The other side of the Sun

      На краю кровати его ждёт идеально сложенная полосатая пижама, а на кухне мать с чашкой чая. Спускаясь к ней по лестнице, он уже скучает по идиллии, которой лишит себя. Навсегда. Никакого чая несколько раз в день по несколько кружек; пледа, с красными ворсинками в который куталась его мать; баскетбола по выходным на площадке у пляжа и дружеских посиделок допоздна с бывшими одноклассниками. Таких вещей бессчетное множество, и теперь невозможно будет забыть ни одну из них. Но Джошуа попытается. — Я бы не хотела, чтобы ты так скоро уезжал, — женщина беспокойно разглядывает чаинки в кружке, и хмурится, поскольку решение сына кажется ей поспешным. — Я понимаю тебя, но возможно это крайняя мера. Ведь не обязательно уезжать… Как объяснить человеку, что другого пути нет? Боже. Невозможно о таком судить со стороны. Все попытки дать совет или обсудить варианты обречены. Джошуа знает, что для него не существует иного выхода, разве что ещё пара дней, и он точно сойдёт с ума. — Дай мне немного времени, окей? — заискивающим тоном говорит Джошуа между глотками. — Я люблю тебя, и не собираюсь уезжать надолго — ободряюще продолжает. — Вернусь обязательно, как только смогу. Я сбегаю, не останавливай меня. Люди часто говорят, что невозможно сбежать от самого себя. Но нет. Джошуа уверен, что у него получится. Ведь мы — это наши воспоминания, пережитый миг и выбор. А тут каждый косяк в доме и трещина в асфальте пропитана воспоминаниями. — Если ты уже так решил, сынок, — смирившись, женщина поджимает губы и кивает. — Я лишь надеюсь, что ты делаешь это не из-за того, что считаешь себя виноватым. — она с сожалением смотрит на сына, но все равно продолжает говорить, — Ты не мог знать, что так получится. Зачем? Зачем она снова об этом говорит? Разве они недостаточно времени провели в трауре, черт возьми? К чему снова затевать эту бесполезную беседу? Но Джошуа не может просто согласиться, хотя знает, — так легче. — Я мог настоять и он бы остался. В живых. — В том, что с ним произошло, нет твоей вины, — глаза матери полны сожаления, но она продолжает резать сына без ножа. — Ты и сам знаешь, что ничего не мог сделать. Каждое озвученное слово наглая ложь, но она об этом не узнает. Чай давно не лезет в глотку. Только неприятный налет остается на языке. Во рту вяжет, но крашеный кипяток тут ни при чем. — Чушь собачья, — правда жжет горло. — Он умер из-за меня! — голос срывается, глаза щиплет, но он уже не может остановиться. — Это был мой день рождения, мой дом, мой алкоголь. А я последний кто его видел! А мои зубы последнее, что видел он. И пусть по телевизору говорят о какой-то ядовитой змее, которая укусила беднягу. Пусть рассказывают о каких-то диких животных, что нашли и растерзали его тело. — Умоляю, Джошуа, прекрати! — С удовольствием. — он встаёт из-за стола и уходит. Завтра он обязательно извинится перед матерью. А пока для этого слишком рано. *** Джошуа открывает глаз и растирает остатки сна по лицу. Медленно сползая с постели, встает на ноги и бредёт в ванну. У зеркала Джошуа ещё раз трёт веки, разглядывая себя, тянется включить воду и скорее набрать её в рот. Однако, как только взгляд опускается в раковину, наблюдая за убегающей водой, он понимает — ему наконец-то приснился сон. Он помнит его цветными обрывками: как аномально большие плоды клубники росли в местах его юности, как ему пришлось нырнуть в грязную воду местной набережной и нахлебаться грязи, а потом как после этого его рвало в эту самую раковину. У которой он теперь и стоит. Неприятный сон. Но не кошмар. Когда он был маленьким, мать учила: о дурных снах нельзя рассказывать, иначе у них отрастают ноги. Ни за что не пытайся их трактовать. И никому другому не позволяй. Не думая о том, что ему приснилось ни секунды больше, Джошуа собирается на занятия. Он ощущал некоторую слабость, что не просто не прошла со вчерашнего дня, а напротив — стала ещё сильнее. Ничего не болело, и спать на удивление не хотелось. Но неестественное опустошение никуда не делось, оно было пугающим и парадоксально давящим изнутри. Несмотря на это, через полчаса он уже подходил к языковой школе. Кожаная куртка, черная шапка, и большие наушники на шее. Облокотившись на перила и что-то листая в телефоне, стоял Хансоль. Он, очевидно, кого-то ждал, и Джошуа очень надеялся, что не его. У него не было настроения на милые беседы, особенно после таких бурных выходных. Поэтому Джошуа определённо был сыт по горло, и лишний раз предпочел бы в контакт с людьми не вступать. Хоть он и обещал за Хансолем приглядывать, развлекать его в планы не входило. Лимит на общение уже давно исчерпан. Так что за энергией придется обращаться разве что к внутренним демонам. А они не самые тактичные и приятные собеседники. Стоя поодаль у рыжих кустов, он ждал, что Хансоль куда-нибудь поскорее исчезнет. И желательно надолго. — Позволь узнать, какого черта ты делаешь? Джошуа оборачивается и буквально удавиться готов, когда видит недовольное выражение лица Джонхана. Он явно интерпретировал эту ситуацию по-своему, и его это закономерно возмутило. По крайней мере, на это намекали его сведенные вниз брови и сжатые челюсти. Но не это волнует Джошуа сейчас, слова Сунена тогда его успокоили, но хотелось убедиться лично — Джонхан видимо в полном порядке, если не считать, что он похож на восставший труп. А помятая мешковатая одежда лишь добавляла ему маргинальности. Не хватало разве что фингала и сигареты в зубах. — Задумался, — чуть помедлив, ответил Джошуа. Он увлекся рассматриванием чужих темных кругов под глазами. Такие только недавно красовались и на нем самом. — А впрочем, это не твоё дело. — А это я уже сам решать буду, — начинает он, — Считаешь такое поведение нормальным? Если да, то ты точно конченный. — складывая руки на груди, Джонхан прищурился словно разглядывал насекомое. — Но ты скажи, если у тебя есть справка из специального учреждения. А то может ты просто больной? Джошуа очень захотелось откусить ему лицо за подобные идиотские выводы, и не менее идиотское оскорбление. У Джонхана вроде есть мозг, даже мысли умные иногда возникают, отчего же он тогда так неохотно этим пользуется? Попробовал бы не открывать лишний раз рот, и прошел мимо. Нет, надо обязательно выдумать проблему на пустом месте. — Почему ты такой грубый? — снисходительно улыбнулся Джошуа, — Плохое воспитание не оправдывает такой скверный характер. — Плохое воспитание? — фыркнул Джонхан и брезгливо поморщился. Из-за серого оттенка кожи казалось, ему действительно может поплохеть, и вывернуть прямо тут. — И я это слышу от человека, который по кустам шарахается, прячась от людей? Папаша наверное научил? Какой папаша? Если он имел в виду отца, то у Джошуа его нет, и никогда не было. Такой роскоши он был лишён достаточно долго, чтобы считать “отца ” не более чем набором генов. Хотя быть может это и к лучшему. Ему и матери было достаточно. Он обожал ее, как обожают, что-то недосягаемое, пусть и находящееся рядом. Можно было быть несогласным с ней, спорить, или утаивать что-то, но нельзя не признать ее совершенство в глазах сына. — Не совсем. У меня нет отца, — безразлично, но все-таки признается Джошуа. — Ты всегда так быстро делаешь выводы? — сам того не замечая он подходит ближе к Джонхану. — Ну, это многое объясняет, — хмыкает Джонхан, но сразу же отмахивается от этого, демонстрируя, что эти сопли его не трогают. — Но в любом случае, хочешь сказать я не прав, — он продолжал прожигать дыру в чужом лице, на что Джошуа только закатывает глаза, — И ты тут природу созерцаешь? В общем-то, да. — Красивый клён, особенно осенью. — Ты идиот или притворяешься? Время видел? — чересчур громкого спрашивает Джонхан, грубо доставая телефон из кармана, и тыкая им, чуть ли не в нос Джошуа. — У тебя уже десять минут урок идёт. Джошуа замечает цифры на экране, но его внимание больше привлекают обои. На них трое: мужчина лет так за тридцать, женщина чуть помоложе и совсем маленькая девочка. За ними вечерняя набережная с темнеющей гладью серых вод. И судя по качеству, эта фотография была сделана очень давно. — Как же так, — Джошуа отрывает глаза от телефона, и смотрит на его владельца. — Тогда мне следует поторопиться, да, Джонхан-и? — О, да поторопись, и возможно ты даже успеешь подлизать своему профессору Киму, — скривился Джонхан. Было очевидно, что он не собирается на этом останавливаться. — Ты, наверное, у него любимчик с таким-то длинным языком. — Интересно, когда ты успел заметить мой длинный язык? — неожиданно Джошуа наклоняется ближе, и проходит кончиком языка по трещинкам на нижней губе. — Только скажи, и можешь сам в этом убедиться. Для Джонхана это выглядело так, словно над ним издевается школьник-мазохист, который определённо скоро получит по губам. Но Джошуа просто жутко интересно попробовать чужое раздражение на вкус. Оно оседает на коже и вибрирует в воздухе, — Джошуа еле удержался, чтобы не высунуть язык полностью. — Придушить бы тебя, — сквозь зубы процедил Джонхан, но руки сразу же убрал в карманы. — Остынь, Геракл, я же пошутил, — он возвращается в прежнее положение, увеличивая расстояние между ними. — Но знаешь, если эта угроза не пустой треп, то ты меня заинтересовал. — Знаешь куда засунь свои шутки? — А хочешь помочь? — съязвил Джошуа. — Тебя так легко вывести из себя. — Не стоит проверять моё терпение. Никому не нравится когда им пытаются продемонстрировать какие они ничтожества. А Джонхан определенно очень старался до него эту мысль донести — глядя высокомерно, без капли притворства или напускной важности. С чистым презрением и отвращением похлеще того, что испытывают от кучи дерьма — все то, что он не посмел бы показать друзьям. Глаза Джошуа открываются чуть шире, а смотрит он ими будто насквозь. И только приподнятый уголок губы вносил хоть какую-то ясность, намекая, что он в долгу не останется. Следует немного сбить спесь с Джонхана. — Знаешь, я тут вспомнил, что Джихун настойчиво попросил меня приглядеть за Хансолем. Наверное, ты уже знаешь об этом, — решает добавить Джошуа собираясь уходить. — Так что ты прав, мне надо торопиться. — Что? — брови Джонхана сначала поднялись, затем опустились еще ниже, чем прежде. О, этот взгляд. Джошуа подловил себя на мысли, не зная, что больше доставляет ему удовольствие: делать то, чего Джонхан не ожидает или наблюдать за его смешным лицом в этот момент. — А разве ты не знаешь? — откровенно издевался он, — Ой, так они тебе не сказали? — Лучше заткнись, я знаю, зачем ты это делаешь, кусок… — чуть было не выпаливает ругательства Джонхан, но его прерывают. Наконец-то их замечает Хансоль и быстрым шагом подлетает к ним, и кричит: — О, Джонхан-хён, Джису-хён! — он зачем-то махал рукой, и делал это так, словно находился на зацикленном видео. — Доброе утро, — кивнул ему Джошуа. — Как дела? — довольный Хансоль обратился к ним. И все-таки этот парнишка действует на них как глоток свежего воздуха. Слишком заразный у него настрой, и неординарный вид, чтобы не обратить на это внимание. Тем самым упуская то, что секунду назад ужасно выводило из себя. — Нормально, — пожал плечами Джонхан. Его рука чуть дрожала, и он придерживал её так, будто разминал кисти. Кажется, состояние его замечает не только Джошуа. Хансоль серьезно разглядывает друга, и спрашивает: — Ты уверен, Хён? По-моему, ты не здоров. Оттого насколько мягкая улыбка возникает на лице Джонхана, когда он посмотрел на младшего, Джошуа захотелось закатить глаза, а желательно и вовсе отвернуться. Этакий старший брат, вернувшийся с передовой, и словивший пулю. По выражению его лица было очевидно, что ему не хотелось об этом говорить. Но и отмахнуться не выйдет, ведь тогда Хансоль точно будет беспокоиться еще больше. — Ничего такого. Просто отравился на днях, наверное, съел что-то не то из молочки, — чуть подумав, он добавил, — Или это была рыба, я уже не уверен. Но сейчас все в порядке. — Оу, бро, — Хансоль ободряюще похлопал его по плечу. — Ёще и в выходные, сочувствую. — Ага, тошнило целый день, даже температура поднялась. — Ужасно. «Вот это поддержка», хмыкнул про себя Джошуа, и справедливости ради решил добавить: — Надо же, а выглядишь бодрячком, Джонхан-и. — Даже так я выгляжу лучше, чем ты обычно, хотя сегодня ты на редкость не так плох, — Джонхан резко наклоняется и небрежно похлопывает Джошуа по щеке. — Только погляди на него, вот ты-то, небось, хорошо кушаешь теперь! Пальцы у Джонхана холодные и немного влажные, но Джошуа чувствует, как кожу на лице прожигает насквозь, и плавятся даже кости. Жест призванный унизить выглядит как будто кадр из фильма про дедовщину. Интересно, он практиковал такое, когда служил в армии? Глядя на него, на ум приходило только два варианта: либо Джонхан позволял себе раздавать оплеухи зеленым шкетам, хотя наверняка был таким же тощим, как сейчас. Либо был тем, кто ограничивался справедливыми тычками. Хансоль на происходящее то ли корчится, то ли смеётся. Джошуа с силой убирает чужую руку, но не позволяет вывести себя окончательно. Кое-как растягивает рот в некоторое подобие улыбки, и произносит: — Джонхан, я понимаю твое стремление к прекрасному, но что у тебя за маниакальное желание лапать моё лицо? — не удержавшись, он наклонил голову к плечу, и чуть сморщил нос, словно почувствовал вонь откуда-то неподалеку. — Если не будешь следить за руками, рискуешь и вовсе остаться без них. — Серьезно, что ли? — фыркнул Джонхан. Видимо кое-кто не желает быть свидетелем словесной перепалки или потасовки, в худшем случае. И неловко, но четко вставляет: — Слушайте, но тут у тебя занятия начались, Джису-хён, — говорит Хансоль, и сразу же продолжает, дабы не позволить никому из них возразить. — Да, Джонхан-хён, ты вроде бы собирался куда-то? — Точно, Хансоль, я же привез твой обед! — сделав вид, словно его осенило, сказал он, и начал раскачиваться на месте. — Он у меня в машине, возьмёшь? — Джонхан даже не смотрит на младшего, когда отдает ключи от машины. Всё его внимание направлено на Джошуа, — Я сейчас подойду. Хансоль не глуп, и прекрасно понимает намеки. Он рад возможности покинуть эту неловкую для себя ситуацию, хотя и подозревает, что оставить их так не совсем разумно. Бедняга не был уверен, насколько серьезно его старшие были настроены. А вдруг это дружеские склоки? Но Хансоль в любом случае огорчился, что его затея, так сказать, раскидать их по углам, не удалась. — Конечно! — притворно воодушевленно младший все-таки уносится в сторону парковки длинными шагами, как солдатики в мультиках. — Хотел сказать мне что-то ещё? — спрашивает Джошуа, глядя в след уходящему. — Да, — твердо гаркнул Джонхан, — Держись подальше от моих друзей. — А это он произнёс уже более сдержанно. «Да я бы с удовольствием», — хотел бы возмутиться Джошуа, но вместо этого снова ухмыляется, и говорит: — А то что? Дальше ожидалась какая-нибудь нелепая угроза, но Джонхан застывает на месте, и пренебрежительно щурится. Он собирается открыть рот, дабы что-то сказать, но передумывает. Джошуа облизывает нижнюю губу и подмигивает. Всем своим видом стараясь показать, как ему все равно. Но если бы это было так, то он сейчас не был бы уверен, что примет любое предложение Сунена. *** Иногда Джошуа поглядывал на легко моросящий дождь за окном аудитории, и надеялся, что скоро начнется ливень. Очищающий, сопровождающийся раскатами грома, и мерцаниями молний в густой синеве. Ливень. Такой, чтобы тоска по маминому чаю с имбирем, который обжигал горло, была невыносимой. Но к концу занятия эта надежда оставила его окончательно, как впрочем, и многие другие. Что уже не так важно. Прослушав практически всю лекцию за скучающим оглядывание аудитории: утыкаясь взглядом, то в пустую доску, то в тетрадь со старым конспектом, а потом и вовсе в черный экран телефона, он и не заметил, как пролетело время. В руках он сминал маленькую бумажку, которую нашел на столе, и забытую тут совсем недавно кем-то из студентов. На ней не было ничего важного, просто кто-то использовал ее в качестве любовной записки. Пара кривых сердечек в углу, и неловкое признание: «Я стараюсь ради тебя». «Что за вздор?», — покосился на надпись Джошуа. Одна его бровь непослушно приподнялась, но со стороны он оставался невозмутим. Такие вещи его не трогают, и никогда не трогали. И судя по всему адресата тоже. Так что он просто складывал бумажку снова и снова, и тер между пальцев, отчего она совсем растрепалась, и из нее полезли волокна. Однажды Джошуа услышал, что меняться, как и стараться надо только ради одного человека — того, кем мы станем. Достаточно уважая чувства своего друга, он не стал смеяться и шутить о том, какой тот великий мудрец, раз у него вообще есть время на такие рассуждения. Сейчас бы он многое отдал, чтобы услышать от него, даже самую очевидную мысль. Неторопливо вставая со своего места, профессор Ким подзывает его к себе, и спрашивает, не хочет ли он поесть. Джошуа хочет, но он сомневается, что сможет поддержать беседу. Однако разве Намджун в этом нуждается? Нет. Тогда можно смело идти с ним в странную забегаловку где-то на углу. И занять посеревший от времени столик под зонтиком на улице. Мелкие капли все еще достают их, но совсем не мешают. Джошуа с Намджуном сидят на пластиковых стульях, а грязь с обочин липнет к обуви. Они заказывают фирменное блюдо и пьют дешевое соджу, чтобы скрасить ожидание. — Ты сегодня опоздал на лекцию, — пригубив немного, нахмурился Ким. — Да и, кажется, тебе нездоровится. — С чего вы взяли? — его брови слегка приподнялись, а губы забавно сложились, отчего на лице появились ямочки. — Я чувствую себя нормально. — Ты выглядишь очень небрежно, Джису. Не пытайся меня обмануть, — его длинные пальцы указали на серые пятна на чужих рукавах. — Пепел, который я тогда на тебя рассыпал, значит, одежду ты не стирал, — затем его рука переместилась выше, и он потянул за торчащий локон смолистых волос. — И даже не пытался их уложить или спрятать. Выглядишь как лесник какой-то. Золото, небось, на Аляске добываешь, а не стрижешься, чтобы теплее было. Чуть подавившись воздухом Джошуа ойкнул, и обиженно глянул на старшего. Неужели он и правда выглядит так плохо? Но разве в таком положении это вообще должно его волновать? Ким опять предлагает сигареты, и Джошуа даже рад, что ему не пришлось просить о них. — Я просто устал, — буркнул он, принимая из рук старшего зажигалку, и зажимая сигарету губами. — Слишком много людей. — Так избавься от них, — буднично предложил Намджун, жестами показывая хозяину заведения за окном поторопиться. Когда Джошуа затянулся, на уме у него было только одно — зима. Снежные барханы, блестящие в темноте, холодный салон подержанного авто, окоченевшие на морозе пальцы, которые сжимают фильтр сигареты сильнее, чем следовало бы, и специфический привкус, из-за которого приходилось втирать зубную пасту в язык. Вот чем запомнился ему первый раз, когда он пробовал курить. Ничего хорошего, но как же была прекрасна зима в те времена. — Верующие люди считают, что малые грехи приведут к большим. Но я думаю, что лучше уж совершать мелкие ошибки, чем хотя бы одну большую, — умиротворение, отразившееся на лице Джошуа, подтолкнуло профессора озвучить некоторые свои мысли. — Понимаешь о чем я? — Понимаю, — кивнул он. — А вы не верующий? — Нет, — качнул головой Намджун и принялся небрежно отодвигать бутылки, чтобы было, куда поставить тарелки, которые уже несли в их сторону. — Глупость, — Джошуа скептически глянул на профессора из еле различимой завесы дыма. — Не верю. Им принесли еду, на стол ее ставили аккуратно, но края посуды все равно бились друг о друга, и издавали неприятный звук. Но сейчас он вызывал у них, только волнующее чувство предвкушения. — И я не верю. — Смешно, — выдохнул Джошуа. — А вот если серьёзно, вы так говорите назло? Хотя не отвечайте, я вижу что назло. — Кому? — исподлобья глянул Ким. — Тому во что не верите, — чужой мрачный вид не помешал Джошуа честно озвучить свои мысли. А затем спросить: — Лучше расскажите, зачем вообще стали преподавать? Этот вопрос довольно долго мучал Джошуа. Такие как Намджун могут добиться успеха в любом деле, за которое возьмутся с интересом. Для них кризис специальности возникает только в том случае, если они начинают разрываться между возможностями, равноценно выгодным для них в перспективе. Но и тогда они быстро находят для себя решение. И, как правило, связана оно с количеством энергии, которой придется затратить. И если Джошуа относил себя к тем, кто постараются по возможности облегчить себе путь, то такие, как Ким приложат все усилия и даже больше. Ведь не вывернуться на изнанку, им не интересно. — Мои друзья всегда говорили, что я выгляжу как молодой сексуальный профессор из фильмов. Или бульварных романов? Но похож он не был, совершенно точно не был. От подобного типажа его отделяло многое, например: наличие ума; попытки, спрятать крупное тело в широких одеждах, такие же неудачные, как если бы кто-то попытался накрыть статую свободы; отсутствие лишней растительности на лице; слишком округлые черты, мягким в них было все. Кроме острого животного разреза глаз. Хотя быть может виной тому то, как он смотрел. Люди видят что-то подобное, когда заглядывают в глаза хищников сидящих в клетке. Им кажется, что та невинность в них обусловлена неразумностью. Но что если хищник все отлично понимают, но виновным себя просто не считает? И, правда, почему он должен? — Они точно были ваши друзья, а не секс партнеры? — как бы там ни было, Джошуа позволяет собеседнику перевести тему. — Знаешь, ты спросил, и я уже не уверен, — как шутка это почему не звучало. — Одно другому не мешает, — сказал он так, как говорят те, кто только предполагает и никогда подобным образом не поступают. Профессор это просек, но все равно отчего-то решил похвалить его, будто он правильно понял задачку: — А ты быстро учишься. — А кто сказал, что я этого не знал? — Джошуа стряхнул пепел на асфальт, сделал последнюю затяжку и туда же полетел окурок. Притоптал его ногой, и тот практически сразу исчез в грязи. — А практиковал? — Нет. — Тогда молчи. *** Как и предсказывал Джошуа, через пару дней Сунен пишет, что у него есть крутая идея зависнуть в одном заведении. Видите ли, там тусовались интересные ему в коммерческой плоскости персоны. Те, что были ему интересны в плоскости горизонтальной, кстати, тоже. Сомнительно. Но Джонхан продолжал приходить за Хансолем, то расхаживая вокруг здания, то крутясь в холле или коридоре. Хоть они больше и не пересекались с Джошуа, осадок остался. Поэтому ядовито-оранжевый монстр Сунена забирает Джошуа сразу после занятий, чуть ли не от самых дверей. Безусловно находившийся в этот момент на парковке Джонхан должен был заметить гордую фигуру в чёрном. Своеобразная в некотором роде походка, в высоких челси и прямых брюках, делалась намного заметнее. Рубашки же с пиджаками при всей плотности сильного тела демонстрировали некоторую его изящность. Если не сказать, что создавали обманчивое впечатление хрупкости, виной тому узкая талия и длинная шея. Джошуа не хотел выглядеть официально, все-таки не на работу едет. И уж тем более торжественно, потому как на коронацию английской королевы тоже не собирался. Но именно так он себя ощущал, когда садясь в машину, ветер отбросил отросшие волосы ему на глаза, перед тем, как он поймал на себе косой взгляд Джонхана. Косой и никак иначе. Когда Джошуа закрыл дверь машины, он сразу же почувствовал запах кожаной обивки, парфюма Сунена, и его нетерпения. Неясно только, что из последнего было более терпким. Поприветствовав сидящего и вальяжно раскинувшего ноги водителя, Джошуа ограничился полуулыбкой. Непривычно низкая посадка сидений в салоне напоминала Джошуа, как близко он находится к земле. Отчего пальцы сами собой начали постукивать по бедру. Но скоро они уже оказались на глянцевом подлокотнике, продолжая свое нехитрое дело. Хоши много говорил, и его вовсе не беспокоило, что собеседник в основном молчит, и только кивает. Возможно, даже не сильно вслушиваясь в его поистине королевские речи. То, что происходило дальше всего лишь фарс. Приятный и бессмысленный, как дорогой блокбастер. Любезничал Хоши со всем, что дышит. Но больше всего дышало вино, так что его из объятий нежных пальцев он не выпускал. Улыбался обворожительной улыбкой, которую натренировал до раздражающего автоматизма. Но и нахмуриться мог запросто. И дуться начать. Наверное, хотел, чтобы люди считали его искренним и простым, за то, как быстро он выражает эмоции, словно не мог их сдержать. А вот Джошуа с самого прихода сюда не мог понять, куда тот его притащил. И как он попал на съезд белых воротничков, и их хозяев, чьи шеи в эти воротнички не влезают. Интересно за кого принимали тут все собравшиеся самого Джошуа? Наверняка, за профессионального квоновского подхалима. Небось, считали его вежливую полуулыбку частью трудового договора. Признаться честно, Сунену больше шло быть Хоши в цветных кроссовках, и пестрых футболках, чем Квон Суненом в сером костюме, что вечно поправлял запонки. Но натура рвалась наружу, и три верхние пуговицы на рубашке он все-таки расстегнул, обнажая золотую цепь на шее. Наболтавшись вдоволь со всеми, кто его тут заинтересовал, разморенный Сунен в своём желании увлечь Джошуа, донимал его расспросами. Ему хотелось найти что-то, в чем тот заинтересован. Сам Сунен своими влечениями охотно поделился. Именно, что влечениями. Так он и сказал. А ещё добавил, что его влекло к тому, чем в полной мере он обладать не мог — наверное, про людей. И к тому, чего ему всегда будет мало — это уже про деньги. И как бы Сунен не старался, Джошуа от ответа уходил. Ему не хотелось, чтобы нашелся хоть кто-то, кто смог бы его купить. Ведь правда же, что у всех есть цена. И пусть Сунен всего лишь хотел найти для него награду, и стимул. Влечение Джошуа запретная тема, даже для него самого. И хотелось бы соврать, но ему нравилось. По странному нравилось, как тут фужеры с шампанским, и стаканы с виски отбивают чечетку по дубовым поверхностям. Как люди собравшиеся вокруг него, были не более чем статистами, чтобы они о себе не возомнили. Джошуа, кажется, что он слышит, как ему поёт хрустальный небосвод. Расписные облака светят с фресок на потолке, и даже ангелы на них незаметно хлопают крыльями. Для сидящего рядом Сунена картинки на потолке также оживают в виде обнажённых пупсов сверкающими ягодицами, и он хихикает. Нельзя переборщить с абсентом, можно только слегка увлечься. «Увлечься и умереть», — подумал Джошуа, но уже не про абсент, — «Совершенно некрасивой и не драматичной смертью». Такие бывают только в кино или книгах. На деле какой бы она не была это сущее безобразие. Джошуа где-то узнал, что если повеситься, то всё содержимое кишечника окажется в штанах. Пусть даже после смерти тебе всё равно, но разве это достойно? Опорожниться напоследок и висеть? К чему все эти мысли он не знал, но остановиться уже не мог. — Как думаешь, зачем мы здесь? «Кроме того, что ты пытаешься соблазнить меня окружающим фарсом?», — подумалось Джошуа, и он хмыкнул. — Наверное, потешить твоё самолюбие? — Думаешь, подобные мероприятия все ещё способны на такое? — Тебе все равно нравится. — Тут ты прав, но дело не во мне. Погляди на них, — Сунен невзначай взмахнул бокалом. — Безобидные свинюшки в грязи по ушки. — он захихикал. — Сам придумал? — не удержавшись, Джошуа усмехнулся. — На три часа, — тихо добавил Сунен, словно они охотники в засаде. Мельком глянув в том направлении, взгляд сразу натыкается на загроможденный блюдами и напитками стол. За ним несколько крупных взрослых мужчин. У одного из них сальная голова, двое других и вовсе лысые. Все они гогочут, а кто-то, не удосужившись переживать еду, рисковал её вокруг себя раскидать. Стало тошно. Он отвернулся. — Мелочь, — констатировал Джошуа. — Следующий столик прямо за ними. Ух, заметил, как этот мужик постоянно носом делает, и трет его вечно? Мне иногда кажется, что если бы он мог, он бы прямо в парламенте дорожку снюхивал. — С такими ноздрями он может и дорожку размером с сугроб снюхивать. Они перекинулись взглядами и гаденько заулыбались. — А теперь вон те, в углу, — продолжил Сунен. — Страстные любители поглядеть на чужие страдания, устраивают пытки в личном спортзале. Представляешь? Если я правильно помню один из них бывший полицейский, — последовал пренебрежительный смешок. — Теперь сутенер покруче тех, что у вас в голливудских фильмах. Его крышуют — он сливает информацию. — А те? — незаметно кивает на приличную компанию из трех человек помоложе. — Хорошо над ними мясник поработал, да? Даже не знаю, сколько операций они сделали, чтобы так выглядеть. Тут не только они такие, но эти прям милашки, — если бы Джошуа не смотрел сейчас на тех о ком идёт речь, он бы не подумал, что это ирония. Но тон резко изменился. И Сунен поморщившись добавил. — Мерзость, грязные ублюдки. — выплюнул он. — Дай угадаю, извращенцы? — Джошуа удовлетворенно хмыкает, когда Хоши кивает. — БДСМ, оргии или в детей переодеваются? — БДСМ? Серьёзно? Это совершенно адекватная практика, где все по обоюдному согласию, — комично водил бровями Хоши, однако после грустная улыбка возникла на его лице. — Хочешь сойти за святого Хон Джису? Совершенно точно нет. В нем не было ничего святого. Разве что в тот день рождения, когда он попробовал праведника на вкус. Несколько часов пока тот переваривался в нем, вполне можно было считать, что он святой. Стало дурно. Снова. — Нет, — замотал головой, по большей части вытряхивая из неё мысли, нежели что-то отрицая. — Но тогда, что с ними? Сунен тяжело вздохнул. Так как делают когда не то, что говорить, думать о таком не хочешь. — Они вытворяют такое, что и описывать страшно, с теми, чье согласие не только не требуют, оно в принципе не считается. Они оба замолчали. Хоши сделал глоток, и болтал алкоголь во рту, как будто споласкивал его в надежде смыть спиртом то, что не осмелился озвучить. Он впервые выглядел по-настоящему мрачно. Лицо без всякого выражения, губы сомкнуты настолько, что побелели. Один вдох и сразу становится понятно — на душе у него тоже пусто. — И что ты собираешься делать? — Джошуа заметил, как чужие пальцы напряженно сжимались. Ему импонировала такая реакция. — Полагаю, если они еще не за решеткой, то у них серьёзная крыша, которая их отмазывает. — Типа того, — нервно потирая глаза, Сунен чуть ближе склонился к чужому плечу. — Для них я ничто, но все они скоро окажутся у меня в руках. Будь уверен. Мелкие рыбки, им повезёт оказаться в аквариуме. — Так ты акула значит? — Нет, на дискавери говорили, что если акула надолго остановится, то умрёт, потому что задохнется. А я часто останавливаюсь и перевожу дыхание, — Хоши деловито пожал плечами. — Маньяк, вот кто акула. А я, наверное, просто рыбак. К чему Сунен вспомнил о серийном убийце, было не совсем понятно. Новостей в последнее время не было, никаких тел никто не находил. Но да, сравнение Джошуа понравилось, наверное, потому что он и сам мог его придумать. Ведь все знают: маньяки не останавливаются, только делают перерыв, а потом у них заканчивается кислород, и они подобно акуле широко разинув пасть, толкаю воду. Пока их не остановить. Желательно пулей в лоб. — А они, — Джошуа кивает в сторону оживленного зала. — Не захотят узнать обо мне? Было бы очень неприятно, если б кто-нибудь пытался копаться в его делах. С него достаточно одного назойливого журналиста, не хватало, чтобы чьи-нибудь частные детективы и прочие коршуны кружили вокруг. — Безусловно, большая часть из них конченые идиоты, им не интересны те, о ком они никогда не слышали, а поверь мне — со слухом у них туговато, — он обхватил себя руками. — Но думаю, кто-нибудь сообразит проверить тебя. И, наверное, тут моя репутация сослужит тебе услугу, когда они поймут, что сам ты из себя для них ничего не представляешь. Можешь не беспокоиться, максимум, ты новый друг, которого я купил. — И как часто ты покупаешь друзей? — Достаточно, чтобы этому никто не удивлялся.