The other side of the Sun

— Почему ты им ничего не сказал? Мог хотя бы попытаться остановить их. Джошуа ненавидит, когда с ним так разговаривают. Претензии он не переносит. У них в последнее время получалось говорить только на повышенных тонах. И Джошуа раздражает, что все дело в каких-то других людях. Ведь между ними все было отлично, вот только понять друг друга им что-то мешает. Чужие друзья — злится Джошуа. Принципы — косится на него с осуждением друг. Но останутся при своем, потому что сдаваться невыгодно никому. Как и мириться первым. А вообще здесь вечеринка и, кажется, тут следует веселиться. А они ругаются на чужой кухне. — А какое мне дело? — щёки Джошуа приобрели розовый оттенок от количества ранее выпитого пива. — Если хотят обдолбаться до смерти, то я тут ни при чем. Если не считать того, что он дал деньги однокурсникам с прогрессирующей зависимостью. Правда, в вопросе он не разбирался, но о проблеме слышал от третьих лиц. И кто же знал, что те были правы? Так что Джошуа считает, что отношения к рецидиву не имеет, только его деньги и то частично. Для него ничего не стоит дать в долг и не просить ничего взамен. Никаких гарантий. Пусть забудут кому именно должны. Это не кредит, но проценты капают в бездонный небесный бассейн, и чем тяжелее деяния, тем легче всплыть. — Ты был с ними, Джошуа, — парень тыкает указательным пальцем в его грудь, и слышно как срывается голос. — И если что-то случится, то это будет твоя вина. И он предвкушает миг расплаты за все свои старания. — Я не несу ответственности за других. Тем более, кроме меня там были ещё люди. — Да, но ты несешь ответственность за то, что делаешь или не делаешь. И в этой ситуации ты ни черта не сделал, чтобы им помочь. Ты вообще думаешь о ком-то кроме себя? Что-то, кроме твоего личного благополучия тебя волнует? У других людей могут быть проблемы, ты знаешь? Знает. Вот только за помощь ему ничего и не обещано. — Ты плохо подходишь на роль моралиста. Но если тебя так все это заботит, то иди и помоги им сам. Только я очень сомневаюсь, что они примут твою помощь с благодарностью. — Они наши друзья, — его налитые кровью глаза надеялись на снисхождение. Им хотелось добиться хоть какого-то понимания. — Нет, ты мой друг, а они всего-то твои друзья. *** Трехчасовой плейлист вышел на финишную прямую, оставалось несколько треков и пойдет на второй круг. Вываливаясь из дремоты, Джошуа не до конца понимал, когда недосмотренный сон перерос в вполне осязаемую реальность из белых стен, мелькающих синих рубашек, и затекшую шею. Одним рывком он вынул наушники из ушей, сразу ощущая некое облегчение. Сбившиеся в кучку мысли медленно построились в ряд. Очевидно, Джошуа настолько устал, что и не заметил, как отключился прямо на лавочке у палаты Джихуна. Джонхана нигде нет. «Неужели», — вздыхает Джошуа, запуская пальцы в волосы, приглаживая их, чтобы те не лезли в глаза. Захотелось вырвать их к черту, дабы наказать себя за пугающую беспечность. Моторика у него была не самая бодрая, но впечатление он производил человека выспавшегося, пусть и не в самых удобных условиях. С неохотой встав с места, поправив слегка задравшиеся брюки, он уверенно подошёл к двери. Раз. Два. Три. «Наверное, стоит улыбнуться». И Джошуа вторгается во временную обитель Джихуна с лицом абсолютного умиротворения, изображая мягкое участие. Такое, с которым вас стригут в парикмахерской, когда узнают что это ваша последняя стрижка. Шторы тут отсутствуют, и свет обильно заливает комнату, и из-за слегка бежевых стен здесь становится ещё просторнее и теплее. Аккуратное помещение с новой мебелью, оборудованием и телевизором — королевские условия. Наверняка, это Сунен с Сынчолем постарались устроить своего друга в самую лучшую палату, так ещё и с видом на высотки в центре. Было очевидно, что даже такому хорошему специалисту, как Ли Джихун, навряд ли подобное полагается. — Не потревожу? — Нет, совсем, нет. Но я не ожидал тебя увидеть, — Джихун демонстративно разлегся, как бы врастая в этот больничный декор. В целом волноваться было не о чем: у него было только пара синяков неизвестного происхождения на руках, да и глубокие посеревшие мешки под глазами. Заметив изучающий взгляд, он спросил. — Ну, как я выгляжу? — Дерьмово, если честно. — Джошуа знатно преувеличивал. Пройдя чуть ближе, он облокотился плечом о стену. — Джонхан хён сказал то же самое, — рассмеялся полицейский, вспоминая грозный взгляд друга. — Он так смешно ругался с персоналом, ты слышал? Я проснулся! Даже отсюда было слышно его бубнеж. — Нет. А чем ему они не угодили? Плохо взбили тебе подушку? Смеялся Джихун своеобразно, с виду казалось, что он должен задыхаться оттого, как широко открывал рот, но мужчина просто шумно выдыхал воздух, нежели издавал звуки. — Он уговаривал их позволить ему оставаться ещё на ночь. Бедные медсестры. — Ясно. А он давно ушёл? — Нет, скоро вернётся, я попросил его принести нам кофе. Его отсюда силком не оттащишь. — Нам? Внутри приятно заныло в голодном предвкушении, но Джошуа слабо представлял, что Джонхан может принести ему кофе, предварительно не плюнув туда. — Да. Он сказал, что ты за дверью спишь, и я решил оно нам необходимо. Мне приятно на самом деле, что вы ребята так обо мне беспокоитесь. Спасибо вам, — Джихун поклонился настолько низко, насколько ему позволяло его сидячее положение. — Это очень мило. Ужасно. Джошуа до сих пор не может себе простить, что так беспечно отключился в самом неподходящем месте, так ещё и с ушлым журналистом под боком. На этой почве болезненное воображение разыгралось, накидывая странные картинки. «Интересно, если бы не люди, он бы попробовал меня препарировать?» — такой вариант почему-то казался более вероятным, чем та версия, где Джонхан просто игнорирует его существование. Джошуа уверяет себя, будто ничего важного тот знать не может, все чужие подозрения основываются только на подсознательном страхе, который Джонхан излучает время от времени. Может он и сам не понимает, что боится. Окружающие, как правило, путают это с волнением, словно от расположения к Джошуа, но на деле их тело на уровне инстинктов намекает им об опасности. — Как ты себя чувствуешь? — Неплохо на самом деле. Но Сынчоль угрожал привязать к кровати, если я попробую уйти раньше времени, — он недовольно закряхтел, припоминая чужую настойчивость. — А вообще могло быть и хуже. Я мог просто задохнуться или сгореть заживо, да и баллоны с газом взорвались, всю комнату разнесло в клочья. — задумчиво произносит Джихун. Не сказать, что он выглядел напуганным собственными словами, скорее потерянным. — Вариантов было масса. — Фу, — скривился Джошуа, одним коротким взмахом руки прервав поток ненужных мыслей в чужой голове. — Не говори так, это портит мне настроение. Даже думать не хочу. И он, правда, пытался. Но руки все равно подрагивают, ведь помнят каждую мелочь, потому что это чувство было непередаваемое. Боль на вкус, как дорогое вино, как холодное пиво, как верно подобранный острый соус, и настоящий молочный шоколад. Она всегда разная и никогда не разочаровывает. Деликатес в чистом виде. И Джошуа ужасно ненавидит то, как ему хочется больше. Ни одно вещество в мире не приносит столько удовольствия, как легкое покалывание, возникающее, когда практически отнимаешь жизнь. Когда расчленяешь душу заживо, разбиваешь что-то дорогое чьему-то сердцу. Необязательно убивать человека, дабы проглотить его без остатка. Для этого даже не нужно быть таким чудовищем. Люди, вещества, привязанность и прочие прелести жизни справляются с этой задачей не хуже. Можно снова пообещать себе, что этого больше не повторится. Но вина съест с потрохами и заставит заново совершать ошибки. — Ты прав, наверное, я должен радоваться. — Для радости тоже повод сомнительный, но главное, что ты цел, и есть возможность попросить оплачиваемый отпуск, — говорил Джошуа мягко, но в меру серьезно. — А ты дело говоришь, — слабо улыбнулся Ли. — Но они без меня совсем обленятся, там и так все плохо. — Я бы предпочел услышать, что ты хотя бы недельку дома полежишь. Но видимо, такого трудолюбивого человека не переубедить. — Горбатого могила исправит. — Думаешь? Щелчок. Они оба повернулись на звук открывающейся двери. Помещение заполнил аромат свежего кофе, Джошуа делает глубокий вдох. Сидящий на кровати Джихун нетерпеливо заерзал, гипнотизируя глазами один из стаканчиков в руках Джонхана. У него были все основания пройти мимо Джошуа, но он все же останавливается, не глядя, протягивая ему латте. Последний убежден, что даже этот жест дается тому нелегко: губы сжаты, плечи напряжены, и мелкая вена проступает на лбу. Он делает это только по просьбе друга, который, судя по всему, настоял на этом жесте доброй воли, так что ждать какого-то иного отношения не приходилось. Отчего Джошуа вымученно кивает из вежливости, принимает напиток, и глядит на него с подозрением. «Змею ядом не отравишь». — Вот, только аккуратно, горячий, — старший подаёт Джихуну его капучино. — Спасибо, — припадает губами к пластиковому отверстию в крышке, словно не боится обжечься. После нескольких глотков он довольно выдыхает. — Только бы кофе на земле не кончался. — Ты знаешь, что это зависимость? — хмыкает Джонхан, протаскивая стул по полу ближе к койке. — В следующий раз можешь рассчитывать максимум на сок. — Может хотя бы колу? — Ещё чего, может сразу яблочный соджу? — изображая недовольную физиономию, Джонхан дергает подбородком. Похоже на жест, которым сопровождаются грубые наезды, но во взгляде было только беспокойство и мягкость. Наверное, вот каково быть его другом. Быть окружённым заботой и участием. Наблюдать сахарную улыбку, когда счастлив ты. Замечать нахмуренные брови, когда плохо тебе. Всегда быть уверенным в том, что в лепешку разобьется, но придёт держать тебя за руку, если ты боишься вырвать зуб. Прямо как сейчас. Он берет ладонь Джихуна, чуть трясет в шутливой манере, улыбается, как обычно это делают дети найденным на улице котятам. Чьи фантомные укусы достаются наблюдающему за ними Джошуа. В такие моменты Джонхан распадается из человека на отдельные детали и обволакивает собой все, что объемлет. Ходячее определение слова забота, пример всего милого и доброго, что может быть в человеке. Само очарование, а кто может быть хуже, чем такой зефир на палочке? Только тот, кто таким оказывается на самом деле, думает Джошуа. Ему не впервой видеть такое, и помнится, в прошлый раз он стал тем самым костром, на котором такой зефир подгорел. «Не думай о нем! Этот другой! Всё иначе!» Чем больше сердце, тем легче наполнить его ненавистью, если хорошенько постараться. И это не всегда недостойное чувство. Без ненависти сложно смотреть на зло, что творится вокруг, и боль близких. Она топит самым ярким горючим наш праведный гнев, жаждет справедливости. Черт бы его побрал, но ненависть Джонхана совершенно оправдана, даже если в своих причинах размазана по стенам в сюрреалистичную картину. И как бы ни кололось в легких от этой горькой правды, Джошуа нельзя не сопротивляться. Ровно настолько, дабы это не мешало кому-то из них жить, а кому-то притворяться, что хотя бы существует. Было время, никто не мог ненавидеть его по-настоящему. Мальчик из Калифорнии был уверен в том, что неприкасаем, и всеми любим. Привычки так просто не исчезают, они напоминают о себе волнами раздражения. Ему всегда было сложно смириться с теми, кто его не обожал. Только на данный момент Джошуа понятия не имеет, что ему делать, и насколько далеко может зайти журналист, вскрывающий ему вены одним своим взглядом. Слишком поздно испытывать хоть какие-то чувства по поводу чужой ненависти к себе. Только вот, он уже настроился на Джонхана, на каждый его вдох и выдох, пытаясь улавливать даже мелкие перемены в нем. И кажется, делает это уже неосознанно. Будучи уверенным, что способен читать этого человека, как открытую книгу, он с прискорбием обнаружил, что тот написан транскрипцией. Прочесть можно, но понять с трудом. И это жутко выводит из себя. «Если страшно за него, то лучше вообще не подходи». Джошуа голосу подчиняться не планирует, но идет на компромисс. Предпочтет поставить нетронутый латте на прикроватную тумбочку, не попробует сделать вид, что ему жаль. В стакане только кофе, но Джошуа боится отравиться заботой с привкусом одолжение больше, чем хочет утолить жажду. Она предназначена не ему. Становится невыносимо душно от самого себя. — Кстати, о зависимости, я выйду покурить, — оттолкнувшись от стены, Джошуа на прощание слабо улыбается и спешит открыть дверь в коридор. — Скоро вернусь. Джонхан провожает его нечитаемым взглядом, будто бы только вспомнил о его существовании. Но Джошуа уверен, что тот ни на секунду не забывает, и не упускает его из виду. Потому что знает, что Джошуа опасен и никакие улыбки этого не изменят. Латте так и остаётся стоять нетронутым. *** Знак «курение запрещено» маячит над головой Джошуа и раздражает до безобразия и зуда на языке. Одна. Вторая. Третья. Он явно нарывается на штраф. Кашляет, нервничает, и ощущения как в самый первый раз. Курение вызывает мутации, но для этого тоже нужно время, которого в его организме нет. Но это не значит, что от такого количества сигарет за раз он не получит отравление. Читая новости в телефоне, Джошуа подпирает стену обитую убогим вентфасадом, время от времени поглядывая из-за угла на проходящих мимо людей. Сбившись со счета, он снова закуривает, и, кажется, едкий вкус сигарет въелся в слизистую по самые гланды, отчего язык сейчас не отличит даже радость от обиды. А он и не хочет. Таков план: заглушить возможность понимать чужие чувства, чтобы те не мозолили ему разум, и не вводили в заблуждение. Ярко-оранжевый огонек мелькает на периферии и Джошуа поднимает глаза на подъехавший к бордюру спорткар. Мотор дышит громко и прерывисто, изгибы блестят, бока переливаются, настоящий зверь из металла и карбона, словно легкоатлет после разминки. Из него выскочил такой же помятый, как и с утра Сунен, и сразу полез доставать из багажника гигантские пакеты, с желтой буквой "м". Кажется, он замечает Джошуа, и машет ему рукой. — О, Джису, ты ещё здесь? — приветствовал его тот. Сразу было видно, что не поскупился и взял гамбургеров на роту. И чем ближе он подходил, тем отчетливее был запах картошки фри, и сильнее хотелось съесть всю пачку сигарет. — Я принёс гамбургеров для ребят, а то Джихун жаловался, что его тут овсянкой травят. — проинформировал Сунен, поднимая пакеты перед собой. — И тебе хватит. — Спасибо, но я не голоден, — качает головой Джошуа, отмечая про себя, что когда был помоложе никогда не отказывался от фастфуда, и мог съесть всю эту гадость в большом количестве даже не напрягаясь. — Ладно, — не слишком расстроился Квон. Перекладывая один из пакетов в другую руку, он полез в карман, доставая из него две мятые купюры по пятьдесят тысяч вон. — Вот возьми. — Зачем?— недоумевающему Джошуа захотелось возмутиться. — Оплатишь штраф, если поймают за курение в неположенном месте. Тут с этим строго, — как будто объясняя некий экзотический обряд туристу, сказал Сунен, впихивая ему деньги. — Не нужно. — Джошуа хотел было вернуть их, но Сунен отрицательно закачал головой, и отскочил, шаркая кроссовками. — Пожалуйста, — улыбнулся он, и отставил пакеты в сторону. — Лучше скажи, чего загрузился, кислый Хон. Твоей физиономией можно иллюстрировать определение слова трагедия в википедии. — Читал новости, — Джошуа поднимает телефон перед собой и трясет. — Ты, кстати, меня обманул, не съедает этот маньяк своих жертв. — Ты бы ещё в твиттер зашёл, мазохист, — на секунду на его молодом лице проскочило такое старческое презрение, какое можно заметить у только ветеранов форумных войн. — И я тебя не обманывал, просто так было написано в статье, которую я читал. Версий масса. Тем более откуда нам знать, может он все-таки их ест? И наверняка причмокивает. Уверен, мы вкусные. — Как протухший падальщик. Джошуа не понравилась улыбка Сунена в этот момент. Он не любил, когда люди пытались демонстрировать, что они что-то знают, но не скажут, что именно. — Я не такой же, как ты. — хихикнул Квон. — Ты сам сказал. — Свеженький? — В точку. — Зачем человеку есть другого человека? — вопрос звучал буднично, словно один из тех которыми задаются на пьяную голову. — Слушай Кларисса Старлинг, найди и спроси у доктора Лектора. А мне пора, от всех этих разговоров у меня чертовски разыгрался аппетит, — Сунен подмигивает, скалится и хлопает в ладоши в знак завершения беседы. — До скорого, Джису-Хён. — он с хрустом берет бумажные пакеты в руки, и уходит. Джошуа снова остаётся один с ещё большим желанием сделать кому-нибудь лоботомию циркулярной пилой. Вот себе, например. Ибо этого тотального общества он решительно не выдерживает. *** За все время Джихуна успели посетить пара коллег с работы, Сунен, какие-то знакомые с сеткой апельсинов, и пожилые, но очень активные родители. И пока они все терроризировали его спокойствие, Джошуа отсидел свой срок в коридоре, ибо его личный дементор занял скамейку напротив, и иногда пилил его пренебрежительным взглядом. Словно надеялся, что это назойливая демонстрация поможет прогнать Хона. «Пусть старается лучше». Невидимый груз сдавил плечи, напоминая о том единственном моменте, который Джошуа ни проконтролировать, ни вспомнить не смог. Может все дело в той несуразной ночи в баре на Хонде? Кто угодно мог оказаться рядом, но с ним тогда был именно Юн Джонхан, и ничего хорошего из этого получится не могло. Там было слишком жарко, чтобы его тело испытывало слабость. Громко, чтобы мысли казались гуманнее. А ещё слишком много алкоголя, чтобы сознание не давало сбоев. Если Джошуа на трезвую голову хочется сломать себе челюсть, сжимая чужие кости до хруста собственных, то чтобы он сделал с Джонханом на пьяную голову? Но вопреки всему, последний дышит, пусть и отрывисто, громко, но дышит. Даже ведёт себя так, словно конкретно тогда ничего не произошло. «Вспомнить? Ты уверен, что тебе это нужно?». То, с какой яркостью шепчет голос в голове, заставляет Джошуа усомниться. Когда они наконец-то возвращаются в палату, то её гордый и освоившийся обитатель уже некоторое время, как смотрел фильм. Там всего было в достатке: взрывы, люди в цветном латексе, и фиолетовый инопланетянин. Они тихо занимают места и молча присоединяются к просмотру. Джихун благодарно улыбается и кивает. Даже в человеке, который монетизировал свое умение копаться в трупах, иногда просыпается ребенок, любящий фильмы про супергероев. Но идиллия длилась недолго, кажется Джонхану стало скучно, и он принялся доставать пациента. — Кто симпатичнее я или Хансоль? — Затрудняюсь ответить. Я очень плох в оценке мужской красоты, — пытался отмазаться Джихун. — Я сейчас обижусь. — Ладно, ты. — А кого ты любишь больше? Меня или Сунена. — Я вас уродов, обоих ненавижу. — Ты считаешь меня уродом? Или наоборот? Сказал, что считаешь меня симпатичным, а значит я не урод, но про Сунена ты так не сказал, то есть меня любишь больше? — как пулемёт выдаёт журналист, наваливаясь на край больничной койки. — Почему ты не достаешь с этим дерьмом Джису? — Джихун оставил всякие формальности в отношении Джошуа, а того подобное и несильно беспокоило. — Не хочу, — фыркнул Джонхан, складывая руки на груди. — Навряд ли с ним будет интересно. — А это ещё почему? — возразил Джошуа. Чем дольше он слушал чужой трёп, тем ярче ощущал странные позывы в желудке. — Я честно могу сказать, что между рекламой казино и тобой, тебя перемотать хочется больше. — Вот да! — цепляется за возможность перекинуть фантомную мишень на Джошуа, Джихун мгновенно оживает. — Джису, вот кого ты больше любишь маму или папу? — кажется, он ещё и пародировал шутливую манеру Джонхана, не забывая поглумиться над оригинальностью вопросов. — Маму, — в том же настроении отвечает Джошуа, изображая невинность, хлопая ресницами. — И что тут интересного? Вполне логично, у него же нет отца, — Джонхан не похож на человека, которому подобные уколы доставляют удовольствие, потому делает он это, переступая через моральные принципы. В его картине мира, наверное, такие, как Джошуа сострадания не заслуживают. А может, он был уверен, что тому попросту все равно на человеческие связи. — Выбирать должно быть трудно. Это настолько приводит сидящего между ними Джихуна в замешательство, что на некоторое время он превращается в немого господина с осуждающим взглядом на портрете девятнадцатого века. Определённо такого от своего друга он не ожидал, каким бы острым на язык тот не был. — Ты интересными вопросами тоже пренебрег, Джонхан-и. — Джошуа знатно поскупился на оскорбления, которыми ему хотелось приправить обращение, вместо этого он растягивал последний слог чужого имени, точно лепил жвачку тому в волосы. — Слушай, мне правда жаль, что твоим родителям было насрать на тебя. Иначе я не вижу причины быть таким мудаком. На лице Джонхан заиграли желваки, в кресле он откинулся. Зрачки дьявольски заблестели, будто успели зацепиться за что-то скрывающееся в чужой душе. — Так, заканчивайте херней страдать. Мне уже неловко, что я это наблюдаю, — в конце своей речи Джихун выглядел совсем грозно. Видимо надеялся, что так у него получилось заткнуть их, и спокойно продолжить смотреть телевизор. — Да нет, пусть наш журналист с большой буквы "ж", покажет, как правильно задавать каверзные вопросы. — И откуда мне знать, что ты любишь помимо своей матери и писателей гомосексуалистов? — едко прыснул Джонхан, делая вид, что поправляет одежду, чтобы не смотреть на чужое лицо, лишний раз желая в него плюнуть. — Так спроси. Неважно насколько хорошо ты бы меня знал, у тебя все равно не получилось бы заставить меня выбрать кого-то, кроме матери. Даже если бы у меня был самый замечательный отец на свете, Джонхан, — нагло прищурившись и склонив голову на бок, с вызовом произнес Джошуа. Ему ужасно хотелось расслабиться, сделать гнетущую изнутри атмосферу легче. — Хочешь поспорить? — Джонхан глянул на него с ухмылкой. — Ладно, посмотрим. Только попробуй отвечать честно. — А что за вопросы такие ты собрался задавать? — хохотнул Джошуа. Но Джонхан его едкую улыбку проигнорировал, и, судя по всему, перешел в атакующий режим, который вопреки назначению, выглядел как самая апатичная, уставшая его версия. — Крайне простые, — тон у него был безразличный, точно у социального работника. — Животных любишь? «Смотря кем ты считаешь людей». — У меня была собака раньше, — говорит Джошуа, догадываясь, что Джонхан наверное заметил, что прямо на вопрос тот не ответил. — Что с ней случилось? «Как будто это не очевидно». — Умерла от старости. — Ясно. А после никого не пытался завести? — Нет. — покачал головой Джошуа. — У тебя много родственников? — Не знаю, — лицо у него было задумчивое, точно он пытался кого-то вспомнить. — Никогда этим вопросом не интересовался. Я мало с ними общался. — Почему ты уехал? Разве Америка не страна мечты? — ясно было, что сам Джонхан так не считал. Он неторопливо переносил вес с одной руки на которую опирался, на другую, чуть меняя позу, но также внимательно наблюдая за чужой реакцией. — Сменить обстановку, — облизывает губы, улыбается, обдумывая, как ответить, чтобы это устроило журналиста, а затем добавляет. — Мне стало скучно, путешествие, казалось, неплохим вариантом. А здесь… здесь мне нравится, но, к сожалению, я не могу остаться надолго. — он не уверен, но ему показалось у журналиста на секунду дернулась бровь. — Да, и не такое вкусное Тако в Сеуле. Я пробовал в разных местах и был весьма разочарован. Все-таки лучше всего его делал Хосе, я до сих пор помню, где стоял тот мексиканский ресторан. «Серьёзно? Хосе?». Видимо, не самый хороший рассказ про мексиканскую кухню Джонхану угодил, в настроении его никаких перемен не было. А Джошуа теперь думает, как ещё наврать, чтобы казаться ему проще. — А по друзьям ты не скучаешь? — звучало так, словно он пытался намекнуть, что сделал вывод, мол, еда и развлечения волновала опрашиваемого, куда больше людей. — Скучаю, даже очень, — легко кивнул Джошуа, и достал телефон, махая им перед собой. — Но не все так плохо, они всегда со мной. Настолько, что приходится отключать уведомления. Мельком Джихун глянул на Джонхана, силясь понять к чему, весь этот разговор, если другу его, очевидно, заниматься этим не хотелось. Неужели он настолько падок на бессмысленные споры, и так желал насолить их американскому знакомому. Но долго Джихун об этом не думает — на экране неожиданно появляется Стив Роджерс. — Ты когда-нибудь влюблялся? — складывалось впечатление, что вопросы Джонхан задавал по какой-то бессвязной методичке. Никакой очевидной заинтересованности в чужих ответах видно не было. — Пф…не уверен, — не сразу, но признается Джошуа, возможно он все-таки попробует отвечать честно. — А тебя так волнует моя личная жизнь? Она не стоит твоего внимания, я крайне скучный человек. С виду парень оставался также непоколебим, но словно был доволен, тем, что ему нагло врут. Нельзя быть в этом уверенным, потому что вкусы притупились, однако догадаться можно было по тому, как медленно он моргает склоняя голову к плечу. — Ладно, — поразительно, как безучастно Джонхан звучит с толикой снобизма. — А дырки в ушах ошибки юности? Непроизвольно Джошуа прошёлся пальцами по хрящику и мочке, припоминая в точности, где когда-то висело золото, и почему его сейчас там нет. Пусть это мягкий металл, но он единственный может оставить следы на его теле. Люди плавят из своего главного оружия украшения, а могли бы заколоть любого из них. «Супермен носит криптонит на груди. Разве раньше тебе не нравилось?». — Что у тебя за вопросы такие? — морщится Джошуа, комично улыбаясь. А потом, все-таки решая ответить. — Нет, напоминание о счастливых школьных годах, и летних поездках в лагерь. Стало жутко интересно, о чем семь хаотичных дырок могут рассказать этому человеку? Возможно, о том, что он когда-то был нормальным, и у него не зарастали глубокие раны на местах отрезной плоти. Джошуа помнит, как в первый раз пытался срезать чешую, как все гноилось и пенилось, а потом вырастало заново. Каждая клеточка его тела собралась по образу и подобию, но не в человека. Ему больше никогда не понадобится бритва, потому что тело его стало гладким как фарфор. Ведь волосы нужны млекопитающим, а Джошуа хладнокровный выродок. — Счастливых? — подпирая подбородок руками, Джонхан опирался о койку Джихуна. — В школе совсем не обижали? А то лицо у тебя такое, — он сделал паузу присматриваясь. — так и хочется затравить. — Нет, со мной все из-за него дружить хотели, — сказал Джошуа, и немного поднял подбородок, демонстрируя острую линию челюсти. Он сделал это шутливо, хоть и правда ею гордился когда-то. «Любишь себя, даже когда ненавидишь, так к чему скромность?». — Только из-за него? — Почему же, у меня много скрытых талантов. — Например? — Я пел в церковном хоре. На это заявление даже старающийся не отвлекаться от просмотра фильма Джихун чуть округлил глаза, растягивая губы в какое-то подобие скобки. — Так что получается, правду говорят, что там рассадник гомосексуализма? — кажется, это шутка настолько чесалась у него на языке, что Джонхан не смог содержаться и улыбнулся. — А я смотрю, ты не оставляешь надежд. — Так мужчины или женщины? — С кем я спал? — удивленно вздернул брови Джошуа, и заразительно улыбнулся. — Даже как-то пошло для профессионального журналиста, не находишь? Поправив подушку за спиной, Джихун пытался почувствовать себя хоть чуть-чуть комфортнее. Кажется ему было сложно определиться, что ему интереснее наблюдать: финальную битву Мстителей, или разворачивающийся перед ним психологический триллер. — Не нахожу. Так ты спал с женщинами? «Это что техника допроса какая-то?». Знакомая ситуация. Ему однажды уже задавали одни и те же вопросы в разных формулировках, с временными интервалами. Ведь в правде нельзя запутаться, однако лжеца с хорошей памятью сложнее разоблачить. — Нет. И с мужчинами, спешу тебя расстроить тоже. — Джошуа честно недоумевал, откуда такое рьяное желание уличить его в этом. Если его собеседнику казалось, что тема ориентации это благодатная почва для шуток, то, как он отреагирует, если узнает, чем Джошуа занимался глядя на его фотографии? Вот и последнему стало ужасно смешно. Он не смог сдержать хохот, на что Джихун в недоумение сдвинул брови. Наверняка, гадая с чего бы такая реакция. — Девственник? — кажется, в это Джонхан не поверил от слова совсем. — Серьёзно? — Собираешься меня за это осуждать? — Это было бы лицемерно с его стороны. Но за ложь, тебя осуждать могу я, — улыбнулся Джихун, напоминая о себе, и о чем-то, что судя по всему было какой-то локальной шуткой в кругу друзей. Потому что девственник из Джонхана был, как из Джошуа Капитан Америка. Сомнительный. — Почему? — судя по всему, Джонхан забыл закончить предложение, ибо выглядел, словно хотел добавить: «Почему я должен верить в эту чушь?». — Потому что я верующий христианин. И моя мама очень расстроится, если узнает, что я вступал в половую близость с кем-то до свадьбы. Ведь я очень её люблю, — ему все это казалось ужасно смешным. Джихун снова на него покосился, всем своим видом демонстрируя тот скепсис, который испытывает по поводу его откровений. — Тогда у меня последний вопрос, и думаю можно считать, что я выиграл, — уверенно сказал Джонхан, разглаживая складки одеяла рукой, как-бы намекая, что игра закончилась, и пора подводить итоги. — Дать тебе три попытки? Но Джонхан только поднимает глаза и смотрит, словно в самую суть всех хоновских проблем. В него самого. — Кого ты любишь больше мать или Бога? «Может откусить ему голову?». Джошуа молчит. Слишком долго для того, кто пару секунд назад был на удивление весел. Как легко этот человек испортил ему настроение. — Бога, — наконец-то отвечает он. — Но ты же понимаешь, что это случайность, и тебе повезло? — Нет. Я просто слишком хорош. Но мне интересно почему именно его? Это как-то связано с тем, что ты перекладываешь образ отца, которого, я полагаю, не было в твоей жизни, на бога, которого тоже никогда не видел? Такие далеко идущие выводы основанные только на чужих догадках немного раздражали и вряд ли были хоть чем-то к истине близки. Всего лишь ещё одна неудачная попытка залезть к нему голову, и остаться чистеньким. Увы, если однажды у того и получится это сделать, то ему придёт искупаться в мазуте. — Ты это серьёзно, или издеваешься? — Издеваюсь. Но тебе лучше ответить, иначе я решу, что был прав. — Так уж и быть, Джонхан-и. Все то, что я когда-либо любил было создано Богом. — Но тогда получается, что все, что ты ненавидишь, тоже его рук дело? — Нет. То, что я ненавижу с собой сделал я сам. Откладывая пульт, Джихун цокнул языком, и сказал: — Джису, ты слишком серьезно воспринимаешь его игры. Не позволяй Джонхану копаться в твоём дерьме, — полицейский ткнул себя в грудь, демонстрируя, что под словом дерьмо он имеет в виду, предположительно душу. — Этому копрофилу только дай волю, и он тебя вместе с ним сожрёт. Ты с нами не служил, его в деле не видел. — хмыкнул Джихун. Его совсем не смущает, что он говорит про сидящего рядом друга, который от его обвинений брезгливо поморщился. — Наш хен начнёт манипулировать тобой, если почувствует слабину, да, Джонхан? — он улыбнулся другу, знающей улыбкой, которой людям обычно что-то припоминают. — Ничего страшного, пусть упражняется, — пожал плечами Джошуа, с удовольствием наблюдая, как Джонхан на все это только комично кривится, мол «завидуйте молча». — Я предупредил, — хмыкнул Джихун. И сделал звук на телевизоре громче. — Вам просто не нравится, что я выиграл спор, — закатывая глаза, буркнул Джонхан. — Мне не нравится, что я пропустил пол фильма из-за этого, — опустив глаза на столик рядом, Джихун хотел взять стакан, но с грустью обнаружил что он пуст. И это заметил не только он. — Хочешь я налью ещё? — предложил Джошуа. — Было бы неплохо. Вон там несколько бутылок, — Джихун взял стакан и указал им на пакет в углу. А потом передал его чужие в руки. — Сынчоль-хен привозил. Только проверь, чтобы была без газа. — Хорошо, — кивнул Джошуа и медленно встал с места, как будто у него затекли конечности. Хон настолько сосредоточенно держит стакан в руках, что от такого усердия тот не выдерживает и лопается. Он уверен, что не сжимал слишком сильно, но, кажется, даже для простого его прикосновения, тот оказался слишком хрупким. Так работает его везение. Он может спалить к чертям государственное здание и все обойдется. Но подать больному стакан воды, выше его возможностей. «Ты преувеличиваешь». — Прости, — неловко улыбается Джошуа, развернувшись вполоборота. — Кажется треснул. — Ничего страшного. Видимо с дефектом, давай тогда бутылку, мы тут не из высшего общества знаете ли, и из горла пить можем. — Лучше я сам, — встревает Джонхан. Кажется, он был убежден, что если уж не кривые руки Джошуа всему виной, то хотя бы его умение притягивать все дурное в радиусе пары галактик. Словно верил, что Джошуа одним своим исчезновением может остановить бесконечную череду бед. Все мировые войны, голод, засуху, ледниковый период или летящий в их сторону астероид. И пусть злится. Осознанно позволяет себе переложить на Джошуа ответственность за все плохое, как на сломанный талисман. Сам знает, что кого-то ненавидеть нужно, но есть ли у Джонхана что-то против него на самом деле? *** Те самые одноклассники, которые брали у Джошуа деньги на таблетки, умерли через три недели. И даже не от передозировки. Их сбила машина. Сразу двоих. Водитель старенького пикапа не сразу заметил перебегающих дорогу людей, не сумел вовремя затормозить. Девушка умерла на месте. Парень помучился немного и тоже скончался в больнице. Винил ли он себя в их смерти? Нет. Он даже не полностью это осознавал. Как будто все, что с ним происходило было отделено невидимым барьером другой жизни. Просто знает, но не чувствует. Точно. Все воспоминания об этих людях были не его. Ему казалось, он их украл. У человека, который плакал по ним ему в плечо, долгие месяцы. И иногда после, когда напивался, и начинал видеть их тени в коридорах. Его лучшему другу мерещились лица, которые Джошуа не мог вспомнить. Экспертиза показала, что в момент смерти их кровь была чище кокаина в нижнем ящике начальника полиции. Но Джошуа знает, что в ту ночь больше всего желал, чтобы те исчезли. На их похоронах он плакал, но не из-за почивших знакомых, а потому как неожиданно осознал, что пропустил тот момент, когда в нем самом что-то умерло. Ему стало немного грустно от мысли, что он теряет краски жизни. Но останавливаться Джошуа не планировал. *** Джихун уснул практически сразу, как закрыл глаза. Организм был весьма истощен двадцатью с чем-то годами жизни, и с удовольствием переходил в энергосберегающий режим при любом удобном случае. Спал он крепко. Наверняка без снов. Это неправда, но некоторые сумасшедшие старики считают, что сны видят только плохие люди. Кто-то, что они могут быть пророческими и их нужно уметь трактовать. Джошуа определенно не самый лучший человек, если вообще может им считаться, да и сны, которые предсказывали ему судьбу, он видел. Но они не раскрывали ему тайны будущего. Они лишь диктовали условия. «Сбылось. Ты сам этого хотел». Из освящения горел только небольшой торшер в углу, наполняя своим мягким теплым светом помещение. Густые тени расползлись по стенам, полу и мебели. — Спать не собираешься или ты всю ночь на меня пялиться планируешь? — приоткрыв один глаз, шёпотом вопрошает Джошуа, словно ему физически мешают чужие попытки просверлить в нем дыру. Отчасти так и было, ведь не совсем приятно, когда на тебя так смотрят. Особенно считая, что ты беззащитен. — Если потребуется, то хоть всю оставшуюся жизнь, — также тихо огрызается Джонхан. Наверное, он ответил раньше, чем реально обдумал для себя столь незавидную участь. — Тогда скажи мне, ты долго жить собрался? Просто хотелось бы знать сколько еще эта пытка продлиться. — Думаю, твоя все-же покороче будет. — Вот как? — мягко ответил Джошуа, без капли притворства, расслабленно сидя в кресле. — Ты ли её мне укоротить собрался или рассчитываешь на несчастный случай? — Хотелось бы, чтобы все-таки несчастный случай, — беззаботно проинформировал Джонхан о своих пожеланиях, как будто загадывал итоги выборов в стране с тоталитарным режимом. — И что бы ты для меня предпочел? — тихо спросил Джошуа, открывая глаза шире, словно это может выразить всю его заинтересованность. — Кирпич на голову? Свалиться с аттракциона? Или может, совсем романтично, выпасть из окна? — Тебе бы просто утонуть, не всплывая. «Бинго» — Интересный выбор. Наверное, это даже не очень больно, — он и думать не хочет, почему из всех возможных вариантов этот человек называет именно этот. — С чего ты взял? — тихо хмыкнул Джонхан. — Когда паника сводит тебе горло и конечности, что ты не можешь ни кричать, ни плыть. Всё, что остается — идти на дно. Твое тело стремительно остывает, а в груди жжёт, от попытки сделать вдох. — его размеренное дыхание и шепот, буквально проникал под кожу, и кажется Джошуа уже должен был привыкнуть к мурашками на шее. — И ты делаешь вдох. И вода уже в горле, в носу, в лёгких. И от этого грудь разрывает как будто в нее залили лаву, — он смаковал описание с такой тщательностью, будто бы сам проживал этот момент. — Это ужасно больно. «Он знает». — Так вот каких мук ты мне желаешь? Даже обидно слегка, мне бы не хотелось столько страдать, — притворно дуется Джошуа. — По-твоему я заслужил? — Более чем уверен, — устало пожимает плечами Джонхан. — Думаешь, я не делаю ничего хорошего? Воздерживаться от зла все равно, что творить добро. — Что-то мне подсказывает, что как-то херово ты воздержанием занимаешься. — Да, ты мне мешаешь, — блаженно улыбнулся Джошуа, чувствуя как слипаются веки, и что ему уже почти все равно на Джонхана, который, словно и сам ужасно хочет спать. — На всякие мысли недобрые наводишь. И знать бы еще правда ли, тот всю ночь глаз не сомкнет или все-таки потребности организма возьмут верх над гордостью духа. *** Кислорода все меньше и меньше. «И правда очень больно». Глаза открываются мгновенно и широко, воздуха хочется больше, чем может поместиться. Как же так получается, что наши фантазии причиняют нам столько боли? Ведь это был всего лишь сон, но немой крик стоящий у Джошуа в ушах вполне реален. Что ему снилось? Матрас воды над головой, такой же непреодолимый как страх, который он испытывал. Чёртов Джонхан, кажется, проклял его. Подселил ему в голову эту ужасную идею. Тонуть больно. В комнате темно, Джихун громко сопит, кресло Джонхана пустует. «Глупая идея, если ты не планируешь сожрать его. Или сделаешь вид, что хочешь кофе?». Но возражения внутреннего врага не принимаются, только капитуляция. Бесшумно вставая с кресла, Джошуа тихонько переставляет ноги, чтобы ни в коем случае не разбудить спящего на боку и лицом в подушку полицейского. Даже дверь в коридор получается открыть без скрипа. Свет горит, но блекло. Подозрительно тихо. Как будто местные обитатели все разом расползлись по щелям и норам. Ни врачей, ни санитаров. Ворчащих медсестер, которых раздражает несанкционированное хождение, тоже нигде не видно. Стены кажутся еще светлее, чем днем, а потолки выше, и складывается ощущение, будто мышку запустили в лабиринт для животных покрупнее. Лампы на всем протяжении длинного коридора горят слишком интенсивно, отчего в глазах немного рябит из-за резкой смены освещения. В поисках автомата с кофе Джошуа неторопливо бредет по коридору, погруженный в какие-то пространственные рассуждения на не самые близкие темы. Однако когда он подходит к автомату, то на секунду оживает в предвкушении. Вот только сразу недовольно цокает, несильно хлопая по металлическому корпусу. Не работает. Где-то рядом должен быть туалет. Джошуа держась за виски, сразу сворачивает. Вваливается туда, проклинает все, на чем свет стоит, только бы не взвыть. «Нашёлся». Склонившись у раковины, еле держась за неё, и чуть покачиваясь на месте, тяжело дышал Джонхан. Казалось, он в любой момент может рухнуть, и Джошуа подскакивает к нему, игнорируя щиплющий в носу запах. Возможно, такой ощущается где-нибудь на берегу моря в самом начале октября. — Джонхан? — раньше, чем вообще хоть что-то обдумать, Джошуа подхватывает чужое тело, крепко обнимая за талию, не позволяя рухнуть на пол. Его тяжесть, кажется ему непривычно приятной, но он морщится от того, как щемит в груди. — Отвали, — несмотря на свое состояние, Джонхан находит в себе силы оттолкнуть его от себя. — Я в норме. Они поменялись местами. Но в отличие от Джошуа, Джонхан не хочет позволить к себе прикоснуться. Не даст залезть в душу, ни за что не примет руку помощи от такого как Хон. Но почему-то сам её протянуть не боялся, будто не подозревал, что в этот момент ему в неё вгрызлись. И будь Джошуа прежним, то обязательно бы потащил на дно. Но голос на подкорке царапается и просит не подходить ближе, неразборчиво уверяет, что он что-то напутал. «Он помогал не тебе». Он спасал Минхао. Чтобы тот мог остаться в приятном неведении. Не задавать вопросов, не подозревать. И не становиться потенциальной жертвой общего секрета. Джонхан не выглядит, как тот, кто знает, как эта жизнь устроена, но как тот, кто отчаянно пытается это узнать. Ему неинтересно вскрывать правду для всех, ему важно своей правдой наказать виновных. Это видно в том, как он смотрит на людей вокруг, как с ними поступает. Наверное, именно поэтому он так себя ведёт. Скрывает от остальных, что обнаружил в их бытие огромную необъяснимую пробоину. Жирная муха, ползущая по потолку, мерзко о чем-то им жужжит. Подставляя лицо под поток воды, Джонхан набирает её в рот, выплевывает, точно пытаясь смыть какую-то въевшуюся в самые глубины сознания грязь. Брызги летят во все стороны, волосы уже мокрые и липнут к вискам. От него пахнет все тем же лосьоном для бритья, который бессрочно продается по акции в минимаркетах. Ещё лекарствами с горьким привкусом и самой обыкновенной злобой. — Ты нездоров, — зачем-то озвучивает вслух Джошуа, предпринимая еще одну попытку подойти чуть ближе, стараясь разжать непроизвольно сжавшиеся кулаки. — Тебя надо показать кому-нибудь здесь. — Сказал же, отвали, — рыкнул Джонхан. Его голова опущена, из-за чего можно было разглядеть шейные позвонки. Ядерный белый, из которого была сделана сантехника, отражался рефлексам на лице, казалось, что весь его профиль светится. — Мне не нужна помощь. Твоя тем более. — Я только предложил позвать врача, ничего больше, не надо меня бояться, — устало и немного разочарованно вздыхает Джошуа. — Бояться? Я тебя не боюсь, — мгновенно заводится Джонхан, отталкивая его к ближайшей стене, резко хватая за грудки. Давит с такой силой, словно пытается заставить Джошуа распасться на атомы и просочиться сквозь стену. — Я знаю, что ты за мразь. Сраное отклонение. Такой же ублюдок, как и все тебе подобные. — плотнее натягивая ткань на груди, Джонхан дышит яркостью, отравляя воздух вокруг них. Он приблизился к Джошуа вплотную, словно иначе ему было совсем не разглядеть чужое лицо. Точно новорожденный или слепой. — Чертова патология общества. Думаешь, пришёл сюда, предложил воды один раз, и я резко поверил, что ты хороший парень? — Кем бы я ни был, я не собираюсь перед тобой оправдываться, — вкрадчиво произносит Джошуа, кладя свои руки на чужие остывшие ладони, сжимает их, но скинуть не пытается. — А стоило бы, — прищурившись, гаркнул Джонхан, однако Джошуа в его руках задрожал от смеха. — Да, кем ты себя возомнил? А, Юн Джонхан? Ты всего лишь самоуверенный дурак, который думает, что знает что-то. И самое страшное, — он наклоняется к самому чужому уху, чтобы отчетливее прошептать. — Ты просто человек, так куда ты лезешь? — Начинай искать себе оправдание, — Джонхан притягивает Джошуа ближе и слышно скрип чужой одежды под давлением. — Я обязательно спрошу с тебя. — он с силой отталкивает его обратно, отчего тот неприятно бьется спиной об стену. Однако что-то в Джошуа откликается на боль раньше него самого, руки сами хвастаются за чужие плечи. В одно движение он заламывает Джонхана за локти и вжимает в стену. Тот не успел вовремя среагировать и теперь кряхтит лицом в холодную плитку. — Повежливее со мной, — шипит Джошуа, не узнавая собственный голос. Так близко сложно игнорировать давящий запах Джонхана, который дергается, когда чувствует чужое дыхание затылком. Их обоих одновременно накрывает стойкое чувство дежавю. Но только один из них вспоминает ощущение мягкого тела под пальцами, прикосновения к своей голой чешуе, и приятную судорогу, которую испытал, сжимая кожу зубами и позволяя яду расходиться по чужим венам до самого сердца. Стук, которого он слышал так же отчетливо, как вспоминает об этом сейчас. — Да пошёл ты! — дергается Джонхан, и кажется ему слишком сильно зажали плечо, отчего он кряхтит начиная ругаться громче: — Слышь, ты, недоизврат пиздострадальный, думаешь, я тебя боюсь? А, хуеглот недотраханный, блять, засунь себе в жопу свою сраную вежливость, пидорас конченый! Иди утопись уже наконец-таки. От неожиданной догадки дыхание спирает. Но тело в руках Джошуа инстинктивно сжимает сильнее, даже оскорбление игнорирует. Если опасения его не обманывали, то в том месте, по которому он сейчас проводит пальцами, у Джонхана обнаружатся шрамы от его собственных зубов. Неосознанно Джошуа облизывает губы, вглядываясь в мурашки у того на затылке, и старается не двигаться. Значит и кровь Джонхана он уже попробовал. Но страшно ему от мысли, что совершенно не помнит, какая она на вкус. «А какая на вкус смерть?», — истерично посмеивается голос, обитающий на просторах сознания. Наверное, зависит от качества души. А может вся смерть солёная, Джошуа раньше никогда ее запах не чувствовал. Потому что смерть — непривычные ему эмоции и чувства. Это их абсолютная противоположность. Их совершенное отсутствие. По крайней мере, он так всегда считал. Он думал, что соль - чувство. Гнев. Или ненависть. Но вдруг он ошибся. Потому что, кажется, так пахнет смерть на метафизическом уровне. И у Джошуа определённо проблемы, ибо он уверен, что не должен ее чувствовать так. Ведь у смерти должен быть запах разложения, крови или гнилья —только физическое ее проявление. Но ощущает он как медленно растворяется чья-то душа в воздухе «А ты точно уверен или это опять только предположения?». Захотелось сыграть в русскую рулетку, ведь Джошуа уверен в том, что сделал в ту ночь. Но почему Джонхан не мёртв? Неужели той ядерной дозы яда было недостаточно для такой худой тушки? Почему ничего не заметил? А знает ли он вообще, что произошло? Кажется, нет. Был слишком пьян? Вероятно. Снова? Это снова вина Джошуа или может Юн был таким всегда, и просто не чувствует пустоты? Руки тяжелеют от мысли, что этот человек привык умирать. «Да что тут происходит?», — гипертрофированное удвоение, с которым звучит знакомый голос в голове, напоминает о прошлом. Как будто о нем вообще возможно забыть. — Отпусти меня, говна кусок. Сраный извращенец, — все это время сопротивляется Джонхан, и в итоге почти выворачивается из захвата. — Ублюдок. «Кажется, кое-кто уже повторяется». — Хватит ругаться, — морщится Хон и отходит подальше, отпуская жертву. — Ты выглядишь как восставший труп, надо найти тебе врача. Ещё немного и твоим друзьям придется выбирать тебе похоронный венок. — Вот и проверим, кто из нас сдохнет первый, а чахоточный? Или ты уже в порядке? — гадко улыбаясь, Джонхан тычет пальцем ему в грудь, как будто вычислил все его слабые места, демонстрируя превосходство. — Так что катись к черту! «Мы и так здесь». — Обязательно, но сначала найду тебе врача. И словно оно их услышало. Та жирная муха слетела с потолка, метнувшись мимо журналиста, однако он услышал её раньше, занес руку и в одно движение поймал насекомое. Раскрыв ладонь, удивлением обнаружил, что насекомое не раздавил, однако то лежало без движения, не подавая ни единого признака жизни. Джошуа неспешно подходит к двери, мысленно продумывая, где искать врача и какого конкретно. Его мало заботит, то, как подозрительно может выглядеть его такая осведомленность о чужом состоянии. Однако когда он пытается открыть дверь, та оказывается заперта. И не скрывая своего недоумения, он шипит себе под нос: — Что за хрень? Сколько бы он не дергал за ручку, та не поддавалась. Насторожившись, Джонхан замер, силясь понять, показалось ему или нет, но свет на секунду заморгал. Они и не заметили, как похолодел воздух, и притихли трубы. Как будто вся больница впала в кому. Прислушавшись к себе, Джошуа пытался успокоиться, однако странное предчувствие щекотало ребра, а голос в голове молчал. За спиной он слышал озлобленный шепот Джонхан, тот матерился, словно читал молитву, проводя сеанс экзорцизма. *** Добро не всегда будет понято. Но разве оно нуждается в понимании? Только в том, чтобы нашлись руки его творить.