~ 3 ~
Юнги жмурит один глаз от неприятного звука, но продолжает стучать ложкой по стенкам кружки. Ему необходимо проснуться. А что, как не громкие и противные звуки будят лучше всего? Он вспоминает одно из воскресных утр в своей квартирке на Хербранд Стрит. Проспал тогда едва ли пару часов после того, как завершил очередную главу, но, кажется, забыл предупредить об этом соседа, затеявшего ремонт ровно в десять. Две подушки не помогали заглушить перфоратор, потому что звук явно пронзал стены насквозь, просачиваясь сквозь мебель и вонзаясь в тело Юнги на каких-то нано-вибрациях. Он даже на секунду задумался, что следующей его работой будет вовсе не роман. Детектив. С обязательным внезапным и очень несчастным случаем у соседа-ремонтника, который каким-то образом вместо стены проштробил себе ногу. Но Юнги был человеком быстро отходчивым, да и в целом не злым, а в тот момент ещё и очень уставшим. А потому, за злостным бормотанием и негодованием, сам не заметил, как уснул ещё на полчаса под ворохом из подушек и одеял. Проснувшись уже от совсем невыносимого стука молотка. Тук-тук-тук. Он смотрит на ложку в своих бледных пальцах и плавно закрывает глаза. Да. Он пытается имитировать стук молотка по стене ложкой в своём утреннем кофе. Такое иногда случается, когда утро наступает в обед. Вздыхая, он бросает ложечку в раковину и подхватывает кружку за ободок, игнорируя витиеватую ручку. Первый глоток обжигает, но так даже лучше. Ещё один способ окончательно проснуться. Звонок Амелии лишь слегка встрепенул его, напомнил о том, что пронеслись уже две недели, но не разбудил. Две недели. Юнги даже оборачивается зачем-то, уставляясь на закрытую дверь холодильника с криво прилепленным списком необходимых номеров. Эти две недели прошли так быстро, будто их и вовсе не было. А из написанного у Юнги лишь ещё одна страница. Одна. За две недели. Он хмурится вдруг, машинально вновь делая глоток кофе, и пытается вспомнить, чем же он таким занимался, что не давало ему писать? Что он делал буквально этой ночью, что уснул лишь под первые рассветные лучи? Которые в начале октября появляются куда позднее, чем летом. Падая в мягкое кресло напротив спящего (вот же везучий!) камина, Юнги перетягивает на свои бёдра ноутбук с маленького столика. Приветственная заставка грузится как-то слишком долго, и Юнги успевает выпить уже полкружки кофе, но вот, слепя его чувствительные глаза, белым светом вспыхивает забытая вчера вкладка Youtube. Он вздыхает. Ну, конечно. Уехать из города, потратив чью-то годовую зарплату на аренду дома, чтобы смотреть ролики. Юнги поджимает губы, закрывая все вкладки, и отставляет кружку на столик. В конце концов, пытается успокоить он себя и внезапно проснувшуюся совесть, это ведь всего две первых недели? Адаптация, отдых. Вот если бы он провёл так два месяца...встряхивая головой, он замирает над иконкой блокнота на экране ноутбука. Сейчас он слишком сонный, чтобы проверять написанное, и тем более, чтобы писать что-то новое. Но, вот уже через час приедет клининговая служба, и тогда-то, пока они будут убираться в доме, он удобно утроится где-нибудь на диване или за столом, или в спальне. И начнёт писать. Удовлетворённо кивнув самому себе, Юнги вновь, со спокойной душой и усыплённой совестью, открывает вкладку Youtube и вбивает в поисковик первое, что приходит в голову, расслабляясь.~ ~ ~
- Прозвучит странно, понимаю, но, Мин Юнги-ши, пожалуйста, не могли бы вы не звонить Амелии? - сокрушённо выдыхает Чимин в свои ладони, как только они усаживаются за высокий кухонный стол. - Вы правы. Звучит крайне странно. Не скажите почему я не должен звонить владелице дома? Юнги складывает руки на столе, сцепляя пальцы в замок, и не отрывает взгляда от лица Чимина. Такого ещё по-детски нежного и милого, но почему-то уже с бесконечной тоской в древесных глазах. Он невзначай напоминает ему одного из случайных прохожих, повстречавшихся пару лет назад на Глентворт Стрит. Трогательный, но печальный. - Это, - Чимин нервно облизывает пересыхающие губы и трёт лоб, понимая, действительно понимая, в какой же неловкой ситуации он сейчас оказался. - Это малоприятная и длинная история. - Я - писатель, мистер Пак, - уголки губ Юнги приподнимаются вверх, глядя на то, как чужие глаза округляются в удивлении и, кажется, восхищении. - Часть моей деятельности - слушать малоприятные и длинные истории. А часть - писать о них. Но, это вы, тот кто пришёл сюда, пытаясь вскрыть дверь старинным ключом, больше похожим, на ключик от музыкальной шкатулки, - беззлобно смеётся он, указывая на золотую железку, лежащую рядом с локтем Чимина на столе. - Так что, полагаю, вам просто необходимо мне всё рассказать. Если вы действительно не хотите, чтобы я звонил Амелии? - Нет, - тут же отрезает Чимин, мотая головой. - Точно нет. - До приезда клининговой службы управитесь? Амелия обещала, что они прибудут в три, но...пока здесь только вы. - А вы расскажете мне, что делаете здесь? - Каков наглец, - прыскает Юнги, но соглашается. - История за историю. - Хм, хорошо. Мой отец... - начинает Чимин, поджимая губы и хмурясь. Начинать ли ему так издалека? Или может сократить весь ненужный подноготный трёп до сути? Но что, если весь подноготный трёп - и есть суть? Как из всей его жизни и жизни его родителя выделить что-то в рассказ на пятнадцать минут? Или сколько там у них есть в запасе? Он встряхивает головой, вдыхая поглубже и сосредотачиваясь, и начинает заново. В конце концов, Юнги был тем, кто сказал, что частично его деятельность - слушать. - Мой отец двадцать три года назад переехал вместе со мной в Бристоль из Сеула. Он преподавал Корейский язык в университете Хангук, а в том году они как раз создали что-то о международных...отношениях? Не знаю даже, как правильно выразиться. Его пригласили, как преподавателя по обмену в Бристольский университет и...взяв годовалого меня, он просто сделал это. - Могу я, - мягко врывается в его рассказ Юнги, пока Чимин делает очередной вдох, - спросить? - О маме? - Да. - Она умерла при родах. Я не знал её. - О...мне жаль. - Да. Спасибо. Не стоит, - Чимин неуютно ёрзает на стуле, обрывая зрительный контакт с Юнги и уставляясь в замысловатые узоры на деревянной столешнице. - Амелия была тогда его ученицей. Отец говорил, что и полугода не прошло, как они внезапно сыграли свадьбу. Захлестнули чувства. А всё легче, когда дедушка твоей невесты известный писатель, верно? - хмыкает он. - Отцу даже не пришлось задумываться о документах и прочей бумажной волоките. Прадедушка сделал всё необходимое и вот...в Бристоле появляется новая ячейка общества, а почти двухлетний я обзавожусь полноценной семьёй. Правда ненадолго... Чимин обкусывает нижнюю губу, когда затихает и решается вновь поднять взгляд на Юнги. Тот сидел, сузив чёрные глаза и будто бы растворившись в своих мыслях. Он так ничего и не ответил на эти замысловатые откровения Чимина, погружая кухню в пятиминутную тишину. Лишь спустя время задумчиво протянув: - Так тебе сейчас...двадцать четыре? - быстрый переход на «ты» Чимин даже не отмечает, погружённый в воспоминания и ожидание ответа. - Да. А вам? - машинально выпаливает он. И вдруг так удачно вспоминает о том, что ему обещали историю за историю... - И как вы здесь оказались? У вас хороший английский. Ну..явно лучше моего. - Мне тридцать, я родился в Лондоне. И я купил проживание в этом доме на ближайшие три месяца. Это, вообще-то, популярно в последние десять лет. Ты разве не знал? - Мы с отцом вернулись в Корею, когда мне было восемь. Через год я лишь узнал о смерти прадедушки и о том, что он оставил мне некоторую сумму на личном счету, закрытом до моих восемнадцати. Но подобного я не знал. Не имел контактов с Амелией. Юнги вздрагивает и вскидывает голову, когда слышится хлопок дверцы машины. - А вот это, кажется, уже действительно клининговая служба, - он щурится на Чимина, а затем внезапно протягивает руку через стол. - Ты говорил, что можешь ещё как-то доказать ваше...родство? - Да. Конечно! - тут же спохватываясь, Чимин спешно открывает свой саквояж, дрожащими пальцами доставая небольшой альбом и отдавая его Юнги. - Там фотографии Амелии с отцом, мои с прадедушкой..много чего. В дверь раздаётся стук, пока Юнги бегло осматривает состарившиеся фотографии и небольшие записки к ним, останавливаясь на одной особенной, и поднимается со своего стула под внимательным взглядом Чимина, словно ждущего приговора. - Знаешь, - беззлобно усмехается Юнги, рассматривая фото явно маленького Чимина, с довольной беззубой улыбкой сидящего на качелях в саду, возле кустарника белоснежных гортензий, - когда мы говорили с Амелией про призраков в этом доме, я ответил, что не верю в них. В чёрных глазах пробегает смешинка, как только они встречаются с удивлением и немым шоком в древесных. - Сейчас я готов взять свои слова обратно.~ ~ ~
Юнги прогоняет Чимина наверх и позволяет ему остаться. Как минимум на этот вечер. Пока девушки из клининговой компании вдвоём возятся в кухне, он поднимается на второй этаж, прислушиваясь к каким-либо звукам. Стены в доме местами тонки, словно бумажный картон, а потому, Юнги ещё на последних ступенях лестницы слышит шум льющейся в душе воды. А затем и видит приоткрытую в детскую комнату дверь. Как только Амелия уехала, он решил, что запертые комнаты будут его тревожить. И открыл все, что мог, не отказывая вместе с тем себе в удовольствии рассмотреть детали в каждой. Люди до него, все десять лет, здесь жили, как в музее. Нетронутые фотографии на комодах и стенах, потёртые медные подсвечники, висящая на одном гвозде ручка резного комода, явно ручной работы. В каждой детали Юнги видел историю. С каждой увиденной деталью, Юнги понимал смысл слов Амелии. Этот дом и впрямь был синонимом вдохновения. Он ни на секунду не пожалел ни единого потраченного пенса на аренду. Особенно взгляд его зацепили фотографии и почти выцветшие рисунки в детской, лежащие на комоде, прикроватной тумбочке и небольшом столике из тёмного дерева. Будто кто-то делал это наспех, своими руками. Юнги всматривался в фотографии в кованных рамках и недоумевал, беря некоторые из них в руки. Ему явно не показалось, что на снимках самый обычный корейский ребёнок. Только вот откуда бы ему взяться в семье английского писателя..? Юнги усмехнулся тогда собственным мыслям. Он буквально был корейцем, родившимся в Англии. И ставшим писателем. Так что...как знать? Возможно, это был ребёнок друзей Бернарда Ансуорта? Соседей, которых здесь больше нет? Вариантов было много, но Юнги предпочёл забыть об этом. По крайней мере, с предстоящим написанием романа, ему эти размышления точно никак не помогли бы. Однако, когда он неожиданно видит на пороге дома мальчишку-корейца, когда слышит странное «я правнук Бернарда Ансуорта», когда видит в его альбоме фото, похожее на одно из тех, что стоят в детской, он усмехается превратностям судьбы. И, конечно же, пускает Чимина переночевать. Потому, что обычные детские фото ему никак бы не помогли в написании. А вот взрослый парень, с такой необычной историей, внезапно нагрянувший в своё далёкое прошлое - мог послужить для него ещё одним мощнейшим источником вдохновения. И, пусть Юнги уезжал в поместье для уединения и тишины, сама судьба не хотела оставлять его одного, подталкивая к очередной истории незнакомца. Безусловно, можно написать уже созданную историю в оглушающей тишине. Но создать её можно, лишь однажды произнеся вслух.~ ~ ~
Чимин определённо что-то чувствует, кроме неловкости и смущения, когда решает одеться в ванной. Штаны и кофта, конечно, не очень приятно липли к распаренному и ещё немного влажному телу, но что-то подсказывало, что выходить в полотенце - не стоит. Возможно, страх встретиться с девушками из клининга. Возможно, страх заболеть из-за прохладного воздуха, даже несмотря на то, что в доме было довольно жарко. И даже душновато. А возможно, у Чимина было шестое чувство и он предполагал, что, открыв дверь, он наткнётся на Юнги, сидящего на низкой детской кровати. - Чёрт! Юнги-ши, - вскрикивает он, прикладывая ладонь к груди, в которой бешено колотилось сердце. Его щёки, розовые от пара, вспыхивают сильнее. - Простите. Я не ожидал.. - Внизу неприятно пахнет средствами для уборки, - слегка морщит нос Юнги, глядя Чимину прямо в глаза, за что тот непременно благодарен. - А ты, кажется, не закончил свою историю. - Вы тоже не слишком уж много рассказали о своей, Юнги-ши. - Мне очень непривычно такое слышать...можешь называть меня просто по имени? С этой приставкой чувствую себя как-то неуютно. - Да, хорошо...Юнги, - кивает сам себе Чимин, прикрывая за собой дверь в ванную и подходя к кровати. Он осматривает ровное стёганное одеяло, которым она заправлена, и не может его вспомнить. Хотя это и не мудрено. Спустя шестнадцать лет, замена постельного белья, одеял и пледов - вполне логична. Только вот ощущение чего-то чужого всё равно неприятно колет в груди. Присаживаясь на самый край, он зачёсывает пальцами мокрые каштановые пряди назад и тяжело вздыхает, надеясь, что Юнги поймёт его намёк и перестанет смотреть, как на зверька в клетке. - Моя история...разве я не закончил? - Нет, - мотает головой Юнги, подгибая под себя ногу и укладывая сцепленные в замок пальцы на остром колене. - Почему вы с отцом уехали? Общаешься ли ты с сёстрами? И почему не общаешься с Амелией? Видишь? В твоей истории не хватает ещё, как минимум шестнадцати лет, - фырчит он. - Я ведь здесь на одну ночь. К чему столько вопросов? - Может к тому, что я всё ещё не уверен в правдивости твоей истории? Даже несмотря на того пухлощёкого малыша, - указывает Юнги пальцем на фотографию Чимина, - может случиться всякое. Вдруг, ты серийный убийца? - А вдруг - вы? - парирует Чимин, вызывая ухмылку на бледном лице. - И зачем бы серийному убийце жить в загородном доме одному? Чимин сдаётся, цокая языком и принимая поражение. Он совсем не был поклонником детективных историй, чтобы знать, как продолжить разговор в подобном ключе. Вздыхая, он склоняет голову. - История за историю? - Именно так. - Чтож, - вновь вздыхает он, пробегаясь грустным взглядом по комнате, - на самом деле, всё просто, как ясный день. Они развелись? Амелия и мой отец. Ему однажды позвонили из Сеульской больницы и сказали, что его мать, моя бабушка, в плачевном состоянии. Он сорвался первым же рейсом...да так там и остался. Потому, что больше за ней ухаживать было некому. Амелия подала на развод сразу же, как только поняла, что он вернётся в Бристоль лишь в случае кончины бабушки. Хотя они уже давно ссорились, пока я проводил всё возможное время в этом доме, с прадедушкой. И я бы, если честно, в детстве, предпочёл бы тут и остаться, - горько усмехается Чимин, проводя ладонью по одеялу. - Но, когда Амелия родила близняшек, и оказалось, что они не от моего отца...мне просто не было места в этой семье? Я просил оставить меня с прадедушкой, потому что тогда ещё не знал и сотой доли того, что происходило у взрослых. Представить только: восьмилетнему ребёнку сначала говорят, что папа уезжает в длительную командировку и ему нужно остаться с прадедушкой. А потом внезапно, через полгода или около того, наспех собирают вещи и без лишних слов отвозят в Корею к отцу. Навсегда. Не дав даже толком ни с кем попрощаться. - У тебя были друзья? - Ох, нет, - смеётся Чимин, качая головой. - Если считать, конечно, помощницу по хозяйству, Аннетт, то да. Были только: она и прадедушка. Но мне...хватало? В последние пару лет он уже не писал романы и мог посвящать всё своё время мне. Первые книжки, написанные буквы, счёт...он научил меня всему. В этом доме. - И ты даже не был ему родным. - Родными ведь не всегда являются те, кто связан кровью, верно? - Верно, - согласно тянет Юнги, задумчиво глядя в зашторенное окно. - Значит, мне не показалось. Когда я только приехал сюда, Амелия будто оговорилась, сказав, что у неё трое детей. Но потом быстро себя поправила, как если бы я её не расслышал, и сказала лишь о дочерях. - Не думаю, что она имела в виду меня, - фырчит Чимин. - Если ты считаешь кого-то своим ребёнком, вряд ли ты будешь ходить мимо него так, будто он пустое место, а после отъезда ни разу не поздравишь с днём рождения. - Увы, мы никогда не узнаем, что творится в голове у других людей. - Но мы всегда можем спросить. - И нарваться на ложь. - А это уже будет проблемой не нашей совести. Чимин едва успевает договорить, как Юнги вдруг подскакивает с кровати: - Запомни. Запомни эти слова, пожалуйста. Минуту. Он буквально выбегает из детской, оставляя Чимина с приоткрытым в недоумении ртом, и возвращается уже через несколько секунд с маленьким блокнотом в руках. - Серьёзно? - Я даже впишу тебя в благодарности, если закончу книгу. Но эта цитата...повтори её, пожалуйста? - торопливо бормочет Юнги, щёлкая несколько раз ручкой. Чимин повторяет последние слова из их диалога, пока бледная рука быстро и неразборчиво записывает их в крошечные клетки, а затем вдруг начинает смеяться, закрывая рот ладонями. Так звонко и заливисто, как эти стены привыкли когда-то слышать его голосок. - Что? В чём дело? - Вы, писатели, все такие? - сквозь хохот выговаривает Чимин. - Прадедушка тоже иногда что-то говорил, потом рвался к записной книжке, записывал. Мне это тогда так забавно было. А потом я рос и не понимал, зачем он записывал, если больше не писал книг? Но, наверное, это уже просто вошло в привычку. - Я ношу это с собой, - Юнги поднимает чёрный кожаный блокнот, с тонкой резинкой поперёк, - всегда. Знаешь, в каких ситуациях я порой бывал? На кассе в магазине мне пришлось задержать целую очередь лишь потому, что я жуть как захотел записать подслушанный разговор. Не смотри так! Они слишком громко говорили. На самом деле, это даже нельзя назвать подслушиванием. Но я серьёзно. Порой вдохновение, идеи, чужие речи..всё это появляется так внезапно, что носить блокнот с собой стало уже такой же привычкой, как чистить зубы утром и вечером. - Но разве не удобнее заполнять заметки в мобильном? - Тебе больше нравится читать электронные книги или держать в руках пахнущие свежей печатью бумажные? Если ты читаешь, конечно. - Читаю, - кивает Чимин. - И второй вариант. Шуршание страниц успокаивает. К тому же, бумажная книга, - начинает он загибать пальцы, - не разрядится, не сможет сломаться и не заглючит в самый ответственный момент. - Вот ты и ответил на свой вопрос, - разводит руками Юнги. - Это..было достаточно очевидно, да. - Всё гениальное просто, ведь так? Например то, что я рассказал тебе историю. Но, так как она не касалась твоих вопросов, то я не буду её засчитывать. - Чёрт. Справедливо. Так...покупка проживания.. - Ты за все эти годы даже не читал новости? - А каков был смысл? Через год после смерти прадедушки, я узнал, что Амелия никогда и не была мне матерью, а она сама и её новая семья стали для нас с отцом чем-то совсем инородным. Как...просто воспоминанием о каких-то людях, которых мы когда-то знали. Поэтому, нет. Я не читал никаких новостей о другой стране, будучи слишком занятым новостями Кореи, - Чимин фырчит, удобнее усаживаясь на середину небольшой кровати в позу лотоса и натягивая на ладони рукава тонкой оливковой кофты. - Десять лет назад, Амелия начала сдавать этот дом в аренду. Желающих пожить здесь, в доме писателя, было так много, что очередь записывалась на год вперёд. В какой-то момент, я перестал проверять очередь. Перестал мечтать об этом месте, хотя Бернард Ансуорт всегда был моим..кумиром, если хочешь? Примером. Пожить в его доме было мечтой. Одной из многих. Но в этом году, я решил, что стоит хотя бы взглянуть, как продвигаются дела и...каково было моё удивление, когда я узнал, что очереди больше нет. А цена за аренду мне не просто по карману, а и вовсе словно с подарочной скидкой. Я, не раздумывая, взял три месяца, так как Амелия сказала, что у неё есть арендатор на Рождественские каникулы, а до них - всё свободно. Я думал, что это просто подарок судьбы какой-то... Юнги замолкает, поворачивая голову и мельком оглядывая Чимина. - Но судьба оказалась куда щедрее.~ ~ ~
Чимин умудряется задремать в кабинете, свернувшись в клубок на крошечном диванчике. Как только Юнги ушёл вниз проверять работниц клининга, Чимин отправился в кабинет Бернарда, чтобы посмотреть, не изменилось ли там чего. К его огромному удивлению, он будто вернулся во времени на шестнадцать лет назад. Запах тяжёлых книг и высоченных деревянных стеллажей, массивный письменный стол из тёмного дерева, как и большая часть мебели в доме, фотографии, пыльноватые лампы, картины. И тот самый диванчик. Он обожал в детстве запрыгивать на него, устало дыша после погони от Аннетт, и проваливаться в глубокий сон. Или читать, уложив на свои маленькие детские ножки толстенную книгу сказок. Порой, Бернард говорил, что он проводил в его кабинете времени больше, чем в собственной комнате. Когда-то детская была его комнатой. Перебирая пальцами корешки знакомых книг, улыбаясь стоявшей за стеклянной дверцей шкафа награде, Чимин вдыхал родной запах детства и не понимал, как даже спустя столько лет, ему здесь так уютно? Словно он дома. Так, за пролистыванием последней книги прадедушки, которую он нашёл на одной из самых высоких полок (о да, пришлось попотеть и подтащить стул, чтобы достать), Чимин не заметил, как уснул, прижавшись виском к тёмно-зелёному подлокотнику. Ему снился его же детский смех. Погоня от Аннетт. Погожий, солнечный денёк и задний двор дома. Беззаботность и счастье. Он уже почти добегает до исчезающей в ясном небе лестницы, когда чужой голос внезапно будит его: - Чимин? Голос совершенно точно не принадлежащий Аннетт. - Чимин, приехала доставка. Уверен, ты голоден. Сознание Чимина, кажется, всё ещё находящееся в тёплом сне, ожидаемо выдаёт нелепость: - Ещё чуточку, тётя, - на что Юнги коротко усмехается, скрещивая руки на груди и опираясь плечом о дверной косяк. - Ещё чуточку и еда остынет. В этот раз, приоткрывший заспанные глаза Чимин, наконец рассматривает очертания кабинета и чужого силуэта в дверях. Он вскакивает на диване так резко, что его ведёт, а в глазах моментально темнеет, от чего он прикладывает ко лбу ладонь. - Ты в порядке? - участливо интересуется Юнги, склоняя голову и немного обеспокоенно оглядывая Чимина, морщащегося от стрельнувшей в затылок боли. - Как долго...я даже не заметил, как уснул, надо же.. - Пару часов. Я не стал будить тебя. Ты наверняка устал за весь день, да ещё и с дороги. - Спасибо, Юнги. Потирая виски, Чимин осматривается вокруг вновь сквозь прикрытые глаза. За маленьким окном кабинета действительно уже было темно настолько, что закат точно был с час назад. Он проспал драгоценное время, когда мог потратить его на что-то более важное, ведь завтра уже возвращаться обратно в Корею. Вот идиот. Последнее он, вероятно, произносит вслух. - Очень надеюсь, что мне послышалось, - хмыкает Юнги. - Или было не обо мне. В любом случае, идём. Ещё пара минут и сыр на пицце станет пластмассовым. - Пицца..? Чимин поднимает с пола книгу, что упала с его груди, когда он подскочил, проснувшись, и спешит за Юнги. Ведя носом, он действительно ощущает ошеломительный запах пиццы, тянущийся по узкому холлу, и едва не проскальзывает носками по полу, тормозя у кухонной арки. Юнги совсем расслабленно стоял спиной к нему, открыв верхний шкафчик и потягиваясь за винными бокалами. На нём, как и днём был белый лонгслив и лёгкие домашние штаны, только вот русые волосы казались приведённым в больший порядок, нежели пару часов назад. - Ты пьёшь? - спрашивает он, не оглядываясь и подцепляя пальцами ножку пока что лишь одного. - Не часто. И в основном соджу. Но, да. - Не рискнул пользоваться винным погребом, хоть Амелия и позволила, так что просто заказал недавно пару бутылочек красного, - кивает Юнги на бутылку посреди стола. - Ты как к красному вину? - Чапл даун юнион ред, - медленно читает Чимин вслух, скользя взглядом по чёрной матовой этикетке и золотым буквам. - Звучит, как что-то благородное. Так что...скажу, что уважаю. - Я в этом, - Юнги усмехается, ставя бокалы на стол и приподнимая затем бутылку за горлышко, - ни черта не смыслю. Полный профан. Мне просто нравится необычный ежевичный вкус именно этого вина, - он ловко вытаскивает автоматическим штопором пробку под внимательным взором Чимина, наполняет немного оба бокала и протягивает один из них. - Как там? Поболтайте по стенкам, вдохните аромат... - Подержите во рту, покатайте на языке, - хихикает Чимин, перехватывая тонкую ножку и разглядывая насыщенную жидкость. - Да-да, в фильмах именно так и говорят. А я за все двадцать четыре года жизни, пил красное вино от силы пару раз. Студенческие посиделки - не то место, где распивают вина в высоких бокалах. - А говоришь пьёшь не часто, - усмехается Юнги, ловя его на слове. - Теперь. Теперь не часто. С чем пицца? - спешит сменить тему Чимин, усаживаясь за стол и так и не делая ни глотка из своего бокала. - Маргарита и Пепперони. Абсолютный стандарт, так как я не знаю, что ты любишь. И любишь ли пиццу вообще. - Кто не любит пиццу, в самом деле?? - Те, у кого непереносимость лактозы? - Ну, в таком случае, они не могут любить её или не любить. Они ведь даже не смогут попробовать. Тихий синхронный смех тает с первым укусом. Но внезапно Чимин жмурится и несдержанно мычит от удовольствия, вскидывая голову. Юнги на это приподнимает бровь, замирая с куском маргариты у приоткрытого рта. - Что-то.. - Как же это вкусно! - Чимин вгрызается в свой кусочек пепперони и мычит снова. - Нет, серьёзно, это просто тесто, соус, колбаски и сыр...какого чёрта?? - он вглядывается в еду, щурясь, будто вот-вот разглядит какой-то секретный ингредиент. - Что они кладут туда.. - Ты просто оголодал за день, - посмеивается Юнги, всё ещё с интересом наблюдая за странным поведением парня напротив. - Эта пепперони даже не лучшая в Англии. То, что могут доставить в такую даль. - Но - это самая лучшая пепперони, которую я ел в Англии. Вообще в своей жизни. Потому что прадедушка не кормил меня пиццей, знаешь. - Вредно для маленьких мальчиков? - Работала только шпинатная пицца, которую Аннетт готовила дома. Юнги, услышав это, морщится прямо во время укуса. - Шпинатная пицца...это всё-таки кто-то ест, да? - Ел, - поправляет его Чимин, потягиваясь за новым кусочком. - С тех пор, я ненавижу шпинат. - Но всё ещё любишь пиццу. - К счастью. Прикрываясь бокалом и делая очередной глоток, Юнги не сводит глаз с довольного лица Чимина, чуть сужая их и рассматривая его совсем беззастенчиво и открыто. Растрёпанные и пушистые каштановые волосы, редкие веснушки на приподнятых скулах, кажущийся крохотным над полными губами нос. Он на все сто попадал под определение «красивый», но не общепринято «идеальный». И это то, что Юнги любил во внешности людей больше всего, когда высматривал их на городских улочках. Все эти попытки попасть под абсурдные стандарты золотого сечения: вправленные носы, обколотые ботоксом лбы, вылепленные заново губы и овалы лица. Чимин перед ним был идеален по его собственным меркам. В большем, безусловно, потому что был естественным. Особенно этот кривоватый передний зуб, который выглядывал из-под сочной верхней губы при каждом укусе... - Юнги? Он не сразу понимает, что засматривается чересчур, пока Чимин в недоумении не замирает под его пристальным расфокусированным взглядом, едва дыша. - Да? - У меня что-то...с лицом? - Чимин указывает пальцами на себя. А Юнги так и подмывает ответить: «Да, на него приятно смотреть». Но он всё же берёт себя в руки и отрицательно качает головой. - Всё в порядке. Я просто задумался. Прости, если смутил тебя. - Я уж подумал, что обляпался, - нервно усмехается Чимин и всё же тянется к салфеткам, лежащим между ними, чтобы промокнуть губы, лишь слегка испачканные маслом. - Такое порой случается, когда я забываюсь с едой. Особенно, если это самгёпсаль. Юнги сводит брови к переносице, услышав смутно знакомое название, пока наполняет свой бокал вином. - Ты не... - Чимин поджимает губы, откладывая кусочек пиццы в сторону и протирая теперь салфеткой пальцы. - Ты совсем не ешь корейскую еду здесь? - Я родился и вырос в Лондоне, - пожимает плечами Юнги, делая пару глотков и тихонько причмокивая. - Мама иногда готовила что-то корейское, раз-два в месяц. По выходным. Но в основном мы ели...местную еду. - Что ж. Самгёпсаль - это жирненькие, сочные кусочки свининой брюшинки, которые становятся румяными прямо у тебя на глазах, пока ты переворачиваешь их щипцами, а потом буквально таят на языке, - бегло облизнувшись, с придыханием шепчет Чимин, комкая салфетку в руках. - В довершение которым, чтобы усмирить шипение от раскалённого мяса во рту, идёт стопочка холодного соджу... - Не часто пьёшь, - вновь прыскает смешком Юнги, кивая в свой бокал. - Йа, ну говорю же! Теперь я пью не часто. Когда кончились все эти университетские еженедельные встречи, отмечания в ресторанах и... - Что нужно для этого блюда? Только мясо? Приготовишь завтра? Чимин, сначала благодарный Юнги за прерванную речь и не успевшие разлететься грустные мысли, теперь смотрит на него с недоверием и вопросом. Завтра? - Завтра? - повторяет он вслух. На что Юнги кивает, опустошая следом свой бокал. - Ну да. Не думаю, что, проделав весь этот путь из Кореи в Англию ты остался доволен дневным сном на неуютном диванчике в кабинете и, на самом-то деле, средней руки пиццей. Ты не кажешься мне проблемным гостем, так что я не обеднею от ещё одного дня проведённого здесь в твоей компании. - Для самгёпсаля нужен настольный гриль, - немного шокировано произносит Чимин, пытаясь переработать полученную информацию. - Ну, и мясо. - Надеюсь, какая-нибудь фирма доставит это сюда. Ты совсем не пил, тебе не понравилось вино?~ ~ ~
Чимину понравилось вино. Чимину понравилась простота и доброта Юнги. Не нравились лишь кошмары, от которых ему пришлось проснуться в холодном поту, задыхаясь. Часы на почти разряженном мобильном показывали ровно три ночи. Как и дома. Можно было подумать, что у его организма особенные биологические часы, будившие его раз в неделю по ночам в три, затем в пять, а после в семь утра, за полчаса до будильника. Бывший начальник ещё в июне советовал ему походить по врачам, начать принимать снотворное. Но Чимин отмахивался сперва. А потом вдруг устал от всего настолько, что в начале сентября решил сдать пустующую комнату отца очень тихому первокурснику, и уволился с работы. Тогда же, отчаяние и нашло его. А он коробку с воспоминаниями. Все письма отца домой, к бабушке, и обратно. Фотоальбомы, которых Чимин раньше не видел. Мелкие записки, словно списки продуктов, сорванные с дверцы холодильника. Письма Бернарда. Аккуратно распечатанные. Чимин смотрит на свой саквояж, оставленный на детском столике, и глубоко вздыхает, качая головой. Правильное воспитание не позволяло ему открывать письма, предназначенные не ему. Зато позволяло чудить в университете и школе, напиваться, пару раз, до состояния маятника. Приехать внезапно в чужой, по сути, дом и...остаться. Он всё ещё думает, что правильнее поблагодарить Юнги утром за всё и уехать, но желание остаться сильнее. Как и письма, лежащие на дне его саквояжа теперь, словно якорь в море. Он даже не знает, зачем привёз их, но тогда казалось, что так правильно. Взять их сюда. Спустив босые ноги с кровати, Чимин ёжится. Деревянный пол, даже при отменном отоплении в доме, всё равно кажется нежной и разгорячённой после сна коже, слишком холодным. Стараясь быть, как можно более тихим, Чимин выбирается в холл, оглядываясь зачем-то. Будто кто-то мог ожидать его в этот час у двери. Спальня прадедушки, в которой теперь спал Юнги, была закрыта. Кивая себе, Чимин движется к лестнице, надеясь, что это хоть сколько-нибудь уменьшит звук скрипа половиц или ступеней. Вместе с тем, как кончики пальцев ног касаются начала лестницы, Чимин думает о том, что это даже странно. Более десяти лет привечать тут людей, получая на этом, должно быть, немалые деньги, но при этом, совершенно не позаботиться о скрипучем полу. И лестнице. Он шипит себе под нос, когда сразу пара ступеней подряд тянут жалобные стоны под его ногами. Это даже кажется возмутительным, он ведь не весит тонну! Облегчённо выдыхая, как только оказывается на первом этаже, Чимин уже смелее идёт в кухню. Какова была вероятность, что он найдёт простое какао? Пьёт ли вообще сейчас кто-то из взрослых какао? Он сразу открывает шкафчик над плитой, в котором Аннетт раньше хранила банку с этим чудо-порошком. Но увы, там оказываются лишь кастрюли, пара тарелок и какие-то тряпки, похожие на потрёпанные прихватки. Следующей целью становится нижний шкаф, где, он точно помнит, всегда стояли крупы. Но и там он находит запас контейнеров и гору пластиковых ложек, будто бы кто-то готовился к многолюдной вечеринке. Грустно вздыхая, Чимин понимает, что лёгким делом это не будет и, закатывая рукава кофты, начинает по очереди перебирать все шкафчики и ящички. В одном из них находит даже пакетик апельсинового сахара, тут же прихватывая его за кончик зубами и продолжая поиски. И лишь когда он совсем уже отчаивается, намереваясь сдаться и навести себе хотя бы чай (а он видел на полке чай с черникой), неприметная упаковка какао, будто насмехаясь над ним, оказывается за жестяной банкой с рафинадом. Чимин не сдерживается и поражённо смеётся в свои ладони, закрыв ими лицо. Хочешь что-то найти - ищи прежде всего на самом видном месте. - Вот ты где, - вздыхает он, проверяя сроки годности на матовой коричневой упаковке. Щёлкая кнопкой чайника, Чимин ещё раз внимательно читает надписи, чтобы удостовериться, что это какао будет достаточно залить кипятком с сахаром. Варить посреди ночи что-то не хотелось, даже учитывая, как сильно хотелось самого какао. Он в нетерпении постукивает босой стопой по полу, пока кусает губы и ждёт готовности нескольких грамм воды. В итоге не выдерживая и добавляя в свою кружку ещё один пакетик апельсинового сахара. На это уходит около семи полных минут, но Чимин знает, что они того стоили, когда забирается в мягкое кресло перед потушенным Юнги камином и укутывается в плед, лежавший на подлокотнике. Словно ему снова семь. Он поджимает колени к груди, упираясь в левое горячим дном чашки и смотрит на остывающий пепел, ощущая, как блаженная улыбка постепенно сползает с губ. Вернуться сюда - было спонтанным и самым лёгким решением в его жизни, за которым он совсем не видел тяжёлых последствий. Словно, как если бы булыжник засыпали сахарной пудрой в несколько слоёв и ты, накинувшись на него, будто он пирожное, - обломал бы себе все зубы. Всё казалось таким простым и необходимым для него, что он и не ощущал тревоги, пока не сел в такси у аэропорта. Лишь тогда тот самый булыжник проскочил в его желудок, да так там и осел. Глотки горячего какао даже не кажутся ему приятными за всеми этими мыслями. Но Чимин предпочитает спихнуть это всё на недостаток молока. Только вот горечь с языка не пропадает. Потому что сидит где-то глубже, в нём самом. Он ёжится под одеялом, зарываясь в него плотнее и тычась носом в мягкую ткань. Насколько правильным может быть побег в прошлое, в попытке справиться с будущим? Чимин закрывает глаза, прижимаясь лбом ко всё ещё горячему боку кружки, и даже не слышит характерного скрипа половиц за гулко бьющимся в груди сердцем. Лишь, когда тихий голос с усталой хрипотцой окликает его, он вздрагивает, едва не разливая на себя сладкую жидкость, и оборачивается. - Юнги.. - Всё ещё, - хмыкает тот, проходя к небольшому письменному столу. На нём, в отличие от ужина, болталась чёрная футболка и забавно смотрелись широкие пижамные штаны в красную клетку. Совсем, как рождественские у Чимина в детстве. Он падает на стул, потирая длинными пальцами глазницы, и открывает крышку ноутбука, включая его. Только, когда его лицо озаряется голубоватым светом, он склоняет голову и дарит Чимину ответный внимательный взгляд. - Не спится? - Не очень, - поднимая кружку, зажатую в пальцах, Чимин кивает на неё. - Нашёл в кухне какао, решил, что поможет уснуть. - Выпил бы ты вина за ужином - помогло бы махом, - тычет в него указательным пальцем Юнги. - Именно поэтому ты сейчас здесь? Юнги усмехается, принимая поражение. - Я к нему просто уже немного привык. К такому небольшому количеству. - Почти три бокала - небольшое количество?? - Три. Я допил то, что любезно оставил нетронутым ты. - То есть, тот миф, что почти все писатели пьют - не миф? - приподнимает бровь Чимин, растягивая губы в ухмылке. - Такой же, как и тот, что почти все люди пьют, - фырчит Юнги, что-то быстро печатая на клавиатуре и вновь бросая взгляд на Чимина. - Ты сказал, что сделал какао? - Так и есть. - Но пахнет апельсинами. - Я нашёл апельсиновый сахар, - жмёт плечами Чимин. - Что оказалось куда лучше, чем, если бы я начал тереть цедру в три ночи. Он наблюдает за Юнги и видит, как тот постепенно морщится в непонимании. - Прадедушка делал так, - объясняет Чимин, вновь расцветая улыбкой. - Пока Аннетт варила какао в небольшой кастрюльке, он натирал мелко-мелко апельсиновую цедру, а потом бросал её туда. Совсем немного, но это придавало незабываемый вкус. Прошло шестнадцать лет, прогресс дошёл до апельсинового сахара, но тот вкус...с тех пор, как мы переехали, я больше подобного не пил. Даже, когда готовил сам, следуя запомнившемуся рецепту. Ничего не выходило. - Может, всё это время, ты забывал про самый главный ингредиент? - чуть тише говорит Юнги, неотрывно глядя в потускневшие глаза Чимина, в которых застыл немой вопрос. - Любовь.