он в той же ситуации, что и ты, с тех пор как его отец пребывал в Азкабане? Теодор кивнул. Он по-королевски высмеивал душевное состояние Малфоя, но ему было любопытно узнать, что с ним случилось, в том смысле, что он тоже был сыном Пожирателя Смерти. — С ним все в порядке, — ответила Трейси, которая выглядела несколько раздраженной. — Его семья заплатила большую сумму денег Министерству и семьям погибших, но они настолько богаты, что это очень мало повлияло на их образ жизни. О, и, конечно, они больше не пользуются благосклонностью Министерства, но на них по-прежнему очень хорошо смотрят другие чистокровные семьи. — Как будто все дело в деньгах… — вздохнул Теодор. — Действительно… Через некоторое время они поняли, что ученики образуют огромный хвост и, самое главное, не до конца было понятно, почему. — Но это же неправда! Что здесь еще происходит? — спросил Теодор, хмуро взглянув на развернувшуюся ситуацию из-под длинных ресниц. — Новая мера безопасности, — ответила ему Гермиона Грейнджер, староста Гриффиндора, стоявшая прямо перед ними. Филч обыщет всех учеников, чтобы никто не смог пронести ничего опасного на территорию школы. — О, нет, нет… — застонал Теодор. Рядом с ним Трейси похлопала его по плечу, чтобы утешить, и прямо перед этим он услышал, как Рон Уизли жалуется, а Грейнджер упрекает его, утверждая, что их роль, роль старост, заключается в том, чтобы подавать пример. У Теодора тоже был соблазн заставить рыжего замолчать. В конце концов, друзей Гарри Поттера не нужно дважды обыскивать и осуждающе на них глядеть, прежде чем попасть на борт «Ночного Рыцаря», и их уж точно не выбрасывают как подбитых шавок на полпути к месту прибытия.