~ 6 ~
Подкравшаяся как-то незаметно третья неделя началась со звонка Юнги Амелии. Чимин, с замершим в груди волнением, сидел тогда в кабинете на диванчике, пока Юнги, меряя шагами комнату, уточнял: нужно ли доплачивать за его внезапно нахлынувшего гостя и давнего знакомого или в этом нет ничего страшного? Амелия же со странной радостью в голосе заметила, что если это поможет Юнги скорее написать книгу, то он вправе приглашать до трёх гостей в дом, согласно их контракту. Юнги, честно признаться, про это контракт на минуту даже забыл. После того, как девушки из клининговой компании уезжают, Чимин и Юнги организовывают самый неправильный завтрак из существующих, включающий в себя всевозможные пирожные, фруктовые корзиночки и шоколадные мини-батончики, залитые совершенно нереальным количеством кофе. А во время этого, с перерывами на закашливающийся смех, планируют наступившую неделю. Чимин, как-то негласно, остаётся снова. Оставшиеся три письма он читает уже один, заперевшись следующим вечером в кабинете с любезно всунутым в руку стаканом виски. Приканчивает его сразу, даже прежде, чем достаёт свёрнутый листок из конверта. Это не приносит ни облегчения, ни покоя, но хотя бы на первое время поможет горечью перебить неприятный привкус слёз и соплей, которыми он опять будет умываться. Бернард пишет об ухудшениях, обсуждая с отцом Чимина, вероятно, и болезнь бабушки, из-за которой они уехали. Он пропускает глазами малопонятные ему термины, показатели и останавливается на последних абзацах, в которых Бернард упоминает счёт со средствами на учёбу, что будет доступен Чимину в его восемнадцать. В пятом письме речь в основном только и идёт, что о деньгах, наследстве и вариантах того, как бы передать Чимину что-нибудь ещё. Бернард пишет, что всё-таки повидался с близняшками и что они «те ещё существа, даже при том, что им всего несколько месяцев». Чимин прыскает смешком. Прадедушка всегда не очень-то лестно отзывался о совсем маленьких детях и не забывал упоминать, как рад, что: «Чимин-и оказался в их семье уже в том возрасте, когда детям больше хочется изучать мир, нежели орать бездумно, глядя в потолок». В шестом письме его ждёт сюрприз. Вместе с пожелтевшей и слегка измятой бумагой, он вытаскивает совершенно свеженький листок, свёрнутый вчетверо. Чимин даже так видит проглядывающие чернила с корейскими словами и неровным отцовским почерком. Слёзы впервые за вечер срываются с ресниц, марая кончик конверта в его руках. Он бегло проходится рукавом свитера по щекам, хоть они и пока ещё сухие, и решает взяться за последнее письмо Бернарда. Он прощается. Чимин не сдерживает всхлипа. Почерк в письме более неровный, и Бернард пишет о том, что делает это под присмотром медсестры и с некоторой её помощью. И, возможно, это будет последнее от него письмо. И, если так, то он хочет, чтобы Чимин воспользовался счётом по его усмотрению, а это значит, что если вдруг учёба не станет для него первостепенной - он может делать с деньгами всё, что вздумается. Чимин смеётся тихо сквозь слёзы. Прадедушка, вероятно, забыл, как в Корее важна учёба. У Чимина вряд ли был выбор потратить деньги куда-то кроме. Даже, если бы до зубного скрежета хотелось. Даже учитывая, что отец не напирал на него так сильно, как это делали родители одноклассников. Только вот Бернард пишет то, о чём Чимин не знал, снимая средства со счёта. По совету отца, взяв только нужное для оплаты учёбы, он оставил там сумму под процент накопления и благополучно забыл, в надежде однажды, в самый чёрный день, снять оттуда всё и не умереть. А все деньги, что оставались от зарплаты, он оставлял на объединённом счету с отцом. Благодаря которому, в общем-то, и прилетел в Англию с неплохим запасом на первое время. Совет отца оказался не беспочвенным, как теперь понимает Чимин. Бернард пишет о том, что часть денег с его последней книги распределяется на счёт его дочери, а часть на счёт Чимина. Суммы совсем небольшие, но это единственное, что он может сделать. Это же будет прописано и в завещании, это же не сможет оспорить никто. Это же заставляет челюсть Чимина упасть. Он снимал средства на учёбу пять лет назад. И всё это время понятия не имел, что туда всё ещё что-то ежемесячно приходило. Он вдыхает поглубже, да так и задерживает дыхание. Книга, которую он прочёл только приехав в этот дом, возможно, сформировала на его счету сейчас кругленькую сумму. Книга о мужчине, который утешал себя, глядя на воду, что, как сказал Юнги, взамен на это дарила ему рыбу. За которой он, на самом деле, не охотился. Как благодарность в утешение. Чимин закрывает лицо руками и смеётся, продолжая плакать. На его счету всё это время копились средства с книги, смысл которой он даже не понял. Хоть теперь и видит так ясно. Его собственная вода, на которую он даже не смотрел, копила в себе столько рыбы.. Он усмехается, вытирая глаза и дочитывая взмокшее местами письмо. Бернард просит отца Чимина следить всё же за тем, чтобы его правнук не попал в какие-то проблемы с деньгами. Чимин кивает, не стирая с лица болезненной улыбки. Отец следил, как мог. Дальше алкоголя руки Чимина никогда не тянулись, прадедушка мог бы им гордиться. Наверное. Нет, точно. Он бы совершенно точно им гордился. Чимин завершает письмо, размывая последние слова слезами. - Я тоже буду всегда тебя помнить, - шепчет он, прижимая бумажку к груди и протягивая руку к другой. Ещё совершенно белой. Сначала ему кажется, что это, очевидно, письмо отца прадедушке, которое тот не отправил. Но, как только он раскрывает листок, новый поток слёз против воли сбегает по горячим щекам. «Чимин. Я понятия не имею, как начинают подобного рода письма, но я должен это сделать. На случай, если ты найдёшь его раньше, чем мы обсудим все вопросы лично. Однажды, сын, меня не станет. И, хорошо бы, чтобы это было после того, как я увижу своих внуков, но здесь есть сразу две проблемы. Первая - это непредсказуемость нашей жизни. И случиться может всякое. А второе - то, на что у меня пока ещё не хватает сил, чтобы обсудить с тобой лицом к лицу. Мы оба не особо хороши в выражениях каких-то чувств друг к другу, но ты знаешь, что я люблю тебя. И мама бы любила. И, даже если ты не говоришь мне об этом, зачем-то познакомил с Соён в старшей школе, а полгода назад и с Рюджин, я знаю, что ты гей, Чимин. И, я надеюсь, что мне хватит сил сесть и поговорить с тобой об этом раньше, чем ты прочтёшь это письмо, но если нет, то знай - это не повлияло ни на что. Я знал это ещё с тех пор, как заметил тебя у дома с тем мальчишкой на велосипеде. Ты не так хорошо скрывал это, как думаешь, но это ничего. Мне лишь слегка обидно, почему ты молчишь все эти годы и пытаешься делать вид, что всё не так. Но это твоё решение и я понимаю и уважаю его. Как и ты, надеюсь, поймёшь меня. Бернард, твой прадедушка, оставил тебе счёт для учёбы, который я попросил тебя не закрывать. И все эти годы на него приходили отчисления с разного рода продаж, упоминаний и прочего, от его последней книги. Я сделал это, чтобы у тебя всегда была безопасность. Мы имеем общий накопительный счёт, но, как я писал выше, жизнь непредсказуема, и как знать, на что тебе понадобятся те средства. Или мне. А так, у тебя есть те средства, что мы не трогали уже несколько лет. Те, что ты сможешь однажды потратить на что-то...потратить их на свою семью? Своё будущее. Мы с Бернардом воспитали тебя хорошим человеком. Ты не потратишь их зря, я уверен. Я пишу это сейчас, сразу после нового года, потому, что у меня какое-то странное предчувствие. Твоя мама, когда мы лишь познакомились, называла это интуитивным прорицанием. Ты очень похож на неё, сынок. Я знаю, что ты прочтёшь эти письма. Их все. Однажды ты сделаешь это, потому что тебе это необходимо. Поэтому я не боюсь писать и своё. Лишь боюсь уйти раньше, чем увидеть тебя счастливым. Но это мне уже не под силу будет исправить. Мы с мамой любим тебя, Чимин. Помни это.» Чимин задыхается от немых слёз, прижимая к себе все письма, как самое родное.~ ~ ~
Всё постепенно начало меняться с того вечера, замеченное, наконец, самим Чимином. Он находит яркой вспышкой эту мысль в голове, когда они с Юнги оказываются в кухне, оба по локоть в муке и яблочных ошкурках. - Давай просто закажем что-нибудь, - смеётся он, сбрасывая раскуроченные внутренности яблок в мусорное ведро, пока Юнги с особым усердием достаёт их ложкой. - Ты не понимаешь, - отмахивается он, сдувая чёлку, лезущую в глаза. - Это, как с рыбалкой. Не знаю...как со множеством вещей, о которых я писал. Нужно прочувствовать, чтобы понять, почему моему герою было так важно приготовить пирог самому. - Просто сделай так, чтобы ему это было не важно. - Ты не понимаешь, Чимин. - Не спорю, - кивая, мягко соглашается тот, а затем внезапно отводит кончиками пальцев светлые прядки со лба Юнги. - Но в этот День Яблок можно и заказать что-то. Не обязательно прикрываться своим героем, чтобы угостить меня чем-то вкусненьким. - Я не... - Юнги хмурится, поджимая губы. - Знаешь что? - Что? Улыбка Чимина его обезоруживает. Лёгкая, тёплая и какая-то ласковая. Домашняя. Юнги сдаётся, качая головой и отворачиваясь к мискам с уже нарезанными до этого яблоками и чем-то отдалённо похожим на тесто. - В этот день мама всегда готовила пирог сама. У неё на это максимум часа полтора уходило, и то, потому, что она очищала каждое яблоко и нарезала их идеально аккуратными кубиками, а пока пирог пёкся, взбивала лёгкий крем. А у нас... - А Аннетт баловала нас с прадедушкой яблочными корзинками и целыми яблоками в карамели, - жмурится от воспоминаний Чимин. - И, я хоть и умею готовить, но не рискну это повторять никогда в жизни. - Ты вроде говорил, что жил здесь лишь летом? - Последние пару лет...не только летом, - голос его становится тише, но, как только он прослеживает взгляд Юнги, то несдержанно хихикает. - Мы должны сдаться. Но признать, что мы пытались. - Мины не сдаются, - как-то обречённо вздыхает Юнги, кидая нож на разделочную доску. - Тем более перед...пирогами. Чимин смеётся и поддаётся порыву, обхватывая пальчиками плечи Юнги и немного прижимаясь к нему, напевая: - Отпусти и забудь... - Ты только что процитировал Эльзу.. - Ага! Он сияет, продолжая смеяться, пока Юнги берёт его правую руку и тянет вперёд, укладывая поперёк своей груди и придерживая за запястье. Чимин в то же мгновение застывает, затаивая дыхание и распахивая глаза в удивлении. Жест совсем необдуманный, естественный и мягкий, но внутри что-то словно переворачивается от их положения. Чимину одновременно тепло и страшно, а в голове полный кавардак, так что он не сразу слышит, что Юнги о чём-то ему говорит, включаясь лишь под конец: - ...продуктов. Куда теперь это всё? - А? Они поворачивают друг к другу головы, едва не сталкиваясь носами и охая от неожиданности. Юнги моментально размыкает пальцы, выпуская руку Чимина и позволяя ему плавно отстраниться с неловкой улыбкой. - Прости, я задумался. Ты что-то говорил о продуктах? - Да...да. Я говорил о том, что нужно куда-то это деть, если мы не будем продолжать готовить, - Юнги спешно отворачивается, начиная стирать ладонью муку, собирая её в одну небольшую горку на столешнице. - И нужно всё-таки заказать пирог. Праздник как-никак... - Я могу убрать всё, а ты сделаешь заказ. - Я уберу, мне тоже не сложно. Их руки сталкиваются, пачкаясь мукой больше и ещё сильнее развозя её вокруг. Взгляды пересекаются лишь на секунду прежде, чем Юнги, осторожно обхватывая ладони Чимина, отодвигает его. - Сделай заказ, Чимин, и иди отдохни. Я поднял тебя сегодня слишком рано. - Но... - И закажи к пирогу вино. У нас кончилось. Чимин сначала хмурится в замешательстве, вглядываясь в Юнги внимательно, но тот неотрывно смотрит на их руки, явно не желая продолжать бестолковый спор. Глубоко и медленно вздыхая, Чимин нехотя кивает и вытягивает ладони из длинных пальцев. - Что-нибудь ещё? - На твоё усмотрение, - ведёт плечом Юнги, вновь отворачиваясь и на этот раз беря бумажные полотенца, чтобы стряхнуть муку, как следует. Он отрывает парочку и, чувствуя присутствие Чимина, всё ещё стоящего на месте, оборачивается. - Хочешь чего-нибудь особенного? Чимин запинается в своей голове с ответом. Потому что внезапно его озаряет мысль о том, что хочется вернуть прикосновение. Это ведь особенное? Следующей мыслью настигает то, что хочется сделать шаг вперёд и вновь прижаться к спине Юнги с объятием. Это ведь тоже особенное? Мысль, кружащая голову во всех смыслах, больше пугает его, когда всплывает в пустой голове. Он хочет чего-нибудь особенного. С Юнги. - Чимин? Юнги уже протягивает к нему руку, но Чимин отшатывается, сильно мотая головой и пятясь к выходу из кухни, даже забывая снять фартук. - Н-нет. Всё хорошо. Я пойду закажу. Позови, если...нужно, да. Впервые за три недели, мысль остаться в доме кажется ему в корне неправильной.~ ~ ~
Целых два дня Чимин делает вид, что очень занят в других комнатах или вовсе на улице, а Юнги делает вид, что всё в порядке. Только вот после случая в кухне в порядке не было ничто и никто. Пока Чимин натянуто улыбался за обедом и ужином, скрываясь за своим бокалом вина, Юнги едва ли жевал еду, в основном налегая на алкоголь и нахмуренно разглядывая чужие опущенные ресницы. Чимин рассказывал о том, что нашёл в кабинете Бернарда много новых книг, что не видел раньше и совсем теряет счёт времени. Юнги кивает, внимательно слушая сбивчивую речь, и не верит ни единому слову. Ни тому, как Чимин запинается на последних слогах, ни тому, как цепко впиваются пальцы в невинную вилку, ни тому, как глаза древесные смотрят на него воровато из-под каштановой волнистой чёлки. А потом Чимин, не доедая, извиняется и буквально убегает, говоря, что забыл закрыть окно в кабинете и боится, что влажный осенний воздух испортит книги. Юнги хочется бросить в него куском чёртового яблочного пирога, чтобы прекратить эту ложь, но он знает, что не имеет права. Ни злиться на Чимина, ни испытывать эту злость вообще. Разве что к себе. К тому, что от явного недостатка в жизни тепла и такого человека, как Чимин, внезапно позволил себе больше, чем можно было. Ситуация у камина была простительна. Чимин плакал, ему нужно было утешение, поддержка, и объятия казались идеальным вариантом. Юнги даже не особо задумывался над тем, что делал. Он знал, что должен был утешить - он делал это тем способом, которым умел. Мысль о том, что он касался так Чимина впервые, обнимал так впервые, желал большего с ним впервые, - разъедать стала уже ночью, когда заплаканный Чимин уснул прямо в гостиной на диване. Юнги до утра не сводил с него глаз, словно охранял покой сна. Но потом несколько дней всё шло своим чередом, даже забылось как-то. И нужно же было ему утянуть Чимина в кухне. За дурным порывом каких-то чувств, что разрастались внутри подобно пиону, вырастая из небольшого бутона за одну ночь в пышный и невероятной красоты цветок. Юнги пытался быть в отношениях и не раз, но каждый раз всё кончалось, едва лишь начавшись. Люди были хорошие, обстоятельства подходящие. Юнги был не тот. Выходя на свидания, он само собой бросал в сумку блокнот, проводя, порой, полвечера за записями, внезапно нахлынувшими в голову. Или услышанными от сидящих неподалёку. Пропадая дома за главой, мог пару дней не брать трубки, забывая заряжать телефон и буквально исчезая с лица земли ещё на несколько дней. Конечно же, такое не нравилось никому. Юнги не винил людей. Юнги не винил и себя. Он такой - с этим ничего не поделать. Чимин же очаровательно хихикал, когда Юнги вскакивал посреди ужина, хватаясь за забытый в гостиной блокнот. Чимин несколько раз прибегал из кабинета Бернарда с горящими глазами и тыкал пальцем в книжку, показывая Юнги ту или иную цитату, что тут же переписывалась на свежие страницы. Чимин обнимал молчаливым присутствием перед сном, а после укрывал по утрам пледом или следил, чтобы Юнги доходил до спальни и хоть немного поспал. Возможно, будь они в отношениях, и Чимин тоже превратился бы в требовательную вредину, в его характере этого не отнять, но находясь с ним под одной крышей в статусе «просто знакомых», - казалось, что он самый подходящий человек. Для всего. И для Юнги. Избегающий его вторые сутки. Юнги думает, что так ему и надо. В конце концов, они никогда не обсуждали личную жизнь. Как знать, может Чимин давно в кого-то влюблён? Может у Чимина дыра в груди не зарастающая от расставания и в довесок потери отца? Может Чимину не нравился Юнги! Самая банальная из всех причин не должна была быть забытой. Но потом Юнги вспоминает взгляд Чимина в кухне, соприкосновение их ладоней, дрожащие ресницы за ужином и слегка розоватые щёки. Ему хотелось, чтобы всё это кричало об ответной симпатии...и одновременно не хотелось этого так сильно, что сводило скулы. Влюбиться в Чимина ответно - означало в итоге страдать обоюдно. Ещё неделя, две, может три, неважно на сколько ещё ему удастся задержать Чимина в Элмор Бэк. Итог один: Чимин уедет обратно в Сеул, в свой дом. Юнги уедет в Лондон, в свой. В свои тридцать, Юнги надеялся, возможно, обзавестись вот таким же прекрасным (раза в три правда поменьше) домиком, где-нибудь посреди Эшдаун Форест. Мечта детства, что поделать, если именно там жили Кристофер Робин и Винни-Пух? А ещё лучше, сначала машиной, чтобы в этот самый дом ездить. На деле же, в свои тридцать, Юнги обзавёлся лишь странной направленности чувствами к парнишке, что жил с ним уже почти четыре недели и улыбался ярче утреннего солнца, несмотря даже на глубокую ночь в душе. Цокая языком, он переводит взгляд с пустого дивана, на котором остался плед Чимина, на экран своего ноутбука. Главный герой в этот момент, сбежавший с неудачного свидания с весьма миловидной девушкой из кофейни возле работы, остался под дождём в центре Лондона и ждал, пока Юнги как-нибудь разберётся с этой ситуацией. Юнги же, скрестив руки на груди и кусая губы, сидел за столом и ждал, что кто-нибудь свыше тоже возьмёт и просто разберётся в ситуации с ним и Чимином. Жаль только, что в жизни нельзя просто стереть пару криво написанных сцен.~ ~ ~
Утром пятницы Чимин ожидает не многого. Пустой гостиной с открытым на столе ноутбуком, трёх чашек на том же столе выпитого кофе или бутылку из-под вина, раскуроченной пачки крекеров в кухне и пустого пакета молока. Но уж точно никак не Юнги, прижатого щекой к столешнице и спящего прямо так, в скрюченной позе. - Юнги, ты чего! - шипит он громко, торопливо шаркая носочками по полу и приближаясь. Но Юнги даже не вздрагивает. Спит крепко, дышит размеренно. Чимин заламывает брови, тихонько хныкая и приседая на корточки перед ним, чтобы осторожно разбудить. Но застывает с ладонью над острым коленом. Он, как мог избегал Юнги два дня, спускаясь на обеды и ужины, лишь чтобы украдкой вновь на него посмотреть. Осознание собственных чувств ударило неожиданно и сразу под дых, даже не предложив после заботливо водички. Только замахнулось ещё разок, когда Чимин, сбежав в привычный уже кабинет, прокручивал события прошедших недель. И ни на секунду не засомневался, когда почувствовал знакомое тепло в груди. Влюблён. Пока ещё совсем немного, может в кончики ресниц и улыбку краешком губ, во взъерошенную пушистость русых волос и узловатые длинные пальцы, мягкость бледной кожи с пульсирующей на шее веной. Влюблён. И с каждой минутой, каждым воспоминанием всё больше. Так, что в горло кусок не лезет, а ответный взгляд едва ли не вызывает нервную тошноту. Чимин избегал его не потому, что видеть не хотел и не мог, а потому, что эта влюблённость лишь раскрывалась, как рваная рана внутри при столкновениях чёрного с древесным. И, вместо того, чтобы достаточно есть и сколько нужно раз пережёвывать, Чимин жевал собственные губы и гадал: чувствовал ли Юнги что-то к нему тоже или он обнял себя его рукой просто так, по-дружески? Как обнимал и его у камина. Чимин вздыхает грустно и тянется рукой выше, к раскиданным по умиротворённому лицу волосам. Заправляет их аккуратно за ухо, касаясь его кончиками пальцев, смахивает со лба, как в кухне делал в то утро. И, сжимаясь от страха внутренне, позволяет себе даже провести костяшками по бледной щеке, чтобы узнать: такая же она на ощупь нежная, как на вид? Такая же. Даже нежнее. Он вздыхает вновь, убирая руку и прижимаясь щекой к столешнице напротив Юнги. Спящим он ещё больше не выглядит на свой возраст. Чимин порой и вовсе забывает, когда они начинают что-то обсуждать или громко смеяться, что разница между ними - шесть лет. Он не ощущает её вовсе и надеется, Юнги тоже. И не потому, что кто-то ведёт себя старше возраста или младше наоборот. Им просто хорошо вдвоём? Где-то выше уровня всех этих возрастов, стран и языков. Эта мысль заставляет Чимина сжать губы в ровную линию, крепко зажмурившись. Он впервые за последние несколько лет чувствует себя так уютно и легко с человеком, которому не суждено остаться в его жизни. Как и всем предыдущим. Только вот с ними бы Чимин расстался ещё сотню раз, предложи ему. А Юнги не знает как удержать и один единственный. Впервые за почти уже четыре недели, Чимин думает о том, что всё-таки остаётся здесь не зря. Это недолгое тепло в его жизни - куда лучше, чем длящийся несколько месяцев пустой холод. Он сможет согреть его ещё немного даже по возвращении в Сеул. Пока голос и взгляд Юнги не забудутся под пылью серых будней. Чимин нехотя открывает глаза, смаргивая влагу, и выпрямляется, вновь ровно усаживаясь на корточки рядом с Юнги и касаясь его плеча ладонью. - Юнги? Юнги, тебе нужно пойти в постель. - М? Звук исходит скрипучий и недовольный, лицо морщится сильно, но Чимин улыбается всё равно с толикой грусти. - Юнги, проснись. Ты не можешь спать на столе. Когда Юнги медленно разлепляет веки, Чимин лишь тяжко вздыхает. Ничто не сотрёт из его памяти сонную поволоку чёрных кошачьих глаз.~ ~ ~
Юнги не выходит из комнаты всю пятницу. Чимин на грани ненависти к себе за то, что так глупо и по-детски скрывался вместо того, чтобы поговорить открыто. Пусть даже, это испортило бы их общение. Пусть даже, ему пришлось бы уехать в тот же день. Это было бы лучше, чем каждый час подходить к двери спальни и ждать до тех пор, пока не скрипнет кровать, оповещая о том, что Юнги внутри, жив. Не выдерживая нарезать круги по кабинету, бросая начатую книгу, Чимин остался в детской, чтобы впервые поблагодарить чёртовски хреновую шумоизоляцию дома. Свернувшись в клубок на своей кровати и бездумно листая ленту новостей Кореи, он вслушивался в каждый шорох, скрип и стук. Но Юнги так и не вставал, не хлопал дверью ванной, не выходил в холл. Не спускался к ужину. Как и Чимин, то проваливаясь в беспокойную дрёму, то сверля пустым взглядом стену. Поднимаясь утром в совершенно разбитом состоянии с постели, он дал себе обещание, что во что бы то ни стало, но поговорит с Юнги. Расскажет о вспыхнувших чувствах и сам скажет, что уезжает, чтобы не ухудшать ситуацию и не смущать Юнги своим присутствием. Точно. Так и скажет. Сжимая в пальцах бутылочку персикового йогурта, Чимин даже не удосуживается открыть её. Смотрит расфокусировано на дверцу холодильника, где висит записка от Юнги с пожеланием доброго утра, и дышит через раз. Юнги написал это, кажется, на второй неделе, когда понял, что утро у них совершенно точно разное. Чимину было приятно. Уже тогда было приятно слишком. Когда настенные часы приближаются к девяти утра чересчур солнечной субботы, Чимин слышит хлопок двери спальни и вздрагивает. Совсем запутавшийся в собственных мыслях, он едва не пропустил пробуждение Юнги. Он хмуро смотрит на часы. Пробуждение Юнги в непривычные девять утра. Как только по дому разносится скрип последней ступеньки, Чимин выдыхает, собираясь с силами и выпрямляя спину, словно перед экзаменом. Какая же дурная привычка... - Привет. Голос Юнги тихий и слегка хрипловатый после сна, а Чимину кажется, что он вечность его не слышал. Он бросает беглый взгляд влево, замечая беззвучные шаги, слегка заторможенные действия, пока Юнги подтягивает к себе кружку для кофе, что Чимин приготовил ему ещё вчера. Звенит сеточка и щёлкают кнопки кофеварки, и лишь после того, как терпкая жидкость плещет на пустое дно, Чимин открывает рот, чтобы ответить Юнги. Правда получается немного, кажется, не то. - Я волновался, - и звучит как-то очень уж обвинительно. Юнги чувствует эту ноту в его голосе, вздрагивая в плечах, но так и стоит боком, буравя прикрытыми глазами кружку наполняющуюся кофе. - Ты, кажется, в порядке. - Накопленный недосып сказался, - на выдохе произносит Юнги, опираясь руками о столешницу и всё ещё не глядя на Чимина, прожигающего дыру в его виске. - Порой такое случается, извини. - Но я волновался, - чуть тише повторяет Чимин, наконец, опуская глаза на бутылочку йогурта зажатую в своих пальцах. Ответ следует лишь через добрых полминуты, когда кофемашина выплёвывает последние капли кофе в кружку. - Мне жаль, Чимин. На этот раз очередь Чимина вздрагивать от произнесённых слов. Потому, что он слышит в этих словах большее. И рискует. - Чего...именно тебе жаль? На слишком уж острое хмыканье, Чимин вздёргивает голову и встречается глазами с Юнги, что садится за стол рядом, оставляя между ними разделение в виде деревянного угла. Оставляя их словно с разных сторон одного угла. Может не намеренно, но с таким очевидным подтекстом, что Чимин невольно жалеет о своём вопросе. До тех пор, пока Юнги не отвечает. - Научился наконец-таки читать между строк и видеть скрытый смысл в словах? - Чего тебе жаль, Юнги? - повторяет Чимин с нажимом, чувствуя, как нервный комок образовывается в горле от прямого и слишком мрачного взгляда чёрных глаз. - Что ты уедешь, - передёргивает плечами Юнги. - Через неделю, две, три. Неважно. Вернёшься в Сеул, как и я в Лондон. Мне жаль, что мы не живём в одной, хотя бы, стране. - Почему? - Потому, что я хотел бы продолжать общение. Хотел бы видеть тебя чаще. Мне хорошо с тобой, как бы это не звучало. Показалось, что тебе тоже... - Это так. - Поэтому, Чимин, мне жаль. Жаль, что я проспал целые сутки, которые мог провести с тобой. Даже, если бы ты всё ещё избегал меня и прятался в кабинете, выходя лишь на обед и ужин. - Но я не прятался! - Но избегал, - усмехается Юнги. Он ловит Чимина, тут же опустившего плечи и виновато взгляд. - Я не...может немного..? Мне было неловко после того, что...в кухне тогда... - Ничего такого ведь не было? Я обнял тебя, когда ты плакал. Ты обнял меня тем утром. Это эмоции. Что в этом плохого? На последнем слове голос Юнги ломается и Чимин решается вновь взглянуть на него сквозь упавшие на глаза каштановые прядки. Челюсть Юнги напряжена, взгляд взволнованный. Словно слова расходятся с его мыслями. Чимин даже не подозревает, что так и есть. Но помнит о данном себе обещании, а потому говорит не без тени страха: - В этом, наверное, ничего плохого. - А в чём тогда? - В том.. - Чимин бегло облизывает пересохшие губы, ощущая быстро растущую пустоту в голове и груди. - В том, что...я хотел бы...хотел бы сделать это ещё. И, может, не раз... Юнги, не сдержавшись, произносит чуть слышное: «Оу» - И..может, не только это. А затем действует порывисто, поддаваясь первым эмоциям. Словно эти слова были кодовыми при запуске какой-то в его голове программы. Не раздумывая, обхватывает пальцами челюсть Чимина снизу, поворачивая его к себе и притягивая для смазанного поцелуя. Выходит сперва не очень, но Юнги исправляется быстро, крепко зажмуривая глаза, словно боится, что всё исчезнет, как самый эфемерный утренний сон. Но губы Чимина мягкие и горячие, не исчезают, отвечая на каждый короткий поцелуй. Сам Чимин не исчезает, впиваясь пальчиками в предплечье Юнги, чтобы ощутить, что тот перед ним настоящий. И всё действительно происходит с ними. Угол стола уже не разделение, скорее маленькая преграда. Одна из тех, что всё ещё между ними. - Мне жаль, - шепчет в приоткрытые губы Юнги, держа Чимина за затылок и не давая увернуться, пусть тот и сам не хочет. - Жаль, что я хочу того же, но тебе придётся уехать. Однажды. - Однажды. Но сейчас... Отчаянное «поцелуй меня» остаётся в воздухе между их вновь столкнувшихся губ.