The other side of the Sun

      Медленно пережевывая, разглядывая красную жидкость, что стекает накатами по стенкам, перемещая языком сочный кусочек во рту, Джошуа проглатывает мясо с характерным звуком. Жестковато, но ему нравится. Края фужера легонько касаются губ. А вот вино подкачало. Дешёвое. Момент уединения с собственным желудком прерывает звонок. Надо сказать неожиданный. Но больше напрягало, что дозвониться пытались с неизвестного номера. У Джошуа было чувство, что этот звонок может быть окажется важным. Он вздохнул, и ответил: — Да? — Джису, это Джихун, — голос его чем-то напоминал мурлыканье, только очень серьёзное, взрослое. — Прости, я взял твой номер у Хансоля, он нашёл его для меня в твоей анкете. Надеюсь, не отвлекаю? Видимо Джихун решил объяснить, откуда взял информацию, чтобы не возникло впечатление, что он просто воспользовался своим служебным положением. — Рад тебя слышать, нет, не отвлекаешь, — Джошуа отодвигает от себя тарелку. — Что-то случилось? Джошуа глянул в окно. Уже стемнело. Он только недавно вернулся домой с книжкой в руках и гадкими спазмами пустого желудка. — Нет, просто я хотел попросить тебя об услуге, — Джихун сразу перешёл к делу. — Наверное, это прозвучит странно, но не мог бы ты понаблюдать за Хансолям, когда ты там с ним, в школе? — Ты прав, звучит странно. Я бы не хотел за ним следить, — Джошуа зажимает телефон между плечом и щекой, чтобы освободить руки и убрать со стола. — Я все-таки не сталкер. — Я понимаю, но для этого есть веская причина, а ты единственный подходящий кандидат. Нам будет легче, если мы будем знать, что с ним там кто-нибудь есть. Я понимаю, что он не твоя ответственность. — Я не против помочь, сомневаюсь, что с ним возникнет много проблем, но позволь узнать, зачем вы его так опекаете, он вроде не маленький? — Джошуа складывает грязную посуду в раковину. — Причина должна быть достаточно веская, чтобы я вступил в ваш сговор, офицер. — Он отряхивает руки. — Было глупо надеяться, что раз я полицейский ты сразу согласишься помочь, да? — Честно говоря, то, что ты полицейский –основной повод отказаться. На том конце провода слышится полусмех–полувздох. Джихун чуть успокаивается и произносит: — Это неприятная тема, я бы предпочел рассказать тебе лично, — он молчит секунду, и вздыхает. — Но у меня нет на это времени, так что слушай. — Я весь во внимании. *** Горячие ладони бьют по груди. Удар за ударом. Джошуа чувствует, как разгоняется его сердце. Это сон или гнусные игры разума? Нет. Это воспоминание. Зубы скрипят, хочется вырвать себе ногти. Под ними,кажется, ещё осталась кровь. Она осталась там навечно, она въелась в кожу. Джошуа не рассчитал силы. Он слишком широко разинул пасть, в попытке откусить от солнца. Однако, это солнце пустило ему кровь. Напомнило, что всего лишь ещё одна падшая душа. Нет. Даже хуже, он не смог это принять. Он не смог этим воспользоваться. — Всего лишь ящерица. Но какая красивая, да? Голос. Его голос. Ящерица на пепельнице скрутилась, как живая. Сувенир с рисунком одного из символов острова в средиземном море. Майорка. Они хотели слетать туда вместе. *** — Хансолю про это знать не надо. Можешь считать нас предателями, но чем больше проходит времени, тем труднее бередить старые раны, приходится вскрывать их глубже. — Оставь лирику, — Джошуа тянется за ножом на столешнице. — Я не собираюсь ему ничего рассказывать. — он поднимает кухонный нож выше, на свет. Джошуа хмурится, когда замечает сколы на лезвие. — Не знаю, как начать… родителей Хансоля убили несколько лет назад. Мы тогда с Чолем только попали на службу. К делу отношения не имели. Но слышали, что мужчину и женщину нашли разодранными у себя в спальне, пока их сын ушёл в школу. — Прости, дай мне секунду, — Джошуа тяжело вздыхает, и думает, что стоит быть аккуратнее со столовыми приборами. — Получается он ушёл в школу утром, и не заметил, что произошло? — Да, все так. Их нашла тётя, сказала, что заходила отдать, что-то по хозяйству, искала сестру, зашла в спальню. А там два тела. Хансолю отказали в опознании, он был слишком мал. Родственники пожелали скрыть подробности, и сказали, что его родители погибли в результате утечки газа, когда его не было дома. Пока Джихун говорил, Джошуа включил воду. Несильно, так чтобы напор не шумел. Он покрепче прижал телефон к уху, и приступил к мытью посуды. — Вот дерьмо, — Джошуа пытался выдавить моющее средство на губку, но с досадой обнаружил, что оно практически закончилось. — Он до сих пор так считает? — Да. Мы с ним не были тогда знакомы лично, только через Джонхана. Их семьи дружили. А он наш бывший сослуживец, как вернулся на гражданку, заделался в журналисты. И естественно полез через нас с Чолем копать. Но остановился. Тоже решил, что слишком жестоко подростку такое знать, — Джихун сделал паузу и продолжил. — Но дело совсем в другом. Был один подозреваемый, деталей не помню. Но его тоже нашли мёртвым — разрыв сердца. И самое дерьмовое, что характер убийства родителей Хансоля практически идентичный тому, как убивает преступник сейчас. За мелкими отличиями. — Позволь мне переварить информацию. — Джошуа откладывает телефон, и аккуратно ставит тарелку в шкаф. После снова возвращается к разговору. — Ваш маньяк убивает также, и вы считаете, дела могут быть связаны? — Сынчоль уверен, что это один этот же преступник. Если считать за почерк, что на месте преступления остаётся фарш. Про него я образно. — Сынчоль уверен, а ты нет? — Я судмедэксперт и вижу мелочи. Но для других этого недостаточно, если тела изувечены похожим образом. Похожим образом, пусть даже совершенно идентичным. — Джошуа знает, что это ничего не значит. Сложно быть оригинальным, в наше время особенно. Разве что ты не Ганнибал Лектор и не собираешь картины ренессанса из своих жертв. — Вы боитесь Хансоль может стать целью из-за связи с делом в прошлом? — Это достаточно веская причина? — Да. Я постараюсь помочь, если от меня вообще есть толк. *** Настоящее добро перемещается перебежками, из тени в тень. Чтобы не быть запятнанным, подпорченным сторонними намерениями. Чтобы оставаться собой оно должно скрываться от чужих глаз. Иначе хорошие дела превращаются в бахвальство. Неважно, какой ты для других людей, пусть не знают ничего. А добро тем временем заглядывает к ним в окна, наблюдает издалека. Люди хотят, чтобы оно происходило в их жизни, но может не стоит? Добро происходит не обязательно с хорошими людьми. *** Когда Джошуа задремал на пару минут, утренняя звезда еле пробивалась сквозь пухлые кучные облака. Однако проснулся он от бликов, красных и пестрых. Солнце било прямо в глаза, неприятно мерцало под веками расплывающимися фигурами. Джошуа смотрел на небесное светило, упорно зажмурив глаза. Если чуть расслабиться, но не открывать их совсем, можно снова увидеть, как преломляется свет под водой в бассейне. Да, точно, как в том самом бассейне, в котором Джошуа проводил все каникулы, когда был младше. Его мама считала, что у него есть какая-то особая привилегия, и позволяла ему бездельничать с друзьями там, до посинения. В прямом смысле, тоже. Фантазии, нарезанные из красочных обрывков воспоминаний–всё, что осталось у Джошуа. Когда моришь свою душу голодом, и единственная ласка которую ты ей позволяешь–холод. Она замерзает и перестает путешествовать, а ты вместе с тем видеть сны. После занятий Джошуа остался в комнате отдыха. В ней стояла пара мягких коричневых диванов. Удобно развалившись на одном из них, Джошуа читал книгу. Она приятно пахла чернилами и свежей бумагой. Он погладил страницы. Напротив него за стеклянной перегородкой сидел занятой игрой в ГТА Хансоль. Он любил отвлечься от работы, на часик, а то и два. Джошуа было нетрудно поиграть в няньку. Он был более чем уверен, что ничего с Хансолем не случится. Особенно если он рядом в качестве его охраны. На периферии мелькает знакомая фигура в пурпурном пиджаке, а в помещении с забавной периодичностью звучит стук каблуков. Их обладатель имел достаточно длинные ноги, чтобы между каждым его шагом поместилось по афоризму. — Что читаешь? — профессор Ким приземляется рядом, а диван проседает ниже под весом его крупного тела. — О, Портрет Дориана Грея! — Ага, — Джошуа прикрывает книгу, демонстрируя, что готов без сожаления отвлечься от неё. — Так, всего лишь перечитывал. Даже такой дохлый мотылек, как Джошуа летит на свет к знаниям. Единственный свет, который греет не оболочку, а бессмертную душу. Так кстати, профессор Ким был похож на ходячий прожектор. Свет един и неважно пламя это или лампочка. — Хорошая вещь, — со знанием дела заявил профессор Ким, но добавил: — Книга лучше конечно, но мне все-таки нравится фильм. — Почему? Из-за концовки? — Ага, возможно из-за того что в фильме Дориан получает возможность реабилитироваться, — профессор замечает скептическое выражение лица студента. — Хоть немного. — И все из-за женщины, — иронично подмечает Джошуа. — Они добавили любовную линию, которой нет в оригинале. — Я бы тоже добавил. Обе версии хороши по-своему, — он авторитетно закивал, расправил массивные плечи, и шире раскинул ноги, принимая более удобное положение на диване. — Но мне ближе все-таки та, в которой смерть это финал его раскаяния. В книге он умирает, оставаясь все таким же чудовищем. — Так задумал автор, — Джошуа старался звучать несерьёзно, и сказал: — А в кино у актёра было слишком смазливое лицо, чтобы не придумать ему какое-нибудь оправдание. — Сценарий пишут до кастинга, — голос его стал ниже, как будто звуки преодолевали долгий путь из его диафрагмы. — Но ты прав, красота страшная сила. Три последних слова выдали профессора Кима с потрохами. Или вернее будет сказать, его потроха выдали его. Красота. Страх. Сила. Он не может удержать внутри чувств, которые испытывает на их счёт. А Джошуа не уверен, что может эти чувства различить – они едкая смесь. И он проглатывает её вместе с воздухом пропитанным чужим сожалением. — Ага, и мы готовы её оправдывать, — Джошуа заговорил, но уже тише. — Из-за его красоты многие пострадали. Если бы не он, то Бэзил, невеста Дориана были бы живы, да и остальные люди, которых он соблазнил, могли быть… лучше. — Увы, но нет. Если кто-то совершил проступок, то только потому, что сам поддался искушению, — его длинные пальцы проходят по светлой челке, прибирая её назад, к затылку. — Не Дориан, так другой юноша. Он сгубил себя, но и другие губили себя сами. — Профессор Ким, вы симпатизируете ему? — Можешь просто Намджун. И нет, я только понимаю, зачем он так поступал, — он дышал глубоко, словно в его груди было много места, его дыханием наверняка можно разогревать помещения. — Имея вечную жизнь, и возможность делать всё, что захочешь, сложно не сойти с ума убивая скуку. С тобой такого разве не было? Глаза профессора – узкие щели, в которых мерцали тёмные огоньки. Он смотрел на Джошуа, как смотрят на что-то очевидное, ясное, как белый день. — Я не прожил и полвека, да это и неважно, если ты предпочел бы умереть, пустыми попыткам себя развлечь, — Джошуа удивился собственной честности, — не в поиске удовольствия смысл жизни. — однако он решил не отходить от темы. — А на Дориане все равно лежит ответственность за все те преступления. — неосознанно он опускает глаза на твёрдый переплёт книги, ему не нравится обложка. — Думаю, автор был прав, унизив его. Он не заслуживал любви, просто потому что не был на неё способен, Намджун-хён. — А чем любовь не смысл жизни? — Многозначительно улыбнулся Профессор и сделал паузу. — Свою невестку он и, правда, любил, я в этом уверен. — А любовь, Намджун-хен, ещё одно удовольствие. Да и как-то слишком легко он отказался от неё. — Он был слишком юн, — жестом призванный что-то объяснить, профессор Ким взмахнул рукой. — Но искренне страдал и переживал её смерть. — Страдание, не признак любви. — изображая искреннее недоумение на лице, Джошуа растянул губы в линию. — Но её следствие. — Сомнительно. Джошуа был уверен, что людьми в минуты, а то и часы страдания движет вовсе не любовь к другому человеку. А лишь любовь к удовольствию, которое он находил в другом человеке. Профессор Ким явно хотел добавить что-то ещё, вероятно Джошуа даже мог бы с ним в чем-то согласиться (если бы их дискуссия продолжалась чуть дольше). Однако Хансоль вышел к ним из-за перегородки и сказал: — Профессор Ким, Джису-хён, вам бы свой блог завести, и из вас бы вышли неплохие продавцы личностного роста. Или попробуйте подкасты записывать, — с абсолютно бесстрастным лицом предложил Хансоль. Он наверняка пошутил. — Ладно, мне пора, меня ждёт Сынчоль-хён. Смутившийся словами Хансоля, и тем фактором, что их рассуждения звучали, как псевдоинтеллектуальное сотрясание воздуха, профессор бесцветно произнёс: — До свидания, — он собрал ноги вместе, а руки его сложились на груди. — Хансоль, подожди, — Джошуа поднялся с места. — Ты не знаешь, в каком храме собирался помогать Джонхан сегодня? — он встал ближе. — Джонхан позвал тебя с собой? Сейчас секунду, — Хансоль наклоняется, что-то быстро набирая в телефоне. — Он тут недалеко. Они, наверное, будут возиться там весь день. — Хансоль разворачивает экран к Джошуа, показывая маршрут на карте. — Спасибо, а то совсем забыл. — Почему я не удивлён, что он припахал тебя к работе, но забыл дать адрес? Хочешь, мы тебя подвезём? Думаю, Сынчоль будет не против, только он служебной машине. Джошуа вспомнил, как однажды уже катался на полицейской машине. Сомнительное мероприятие. — Нет, не стоит. Я люблю гулять. — Правда? Джонхан тоже, — задумчиво произнёс Хансоль. — Ну, до скорого. ***       Как должен выглядеть храм? Католики в средние века считали, а потому и строили так, чтобы в доме божьем человек чувствовал свою ничтожность – крошкой на гигантском полотне создателя миров. Джошуа нравится готика, её стремящиеся ввысь шпили, голые серые стены. Его восхищали изящные витражи и сакральный смысл в каждом кирпичике. Он видел такой храм пару раз. Бывал лишь однажды. В Америке он посещал только обыкновенную протестантскую церковь. Но сооружение, которое предстало перед ним сейчас, не было похоже ни на что, к чему он привык. Здание казалось очень старым, с выцветшими порогами и колоннами. Крыша его была в традиционном азиатском стиле, с характерными изогнутыми углами. А кровля собрана из крупных кусков черепицы и напоминала громадную чешую. Красивый небольшой храм, заросший деревьями и кустарником, стоял в некотором отдалении от оживленных улиц. Джошуа прислушался. Огляделся. Характерный звук бьющихся друг об друга камней и плитки доносился из-за кустов, сбоку от Храма. Подойдя ближе, стало видно, что это Джонхан, и он собирает строительный мусор в громадные белые мешки. На нем были те же самые джинсы, что и вчера. Потрепанная куртка в пятнах, то ли машинного масла, то ли ещё чего, и не менее потрепанная кепка. Джошуа смутился, глядя на свое кашемировое пальто. Он купил его совсем недавно, и портить его совершенно не хотелось. А значит, надо будет его снять, и остаться в одной толстовке. Джошуа продрог. — Что ты тут делаешь? — Джонхан остановился, а руки его рухнули вдоль тела. — Хансоль дал адрес. — Я спрашивал не об этом, — устало кряхтел Джонхан. — Я спросил, что ты тут забыл? — Ты же сам сказал, что тут нужна помощь, — без удовольствия Джошуа стянул с себя пальто, и повесил его, перекинув через ближайшую ветку. — А ты вроде дал понять, что не собираешься приходить. — Передумал. Где мне взять перчатки? Джонхан поочерёдно стянул с рук грязно-молочные строительные перчатки и кинул их в Джошуа. Они упали перед его ногами. — Возьми эти, я найду себе другие. — Можно было передать, — Джошуа смотрел на перчатки с пренебрежением. Ему не хотелось пресмыкаться перед Джонханом. — Я думал, что поймаешь, но оказывается ты тормоз, — Джонхан заметил, что Джошуа не спешил поднять его подарок с земли. — Боишься нагнуться? Если ты такой нежный, сомневаюсь, что сможешь нам помочь. — А где твой друг? — он все-таки сел на корточки, и поднял предмет с земли. Джошуа никогда не боялся грязной работы. — Или мы тут одни убирать будем? Натягивая перчатки на руки, Джошуа задумавшись, провел языком по нижней губе. Внутри ткань была слегка влажная — у Джонхана по всей видимости вспотели ладони, пока он работал в них. Захотелось сплюнуть. — И не надейся. Минхао внутри, выносит строительный мусор из Храма, — в этот момент из окна позади Джонхана полетели кирпичи, и он обернулся. — Или выкидывает. — Мне надо с ним познакомиться? Подумав немного, и устало взглянув на Джошуа, он все-таки собрал побольше сил в груди и крикнул: — Минхао, иди сюда! У нас тут гости. Лохматая макушка выглянула из окна, и озираясь по сторонам трясла рыжими локонами. А монахи разве не лысые? У них вообще есть дресс–код или их божки не смотрят на бирки, логотипы и длину волос? — Неужели, — заговорило туловище из окна. — Твой друг? — Друг Хансоля с работы, — холодно и очень конкретно ответил Джонхан. Этот самый Минхао перелез через окно и оказался на улице. Он отряхнул комбинезон, поправил пыльные рукава и поклонился гостю. — Есть ещё хорошие люди на свете, да? — небольшой акцент присутствовал в его речи, и выдавал в нем иностранца. — Не каждый найдёт время помочь в храме, зато все охотно, что-то просят. — Рад буду помочь, — Джошуа кивает головой, и представляется. — Джису. Взгляд Джонхана на секунду метнулся с кучи строительного мусора на Джошуа. Но он ничего не сказал. Идейный китаец был бы разочарован, если б узнал истинную причину, по которой сюда принесло их новоиспеченного помощника. К слову, Джошуа уверен, что он китаец, у него был опыт в общении с ними. Всё-таки язык оставляет сильные отпечатки на речи человека. Очевидно. — Минхао, он здесь не для того, чтобы ты его похвалил. Просто дай ему задание. По Джонхану было видно, что он хотел добавить, что-то в духе «и подальше от меня». Однако почему-то смолчал, вместо этого продолжив собирать остатки битого кирпича. Джошуа очень сомневался, что дело было в вежливости или в чем-то подобном. — Тогда, Джису, не мог бы ты мне помочь внутри? Там огромная старая плита, вдвоём мы, наверное, сможем её поднять. — Конечно. — Может мне помочь вам, если она тяжёлая? — встрял со своим предложением Джонхан. — Думаю, хён, мы с Джису справимся. Джису, ты, наверное, тоже мне хён? — Не стоит формальностей, — любезно произнёс Джошуа, дополнив свои слова добродушной улыбкой. — Мне будет приятно, если ты будешь обращаться ко мне просто по имени. И приятно было, но скорее Джошуа доставляло удовольствие наблюдать, как Джонхан закатывает глаза, и поджимает губы, пока думает, что никто не видит. Он определенно жалеет, что позвал Джошуа помогать. Минхао не заметил реакцию друга, и заулыбался. — Отлично! Тогда идём! — он сразу развернулся и сходу полез в окно. — За работу. Джошуа скорее недовольно, нежели удивленно, вскинул бровь, наблюдая за ним. И к чему такие сложности, когда можно просто зайти через дверь? Парадную дверь! Однако он тоже подошёл к окну, и не спеша ощупывал руками ставни. В поисках места, где крепче сможет ухватиться. Джошуа чувствовал на себе чужой взгляд и догадывался о том, кто же пилит его спину. — Тебя подтолкнуть? — предложение Джонхана звучало, как очевидная издевка. — Сам как-нибудь управлюсь. Глупая, даже опасная мысль возникла у Джошуа в голове: что если сейчас напугать Джонхана, и в один мах забраться в Храм. Как бы он не чувствовал себя в последнее время, по-прежнему был силен. Его руки созданы ломать кости, его тело аномально гибкое, а хватка крепкая. Джонхан, вот кому на самом деле нужна помощь. Джошуа самодостаточен. И все-таки это очень глупая мысль. Такие преследовали его в прошлом, и он ругает себя за это, но сваливает всю вину на тёплое солнце, что припекает макушку. Так что, старательно изображая неловкость (но не слишком, чтобы у Джонхан не было поводу издеваться дальше), Джошуа забирается в храм. Там на полу лежит гигантский, на вид тяжелый кусок плиты. — Возьми с другой стороны, — деловито говорит Минхао, ухватившись со своего краю. Внутри храм, был такой же старый, как и снаружи. Но со следами ремонта, и отпечатком прогресса, в виде проводки, и светильников. А также доступных только в наше время подношений в пластиковой упаковке. — Хорошо. Они медленно подняли плиту и аккуратно понесли её в сторону к остальным таким же. Она провисала ниже со стороны Минхао, и он пыхтел от напряжения. Джошуа не собирался его жалеть, хотя мог бы взять весь основной вес на себя. — Вот же дрянь тяжёлая, — Минхао облегчённо выдохнул, когда они закончили с ней возиться. — Тут можно ругаться? — А ты верующий? — он ответил вопросом на вопрос. — Католик. Католик, который исправно посещал протестантскую церковь по пятницам из-за матери. — Хоть так. И нет, нельзя здесь ругаться, но грехи нужны, чтобы было, что замаливать. — И чему вы тут молитесь? — Чему? Или кому, — небрежно произнёс Минхао, собирая с полу картон. — А, в общем-то, неважно, если хочешь, молись здесь своему Богу. — Так разве можно? — А разве для того, чтобы молиться нужно какое-то особенное место? Тем более, так называемых прихожан тут практически не бывает. — А Джонхан, — невольно Джошуа повернул голову в сторону улицы, откуда доносились звуки усердной работы. — Во что-нибудь верит? — Он помогает тут не из-за веры. Как и ты впрочем. И даже не из-за меня, хоть мы и друзья. Скажу больше, я очень удивлён, он не особо то и любит физический труд. — А что тогда? — Не знаю. А ты тут почему? — Минхао делает небольшую паузу. — Джонхан пришёл сюда в первый раз, потому что писал статью. — Честно говоря, я не хотел приходить. Наверное, мне просто скучно. — Все бы так убивали скуку. Провозившись ещё некоторое время в тишине, и разгребая остатки строительного мусора, они, порядком уставшие, отдыхали у окна. Минхао сидел, свесив ноги на улицу, а Джошуа опирался телом на подоконник. Перчатки, которые ему дал Джонхан, давно убраны в карман толстовки. Другие, тот, к слову, так и не нашёл. Джонхан тоже уже всё собрал и, устроившись на одном из мешков, что-то увлечённо высматривал в видах города. Джошуа глянул в том же направлении, но не нашёл там ничего интереснее, чем сам Джонхан, и вернулся к своему прежнему занятию. Бессовестно разглядывая неприкрытые участки его кожи, он пришёл к выводу, что проголодался. Ему как никогда захотелось чизкейк и горячий латте. А между тем чужая крепкая шея немного посерела. Как и лицо, и так чересчур светлое. Казалось, оно потеряло всякий оттенок. Всему виной испортившаяся погода. Небо стало пасмурным, сегодня стемнеет ещё быстрее. Если бы только он оказался чуть ближе, наверняка бы учуял ту смесь из утомленности и тревоги, которую так усердно выдыхает Джонхан. Смог бы прочесть их в складках между бровей, и в тонкой линии сомкнутых губ. И ему предоставляется такая возможность. Свет в помещении начинает подозрительно моргать, а потом неожиданно и вовсе тухнет. Радуясь, что в подсобке нашлась запасная лампочка, Минхао просит их заменить сломанную. А сам сбегает по нужде. Надо же, монахи тоже, иной раз ленятся и бегут от работы. — Я подержу лестницу, — предлагает Джошуа, уже придерживая её. Расстояние между ними небольшое — достаточно для того, чтобы Джошуа быстро провел языком по губам, и крепче сжал стремянку. Раздражение, вот, что он почувствовал оказавшись, так близко к Джонхану. — Ну, уж, постарайся, пожалуйста, — не смотря в его сторону, Джонхан поднимается по стремянке. — Постараюсь. Разве Джошуа дал ему повод так себя вести? Напротив. Но теперь, кажется, стоит, что-то для этого предпринять. Джонхан выкручивает старую лампочку, и бормочет ругательства себе под нос. А Джошуа не может с собой ничего поделать, уголки его рта ползут выше, и он чуть качает стремянку. Несильно. — Ещё раз ты так сделаешь, — злобно процедил Джонхан сквозь зубы, кажется, он так пытался скрыть испуг. — Я тебя убью, ты меня понял? Джошуа ничего не ответил. Забавная угроза, но Джонхан теперь выглядел немного взволнованным. Он спустился со стремянки, всё ещё держась за неё одной рукой, и как-то странно глянул на Джошуа. Словно не мог решить, как ему поступить с ним, что сказать, и самое важное, как сдержать себя, чтобы не пнуть его. Однако Джошуа устраивала эта реакция, у Джонхана должна появиться самая обыкновенная и посредственная причина, чтобы его ненавидеть. Что-то несерьезное, выставляющее их неприязнь детским капризом. Атмосфера, повисшая между ними, вполне могла стать топливом для вечного двигателя. Её можно было соскабливать со стен и продавать вместо газа. Джошуа разглядел в этом отличную возможность. Сразу же предпринимая ещё одну попытку вывести Джонхана из себя. Взбесить, как следует. Таинственно заглядывая в большие глаза напротив, Джошуа говорит вполголоса: — Нравлюсь? — он будто бы нечаянно кладёт свою большую ладонь поверх чужой руки, и нежно сжимает. Не больше секунды. Лестница заскрежетала и чуть не рухнула на пол. Джонхан слишком резко убирает конечность, словно к нему прикоснулось что-то омерзительное. Словно Джошуа весь был Джонхану омерзителен. Более того он наконец скинул маску безразличия. И даже смотрел на него с нескрываемым презрением. Джошуа хотелось расхохотаться, он спросил себя «Кем же он меня считает?». Ему не было обидно, разве что самую малость, размером с финиковую косточку. — Такие, как ты... Тогда, в туалете на дне рождения у Хансоля, Джонхан был посмелее, когда влез в его личное пространство. Наверное, хотел застать врасплох и продемонстрировать превосходство. Но теперь Джошуа сменил формат игры, всего лишь поменяв контекст безобидного прикосновения. Некоторые слова, это и, правда, заклинания, они создают иллюзии, меняют реальность. Главное их правильно и вовремя применить. Они оба знают, что причина не в сальных подкатах Джошуа, и в том, как гомофоб Джонхан реагирует на них. Но это причины, которые будут мерещиться другим. Таким же, как Минхао, который застыл на пороге храма с двумя бутылками вина в руках. Он все видел. И все слышал. — Парни, я хотел предложить выпить, — он пытается звучать дружелюбно, словно не сделал некоторых выводов на их счёт. — Но подумал, и решил в знак благодарности просто подарить вам по бутылке. Ничерта он не хотел им дарить. Угостить, возможно. Но ему приходиться жертвовать своими запасами, чтобы сгладить углы. Это даже не его квадраты и треугольники, но такие уж эти люди верующие монахи. Неловко улыбнувшись ему Джошуа, кивнул, и спросил: — Могу я зайти сюда на днях? — Конечно, — Минхао украдкой глянул на друга, который сложил руки на груди. Последующие слова он говорил уже не так уверенно. — В нашем храме рады каждому. Проходя к выходу, и останавливаясь рядом с Минхао, Джошуа забирает вино. И весело кидает на прощание: — Благодарю за ваше подношение, я его приму. *** Добро не сомневается. Добро. Не. Сомневается.