Дух леса

Ближе к полудню следующего дня они прибыли в Котсволдс. Сьюзан застыла у окна кареты, испуганная, встревоженная — она и мечтать не смела, что когда-либо сможет вернуться в родные места. Коттедж, что снял для них Льюин, был очень скромным, но по-деревенски уютным. На крыльце их встретили лакей и горничная. — Добро пожаловать. Меня зовут Мэгги, — сказала горничная — женщина лет двадцати семи. Маленькая, но энергичная. Под стать своим рыжим волосам. — Мы к вашему приезду всё подготовили. Лакей тоже поклонился и промычал что-то невнятное. — Это Том, — ему на подмогу пришла Мэгги. — В детстве он чем-то переболел и с тех пор не может говорить, однако слух у него отличный. Том, словно в подтверждение её слов, энергично закивал. Он был высокий, складный и даже хорош собой. И если бы не его несчастье, он уже давно поднялся бы до статуса камердинера. Но жизнь не может быть благосклонна к каждому, и со временем Том смирился. Лакей обошёл карету и очень удивился, обнаружив всего лишь один сундук с вещами. Однако не в его положении было судить о людях, что платили ему жалование. Мэгги тоже пришлась Льюину по душе — расторопная, говорит исключительно по делу и не задаёт ненужных вопросов. И хотя в её глазах пару раз промелькнуло пугливое беспокойство, стоило ей встретиться с Льюином взглядом, внешне она оставалась собранной и доброжелательной. — Ты выглядишь потерянной, — нарушил тишину Льюин, внимательно рассматривая лицо Сьюзан. После обеда они обосновались в парадной комнате, куда Том подал чай. — Мы потратили целое состояние на то, чтобы приехать сюда. Ты должна быть довольна. — Я очень рада, — поспешила ответить Сьюзан. Она бросила на Льюина виноватый взгляд и попыталась выдавить из себя улыбку. Руки её слегка дрожали. Господи, прошло столько лет с тех пор, как она пила из фарфоровой чашки, сидела на шёлковой обивке дивана в платье, которое стоило как годовое жалование Тома. Кого она пыталась одурачить? Она, может быть, и родилась в благородной семье, но леди она не была. Она не знала, как подобает вести себя в обществе, о чём принято говорить. Она даже не умела толком писать. — Тебе не обязательно им нравиться, — сказал Льюин, тонко уловив причину её треволнений. — Ни слугам, ни твоему дядюшке. Всё это не важно. — Знаете, — тихо начала Сьюзан, — когда я была маленькой, я так часто представляла себе этот момент. Момент возвращения домой. Как миссис Пейдж и я будем плакать от радости. На этом все мои мечты и заканчивались. Я никогда не задумывалась, что будет дальше, потому что… Наверное, потому что мне стыдно, — Сьюзан проглотила подступившие слёзы. — Я боюсь увидеть в её глазах разочарование, неприкрытую брезгливость, с которой дядя Винсент всегда смотрел на слуг. Она придёт в ужас, если узнает, как я необразованна. Чашка в её руке зазвенела, и девушка отставила её в сторону. — Судя по твоим рассказам, миссис Пейдж вовсе не такой человек, — возразил Льюин. — Однако, если она отнесётся к тебе с пренебрежением, значит всё это время она была не достойна занимать такое важное место в твоём сердце. Сьюзан посмотрела на мужчину, и вдруг все её волнения и стыд исчезли. Льюин смотрел на неё таким спокойным, таким понимающим взглядом, что она тоже расслабилась. — У вас на всё найдётся мудрый ответ, — произнесла Сьюзан и слабо улыбнулась. — Потому что я живу намного дольше тебя. — Вы… так и не ответили на вопрос, который вам задал Лоренцо, — не удержалась девушка. Насмешливое выражение на лице Льюина тотчас сменилось удивлением. — Вас, наверное, уже ничто не может удивить. Вы многое повидали, через многое прошли. — Мне некогда скучать, Сьюзан, — ответил следопыт. — Пойдём. Льюин резко встал с противоположного дивана, Сьюзан тоже поднялась со своего места. — Куда же мы? — Ты ведь хотела увидеть Лесное царство, разве нет? Он посмотрел на неё долгим взглядом, и в глазах его затанцевали искорки.

***

Атратус внимательно выбирал путь через подлесок. Прошлой ночью выпал снег, и теперь еловые ветви безвольно гнулись к земле под его тяжестью. Низкие сучки были покрыты изморозью, и походили на вставшие дыбом волоски. Высоко над головой мелькали обрывки неба, белого, точно парное молоко. — Не пугайся, — нарушил царственную тишину Льюин и начал снимать платок. Всё это время он шёл рядом с Атратусом, держа его за поводья. Сьюзан посмотрела на Льюина, не без удивления подметив, как грациозно он движется для такого высокого крупного мужчины. Льюин надел на голову свой серебряный обруч и заговорил на языке своих предков. Вдруг послышался слабый переливающийся хрустальный звон. Плащ Льюина стал белоснежно-белым, словно сотканным из мириада снежинок. Воздух вокруг них завибрировал, а затем волной пронёсся по всему лесу. Снег с деревьев посыпался мелкой холодной пылью. Льюин протянул к Сьюзан руки, она выскользнула из седла к нему в объятия и обмерла. Он смотрел на неё горящими жёлтыми глазами, такой величественный, такой необыкновенный, и в нём так сильно чувствовался мужчина, что она ощущала себя ещё слабее, ещё беспомощнее, чем на самом деле. — Иди позади меня, — сказал Льюин, выпуская её. — Чуть левее, чтобы я мог видеть тебя краем глаза. Он развернулся, и Сьюзан, пошла за ним следом, как ей было велено. Земля под её ногами вибрировала. Ровно, монотонно. Затем до её слуха начали доноситься голоса. Они перешёптывались. Иной раз глухо, словно сквозь вату, иной раз переходя в гул, жужжание. — Хозяин, хозяин, хозяин. Сердце у Сьюзан замерло, точно в испуге, а потом бешено забилось о рёбра. Она увидела, как из-за дерева вылезло лохматое существо с перекошенной мордой, похожей на высохший пень. Две выпуклые чёрные пуговки глаз жадно уставились на неё. — Хозяйка, — булькнул Леший и склонил голову. Сьюзан опешила, увидев на его тупом, ужасном лице покорность и… уважение. — Хозяйка, — подхватил кто-то по другую сторону руки. Сьюзан дёрнулась, повернула голову и так и застыла, в немом ужасе открыв рот. С одной из еловых веток свисала огромная и до безобразия уродливая паучиха. Кикимора. — Хозяйка, хозяйка, хозяйка пришла! — зазвенел детский смех. За фалды юбок Сьюзан дёргали маленькие румяные феи. — Это вам! Возьмите! Это вам! Вам! Вам! Они рассовывали по её карманам орешки, леденцы, засушенные грибы. Кто-то даже сунул ей в руку самородок. У Сьюзан так и кружилась голова. — Не отставай, — велел следопыт. На его губах играла довольная, кривая усмешка. — И не бойся их, — мягко добавил он. — Они тебя не обидят. Ведь они так долго тебя ждали. — Ждали? Меня? — в совершенной растерянности пробормотала девушка, осматриваясь. Казалось, всё живое в лесу вышло посмотреть на неё. Птицы, белки, лоси, леший и другие странные существа, которыми обычно нянечки пугают непослушных детей. Они все смотрели на Сьюзан в каком-то жадном ожидании, и ей было страшно. — Но ведь лесу нужен Лесной дух. — Вот именно, Сьюзан, — сказал Льюин. — Лесу нужен Лесной дух. Но лесов много, а я… один. И Сьюзан вдруг всё поняла, и это прозрение обрушилось на неё как удар. Её величали хозяйкой, потому что на неё была возложена очень важная роль — дать потомство. Лес нуждался в покровителе, потому что он привносил гармонию. Там, где ступал Льюин, земля становилась плодороднее, жирнее. Чего бы не касались его руки, оно оживало или давало новую жизнь. В этом было его предназначение. Сьюзан смотрела на его лицо, такое величественное, такое непроницаемое, такое замкнутое, и ей казалось, что она сейчас задохнётся от боли, сжавшей грудь. Льюин держался с ней обходительно, был внимателен и добр, но это была доброта вынужденная, безликая. Это была доброта чужого человека, и ему она тоже всегда будет чужой. Никогда в его глазах не вспыхнет восхищение. Никогда он не будет её любить, а она… Она уже в него влюбилась. «О господи! Какая же я глупая! Глупая гусыня!» — подумала Сьюзан в отчаянии и покраснела. Какой же она была наивной, вообразив, будто сможет создать с Льюином счастливую семью, и до чего тщеславной, раз до этого момента лелеяла надежду, что он сможет её полюбить. Как он будет смеяться, когда узнает об этом. Лицо у Сьюзан сделалось совсем бледным, и уголки губ поползли вниз. — Что такое? — озадаченно спросил Льюин. Следопыт долго смотрел на девушку — сверху вниз, — так долго, что, не в силах сохранить спокойный вид, Сьюзан вынуждена была опустить глаза. — Я просто переволновалась. Вот и всё, — тихо сказала она в ответ, и даже самой себе в этот момент показалась жалкой. Льюин молчал и только смотрел на неё, лицо его помрачнело. Сьюзан впервые ему солгала.

***

Когда они вошли в Лесное царство, под ногами заскрипела сожённая земля. И чем ближе они подходили к тисовой аллее, тем труднее становилось дышать. Листва на деревьях почернела и скорчилась в огне. Вокруг стояла необычайная тишина. Не слышались ни птичье щебетанье, ни шум ветра. Ничего. Лишь степенные шаги Льюина. Последнее дитя своего народа. Сьюзан уже знала, какое у него сейчас лицо. Оно сковано привычной мрачной сдержанностью. Он шёл впереди, бесчувственный к холоду приближающихся сумерек, больше неспособный чувствовать ни горя утраты, ни мук одиночества. Осколки разбитой вдребезги жизни были повсюду вокруг него. Громадные обгорелые пни, как могильные камни, служили напоминанием о мире, который ушёл безвозвратно, были памятником его беспечному детству. Сьюзан вдруг почувствовала, как на неё нахлынула, постепенно парализуя её тело, волна неистового сожаления. — Вот мы и пришли, — сказал Льюин ровным голосом, но Сьюзан ощутила в нём нестерпимое страдание. Врата в Лесное царство зияли чёрной дырой. От некогда великолепных строений остались лишь руины. Не дыша, Сьюзан подошла к старому колодцу на отшибе и лишь минуту спустя почувствовала, как на щеках начали застывать слёзы. Она была уверена, что боль воспоминаний давно ослабела, но ошиблась. Как и тогда, десять лет назад, Сьюзан помнила о своём отчаянии, помнила, как исходила криком, помнила, что никто не пришёл помочь. И она знала, что Льюин пережил то же самое. Он положил ей на плечи свой плащ. Тёплый, хранящий его приятный запах. И Сьюзан с горечью подумала, что любит Льюина глубоко и неискоренимо, но её чувства никогда не будут взаимными.