«… Не отражая небосвод,
Застыла гладь угрюмых вод.
И тени башен пали вниз,
И тени с башнями слились,
Как будто вдруг, и те, и те,
Они повисли в пустоте.
Меж тем как с башни - мрачный вид! -
Смерть исполинская глядит.»
— Эдгар Аллан По. Отрывок из стихотворения «Город на море»
*** Скинуться бы с крыши, лишь не говорить с ним. Разбиться бы на смерть, лишь не видеть его лицо. Запереться в газовой камере, только бы не слышать ни единого слова произнесенного этим ублюдком. Лучше отдать руку на съедение крокодилу, чем тут запертым с ним оказаться. Иногда Джонхану кажется, что он слишком зацикливается на некоторых, до зуда ненавистных ему вещах, поэтому, когда пытается находить себе оправдание, то игнорирует любые разумные доводы о нецелесообразности своих реакций. Но кто в этом виноват? Очевидно же, что назойливая американская мразь. И вот же дрянь, никого так сильно, даже за все годы службы в армии, придушить не хотелось, как этого проклятого Джошуа. Определённо есть людишки и похуже, с виной доказанной ни одним мертвым детективом или журналистом, чьи расследования все, что от них осталось. Но у Джонхана все внутри сводит, когда он на его лицо смотрит. Такое неправильно красивое лицо, иной раз угрюмое, а оттого и улыбки на нем выглядят неприятно. Весь Джошуа был Джонхану чужд: его привычки, повадки, то, как он ел и пил, в конце концов, даже родом тот был с другого материка. Что уж там говорить о душе или качествах характера, если Джонхан считал, что ни того, ни другого у Джошуа нет и быть не может. Какая душа существу с одним единственным предназначением в жизни? Немного помедлив, Джошуа постукивает по двери, затем ещё раз пытается её открыть, зовет кого-нибудь, кто мог оказаться снаружи. Но, по-странному стечению обстоятельств, никто не откликается, и Джошуа решает озвучить очевидное: — Кажется, никого нет. — Свали, — заведенный журналист пихает Джошуа в сторону, сам дергает за ручку, однако та скрипит, хрустит, но толком не поворачивается. — Вот же дрянь, — шипит Джонхан, отходя от двери, приготовившись её выломать. Однако Джошуа закатывает глаза и несильно отдергивает журналиста, когда тот уже рвётся вперёд. Руку он не убирает, сжимает аккуратно, но так, чтобы не позволить Джонхану повторить попытку. Последний чувствует, как от неприязни органы изнутри поежились. — Если она случайно захлопнулась, то к чему портить чужое имущество? — примирительным тоном Джошуа пытается сгладить углы, однако журналист просто скидывает его руку, и косится на него. — Успокойся. — А у тебя есть другие предложения? — притворно заинтересовано сказал Джонхан, по его дерганым движениям было видно насколько он зол. — Да, увеличь дозу фенибута, если ты его принимаешь. И закинься атараксом, может полегчает, — с мягкой улыбкой на лице произносит Джошуа. Наверное, он бы никогда не сказал ничего подобного вслух раньше, но сейчас черт знает, что потянуло его за язык. Есть множество более изящных способов довести человека до суицида, кроме прямых призывов. — Хм, интересное предложение, — усмехнулся Джонхан, довольно качая головой. Также быстро, как он заводился с полуобороту, он успокаивался. — Но тебе, кажется, несильно помогло. — Значит, не повторяй моей ошибки, разбавь с алкоголем, — не меняясь в лице, говорит Джошуа, внимательно наблюдая, как чужая поза становится расслабление, а улыбка шире. — Тебе смешно? — Да, ты оказывается шутник, — не глядя на дверь, Джонхан снова попробовал открыть ее, однако ничего не произошло. Поджимая губы, Джошуа задумался насколько уместно выламывать ручку при свидетелях. Имеет ли вообще это какой-то смысл? Разумнее было бы просто подождать, когда кому-нибудь из персонала понадобится справить нужду. Однако неприятное предчувствие немного сдавливало мысли, а абсолютная тишина казалась уж слишком неправильной. Но самое ненормальное, что Джошуа, как ни старался, не мог расслышать привычный голос на подкорке. Захотелось согреться. Он решает умыться, вплотную встав у раковины. Однако собственное отражение в зеркале привлекло его внимание: сложно было понять, что именно не так, но стали заметнее мелкие морщины, а в глазах появилось чуть больше капилляров, чем нужно, чтобы походить на человека. Стряхивая сомнения, он махнул головой, и попробовал включить воду, но ничего. Кран только принялся издавать совсем тихие звуки, на грани слышимости. — Что там? — обернулся Джонхан на попытки Джошуа склониться ниже над раковиной, чтобы что-то расслышать в трубном пении. Выглядел он при этом так, словно наблюдает за городским сумасшедшим. — Похоже… похоже на змеиное шипение. — И что говорят? Резко Джошуа задирает голову, оглядываясь на Джонхана с крайне озабоченным лицом. Его глаза широко раскрыты в недоумении, брови сдвинуты вместе, а рот приоткрыт и искривлен, как от пренебрежения. Он искренне возмущается: — Издеваешься? — будто выпил лимонный сок, его лицо поморщилось, приобретая совсем скандальное выражение. — Я думал, ты понимаешь змеиный язык, — было заметно, как Джонхан сдерживался, чтобы не выглядеть чересчур довольным. — Парселтанг разве не твой родной, а змееуст? — Джонхан, тебе когда-нибудь говорили, что ты идиот? — ему, правда, не понравилось чужое замечание о его природе, но на секунду показалось, что им стало как-то легче тут находиться. — Идиот? А чего так культурно? Уверен, ты можешь грубее, — Джонхан определённо имел в виду не то, о чем подумал Джошуа, на лице которого растянулась довольная улыбка. — Могу, — сказал он, но Джонхан его проигнорировал, глазами блуждая по помещению в поисках чего-то. Так что Джошуа переводит тему. — Когда ты проснулся, кто-нибудь был в коридоре? — изучающим взглядом он сканирует журналиста на предмет каких-нибудь аномалий, кроме тех, что были ему свойственны. Но ничего с первого взгляда заметно не было. Такой же бледный, с потемневшими от холода губами, что приобрели чуть более синий оттенок, чем обычно. Темнеющие родинки на мягкой щеке. Кожа кажется настолько нежной, что Джошуа представляет с каким звуком она будет рваться. Длинные светлые пряди немного лезут ему в глаза, прикрывая розовые уши. Красивый. Отвернувшись, Джонхан цокнул языком, и сказал: — Естественно, я нарвался на двух медсестер у автомата с кофе, — он зачем-то принялся осматривать кабинки туалетов одну за другой. — Но как ты прошёл мимо них? Те женщины показались Джонхану тогда не слишком дружелюбными, чтобы позволить всякому сброду гулять по больнице просто так. Сам-то он проспонсировал их бессонную ночку, купив им эспрессо, потому и обошлось без ругани. — Никак, — покачал головой Джошуа, облокотившись на раковину. Он медленно начинал сожалеть о том, что вообще решил встать с кресла и оказался тут с этим неугомонным идиотом. — Я никого не встретил, в коридоре было пусто. Джонхан помолчал добрых полминуты, повернулся, и скептически всматриваясь в чужое лицо, спросил: — Тебя это вообще не смутило? — Джонхан, некоторые вещи всего лишь случайности, незачем искать в них какой-то скрытый смысл, — усмехнулся Джошуа, он то и сам себе не верил, но зачем-то хотел сказать что-то обнадеживающее. — Ты либо конченый идиот, либо, что прискорбнее, им притворяешься, — журналист вернулся к своему прежнему занятию, но теперь осматривал запертую дверь с большим усердием. Он всеми силами сдерживал волну негодования, вызванную чужими попытками в оптимизм. — Клоунаду оставь для кого-нибудь другого. Я не из тех, кому нужно, чтобы им вешали лапшу на уши, потому что так жить легче. — А из каких ты тогда? — уголки рта у Джошуа поползли вверх. — Дай угадаю, ты у нас вне системы? Вот ведь не знаю, что звучит забавнее честный полицейский или честный журналист. Джонхан резко оборачивается и выпаливает агрессивно, как будто с ним до этого кто-то очень долго спорил: — Думаешь самый умный? Ты хоть понимаешь, как наше сраное общество устроено? О, я объясню тебе, раз самостоятельно ничего умнее интрижки, ты наверняка осознать не способен, — усмехнулся Джонхан, словно знал всю подноготную Джошуа. — Есть только зал, сцена и кулисы. Будь все так просто, мы бы с тобой хлопали в ладоши, слушая, как всякие лощеные уроды рассказывают нам, что виноваты во всем какие-то конкретные ужасные управленцы. Система у них никогда не виновата, только вот она их и создаёт. Пока работает этот вечный двигатель, общество и дальше будет пожирать само себя, — к концу своей тирады он выглядел совсем разочарованным. Словно зря потратил время. Джошуа только монотонно зааплодировал качая головой. — Вот оно как? За все хорошее, против всего плохого? — от этих слов они оба поморщились, однако по совершенно разным причинам. — И где же твое место, раз сцена тебе не нравится? — Из зала невозможно уйти, только пересесть на другой ряд. Не обольщайся, ты сидишь там же. Тебя бы здесь не было, если бы ты рвался в закулисье. — А сейчас, — ухмыляется Джошуа, ведет плечами, намекая на нынешнее их положение. Мысленно он уже складывал аккуратную шапочку из фольги в качестве подарка в честь следующей удачной статьи журналисту. — Что, по-твоему, происходит? — Не знаю, но уверен, — Джонхан снова принимается терроризировать ручку двери. — Что ты имеешь к этому прямое отношение. Вполне возможно, но Джошуа и сам ничего толком не понимает. Даже о себе знает меньше положенного, а уверенности, что все вокруг пытается его подставить, у него с каждым днем все больше и больше. Ему бы снова попробовать сбежать, но что-то в этом проклятом Сеуле его держит. — Джон-хан… — Что? — рыкнул Джонхан, обернувшись, но встретил только недоумевающий взгляд Джошуа. — Это был не я. Они одновременно оборачиваются на вентиляционную решетку под потолком, когда оттуда снова слышится протяжное, словно собранное из ударов по трубам: «Д-жон-хан». — Что за хрень? — отшатнулся к стене журналист и замер, не отводя растерянного взгляда от источника звука. Джошуа не уверен, что вообще умеет бурно реагировать, но даже ему стало не по себе. Захотелось начать сомневаться, в том, не показалось ли ему, но каждый слог чужого имени так старательно высеченного металлом был удивительно точен. Глядя на Джонхана, было заметно, как посерело его лицо, взгляд перестал быть таким же яростным и осознанным как минутами ранее, а поза, в которой он замер становилась напряженнее с каждой секундой. Из-за двери одной из кабинок начал раздаваться странный звук, напоминающий скрип труб, смешанный с хрустом фарфора и кафельной плитки. Что-то стремительно приближалось. Брови Джошуа сошлись на переносице, когда он схватился за ручку этой самой дверцы, и резким движением распахнул. Они оба почувствовали, как трясется пол, а вместе с ним и сантехника. Чаша унитаза стала стремительно наполняться, и вода потекла по краям, заливая все вокруг. Но это было только начало. Джонхан обернулся на вентиляцию, замечая до этого отсутствующую на ней ржавчину, и капающую воду. Грохот. С туалета неожиданно слетела крыша бочка, высвобождая потоки воды. Потом с ума сошел и стройный ряд кранов, который издав трубный рык, пустил воду такими потоками, что казалось смесители сорвет к чертям. Остальные кабинки затрещали. Лампы на потолке заморгали подобно безумному стробоскопу и резко перегорели. Запах сырости, словно осевший где-то у Джонхана на подкорке, раздражал лёгкие. В кромешной темноте он даже не попробует пошевелиться, словно пораженный чем-то. Заметив это, Джошуа не разбирая ничего, на память рванул к двери в коридор, чтобы сходу попробовать выбить ее плечом. К его удивлению получилось не сразу, и он попробовал ещё раз, слету ударив ногой. Та слетает с петель. Звук грохота приводит Джонхана в чувства раньше, чем Джошуа тянется схватить его за руку, тот отмахивается, бежит к выходу сам. За ними стремительно движется поток воды, и если бы не стены, то обрушился бы двухэтажной волной. Щелчок. Словно кто-то переключил картинки в игрушечном фотоаппарате. *** Дверь на террасу открыта нараспашку. Оттуда в дом проникает целый букет ароматов, самые яркие из них это запах костра и барбекю. Совсем немного сладости, еле различимой. Возможно, это зацвели какие-то цветы в саду, а может кто-то влюблен. Тёплый морской воздух приятно гладит загорелую кожу. Джошуа в последнее время слишком нравится ходить в коротких шортах и расстегивать почти все пуговицы на рубашках. Он выходит к бассейну, улыбается, щурясь от солнца, и склоняется над девушкой на лежаке. — Хочешь лимонад? — говорит Джошуа вполголоса, а глаза его довольно блестят, когда замечают румянец на чужих щеках. Он намеренно задерживает взгляд на ее пухлых губах и незаметно вздыхает. — Спасибо, — принимая напиток, она проходит своим идеальным маникюром по его ладони, оставляя совсем мелкие царапины. Цветы сгнили. В одно мгновение. На языке чья-то сладкая влюблённость, приобретает привкус испортившейся вишни. Хочется выплюнуть поскорее, но Джошуа давится с удовольствием. Ему часто говорят, что он странный, он и сам это знает. Что-то внутри требует безумия, однако для этого нужен холодный расчёт. — Джошуа, а может быть, ты и мне предложишь? — в глазах лучшего друга не видно злости, только безысходность. Он улыбается, будто от всей души, но в груди у него тяжесть нескольких мешков с песком, а Джошуа чувствует, как горят чужие уши, и нагревается кровь в жилах. Именно, что чувствует. Тепло. И удовлетворенный реакцией выпрямляется. Улыбаясь ещё шире, протягивает стакан со льдом другу. *** Они не разбирали, куда бегут в попытках хоть до кого-нибудь докричаться. Длинные коридоры слились, иногда становясь и вовсе сами на себя не похожими. Мерещится всякое в их темных углах и закоулках. Свет то горел, то моргал, а то и вовсе в некоторых местах отсутствовал. Поначалу Джонхан пробовал биться в запертые палаты и кабинеты в поисках людей, но словно за каждой дверью кто-то воздвиг стену. Тишина. Они пробежали весь этаж, но никого так и не встретили. Как бы Джошуа не старался, но ни тепла, ни запаха он не чувствовал. Возможно, ему мешало, то, что они беспрерывно бегут, но раньше, кажется, это не было для него проблемой. В отличие от Джонхана, который вынуждал Джошуа судорожно реагировать на каждый шорох. Здание словно тряхануло изнутри, и Джонхан пытаясь удержать равновесие, схватился за горящий цветными буквами автомат с закусками. Ещё один толчок. И автомат валится на бок, чуть ли не придавливая его. От неожиданности Джонхан выставляет руки перед собой и падает на пол. Гнусные игры времени. Оно снова замирает. Каждая мышца в теле напряжена до предела. Руки и спину и вовсе жарит болью неимоверно. Джошуа держит гигантскую металлическую коробку весом в почти двести килограмм. С ужасом осознавая, что ему взаправду тяжело. — Черт, — шипит он оттого, как дрожат предплечья. Столько ярости в широко раскрытых глазах напротив. Наверное, если бы Джошуа позволил этой херне придавить Джонхана, то тот злился бы меньше. Может, думает, что это демонстрация силы? Но Джошуа себя сейчас убить готов за такую глупость. Он мог его оттолкнуть в сторону, но почему-то решил броситься под автомат с шоколадками. Мгновение. Джонхан сразу же выползает из под него, косится на выпрыгнувшего в сторону спасителя. Раздается тяжелый грохот и хрустящий звук с которым разбивается стекло, и бьётся об друг друга содержимое металлического ящика. Джошуа перекатывается один раз и остаётся лежать, ударившись о стену спиной. Но от боли ноет почему-то живот, точно проглотил железяку, которую оказалось трудно переварить. *** Вечером Джошуа открывает бутылку вина, медленно оглядывает присутствующих, а позже поднимает фужер и торжественно говорит: — Я рад видеть всех вас сегодня. В один из лучших дней в году! Мы собрались здесь, воздать почести моему лучшему другу, человеку, что ближе мне всякой родни! — он кивает в сторону парня, который в свою очередь поднимает банку пива, якобы соглашаясь. Девушка у него на коленях пьяно хихикает, а ведь еще совсем недавно она флиртовала с Джошуа у бассейна. — Брат, я не знаю ни одной вещи, о которой ты говорил бы чаще, и с таким обожанием, чем об Адриатическом море. — Ты решил его подставить, Джош, — кричит кто-то из бассейна, указывая на чужую подружку. — Я сказал, вещи, придурок, — хмыкнул Джошуа и продолжил, — О ней он не замолкает, даже во сне. Недавно я услышал такое… — Умоляю, заткнись, Джошуа, всех уже достал твой пафос, ближе к делу, — неуклюже возникает смущенный именинник, принимая в руки конверт. Он ожидает увидеть там крупные купюры, но раскрыв рот, замирает, разглядывая билеты. И гости в восторге наблюдают за его искренним удивлением. — Отпустишь его со мной? — спрашивает Джошуа у безымянной девушки, что ерзая на чужих коленках, кивает под его заискивающим взглядом. — Конечно. Она готова отдать ему все что угодно. Верность шутка, когда тебе улыбается сын калифорнийского берега, подобный отцу, закатывающемуся каждый вечер. Джошуа в ее глазах все равно, что небесное светило. Но в этом нет ее вины. От начала и до последнего момента, перед тем как ей разобью сердце - это всегда был он. Светиться изнутри собирая вокруг себя мотыльков. *** — Открывается? — Нихрена, — кряхтит Джонхан, случайно срывая ручку с окна. — Черт! Неясно было, сколько они бродили по этажу, надеясь встретить хоть кого-то. В надежде докричаться до прохожих, полезли открыть окно, но то словно заговоренное не поддавалось. Теперь еще и ручка сорвалась. — Надо проверить палату Джихуна, — бросил Джонхан, устало оседая у стены, глядя назад. Точно пытаясь сохранить мнимое спокойствие, он размял плечи и принялся хрустеть пальцами, однако голос его дрожал. — Надеюсь, он спит в постели, иначе я сломаю ему ноги, чтобы он больше никуда не пропадал. — Надо же, какой ты милый, — переводя дыхание, говорит Джошуа. — Заткнись. — Мы не сможем вернуться через этот коридор, слишком опасно… — ему хочется закончить дурацким "для тебя", но вовремя останавливается. — Нужно будет спуститься на этаж или два, чтобы обойти. Может, удастся выйти и позвать кого-нибудь. — Слишком долго, — покачал головой Джонхан. — Да и наверняка, все аварийные выходы запреты. — Говорил он так, будто был уверен в этом на все сто процентов. Неважно насколько напуган журналист, прежняя решительность вернулась к нему. Он словно вспомнил, что терять ему нечего, а что есть, то того стоит. Его вообще было сложно понять, но Джошуа каждую черточку на его лице разгадать пытается. Сейчас ему очень хочется разгладить морщинку между бровей или поправить торчащие во все стороны светлые прядки. — Ты поэтому такой бесстрашный? — разглядывая его, говорит Джошуа чуть громче, чем следует, если планируешь оставить вопрос неозвученным. — В смысле? — Ведёшь себя, как неизлечимо больной, да и выглядишь также. — Все мы неизлечимо больны, так что говори конкретнее, — вздыхает Джонхан, глядя на собственные руки в мелких трещинах, и прощупывает разбитые костяшки. Наверное, не стоило так колотить двери и стены. — Конкретнее? Я не знаю твой смертельный диагноз. — Простуда хроническая, вот и весь диагноз. С чего ты вообще взял, что я умираю? Жизнь человека так и выглядит. Как болезнь. Но что ты о ней можешь знать? — мягкая улыбка касается его губ, вот только все его выражение лица намекает, что это злорадство. — Где твои шрамы, а Джису-я? Джошуа замечает под закатанными рукавами чужие исчерченные неровными хаотичными линиями руки. Маленький шрам на щеке, подбородке, шее и самый длинный на ладони. Всем, чем угодно Джошуа готов поклясться, что их не было. Он бы точно заметил. Захотелось забраться под одежду и проверить каждый сантиметр, чтобы убедиться, пересчитать, запомнить. Найти тот самый, который оставил сам. — У меня их нет. — Уверен? — однако, Джонхан отвлекается и, глядя ему за плечо, кричит: — Эй! — он пытается окликнуть кого-то стоящего за углом, привстает, но останавливается, напряженно вглядываясь в коридор. — Я только, что кого-то видел, но… он уполз? — Уполз? Где? — не замечая никого в том направлении, Джошуа подходит ближе к журналисту, а потом оглядывается по сторонам. — Стой тут. Я проверю. — А не пойти ли тебе к чёрту, а? — раздраженно сказал Джонхан, но потом осел обратно, что-то мысленно прикинул и добавил: — Хотя знаешь что? Проваливай. Если тебя сожрёт какая-то неведомая хуйня, я только рад буду. Джошуа закатывает глаза. Снова. Он не уверен, что ему бы хотелось в таких обстоятельствах Джонхан одного оставлять, но так он хотя бы сможет действовать не ограничивая себя. Есть ли смысл бояться монстров, будучи чудовищем? А в детстве думал, что ни одна страшилка его не напугает. Теперь-то отчего же у него вспотели ладони? Зацепившись взглядом за фигуру журналиста в темноте, стало труднее передвигать ноги. Только вот Джонхан не выглядит напуганным, когда Джошуа уходит. Напротив, словно вздыхает с облегчением, даже взглядом не провожает. Не хочется думать о том, что возможно, самую малость щемит в груди. Джошуа больше не оборачивается, когда бредет дальше под бликами фонарей, что светили с улицы и угрюмым светом луны. Заходя за угол, медленно ощущает, как покрывается мурашками. Одна единственная потолочная лампа мигает где-то на периферии, напоминая о временах, когда они с друзьями бегали ночью по закрытой школе. Один его смуглый одноклассник, постоянно ходивший в пляжных шортах, изредка воровал ключи у уборщика. Они даже в бассейн умудрились залезть однажды, совсем набравшись смелости хулиганить. Безобидные они тогда были. А теперь все те люди превратились в какие-то цветные обрывки, бессвязные детали поступков и слов. Что с ними стало? В кого они превратились по прошествию лет? Сложно судить тех, о чьей незавидной судьбе в курсе. А тем, о ком ничего не знаешь, хочется просто пожелать забвения. Потому что вдали от Джошуа, даже на уровне простых воспоминаний безопаснее. Один человек почему-то превращается в другого, голоса перетекают из громких и звонких, в мягкие или низкие. Шаг за шагом в голове открывается новая дверца, а из нее высовывается еще несколько забытых лиц. На табличках вместо номеров палат названия аудиторий. А отсутствующее пиканье аппаратов, что вообразил себе Джошуа, сменяется школьным звонком и смехом одноклассников. Так действуют пустые коридоры на больное сознание. Тем временем Джошуа все-таки находит открытый кабинет, переставляя ноги с пяток на носочки, заходит внутрь. Оглядывается и замечает пустые столы. На кресле висит чей-то халат, а в вазе на подоконнике букет маргариток. Симпатичные цветы, практически как живые, только вот не пахнут совсем. Не то что, те, которые росли в саду у матери. Там все цвело обильно и пахло также. Позади вазы, вид за окнами был похож на застывшую фотографию панорамы города. Все вокруг казалось таким безжизненным, обратной версией себя. И Джошуа так себя чувствует тоже, будто вывернутый наизнанку. Воспаленным нутром наружу. Без чего-то обитающего в его крови, он чувствует себя непривычно. Из кармана, висящего на стуле халата, Джошуа достаёт старенький телефон, явно переживший множество падений, а ровесники, которого наверняка уже пошли в школу. Только вот хозяин видимо не местный, раз часовой пояс с разницей в шестнадцать часов. Сеть не ловит. Зарядка практически села. Бесполезно. Руки немного трясутся, потому что здесь холоднее, чем в коридоре. Он торопится проверить ящики. Но находит там только тетради, изорванные учебники и чьи-то записки с глупыми признаниями. Такие мог бы собирать профессор Ким в своем нижнем шкафчике. Но Джошуа видел только, как тот прятал там сигареты и книжки с сомнительным содержанием. В этой комнате ему не нравилось совершенно, мысли в голову лезли странные. Как будто потолок держался на тонком тросе, а стены так и норовят сдвинуться в любой момент. Точно как в мышеловке, только вот где сыр? Обыскивая шкафы, Джошуа обнаруживает зеркало на внутренней стороне одной из дверец. Недолго думая он оглядывает себя в нем и задирает одежду на животе. Краснеющая уродливая отметина на теле, которой там быть не должно, заставляет продрогнуть. «Как такое может быть возможно?», — лихорадит Джошуа, когда понимает, что шрам у него на животе выглядит так, словно только-только начал заживать. Пальцы сами тянутся легонько ощупать кожу покрывшуюся неровным рубцом. Казалось, в любой момент невидимые швы разойдутся, и из бывшего пулевого ранения снова хлынет кровь. Выругавшись, Джошуа спешно прикрывает шрам, однако замечает, как от локтей и ниже по предплечья расползаются следы от ожогов. — Нет-нет-нет! — судорожно повторяет он, пытаясь стереть распространившийся по телу кошмар. Но сбивает с толку неожиданный хруст стен и керамики из коридора. Джонхан! Джошуа выбегает из кабинета, пугливо охает, оказываясь сбитым чужим телом. На него нарвался запыхавшийся журналист. — Беги! — кричит Джонхан, подталкивая Джошуа вперёд. Из темноты слышится трубный горн и грохот, тени на стенах с периодичностью задрожали. Шаг. Складывалось впечатление, словно что-то гигантское пытается протиснуться в их реальность мелких больничных коридоров. Шаг. Джонхан срывается с места. Кажется, если он побежит следом, то что-то циклопическое разом обрушит на них потолок. Шаг. Скрываясь за угол к лестничной клетке, последнее, что видит Джошуа — тень. Ожившая статуя колосса или упавший с небес Прометей. Нечто, что могло бы быть египетским богом, кажется, имеет уродливые крылья. Подозрительная уверенность, что это именно крылья, которые скорее похожи на кошмарные отростки, поражает Джошуа. Сердце бьётся как-то слишком активно. С непривычки ему кажется, что ещё немного, и оно лопнет. Пролетев несколько лестничных пролетов, они кое-как замечают табличку над дверью, которая сообщает им, что они спустились в подвал. Вот же зараза. — А почему, не сразу в ад? — вопит Джонхан и пинает ногой металлическую белую дверь, оставляя на ней след от старых кед. Она открывается от пинка с мерзким скрипом. *** Если с паразитами в теле ещё можно достигнуть симбиоза, то от тех тварей, что селятся в нашем сознании, поедая душу, надо избавляться сразу же, как проблему эту обнаружишь. И потому, можно сколько угодно сдерживать добро в себе. Оно сильнее всяких наших уговоров. Добро с паразитами в одном теле несовместимо. Так в чем же он теперь хочется себя убедить? В том, что изменился? Он знает, что поступает лицемерно, ведь из всех жертв не было никого, чью душу хотелось бы сожрать также сильно. Однако наша природа все равно даст о себе знать. Рано или поздно. Добро выйдет из себя и проглотит того, кто жаждет смерти. *** — Черт, оно близко, — широко открыв глаза, Джонхан кивает головой в направлении странной тени на стене, причудливой формы. — Блять, беги быстрее. — прохрипел на бегу. Джошуа оборачивается и чертыхается, замечая смахивающие на человеческие движения тени, что явно принадлежали существу, которое двигалось к ним по потолку. Ноги уже давно болят, но Хон прижимает руку крепче к животу, и бежит что есть силы. Сворачивая по бесконечным коридорам мимо островков света, они влетают в подозрительно прохладное помещение. Во всей больнице температура заметно упала, но, кажется, это была только вершина айсберга. Никто из них не успевает прочитать надпись над металлической дверью, но по количеству морозильных камер становится понятно - морг. Обоняние подводило, поэтому Джошуа не чувствует запах формалина. Только хлорки и каких-то химикатов. Ему ничего не остаётся, как мотать головой из стороны в сторону, в попытке что-то придумать. Мозг жутко сводило от напряжения. Все возможные варианты рассчитывались за доли секунд. Глядя на металлические дверцы, Джошуа срывается с места и принимается их одну за другой открывать, а потом с мерзким скрежетом запирать обратно. Тело. Кажется, это была школьница с синим лицом. Занято. Хлопок. Следующая камера. Мужчина весь распухший, но даже после смерти его волосы немного блестят. Занято. Хлопок. Пока Джонхан в недоумении наблюдает, как он беспокоит чьи-то остывшие тела, вой где-то на этаже становится более отчетливым. Неужели повезло? Джошуа находит пустую камеру холодильника и выкатывает из нее носилки, на которых должно располагаться тело и эту участь он отводит Джонхану. — Полезай внутрь, быстрее! — настаивает Джошуа, ведь кишками ощущает, что им ни за что нельзя дать себя поймать. — Я не полезу в холодильник. В морге, уж тем более, — запротестовал Джонхан, даже понимая всю безысходность ситуации. Зрачки его забегали, выглядел он крайне напуганным, из-за чего все же решил пойти на компромисс: — Если ты тоже не полезешь. — Это единственная пустая камера! — сложно передаваемая гамма эмоции возникла на лице Джошуа. Джонхан открыл ещё один холодильник рядом. Он оказался занят, но его это не сильно смутило: — Иначе я останусь, — демонстративно глянул за чужое плечо в сторону двери. Именно этот момент в коридоре раздался странный скрежет, что с каждой секундой приближался. — Ты не заставишь меня лечь к трупу, — разозлившись, прошипел Джошуа, стиснув зубы. Тело, на которое он мельком взглянул, было не до конца прикрыто покрывалом и от других мало чем отличалось. От одного вида на него захотелось поморщиться. Все оно казалось разбухшим, синим, с красновато-багровыми трупными пятнами, и на секунду знакомым. — Ни за что! — Ой, да брось, — сказал Джонхан, однако заметив чужую нерешительность, плюёт на все и захлопывает камеру, которую открыл. — Чтоб меня! Идея в принципе сомнительная, но других вариантов не было. Джонхан с силой хватает Джошуа за плечи, чтобы уложить его на выдвижные носилки. Тот в недоумении сопротивляется, но неопознанный хлопок за дверью его отвлекает. И Джонхан успевает навалиться на него, укладывая чужое тело, заваливаясь сверху. Ещё больше опешив, Джошуа не сразу догадывается, что тот задумал. Однако, когда до него доходит, помогает задвинуть их в камеру и прикрыть дверцу. Наступает абсолютная темнота, а за ней мучительное ожидание. Лежа в тесной металлической коробке, они оба замерли. Холодные поверхности вынуждали неприятно стиснуть зубы и прижаться друг к другу. Носок кроссовка Джонхана уперся куда-то Джошуа в голень, обязательно оставив грязные разводы на брюках. Прислушиваясь к звукам снаружи, оба старались игнорировать прочие раздражители в виде сомнительных мыслей, мерзкой боли в различных частях тела, сбившегося сердечного ритма. С последним было труднее всего. Неожиданная тахикардия одолевает сомневающегося в реальности происходящего Джошуа. Ему не верится в боль, шрамы, страх, в быстро бьющееся сердце, и самое ужасное — в Джонхана. С ним такое случиться не могло. Скрежет. Хрип. Шаги. То громко, то тихо. Слышно, как дверь морга буквально вышибают, да так, что она наверняка бьётся о стену, а петли страшно деформируются. Что бы это ни было, но желание увидеть преследователя воочию не возникало совершенно. Хотелось съёжиться до масштаба пылинки, осесть в чужой одежде. Беззащитность казалась самым жестоким наказанием для того, кто привык чувствовать, что способен перевернуть солнце, вывернув небеса наизнанку. Величайшее заблуждение думать, что не найдётся зубов крупнее твоих. Беспомощность еще более ужасает, когда помнишь, что ты в ней не одинок. С тобой рядом кто-то, кого защитить ты не в силах. Хуже, когда ты и защищать никого не привык. Обычно все иначе, когда считаешь, что ведешь охоту. Зажмурившись, Джошуа, ясно для себя осознает, что оказался на месте тех, о ком пишет Джонхан в своих статьях. Тот ясно это понимал, а потому боролся с маниакальным желанием расхохотаться. И он бы позволил себе слабость, если б не бесконечное презрение к чужому спокойствию. За которое ошибочно было принято умиротворение на лице Джошуа, которое Джонхан себе вообразил, глядя в темноту. Металл заскрежетал, словно его царапали гигантскими вилами. Сердце Джошуа забилось так громко, Джонхану на секунду показалось, что это его собственное сходит с ума. Медленно, замершими пальцами он находит чужую ладонь, будто случайно, но Джошуа сразу же сжимает его руку. Если они переживут эту ночь, то возможно это будет их худшее воспоминание, однако сейчас хочется за что-то весомое ухватиться. Шаги были похожи на удары. Голос на гортанный скулеж. Между этим Джошуа отвлекается на ощущение мозолей на чужой ладони. Прощупывает, гладит пальцами по узкой костлявой руке, ищет стертые в кровь болячки, а потом сжимает так крепко, точно пытается склеить их конечности между собой. Делая короткие бесшумные вдохи и выдохи, Джонхан не уверен, что именно страх и ненависть ощущает, когда в животе скручивает, а чужого тепла, кажется, катастрофически не хватает. Удар. Что-то упало. Существо, судя по звукам, протискивается в двери и уходит. По вискам катиться пот, спина успела покрыться испариной. Повисла долгая гнетущая тишина. Кажется от него можно спрятаться. Расслабиться все равно не получится, но теперь можно дышать чуть спокойнее, глубже. Их ладони медленно расходятся по миллиметру, будто если отпустить быстрее это станет заметно. — Надо переждать, — недовольно прошептал Джонхан, немного поерзав, однако Джошуа все равно чувствовал, как его тело дрожит. И потому кладет руку ему на спину, чуть плотнее прижимаясь. — Что ты делаешь? — Тут холодно, — констатирует Джошуа, не встречая сопротивления, напротив, кажется кое-кто, чуть приподнимается, чтобы принять более удобное положение, лежа сверху. — Мы в холодильнике. Джошуа почувствовал, как тихое дыхание Джонхана щекочущее ему шею, поползло приятными волнами мурашек по всему телу. Это так неправильно. Им категорически нельзя так близко находиться, ведь тогда Джошуа забывает страх, и вспоминает голод. — Только не засыпай, — просит он, но боится сам. — Я не умру так, — брезгливо выплюнул Джонхан, и постарался отвернуться, спрятав лицо так, что голова его легла на широкую грудь. — Не хочешь замерзнуть насмерть в моих объятьях? — обвиваясь вокруг замерзшего тела, прошипел Джошуа, отчасти признаваясь себе в том, как быстро пробуждается его природа рядом с этим человеком. — Но с удовольствием поменяюсь с тобой местами, — уже самому себе не сопротивляясь, Джонхан обхватывает узкую талию, ладонями медленно ведет вверх-вниз согревая ребра. Голод и холод. То, что превращает людей в чудовищ в легендах коренных американцев веривших в вендиго. Если бы они знали больше о солнце, то у их духов поедающих людей были добрые глаза и нежные улыбки. Потому что именно они Джошуа и принадлежат, а съесть Джонхана ему хочется ужасно сильно. И дело тут даже не в замерзших пальцах или тянущем чувстве голода, что царапается в желудке. Джошуа совершенно в своем уме, когда представляет, как проходит носом по коже в поисках самого нежного кусочка, а позже смыкает зубы где-нибудь там же. Глаза потихоньку слипаются, странный трепет перед чужой уязвимостью давит на грудь. И Джонхан ничего не может с собой поделать, он слышит, как Джошуа сдавленно сопит от боли, и чувствует, как втягивает живот, когда они плотнее соприкасаются. Потому кое-как приподнимается, кладет руки тому на живот, пытаясь аккуратно нащупать причину чужих тяжелых вздохов. Поджимая губы, Джошуа не торопится Джонхана остановить, только крепче сжимает одежду на его спине, не позволяя слишком далеко от себя отстраниться. За одно это движение они успели почувствовать, как в щели между телами, точно загулял сквозняк. — Откуда? — пальцами Джонхан чувствует что-то влажное и догадывается — кровь. Совсем немного, но одежда успела ею пропитаться. — Неважно. — Я спрошу ещё раз, — надавливая на кровоточащую рану, как бы затыкая дыру, Джонхан услышал, что Джошуа задышал громче и ахнул. — Пытать меня вздумал? Заботой? К черту тебя, Джонхан. — Где ты тут заботу разглядел? — Тогда тебе стоит не рану мне зажимать, а проковырять в ней дырку больше, — беззвучный хохот Джошуа скорее был похож на тихое кряхтение. — Нельзя быть таким добрым, так что хватит пачкать руки. Джонхан хотел возразить о том, что Джошуа его совсем не знает, но посчитал это ужасно глупой тратой энергии. С чего бы ему вообще перед этим ублюдком объясняться или что-то доказывать. А между тем все вокруг затряслось. Во рту Джонхан почувствовал странный горьковато-соленый вкус морской водой. В носу немного жгло, а запах водорослей и всякой дряни налетом осел практически в горле. Вибрации усилились. — Нас пытаются выкурить, — догадывается Джонхан и сразу же старается выбраться из треклятого холодильника. Он открывает дверцу и хватается за металлические края, чтобы с силой вытянуть носилки наружу хотя бы наполовину. Позже журналист кое-как встает, и ему даже удаётся сделать все это, не задев чужой живот. Хотя пнуть Джошуа под колено в какой-то момент хотелось. Вода. Когда Джонхан опустил ноги на пол, то сразу намочил кроссовки. Он оглянулся. Из запертых холодильных камер подтекала вода. Причём с каждой секундой стремительнее наполняя помещения. На секунду он представил, как трупы в морозильниках плавают рыбками в аквариуме. Но их тела слишком тяжёлые и не всплывут. Он знает наверняка. Даже газа образующегося в процессе разложения, делающего тело легче и расширяющего клетки и ткани, будет недостаточно, чтобы мертвецы снова увидели солнце. Кое-как Джошуа встает с металлических носилок, игнорирует боль и торопится подтолкнуть Джонхана к выходу. Они бегут, шлепая по залитому водой полу по самые лодыжки. Мокрые и холодные кроссовки потяжелели, а вместе с тем окоченели пальцы на ногах. И то ли коридор начал шататься, словно они на подводной лодке, что стремительно идет ко дну, то ли Джонхан окончательно сходит с ума, вообразив себя ее капитаном. Он с застывшим выражением лица наблюдает, как двери медленно начинают ржаветь. Все яснее чувствуется запах машинного масла и металла. Но Джошуа рядом не лучше, у него стены выглядят иначе: залитые кровью, пульсирующие, а ноги подкашиваются от вида разорванных ошметков мяса разбросанных кругом и утопленных в крови. У обоих в глазах все рябит, а виски сдавливает, точно головы положили под пресс. Сквозняк. Становится холодно, дышать нечем, будто на пассажирском лайнере произошла разгерметизация. Мысли тяжёлые, сознание словно уносит в какую-то воронку. Джонхану срочно нужен якорь, он хватается за Джошуа. Ненавидит, но держит крепко и тянет на себя, чтобы попробовать удержаться в сознание за единственное в существование чего пока ещё уверен. *** — Прости, Джош, но я не могу принять твой подарок, — слова эти были сказаны с извиняющейся интонацией, но раскаяния за ними не чувствовалось совершенно. — Серьёзно? — Джошуа ступил на небольшой аккуратный трамплин у самого края бассейна. — Могу я узнать причину отказа? — Не заставляй меня придумывать глупые отговорки. — Тогда кого мне взять с собой, твою девушку или брата? — Он вытягивается, поднимает руки и складывает одну ладонь поверх другой. Чуть сгибает колени, готовясь нырнуть. — Я же должен получить хоть какую-то компенсацию. — Не шлепнись брюхом. — Я тот кто научил тебя входить в воду. Золотыми каплями разлетаются последние остатки хорошего настроения. Джошуа погружается на самое дно бассейна, бьётся ладонями и выныривает. *** Когда Джонхан открывает глаза, то не видит ничего кроме собственного отражения в разбитом стекле. А за ним силуэт. Он вскакивает мгновенно, помогая себе руками. Походя в этот момент на первобытного человека с иллюстрации теории эволюции. Словно блик света, но Джонхан уверен за ним что-то пряталось. Следило. Коленки задрожали. Вокруг никого. Но ощущение, словно кто-то очень близко не покидало. Наоборот усиливалось с каждой секундой промедления. И есть ли идея хуже, чем закричать? Но Джонхан верил, что это позволит ему хоть на мгновение прогнать гнетущее изнутри чувство. — Джису, сукин ты сын, где ты? Отвечай! Джису, чтоб тебя! — он вопил с такой яростью, что казалось ещё немного и у него сорвется голос. Оглядываясь по сторонам, журналист прислушался, ожидая услышать хоть что-то ответ, но за этим ничего не последовало. Если эта мразь не хочет ему отвечать, то он найдёт его самостоятельно. А вот надежды встретить Джихуна не было, наверное, к лучшему, но других идей у Джонхана не было, и он побрел в направление палаты полицейского. Не помнит, как поднимался по лестнице, но это точно был тот самый этаж. Стены разъедены, краска облезла, на полу лужи, что обнаруживали мелкие неровности пола. Трудно что-то разглядеть толком, но свежее разводы крови оставленные чьим-то большими ладонями, как-будто блестят. Пальцы сами тянутся прикоснуться к пятнам, а потом Джонхан подносит испачканную руку ближе к лицу. Шел он недолго. Во тьме больничных коридоров раздался звук, смутно напоминающий скрежет металла о кафельный пол. Затем показалось словно, кто-то пустил воду в кране. Все звучало так отчетливо, точно в голове. Джонхан срывается с места. Видит свет и тени в конце коридора. Мышцы в ногах начинают ныть, волосы на бегу лезьте в глаза и мешать, что-либо разглядеть. Прямо перед его лицом дверь захлопывается. Он тут же бьётся об неё плечом, - брови его сходятся вместе, а взгляд сначала растерянный становится озлобленным. Из-за двери слышится пугающе громкий шлепок о воду. — Джису, ублюдок! — взрывается Джонхан и с новой силой прикладывается о дверь. — Открой! Джошуа, да ответь ты, мать твою! Открой эту чертову дверь, иначе клянусь семью небесами и тем, что над ними, задушу тебя голыми руками, к чертям собачьим! В небесной канцелярии с него определённо спросят, потому что после этих слов дверь поддается, под еще одним толчком. Подобно демону на пороге храма, Джонхан застывает, глядя на старую ванну, стоящую в центре, через ржавые края которой разливалась вода. Она выглядела, словно проросла сквозь кафель и бетон. Единственный рабочий светильник моргает с долгими интервалами, освещая дальний угол и пару закрытых кабинок туалета. Все ощущения замерли, когда Джонхан понимает, что тело Джошуа практически полностью лежит в воде без всяких признаков жизни. Торчат только ноги, ведь, судя по всему, он просто откинулся назад сидя на краю ванной. Руки трясутся, дыхание перехватывает. Тело само кидается вытаскивать ненавистного всем естеством человека. Уже ничего не имеет значения, даже оказавшаяся ледяной вода не пугает совершенно. Только вот тело Джошуа было таким тяжёлым, точно на грудь ему была навалена тонна камней. Расплескивая воду онемевшими руками, Джонхан рухнул на колени, пополз вокруг, чтобы удобнее подхватить под подмышки Джошуа в попытке вытянуть его. «Он плохой человек!». «Он злой человек!». «Нет! Он даже не человек!». Однако никакой чужой вины не хватит, чтобы прямо сейчас позволить ему умереть где-то в бесконечных лабиринтах. Со стен осыпается штукатурка. И если раньше недвижимо было все, кроме внутренностей больницы, то сейчас небо бьётся раскатами грома с каждой секундой в потраченной на попытку спасти Джошуа. Разрываясь меж двух самых заветных желаний: «остаться без рук» и «успеть», — прижимаясь, Джонхан крепче обхватывает тело руками, складывая пальцы в замок на чужой груди и тянет. Перевалившись через край, тело Джошуа грузно рухнуло на пол. Черные волосы липли к посеревшему лицу и змеились густыми локонами на лбу. Пульс не прощупывался, на крики не реагирует. Джонхан закидывает его голову назад, открывая рот, придерживает подбородок, чтобы задрать его выше и зажимает ему нос. Хорошенько набрав воздух в грудь, склоняется над Джошуа. Плотно прижавшись к его губам, делает первый вдох. Затем снова набирает воздух и повторяет. Спешка. Страх. Но ни одного лишнего движения. Руки на грудь. Тридцать сильных давящих движений с мелким интервалом. Джонхан делает массаж сердца. А потом снова припадает к чужим губам, делая искусственное дыхание. Вдох. И точно щелчок повторяется. Картинка переключилась. Притупившиеся ощущения снова наполнили вены и жилы. Когда Джошуа издаёт хрип и начинает кашлять, то Джонхан сразу же переворачивает его набок, дабы тому было легче откашляться. Он сжимает чужое тело крепче, притягивая ближе к себе, шумно выдыхает с облегчением. Знает что будет об этом жалеть. Живой. Приходя в себя, Джошуа разваливается в чужих руках, пытаясь надышаться, встречаясь взглядом с Джонханом. Свет становится интенсивнее, но они не сразу обращают на это внимание. Затем приходит осознание, что и ванная, и ржавая сантехника и прочие фантомы исчезли. Будто и не было ничего. Только печальные глаза напротив и все их стеклянное очарование. — Теперь мы квиты. Я вытащил тебя с того света, — только и может выдавить из себя журналист. — Зря, теперь ты мне должен намного больше, — откашливается Джошуа, случайно задирает чужие рукава, но ни одного шрама на тонких предплечьях не замечает. — Надо было дать мне утонуть. Словно его пытал долгий счастливый сон. Когда лёгкие заполняла вода, Джошуа чувствовал тепло, запах хлорки и гладкое дно бассейна. На языке ещё оставался привкус дорого австралийского вина. — Ах ты, неблагодарная скотина, — злобно шипит Джонхан и поднимается на ноги, попутно перехватывая Джошуа за грудки. — Сдохнуть захотелось?! Можешь повторить попытку, тут недалеко есть симпатичный мост. — он тянет другого подняться, чтобы толкнуть его к раковине, когда тот встанет на ноги. Должно быть неприятно, приложиться копчиком о сантехнику, но Джошуа совершенно не больно. Только почему-то очень смешно. Тело снова легкое. Он облизывает губы. Ощущения точные, вкусы яркие. Было ли все это взаправду? Кожа влажная от пота, волосы только промокли, словно он решил помыть их в раковине, и намочил одежду в процессе. — Вы что тут устроили в три часа ночи? — раздался молодой голос у самого порога. Они оба мгновенно обернулись. — О переводе пациентов из наркологической клиники мне никто не сообщал. На них смотрел паренек в белом халате, которому на вид максимум двадцать лет дать можно. Взгляд у него был надменный и важный, точно он местный гений, встретивший на какую-то чернь. А ещё, кажется он совершенно не ожидал на них тут наткнуться. «Лучшая защита — это нападение». — Слышь, мальчик, как ты со старшими разговариваешь? — отпихивая Джошуа от себя, Джонхан мгновенно переключился на новый раздражитель. — Уважительно, — этот самый мальчик задрал свой квадратный подбородок выше, гневно глянул на мужчин. — Только вот у вас внутренний возраст, наверное, минус девять месяцев. Это к твоему сведению, ты даже не эмбрион. — Джонхан, а он смешит меня больше чем ты, — расхохотался Джошуа, отчего у журналиста задергался глаз. — Это определенно достижение. — Сюр! Издав неодобрительное кряхтение, Джонхан уходит, забавно оглядываясь по сторонам, напоминая шизофреника. А вот Джошуа не спешил, останавливается рядом с молодым врачом, разглядывая его лицо, улыбаясь. Выглядит жутко, вот о чем думает незнакомец. На секунду даже хочет однажды тоже научиться так улыбаться. — До встречи, доктор Чон Джину, — говорит Джошуа, глядя на недоумевающее лицо юноши, который чуть позже вздыхает и мельком глядит на свой бейджик. Неожиданно приятный шум человеческого дыхания, встречает Джошуа стоит ему выйти в коридор. Он уходит и надеется, что больше им с этим парнем в белом халате встречаться не придётся, ведь чужая расцелованная солнцем шея рискует оказаться в мраморно-холодных объятьях.