Ломая стереотипы

Сейчас раннее утро. Стрелка на часах еле перевалила за половину девятого. Чифую готовит завтрак. Он, в отличие от своих любимых, был ранней пташкой и вставал ни свет, ни заря, а потому приготовлением завтрака в основном в их семье занимался именно он. Баджи всегда любил плотно поесть – даже утром, когда обычные люди хотят чего-то легкого и бодрящего для хорошего начала дня, он предпочитал что-то мясное – например, вырезку. Альфья природа требовала. Желательно, в очень больших количествах. Именно поэтому сейчас в духовке у гаммы запекается свежая нежнейшая куриная грудка со жгучими специями. У Мацуно самого текут слюнки от потрясающего запаха готовящегося блюда. Такемичи же по достоинству оценил молочные каши во время беременности двойней, когда запах почти любого, казалось бы, привычного блюда вызывал рвотный позыв. Даже сейчас он всё также продолжает их есть почти каждый день, иногда чередуя с легким фруктовым салатом, заправленным молочными сливками или сгущенным молоком. Именно для него Мацуно прямо сейчас измельчает на терке деревенские яблочки, купленные вчера у милой бабушки на местном базаре через несколько кварталов. Сам же Чифую только пил кружку свежезаваренного молотого кофе с парой капель сладкого малинового сиропа, купленного в местной студенческой кофейне. Иногда съедал пару ложек из тарелок обоих возлюбленных, когда их взгляд не был обращен к еде. Он слышит тихие шаги, а спустя несколько секунд чувствует знакомые руки на своей талии. Такемичи утыкается носиком ему между лопаток и тихо – не очень разборчиво – желает ему доброго утра – по крайней мере так думает гамма: футболка заглушает итак не совсем чёткие сонные бурчания младшего. Чифую улыбается. Омега был утром почти как маленький слепой котенок – тянулся к родному теплу, даже не открывая лазурных глаз. Старший откладывает в сторону ложку, которой помешивал варящуюся на плите кашу, уменьшает огонь конфорки и поворачивается в кольце рук любимого мужа. Смотрит в голубые глаза. Такемичи смотрит в его. Утром нет места безудержной страсти и возбуждению – они медленно наклоняются друг к другу. Губы Такемичи очень мягкие и всё еще немного опухшие после вчерашнего – Кейске знатно постарался над этим – как обычно терзая сладкие уста до самого конца – появления первого луча солнца, знаменующего скорый приход небесного светила. Чифую сминает верхнюю губу своего мужа, кончиками пальцев поглаживая поясницу, проглядывающую у края задравшейся домашней футболки. Такемичи зарывается в высветленные волосы на макушке, иногда царапая ноготками выбритый затылок. Чифую улыбается в поцелуй. Его котенок такой милый! Он просто тает. А Мичи тем временем, увидев, как разморило с поцелуев его младшего самца, медленно ведет одну ладонь вверх по бедру, оглаживая кончиками пальцев выступающую тазовую косточку Мацуно, скрытую резинкой пижамных штанов. Тот не был хилым, но кости у него были заметны даже невооружённым глазом. И это дико возбуждало фетишиста-омегу. Чифую удивленно мычит в поцелуй. Кажется, несмотря на то, что течка Ханагаки закончилась несколько дней назад, Такемичи всё ещё чувствует её отголоски. Что ж, гамма с удовольствием поможет своему супругу. Медленно отрываясь от сладких губ, старший опускается на колени. Как он и думал – Ханагаки возбужден. Сильно возбужден – ткань серых штанов в определенном районе недвусмысленно выпирает. Чифую хмыкает, когда чувствует нервную дрожь парня и хриплый вздох. Тот всегда такой. Боится, что его недостаточно приласкают, что он не получит столько удовольствия, сколько хочет, что альфа и гамма оставят омегу без должного внимания. Зря. Ведь Мацуно готов на всё, чтобы его дорогому мальчику было хорошо. Готов вылизывать подъем стройной ножки, слыша возбужденное дыхание сверху. Прикусывать острую выпирающую коленку, оставляя красный след от собственной челюсти, который ещё долго будет напоминать партнерам о любовном соитии. С силой надавливать большими пальцами на кожу бедер, отмечая мягкость любимой части тела мужа. Слизывать пот, струящийся по юношеской груди, смешивающийся с природным запахом младшего. Всё это он сделает с превеликим удовольствием. Для самой лучшей, желанной и любимой омеги. Чёрт. У него встал. Кажется, он вернется к приготовлению завтрака немного позже. Он снимает домашние штаны Такемичи и с удивлением обнаруживает, что под ними нет белья, а от кожи исходит приятный аромат геля для душа. Ах, этот чертёнок! Он сходил в душ – значит, планировал это с самого начала. Ну, ничего! Чифую ему покажет, как его контролировать… Он ведёт ладонями по оголенной коже вверх: обводит кончиками пальцев коленки и дальше, почти не касаясь разгорячённой кожи, ведёт по бедру, по которому стекает первая капелька смазки. Действительно, они поторопились закрывать период течки. Сильно поторопились. Чифую утробно рычит, его грудь вибрирует. Возбужденный омега на это всхлипывает и начинает сильнее дрожать. Мацуно приближается. Первый их минет был самой странной и смущающей вещью на памяти гаммы. И он уверен – омега полностью с ним согласна. Потому что его покрасневший и скулящий мальчик тогда буквально пошагово учил его доставлять удовольствие оральными ласками, прерываясь лишь, чтобы восстановить собственное сбитое дыхание и проглотить особенно жалобный просящий стон. Как правильно начинать: немного полизать головку и – если партнер не против – возможно, проникнуть самым кончиком в уретру. Дальше медленно переместиться к самому стволу. Возбуждение усиливается в разы, если надавливать языком на набухшие венки – это Мацуно, едва ли что-то воспринимавший сквозь шум разгорячённой крови в ушах и болезненное возбуждение, хорошо запомнил. А позже можно поиграть с мошонкой. Мять нужно аккуратно, перекатывать яички между пальцами лишь слегка сжимая – ни в коем случае не переусердствовать. Такемичи скулил и плакал, сбивчивым дыханием сопровождая инструкции для усердно старающегося доставить возлюбленному удовольствие гаммы. И Чифую, сам из последних сил игнорируя собственный каменный стояк в штанах, больно сжимающих иррогированный член, точно следовал инструкциям младшего. Никакой самодеятельности – не в первый раз точно. Это было тогда, когда он был неопытным девственником, едва учившимся ласкать своих партнеров. Сейчас всё по-другому. Не то, чтобы он был прямо Богом секса. Конечно, нет. Но, когда ты в отношениях с буйным альфой и дико сексуальной омегой, секс – самое естественное, что может быть. Правда. Пока Чифую вспоминал об этом, на кухню вошёл ещё один человек. Баджи с утра, несмотря на заспанное выражение лица, был безумно горяч. Его температура тела всегда была немного выше, чем у них, поэтому он никогда не надевал футболку или рубашку. Его потрясающий очерченный пресс из шести кубиков – всегда доступное зрелище. И утром оно было особенно сногсшибательно. Волосы, которые они ему обычно заплетали на ночь в косу, чтобы не путались, сейчас находись в каком-то эстетичном хаосе. Передние пряди выбились из общей массы, а косичка почти распустилась, но всё равно четко проглядывалось первоначальное плетение. Он был буквально воплощением пошлых фантазий тысяч омег. Но был только их. С этими невероятно сильными руками, венки на которых немного вздулись, с хриплым дыханием, двигающим грудную клетку в сбитом темпе, и буквально горящими глазами. Горящими от возбуждения. Альфа понимает ситуацию за считанные секунды. Не медля, он прислоняется к омеге, заставляя опереться о свою грудь – дрожащие ноги блондина бы больше не выдержали. Широкими размашистыми движениями языка альфа вылизывает потовые железы омеги, аромат в которых выражен особо ярко. Самцы дуреют от количества феромонов, которые источает возбужденный омега. Такемичи цепляется свободной рукой за Баджи, другой насаживая гамму на свой член. Он стонет, стонет, стонет. И после бурно кончает. Не ожидавший такого Мацуно, пропускает пару капель мимо рта, с каким-то детским азартом смотря после на контраст белого семени капнувшего на черный кафель. Его лицо поднимают, и мгновения спустя он чувствует чужой язык в своём рту. Баджи. Только он мог буквально высасывать душу поцелуями. Он сначала вылизывает небо, а потом обвивает язык гаммы своим – знает, чёрт, от чего он кайфует! — Малыши проснулись, поэтому наша мамочка пошла к ним. Но я здесь. Что скажешь, а, Фую? – тяжело дыша спрашивает Кейске. Ответом ему служат собственнические объятия и чужой язык, пробравшийся в его рот.