***
— Просто браво, Нотт! Наконец-то ты ведешь себя как настоящий слизеринец, а главное, достойный!***
Теодор испустил рваный вздох. Прошла почти неделя с тех пор, как Малфой поздравил его с тем, что он сражался с Финч-Флетчли в библиотеке, но наследник Ноттов был не в настроении получать такого рода комплименты. Он слишком изрядно помнил катастрофу, вызванную их борьбой: крепления не выдержали и полки рухнули вниз, вместе со всем, что было на них расставлено. Многие книги были уничтожены, точно кислотой разъеденные, не говоря уже о том, что Теодор все еще страдал от увечий после этого столкновения, которые все еще виднелись на его белоснежной алебастровой коже. Он болезненно поморщился, массируя до сих пор тупо ноющие ребра. У пуффендуйца даже на подкорках сознания не возникало идеи сдаться и предстать перед слизеринцем полнейшим неумехой, так что Нотт чудом увернулся и не позволил заклинанию Финч-Флетчли задеть или раскрошить его ребра в полной мере. Стоило отдать дань уважения Джастину: защитные заклинания были очень эффективны, и иногда ему даже удавалось отразить далеко не детские проклятия своего противника. Единственным положительным аспектом этого приключения было то, что Теодор не был новичком в магических дуэлях, и ему также удалось поставить Джастина в ужасное положение и нанести ему какой-никакой ущерб. В результате им обоим пришлось провести ночь в лазарете, ночь, в течение которой они бросали друг на друга тяжелые убийственные взгляды, слишком измученные, чтобы снова взять себя в руки. Но все это было только началом. Позже они получили серьезные выговоры от деканов своих факультетов, однако, если полненькая профессор Стебль всегда была довольно радушной женщиной, и ее наказания были более чем приемлемыми, особенно если это касалось студентов ее родного факультета, то вот получить выговор от профессора Снейпа было совсем не похоже на забаву. В конце концов, было решено, что Джастин и Теодор проведут все свободное время, восстанавливая ущерб, который они нанесли библиотеке. Конечно, поскольку их расписание в корне разнилось: они никогда не пересекались во время выполнения этих вынужденных обязанностей, но Теодор, безусловно, предпочел бы проводить свободное время, выполняя свои домашние задания. В конце концов, их также обоих ожидали в субботу вечером ровно в двадцать часов в лазарете, где они должны были почистить пол, разумеется, без волшебной палочки. Почти тогда же примерно в без четверти восемь вечера Теодор резко и раздраженно поднялся со слизеринской софы, чтобы отправиться в лазарет. — Постарайся не драться с ним еще раз, чтобы избежать новой недели безостановочных наказаний, — с невинным видом поддразнил его Блейз, заприметив, как он уходит прочь, нахохлившись, словно птица на холоде. Теодор не ответил на это метко брошенное колкое замечание, отпущенное Забини, и продолжил размашистым шагом уверенно направляться к выходу из их общей гостиной. Прежде, чем покинуть родную обитель окончательно и бесповоротно, он поискал взглядом Трейси, но все равно нигде не обнаружил ее и заметно погрустнел. В отличие от других слизеринцев, ей, похоже, не понравились события предыдущей субботы, и она была сосредоточена лишь на себе. Теодор глубоко и обреченно вздохнул, выходя из слизеринской обители, мысленно отметив, что девушки странные существа. Конечно, мать Трейси была магглорожденной, но Теодор оскорбил вовсе не ее. Он всего-навсего не понимал, как Дэвис относится к инциденту с Финч-Флетчли. Поэтому он, пребывая отнюдь не в лучшем расположении духа, немедленно отправился в лазарет. Кроме того, его беспокоила еще одна насущная проблема: доклад по истории магии. Теперь он был совершенно убежден, что групповая работа с пуффендуйцем будет просто невозможна, и это его особо не беспокоило, как могло бы случиться с другими. Они бы пошли прямиком к Бинсу и постарались бы объяснить ему, что они не могут продолжать эту работу вместе. Печальная судьба весьма приличной части библиотеки, несомненно, являлась бы достаточно убедительным аргументом. Но была еще одна загвоздка, которая волновала Теодора в высшей степени. Он не знал, с чего начать поиски и выборку нужного материала. Тем не менее, это было не из-за того, что он не пытался, просто каждый раз, когда он это делал, сразу терялся в деталях. Надо сказать, что тема была весьма сложной, как куча маггловских интегральных уравнений, о которых Нотт знал вскользь, и часть его понимала, почему эта работа должна выполняться исключительно в группе. Тем не менее, слизеринская гордость заставила бы парня скорее броситься с вершины Астрономической башни, чем признать этот будоражащий его сознание факт. Когда он наконец прибыл к лазарету, то увидел, что его опередили, поскольку внутри помимо Мадам Помфри находилось по меньшей мере двое или трое студентов, которые выслушивали целительницу, продолжавшую причитать над ними, попутно издавая надрывные звуки вперемешку с возмущенными возгласами. Поэтому Теодор прислонился к ближайшей стене и стал ждать, когда неизвестные ему студенты наконец высвободятся из цепких лап женщины и освободят им с Джастином помещение, дабы они могли поскорее расправиться с ожидавшей их грязной работой и также поскорее убраться отсюда. Через несколько минут его внимание привлек шум шагов — кто-то поднимался по задней лестнице, обычно никем не использующейся. Нотт гордо поднял голову и узнал приближающегося Финч-Флетчли, выглядевшего здорово расстроенным. Особенно это можно было понять по плотно поджатым губам и серьезному, почти бескровному лицу. — Я вижу, — елейно и чрезвычайно медленно протянул Теодор, — теперь мы подходим вовремя! — А ты заткнись, — веско бросил пуффендуец, пребывая в скверном настроении и глядя куда-то в сторону, словно в никуда. Теодор ничего не ответил, притворившись, будто не расслышал, лишь волны осуждения и негодования, сквозившие во взглядах обоих парней, доказывали совершенно обратное. Они так и продолжали метать молнии друг в друга, пока Мадам Помфри не закончила свой монолог, на прощание всучив посетителям неопознанные колбочки с зельями, завернутые в тряпицу, и не выпроводила их. Стараясь унять недавний безудержный порыв беспокойства и убаюкивая проснувшееся внутри чувство негодования на беспечных учеников, острыми когтями раздирающее сердце, женщина все же соизволила обратить свой взор на двух виновников недавнего переполоха в библиотеке и на их спины, которыми они подпирали каменную древнюю кладку. — Сразу предупреждаю вас: если вы снова начнете драться или, упаси Мерлин, додумаетесь выкинуть чего похуже, то я буду вынуждена сообщить об этом, и тогда о вас уже позаботится директор Дамблдор! — выпалила целительница свирепым тоном, поправляя свой мишурный веночек, закрепленный в ее волосах. Сейчас она уже не казалось такой добродушной, как ее все и всегда описывали. Ни один из подростков на брошенное высказывание снова ни проронил ни одного слова друг другу. У них хватило находчивости, пусть и не сразу, но понять, что на самом деле целительница беспокоится за состояние своего рабочего места. Было предельно ясно, отчего она акцентировала внимание именно на этой детали, поскольку она не горела желанием, чтобы лазарет стал местом разрушения и запустения, как это случилось с библиотекой. Бросив последний взгляд на участников разрухи кладезя знаний, волшебница резким движением распахнула массивную дверь, приглашая их внутрь, а сама бросилась в сторону и приволокла два ведра и две жесткие щетки для чистки пола, воткнутые друг в друга щетиной. — Я хочу, чтобы это место выглядело абсолютно безупречным, а также к своему возвращению я намерена увидеть собственное отражение на полу, это ясно? Единственным последовавшим ответом был утвердительный кивок двух учеников. — Хорошо, — продолжила она после минутного молчания, — теперь каждый из вас отдаст мне свои волшебные палочки, и можете смело приступать к работе! Теодор снова молча и беспрекословно повиновался, как, впрочем, и Джастин, после чего они скучающим взглядом проводили Мадам Помфри, затворившую за собой дверь, и приступили к выполнению поручения. Стоило отметить, что это было сложнее, чем они ожидали, особенно чистка мест хранения однотипных предметов и снадобий, а также пространства подле них. Пол был грязным, до безумия грязным, в некоторых местах даже слегка желтоватым, и эта грязь отказывалась сходить. Слизеринец уже начал терять терпение, словно те зрители на корриде, когда, затаив дыхание, они ждут матадора, а его всё нет. «Нет, это просто немыслимо!» — с досадой подумал он. Разве домашние эльфы не выполняют свою обязательную работу в этом замке? Похоже, его должным образом не убирали уже добрых несколько месяцев! Разъяренный, он с отвращением зажмурился и принялся изо всех сил царапать пол своей щеткой, добившись таким образом вполне приличного результата, но с трудом сдержал стон отчаяния, увидев, сколько работы им еще предстояло проделать.***
Время неумолимо шло, нет, оно бежало, и вместе с ним оба волшебника без дополнительных шансов становились все более уставшими. Они и так очень медленно продвигались по своей степени ответственности, выделенной им в этом помещении, но грязи от этого ни на йоту не становилось меньше. Теодор измученно пропыхтел, чтобы лишь на мгновение окинуть безучастным взглядом Джастина, гадая, не подверглось ли брусчатое покрытие заклятию загрязненности. Он пусть никаким образом и не относился к гриффиндорской шайке, но обладал информацией от довольно надежного источника, что близнецы Уизли имеют у себя в арсенале продукцию, которая делает грязь весьма стойкой вне зависимости от наносимого покрытия, и задавался вопросом, не прибегла ли Мадам Помфри к таким методам, чтобы сделать наказание еще более невыносимым для них. Полагая, что непрерывное нытье ему ни в чем не поможет, тем более, уклониться от исполнения настигнувшей в данный момент неприятной обязанности, он молча, сохраняя невозмутимость, продолжил свою работу. Однако, когда часы пробили одиннадцать раз, тем самым ознаменовав соответствующее количеству ударов время, и они прошли только половину всего помещения, наследник Ноттов начал серьезно и изрядно нервничать. Но он был больше потрясен тем, что пугающее молчание наконец было нарушено, и Финч-Флетчли, ведомый любопытством и каким-то непонятно откуда взявшимся сиюминутным порывом, обратился к нему. — Странно, — задумчиво покачал головой пуффендуец, оторвавшись от буквально распадавшейся на лоскутки тряпки, — ты не жалуешься. — Прости? — на децибел громче поспешил переспросить слизеринец, словно только что сказанное пуффендуйцем ему не более чем послышалось. — В последний раз, когда у меня была отработка, я отбывал ее вместе с Малфоем. Он весь вечер без малейшего продыха жаловался, утверждая, что такая работа предназначена только для домашних эльфов и маглов. Конечно, он мимоходом дал понять, что я нахожусь полностью на своем месте, драя этот разваливавшийся, по его мнению, пол. Поэтому я удивлен, что ты не пользуешься ситуацией, чтобы жаловаться и вести себя откровенно глупо. — Я не такой, как Малфой, — ледяным и крайне вкрадчивым тоном ответил Теодор, предпочтя сохранить в строжайшем секрете его нынешнее положение дел и не говорить, что с некоторых пор он привык к домашним хлопотам и прочей бытовой чепухе. — Да я тоже сначала подумал, что ты отличаешься от других слизеринцев, потому что никогда не видел, чтобы ты кого бы то ни было унижал. Но это было до прошлой субботы… — произнес Джастин горьким тоном, который свидетельствовал о том, что парень с того рокового дня успел разочароваться в личности Нотта, или, по крайней мере, в своих так скоро рухнувших надеждах относительного него. — Финч-Флетчли, если ты будешь глупить, упорно искать моего общества и действовать мне на нервы, а в особенности задевать неугодные мне темы, ты обязательно наткнешься на унижения и моё собственное негодование, — сухо возразил Теодор. — Может, ты и торопишься снова ввязаться со мной в драку, но лично я не хочу повторять этот неудачный опыт, как и впоследствии пожинать его плоды. Причин, конечно, масса, если ты все же спросишь, но основная это то, что у меня все еще остались синяки с прошлой недели! Чтобы доказать подлинность своих слов, пуффендуец закатал рукава бесформенной мантии и раскрыл руки, которые действительно были покрыты гематомами. Если еще более детально присмотреться, то можно было заприметить и небольшую рану на предплечье пуффендуйца, о которой Джастин, видимо, не решился обмолвиться, наверняка по причине того, чтобы не нагонять на Нотта еще одну волну чувства вины к себе. Ранение, конечно, уже затянулось, но по-прежнему было красным по краям. Внутри слизеринца что-то всколыхнулось, но он не желал выставлять это на показ, особенно перед Финч-Флетчли, чтобы он ошибочно не подумал, что ему не все равно. Поэтому, не найдя ничего серьезного и убедив себя в том, что в этом еще нет ничего плохого, и для пущей уверенности набросив на себя маску напускного равнодушия, Теодор вернулся к работе. К нему вновь обратился Финч-Флетчли, и это уже начинало принимать интересную закономерность, по крайней мере, именно к этому заключению завели Нотта его собственные мысли. — Где ты научился так сражаться? Это первый раз, когда я вижу кого-то столь ловкого и быстрого. — Меня научил этому мой отец, — коротко и ясно, сказал как отрезал. — О… «О» было, пожалуй, единственным ответом, который достаточно подходил для данной ситуации. Действительно, Теодор был обучен Пожирателем Смерти, чтобы сражаться как он и, соответственно, стать им самим в обозримом будущем. Это было ясно как чертов Мерлинов день, возможно, даже слишком, поэтому из-за этого в спёртом и пропитанном медикаментами воздухе помещения воцарилась особенно тяжелая тишина. Теодор, ощущая себя неловко каждой клеточкой тела, долго не мог выдерживать этого порядком затянувшегося молчания, которое поспешил быстро нарушить. — А ты, — наблюдая, как Финч-Флетчли протирает глаза от неудачно попавшей в них пыли, осторожно осведомился Нотт, — где научился так защищаться? Должен признать, твои защитные чары и спешно возводимые в порыве нашей схватки щиты были довольно впечатляющими… Как ни странно, Джастин, казалось, приободрился и повеселел, услышав эти слова, а его лицо разом разгладилось. — Я, как и многие другие, узнал обо всем этом из подпольной организации, созданной в прошлом году. — объяснил он, и Теодор заметил некоторую гордость в его голосе, которая вдруг проглянула сквозь его обычно спокойные и сдержанные манеры, когда он произнес эти слова. — Подпольная организация? — медленно, словно смакуя каждое слово, повторил Нотт. — Разве это не была та группировка, созданная Поттером для занятий по Защите от Тёмных искусств? Отряд Дамблдора, кажется, именно такое название она носила за собой, если мне не изменяет память… — Да, именно так, — восторженно бросил Джастин, попутно оглядывая помещение, будто их кто-то мог по счастливой случайности услышать. — Мы многому научились: защитным и атакующим заклинаниям, патронусу… — Патронусы! — восхищенно воскликнул Теодор, вовремя не сдержавшись. — Но это очень продвинутая магия! — Ну да! К сожалению, у меня, на самом деле, нет еще четко очерченной формы патронуса, сколько бы я ни прикладывал усилий, в ответ получал просто маленькое тусклое облачко… Знаешь, это в еще в большей степени не впечатляет, особенно когда рядом с Гарри появляется грациозный и серебристый олень… — Значит, это правда? Поттер действительно может вызвать телесного патронуса?! — удивился слизеринец. Он уже слышал истории о Поттере и патронусе, но никогда не придавал этому особого значения. Для него была просто невозможна сама мысль о том, чтобы подросток смог создать идеального патронуса. Видимо, он был неправ и глубоко заблуждался относительно талантов золотого мальчика. Поддавшись своему праздному любопытству, слизеринец задал пуффендуйцу еще несколько вопросов о том, чему Поттер научил членов Отряда Дамблдора в прошлом году. Как ни странно, Финч-Флетчли, радушно улыбаясь на протяжении всего разговора, похоже, был весьма рад затронуть эту тему. Было ясно, что это событие, как и сама его суть, которую оно в себе таило, было одним из его лучших впечатлений в Хогвартсе, и он гордился тем, что рассказал хоть кому-то об этом. Поэтому они поболтали несколько минут, и по тому, как Джастин вел себя с ним, слизеринцу даже показалось, что события предыдущей субботы так и не произошли. — Это было действительно превосходно, — мечтательно произнес Джастин сразу после того, как рассказал Нотту об уроках вызова патронусов. — Я очень отчетливо это помню. Гермионе тоже удалось воссоздать свой собственный патронус: у нее он материализовался в форме выдры, а Чжоу Чанг, если я ничего не попутал, смогла призвать лебедя… Я слишком отвратителен и никчемен, мой ведь почти начал обретать форму! — Почему ты не продолжил пытаться? — Мариэтта, подружка Чжоу Чанг, оказалась предательницей и со всеми потрохами выдала нас Амбридж… — не преминул утолить интерес слизеринца пуффендуец, внезапно почувствовав себя не в своей тарелке. — Мы все продвигались просто с невероятной скоростью по программе, составленной Гарри, и с каждым разом все больше совершенствовались, пока не прибыла Инспекционная дружина и не положила этому конец. Потом, естественно, все собрания были отменены, а под конец года у нас было слишком много работы в связи с надвигающимися СОВ. Ты ведь не входил в число сторонников этой самой дружины? — осведомился у него Джастин с нескрываемым подозрением. — Нет, — невозмутимо ответил Теодор, картинно закатив глаза, — у меня были гораздо более важные дела, нежели заниматься такой нелепой мелочью как поимка нашкодивших пятикурсников. Мне, ровно как и вам, нужно было усердно готовиться к своим СОВ. — У меня такое впечатление, или ты думаешь только об учебе и ни о чем больше? Это исключительная правда, ты никогда не твердишь ни о чем другом, будто твоя вселенная только и вращается лишь вокруг одного аспекта жизни! У тебя что, совсем рядом никого нет? — Не всем повезло иметь хороших верных друзей, с которыми можно было бы повеселиться, — неопределенно и едва заметно пожал плечами Теодор. Но жест этот при всей его неуловимости не укрылся от Джастина. И, как ни странно, он в совокупности с брошенной секунду назад фразой, казалось, испортил хорошее настроение Финч-Флетчли, которое теперь казалось грустным. — Добрые верные друзья, да, — обреченно отозвался он через некоторое время, снедаемый какой-то внутренней тоской и, возможно, даже тревогой. — Но в последнее время мы не в настроении веселиться… Особенно после того, что случилось с Ханной вчера… Мы даже не знаем, вернется ли она в Хогвартс… И я запрещаю тебе издеваться! — Этого не было в моих намерениях, — Теодор поднял руку ко лбу, прикрывая глаза от яркого света, который ударил в него при повороте, так и не выпустив мокрой щетки, с жестких щетинок которой капала вода, и снова развернулся в исходное положение. Джастин слегка приподнял брови. Он, казалось, скептически отнесся к этому высказыванию. На самом деле ничто не заставляло его этого делать, но Теодор почувствовал себя вынужденным дать ему внятное и разумное объяснение. — Дело в том, что… моя мать тоже умерла… Произошел несчастный случай… Мне тогда было всего лишь пять лет. — О, мне очень жаль, — бросил Джастин, и он казался искренним, но не улыбнулся, на его лице читалась как будто неуверенность. — Тебе необязательно было это говорить. Я был очень молод, больше ничего не помню. Снова повисла неловкая тишина, и в такое время погруженные в нее двое студентов смотрели куда угодно, но только не друг на друга. Первым, как и в предыдущие разы, взял на себя смелость разорвать ее Нотт, а все потому что она нещадно давила на слизеринца и как будто сдавливала все внутренности, отчего хотелось только выть. — Кстати, что будет в итоге с историей магии? Аббот была в паре с Турпин, верно? — По-моему, Лайзе придется выполнять работу с совершенно другим человеком. Возможно, с кем-то из когтевранцев… Джастин не упомянул о том, что Турпин может встать в пару с ним, хотя мог запросто это сделать, и Теодор был благодарен ему за это. В конце концов, они больше не были командой, более того, они никогда и не создавали идеальный тандем… — Но ладно, все это только в том случае, если Ханна не вернется, — продолжил Джастин, выглядя совершенно подавленным при этой мысли. — Но я все же надеюсь, что она вернется, я не верю, что ей действительно может быть комфортно в полупустом доме, когда она скорбит. Ей было бы лучше в Хогвартсе, к тому же, здесь она была бы в большей безопасности… Я крайне беспокоюсь о ней… — Финч-Флетчли, если ты сейчас снова начнешь еще сильнее ныть, я задушу тебя этой щеткой! — Вот, я был в этом абсолютно уверен! — в сердцах всплеснул руками Джастин. — И сказать, что я почти поверил, что мы можем нормально поговорить с тобой… Но нет, у тебя нет сердца, и все начинается сначала, как в прошлую субботу! Честно говоря, иногда мне приходится задаваться вопросом, человек ли ты! — А ты, больше никаких сомнений быть не может, ненормальный! — Что?! — Взгляни на себя, придурок! Пять минут назад ты был в отличной форме, потом у тебя началась депрессия, и в конце концов, ты был близок к тому, чтобы уже распластаться тут на полу! — Это из-за тебя я веду себя как первокурсник, у которого дрожат руки или язык заплетается при любом высказывании, не говоря уже об этом! Будто страдания других людей не оказывают на тебя никакого влияния! Похоже, тебе совершенно все равно! — Да, и что с того? У тебя есть какие-то проблемы? — Эгоист! — И горжусь этим! — Дурак! — Сумасшедший, тебя определенно стоит запереть! — Извини меня, конечно, но если я годен для того, чтобы меня, как ты выразился, изолировали, то и ты тоже. Ты становишься агрессивным внезапно, безо всякой причины! — Это ты начал вопить. — Это ты угрожал мне первым, — сквозь зубы огрызнулся Джастин, обвиняющим жестом тыкнув в него щеткой. Затем, не зная, как они до этого докатились, два волшебника перестали кричать друг на друга и внезапно набросились на свои щетки, как стая голодных собак на косточки, очищая пол с большей силой, чем это было необходимо. Как будто они могли таким образом ранить или надломить самообладание своего оппонента. После четверти часа молчания и убийственных взглядов, когда они привели в надлежащий вид почти половину оставшихся плит, пуффендуец снова заговорил. — Послушай, я тут хорошо подумал… — Потому что у тебя теперь есть мозги? — Нотт не переставал кидаться все более изощренными издевками. — Пожалуйста, не перебивай меня, — начал излагать Джастин, прилагая сверхчеловеческие усилия, чтобы сохранять хладнокровие, хотя сердце отчаянно колотилось, а в глазах плескались едва различимые молнии. — Это касается Истории магии. Не надо обманывать себя: мы ненавидим друг друга, и я не вижу, как это можно вообще исправить, мы просто слишком разные, из противоположных, редко пересекающихся миров. Но на этой неделе я пытался поработать над докладом, а ты? — Я тоже не оставлял попыток… — И каков твой вердикт? — Вердикт? — Не валяй дурака, ты все-таки не такой уж и глупый! И не перебивай меня! — добавил Джастин, видя, что Теодор собирается возразить не очень изящными словами. — Ты, конечно, должен был понять, что эту работу просто невозможно выполнить в одиночку. Мы должны быть вдвоем, как минимум, и делить друг с другом обязанности, иначе у нас ничего не получится! Даже ты обязан это признать. Теодор знал, что Финч-Флетчли прав, но ничего не сказал. Он не хотел признаваться, что ему действительно нужен грязнокровый пуффендуец, чтобы не только успешно выступить с защитой данной работы, но и включить в нее все самое необходимое. Не говоря уже о том, что так неосторожно произнесенное Джастином «ты» ему ни капли не понравилось. «Нет, он принимает меня за Малфоя или как? Я все же не такой упрямый и самоуверенный, как он!» Пока Теодор был погружен в свои мысли, где он был на сто процентов уверен, что у них с Малфоем отсутствует всякое понятие сходства, Джастин, который явно не последовал глубокому рассуждению своего собеседника, продолжил свой монолог: — Поэтому я хорошо обдумал этот вопрос, и даже если ты от этого далеко не в восторге, у нас нет выбора, мы должны работать вместе. Итак, вот что я предлагаю: мы заключаем перемирие каждую субботу с тринадцати до семнадцати часов. В другие дни мы можем спорить, оскорблять друг друга и даже браться за кулаки или палочки, но в субботу мы забываем обо всем этом и сосредотачиваемся на нашем задании. Такое тебе более чем по душе? Теодор отреагировал не сразу. Прежде, чем он нашел веский аргумент против предложения Финч-Флетчли, пуффендуец уже протянул ему руку. Несколько мгновений Нотт колебался, затем, смирившись, пожал ладонь своего нового соратника, который, казалось, был в восторге от этой пусть и крошечной, но победы.