The other side of the Sun

      Если эта осень не убьет Джошуа, то ему самому придётся этим заняться. Как жаль, что ни кухонные ножи, ни бритвы на нем следов не оставляют. Ни единого шрама за двадцать с чем-то лет. Зато его образ жизни проявляется на нем уродливыми островками бархатной кожи. Она проглядывала из-под тонкой полупрозрачной плёнки, что лопнула, и сукровицей размазалась, пачкая простыни и местами подушку. Тёмные круги вокруг глаз стали ещё больше, а челюсть сводило. Среда обитания отражалась на нем безобразнее, чем это могли бы сделать пытки. Погода была ни к черту, даже солнце пропадало в этих каменных джунглях слишком рано. Чуть легче становится, когда обнаруживаешь знакомый шершавый потолок над головой. А он определенно был Джошуа прекрасно знаком, лучше чем, что-либо в этом городе. Весь задор улетучился, оставив на память мелкие засечки на деревянном подоконнике. Что-то заставляло его ещё вчера подыгрывать окружающим, сейчас же оказалось бессмысленным. Одиночество —зияющая дыра в теле, в которую люди готовы запихивать всё, что угодно. Родителей, неприятных одноклассников, даже животных, если от этого им будет легче, если от этого они чувствуют себя целыми. Джошуа задавался вопросом, неужели у его новых знакомых настолько большие дыры, что они готовы поселить там кого-то, кто хуже паразита? Свою дыру Джошуа бережно забил грязью и червями со дна могилы лучшего друга. Все, что было в той земле, теперь дышит у него в груди. Но стоит закрыть глаза, оно выползает наружу, плачет и шепчет чужими голосами «отпусти меня». — Захлопнись, — кряхтит Джошуа и кидает подушку в стену над креслом, и та все равно падает на пол. Жесткий матрас чуть проваливается под весом вертящегося на нем тела, одеяло сползает на пол, а меж плотных штор в комнату пытается проникнуть солнце, но не оставляет после себя ничего, кроме следов на полу. Голова не болела, но была жутко тяжёлая, и её хотелось приложить обо что-нибудь твёрдое. Однако у Джошуа совершенно не было настроения разбираться с утренним наваждением. Для начала стоило бы вернуть себе человеческий облик, выглядеть как жертва эксперимента доктора Моро — не самый привлекательный вариант. И как бы он себя не изводил, своя оболочка Джошуа волновала. Пришло время принять горячий душ, на завтрак пожарить омлет из трех яиц, а позже прочитать одну из тех книг, по которым снимают неудачные экранизации. Кое-как поднявшись с постели, Джошуа обещает себе не пить в следующий раз. Весело отмечая, что уже делает успехи, ведь очень по-человечески давать обещания, уже планируя, как ты их нарушишь. Он даже добирается до ванной не развалившись по пути. Горячая вода как никогда бодрит увядающий дух Джошуа. Обжигающая струя прогревает кровь в остывших органах. Единственная цель —согреться до самой мелкой клеточки в теле. По спине идут приятные мурашки, а мысли испаряются, оседая на запотевшей плитке. Час, если не больше он провел в душе. После, Джошуа тщательно протирает зеркало, и внимательно изучает свое отражение. Он не может сдержать улыбку. — Как новенький. *** Когда Каин убил Авеля, и воззвал к небесам, он просил показать ему, что делать с телом брата. Ещё не остывшим прекрасным телом юноши, густые локоны которого блестели на заходящем солнце, глаза его застыли под чёрными ресницами, а конечности, грузно опавшие на землю, лежали друг на друге. Кожа стремительно теряла свой упругий вид, она синела, белела, и проявляла пугающее сплетение вен. Смерть выглядит безобразно. Смерть ужасное явление, и она губит даже самые прекрасные творения. Смерть вынужденное зло. Ибо только конечность нашей жизни, приводит нас в движение. Ворон прилетевший рыть землю клювом, только ее начало. *** Небольшое здание языковой школы было густо засажено мелкими деревьями, из-за чего казалось очень обособленным и уединенным местом. Джошуа как раз поднимался по ступенькам, когда на него налетел Квон-мать-его-Сунен. — Прошу прощения. — Ничего страшного, — Джошуа небрежно поправил одежду. — Куда-то спешишь? — Не очень, я тут заносил Хансолю кое-что, — пробормотал Сунен и неуклюже пошатывался на месте. — Прости ещё раз, мне стоило смотреть под ноги. — Ты в порядке? — не сказать, что этот вопрос очень беспокоил Джошуа, однако его собеседник напрашивался. — Честно? Нет, — облегчение, с которым начал Сунен, намекало, что ему хотелось об этом поговорить. — Моего партнёра по бизнесу размазало по газону. А Сынчоль носится за нами, как курица наседка. Пришёл ко мне в офис и давай замечание охране делать, предложил установить ещё несколько камер. Я там и так, как в реалити-шоу, можно я хоть в туалет схожу спокойно? Неудивительно, что Джонхан заперся в своей «проявочной». Он мне не открыл, представляешь? Сделал вид, что его нет! Спорим, он там дрыхнет. — Я тебе искренне сочувствую, но я не знаю, что такое проявочная. Джошуа не врал, до этого момента он ни разу не слышал этого слова, да и в словаре не встречал. — А, точно, ты же у нас иностранец. Совсем забыл, — Сунен махнул рукой на здание позади себя, мол, это все объясняет. — Смотри, проявочная —мрачная красная комната, где всякие извращенцы, то есть отрицающие прогресс, но не суть, проявляют фотографии, сделанные на пленку. Надеюсь, я понятно объяснил? — Да, спасибо, профессор Квон. — Ой, а мне нравится, как это звучит! — Сунен гордо похлопал себя по груди. Профессор Квон Сунен. — он смаковал каждое слово. — Так, получается, Джонхан фотограф? — Он? Пф…Джонхан журналист. Проявочная досталась ему от отца — он фотограф. Был… фотограф, фотограф-журналист или фотожурналист? В любом случае, вся эта контора у Джонхана от него. — Не ожидал, — Джошуа не смог скрыть некоторый скепсис. И, кажется это заметил Сунен, который посчитал нужным добавить: — Журналист журналисту рознь. Тем более, Джонхан своими заметками однажды помог раскрыть дело, клянусь, я ему завидовал тогда, как на него смотрел Джихун. А Сынчоль? Он был готов пожизненно оплачивать ему пиво. — Он,наверное, знаменитость, с такими-то заслугами? — Нет, он старается не отсвечивать, а эту заметку так вообще удалил. Просто отдал все наводки по делу Джихуну, и они с Чолем за милую душу поехали побеседовать с тем парнем. Внимательно слушая Сунена, Джошуа напряженно облизывает губы, он точно об этом пожалеет —на улице ветрено. И из того, с какой интонацией рассказывал его собеседник, было понятно, что с тем парнем проводили очень неприятную беседу, наверняка ему сломали пару костей. — Благородно. — В эпоху интернета, когда каждый может написать вшивую статейку на naver или прочей чепухе, быть классическим журналистом с блокнотом как минимум попахивает альтруизмом. Скажу непопулярное мнение, но на негативе ты много не соберешь, якобы люди резко решили, что они в моменте, понимаешь, о чем я? Мы не хотим портить себе настроение, мы в потоке! Что за чушь! Тем более, он пишет про всякий криминал, а кому интересны убитые бабушки, школьный буллинг или суицид, если в этом не замешаны знаменитости. От этого не будет никакого шоу, это не собирает клики, а нет кликов - нет рекламодателей, нет рекламодателей— нет денег. Да и кто захочет, чтобы его бренд ассоциировали с мертвым дедом? — Я думал, люди охотно читаю о подобных вещах? — И кто становится популярным? Точно не автор статьи! Я говорил ему «пиши про игры, киберспорт, столько возможностей». — Каждому свое. — А что насчёт тебя? — Я безработный студент. — Я не об этом, — Сунен резко изменился в лице. — Сынчоль ещё не предлагал тебе домашний режим или комендантский час? — Пока нет. — Так вот жди, знаешь, Джису-я, ты мне нравишься, поэтому побуду Сынчолем и тоже скажу: сиди лучше дома. — Я думал, у меня кислое лицо? — Пытался отшутиться Джошуа. — Кажется, у нашего маньяка изменились вкусы, — Хоши нервно хихикнул. И пусть на его руках висели дорогие яблочные часы, он все равно полез в карман за телефоном, чтобы проверить время. — Прошупростить, но мне пора. До скорого, кислый Хон. Сунен спешит в сторону стоянки, и Джошуа обращает внимание на ядовито-оранжевый Мерседес, в который тот садится. Такой второй навряд ли катается где-то ещё в Сеуле. Оттого странно, что его обладатель играет в посыльного, и в принципе водит дружбу с простыми смертными. Наверное, у Сунена особенные предпочтения в выборе наполнителя для дыры. Ярким пятном машина уносится по дороге, и исчезает в такой же яркой листве. Джошуа разворачивается и идёт в сторону входа. Сегодня занятие снова ведёт профессор Ким, он хороший преподаватель, правда чересчур часто отвлекается на иностранных студенток. Особенно тех,у которых британский акцент, хотя Джошуа его отлично понимает — у самого мурашки по коже от английского произношения. — Как далеки мы от наших идеалов, и как сильно ненавидим в себе то, что любим в других, — определённо, то с какой интонацией читал профессор Ким, спасало эту цитату. — Джису, читай под цифрой три, пожалуйста. Ещё одно наблюдение — молодой преподаватель очень любил сам составлять задания, и по тому, из чего они состояли, можно было сказать многое о его вкусах. Особенно в литературе. — Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части, — слова в тексте были лёгкими, благодаря чему Джошуа прочитал их даже слишком быстро. — Есть над чем задуматься, знаешь, мне больше нравится эта, — мужчина случайно тыкает пальцем в текст под номером восемь, и не глядя, произносит. — Мир без любви — все равно, что ветер за окном. Ни потрогать его, ни вдохнуть. — Да, вы романтик, профессор! — Джошуа подпирает рукой подбородок, а на лице его буквально написано «разве эта цитата под цифрой восемь? К чему вы так стараетесь? Они и так до единой все ваши». — А хотите мою любимую? — Если такая есть, её нужно будет перевести на корейский. Джошуа не находит изречение, которое планирует озвучить применимым к собственной жизни, но ему показалось, что оно неплохо разбавит атмосферу, созданную профессором. Атмосфера влюблённых вздохов — едкая субстанция, в которой Джошуа мог с трудом дышать. Люди не задумываются о том, сколько всяких веществ, гормонов вырабатывает их организм и куда все это девается. Чувства — пыль, витающая в воздухе, а эмоции оставляют грязные следы на потолке. — Для меня в жизни еда важнее, чем секс. А секс — как хороший десерт. Когда он есть — прекрасно, нет — не страшно, можно и без него обойтись. И кроме этого есть, чем заняться. Не все студенты поняли, что он сказал. Но те, чей уровень языка позволял понять, выглядели довольными. Кажется, хоть в чем-то они с Мураками теперь согласны. Профессор Ким забавно поморщился, добродушно улыбнулся и похлопал себя по бедру, наверное, он жить не может без сладкого. *** — Гости говорят, вы долго не возвращались. Гости? Джошуа видел лишь бочки, в которых разлагался алкоголь, разве это люди? — Да, мы не умеем…не умели с ним быстро прощаться. Всегда затягивалось, — он сопровождал свой рассказ грустной, но тёплой до безобразия улыбкой. — Мы еще, наверное, час-два могли что-то обсуждать, темы никогда не заканчивались. И в тот вечер было так же, мы вышли, прошлись чуть от дома и снова разговорились. — О чем вы говорили, вы помните? Никаких слов. Они распродаются на звуки, теряют смысл и собираются заново в один протяжный вопль. Который стоит в ушах, и сколько не выковыривай его оттуда, он там и останется. — Университетские слухи, кто-то видел нашу очень-важную-однокурсницу с одним отбросом… — он осекается, вспомнив, где находится, и что ведётся запись. — Парнем с дурной репутацией, знаете, для нас это была такая важная тема для обсуждения, даже не верится. *** Вечер понедельника Джошуа посвятил тому, что удалённо, но не слишком, обнаружил незнакомца из прачечной «партнёром по бизнесу» Сунена. Он читал статью посвященную ныне покойному Ли Дон Су. Мужчина на фотографиях сверкал широкой улыбкой, и знакомым блеском уложенных волос, деловито глядел прямо в душу с экрана. Выглядел, как типичный представитель того рода бизнесменов, к которым обычно причисляют Илона Маска и прочих «делаю-вид-что-создал-себя-сам». Однако если чуть покопаться, обнаруживается куча скандалов, обвинений в коррупции, и связи с политическими элитами. Ничего удивительно в этом не было, скорее всё так и должно было быть. Только вот, что интересно этот Ли Дон Су, и правда сделал себя сам. Очевидно, не обошлось без грязи, Джошуа не осуждает, сам часто в ней барахтался, когда был младше, правда объёмы были другие, да и он изменился. Закапывать одноклассника в песок, и закатывать человека в бетон разные вещи. Жизнь в престижном районе Лос-Анджелеса, среди снобов в шортиках для гольфа, давала свои результаты. Но это были мелочи, в сравнение с тем, что зрело в нем самом. Никому из тогдашних его приятелей и в голову бы не пришло всё то, что он был в состоянии осмыслить и осуществить. Пороки топили окружающих, как ненужных котят топят в ржавом тазике. А Джошуа пользовался всем, что могла предложить ему жизнь, всё чтобы убить скуку. Воспоминания иной раз живут в нашей голове неясными аналогиями, но если повезет, они оставляют зацепки. Для него, это было все равно, что прикоснуться к солнцу, и ощутить, как по венам течёт не кровь, а жидкое золото. Голоса в голове шептали «ты избранный». Но это были не более чем его собственные попытки оправдать свое существование. Джошуа забыл многих людей из своей прошлой жизни. Для него это было также просто, как потушить окурки. Потушить о тыльную сторону ладони, и время от времени корчиться, глядя на фантомные ожоги. ***       Океан. Между матерью и родным языком, у Джошуа океан. Что-то, о чем он тоскует, глядя на дно реки Хан. Ближайшее к Сеулу море — жёлтое. Но его не хватит, чтобы утолить его печали по солёным берегам. Он мог бы поселиться где-нибудь в Инчхоне, легче от этого все равно бы не стало. Джошуа так пытался вспомнить, что он любит, потому что стоило ему перестать этим заниматься, он сразу же вспоминал, о том, что он не любит. Например, журналистов. Особенно тех, которые имеют привычку появляться из ниоткуда. Успев зайти в книжный магазин до его закрытия, Джошуа шёл вдоль стеллажа, держа в руках новенький том романа Оскара Уайлда. Слишком поздно он заметил блондинистую макушку, что проплыла меж полок, и стоек с книгами. Стоило ему на секунду отвести взгляд, придумывая, куда бы спрятаться, Джонхан уже стоял прямо напротив него. Попался. Или как говорится: лучшая защита — это нападение. — Ищешь туалет? — иронично вопрошает Джонхан. Закутанный в бомбер, с рукой, убранной в карман светлых, местами протертых джинсов, он выглядел как подросток. Помещение было небольшое, а между стеллажей и того меньше места. Джошуа впервые обращает внимание на размах чужих плеч, однако, для Атланта Джонхан слишком щуплый. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — Джошуа закатывает глаза, и выше поднимает предмет в руках. У беспочвенной неприязни есть особенность, человек, которому она предназначена, как правило, испытывает схожие эмоции на твой счёт. — Да брось, я умею читать, — Джонхан безразлично пожимает плечами. — И как? Интересно? — склоняя голову в сторону Джошуа, читает название на обложке, которую сжимали в длинных пальцах. — Химические элементы в повседневной жизни? — Портрет Дориана Грея? — Джонхан не остался в долгу, и повторил его жест. — Оригинально, что-то ещё из школьной программы взял? — Ты имеешь что-то против Оскара Уайльда? — Возьми его, кто угодно кроме тебя, я бы и слова не сказал, — он высокомерно оскалился, глядя из-под полуопущенных ресниц. — Но ты не подумай, тебе она очень идёт. — Не всем же читать состав поваренной соли. Джошуа хотелось спросить за какой книгой Джонхан тут на самом деле. Трюк с первой, попавшейся со стенда на входе, на нем не сработает. Но чужая бестактность опережает его, и Джонхан спрашивает. — А с глазами то у тебя что? — он корочкой книги тычет в воздух у лица. — Они какие-то жёлтые? — Ах, это флуоресценция, — Джошуа невзначай вертит головой, словно поясняет очевидные вещи. — Или проблемы с печенью. Пить надо меньше. — Прошу прощения, мы скоро закрываемся, — низким голосом оповестил их консультант, проходя мимо стеллажей. Он был высокий, и сам чем-то напоминал книжный шкаф, только тот, с которого украли все книги. Джонхан первым на него развернулся, и спросил. — Пробьете? — он кивком головы указал на научно-популярный труд у себя в руках. — Конечно, — мужчина длинными шагами направился за прилавок с кассовым аппаратом. Джошуа не спешил, наблюдая за Джонханом, который вальяжно побрел за консультантом, постукивая пальцами по твёрдому перёплёту. Цокнув языком, Джошуа последовал за ним. Чон Вону, так гласило имя на бейджике, протянул Джонхану фирменный пакет, и поблагодарил за покупку. Однако тот никуда не сдвинулся, посчитав, что места тут и так достаточно. Всем своим видом демонстрируя, что намерен дождаться Джошуа. Продавец торопливо, но аккуратно возился с товаром, ему и самому хотелось поскорее от них избавиться. *** Раскаяние. Да, именно оно мешало говорить, отнимало сон. Что значит быть собой? Испытывать стыд? Ненавидеть собственное отражение? Или все-таки настолько желать жить, чтобы начать врать? — Я тогда хотел, чтобы он остался на ночь, у меня все-таки праздник… — бодрее отвечает Джошуа. — Но он настоял, что ему надо домой, и мы всё равно увидимся на парах. Он не любил оставлять свою мать одну с отчимом, я правда не понимала почему, хороший мужик, добрый. Да и он сам не понимал, говорил «меня бесит, что от него вечно несёт рыбалкой». Но, а как иначе? Мы живём на побережье. — Вы думаете, у них мог быть конфликт с отчимом? Чувство власти, чувство свободы, одни сплошные чувства заполняют грудь. Быть настоящим, смотря в глаза лживому их обладателю. У них нет власти над ним, у них нет власти даже над собственной жизнью. И это существо ведёт его допрос? Глупость какая-то. — В смысле, а какое это имеет отношение? — Джошуа непонимающе складывает брови. — Считаете, он его убил? Но разве…его растерзал зверь, вы сами так сказали. — Наша работа проверять все версии. *** Цветные вывески горели множеством огоньков в лужах, дождь давно закончился; пыль оседала грязью на ботинках, зато воздух впервые за долгое время оказался настолько чистым. Джошуа стоит у небольшого цветочного горшка на пороге магазина. Приоткрыв пухлые губы, он глубже вдыхал запах мокрого асфальта, влажной земли, и специфический аромат кожи Джонхана. Так пахнут люди, когда боятся, стресс будоражит, и они испытывают сильное возбуждение. Знакомая смесь, у Джошуа зачесался нос, и он решает спросить. — Ты что-то хотел? — Да, в храме, где работает мой друг, не хватает лишних рук, — надо отдать должное, — проговорил Джонхан совершенно безэмоционально. — Не хочешь помочь нам завтра, а Джошуа? — он делает очевидный акцент на имени. И все-таки ужасный народ, эти дотошные журналюги. Мучают ещё со времен великой хоновской депрессии в США. Эта глупая провокация, очевидно, обречена на провал. Джонхан производил впечатление умного парня до этого момента. К чему так раскрывать свою информированность? Это угроза — «я знаю кто ты». Нет, он не может знать. Наверное, ближе к «ты что-то скрываешь, подонок, нам не быть друзьями». Больно надо, и одной дыры в теле достаточно. Тем временем на кончиках пальцев мерзко покалывает, и Джошуа представляет, как красиво чужая шея выглядела бы в объятьях его больших ладоней. Он не для того покинул родной дом, чтобы какой-то Джонхан сомневался в его тщательно сшитой личности. А судя по тому, как он сейчас смотрел на Джошуа, именно это он и делал. Джонхан настолько усердно пытался расчленить Франкенштейна взглядом, что пакет с книгой у него в руках начал издавать подозрительный скрип. — Меня начинает пугать твой нездоровый интерес ко мне, — хихикнул Джошуа словно ему прищемили палец. — Я не должен тебе никаких объяснений, но если не скажу, ты же не успокоишься, верно? — нарочито оскорблено произнёс он, и вздохнул. — Я иностранец и достаточно услышал о своём имени. Так что теперь предпочитаю, чтобы меня так звали только близкие друзья. Джонхан и бровью не повел, но его запах изменился, ослаб и стал легче. Он прошёл дальше, словно собрался уходить, но остановился и сказал: — Так, а что насчет храма? — Обойдешься.