Дух леса

Уже занялся вечер. Казалось, мистер Гэлбрейт не мог допустить и мысли, чтобы так скоро расстаться со своей племянницей, но сердце его билось так сильно, а глаза у обоих застилали слёзы, что они были вынуждены остановиться. На следующий день мистер Гэлбрейт послал за ними карету и слышать ничего не желал об отказе. Поэтому сразу же после завтрака Льюин и Сьюзан выехали из дома, чтобы уже к обеду прибыть в Беллевилл-парк. Всю дорогу Льюин угрюмо сидел в углу, скучающе рассматривая однообразный пейзаж, который мелькал перед глазами яркими пятнами, как цветное стекло в детском калейдоскопе. Сьюзан, которая всё это время сидела рядом, так же смотрела в окно, и Льюин мог лишь догадываться, что творилось сейчас у неё внутри. С каждой минутой сердце девушки замирало сильнее. Неизгладимые воспоминания детства, никогда не покидавшие её мысли ни во сне, ни наяву, возникали перед ней на каждом повороте. И когда вдали от большой дороги, в укрытой долине показалось старое поместье, немой крик застыл на губах Сьюзан. Всё было таким же, как девять лет назад, как и в тот день, когда она была здесь в последний раз. Казалось, что всё произошедшее было просто кошмарным сном, после которого она проснулась. Как же Сьюзан хотелось в это верить. Когда они подъезжали к дому мистера Гэлбрейта, сам он стоял у окна в ожидании их приезда. Мужчина встретил их у входа и любезно провёл в парадную гостиную, где их уже ждали. Миссис Гэлбрейт снизошла до того, чтобы подняться им навстречу. Её примеру последовала и её дочь, Фанни. Это была кареглазая, пышущая здоровьем и энергией молодая девушка. Её прямые от рождения каштановые волосы были завиты и собраны в искусную причёску, шарма которой придавали вплетенные нити жемчуга и пышное белое страусиное перо. На ней было платье из голубого атласа с только вошедшими в моду пышными рукавами в три четверти, что открывали её белоснежные руки. Весь её наряд был украшен многочисленными ленточками, бантами и кружевом, демонстрируя не только юность и лёгкость молодой хозяйки, но и её высокое положение в обществе. — Будь я проклят, если это не заикающаяся крошка Сью! — воскликнул молодой человек. — Вилли! — строго прикрикнула на него мать. На его лице тут же появилась широкая улыбка, в след за которой послышался звучный смех. Он был старше Фанни на несколько лет, однако даже несмотря на это, Льюин нашёл молодого человека слишком инфантильным и изнеженным. Его вьющиеся каштановые волосы спадали на худощавые плечи. Этот недостаток в своей фигуре Вилли умело маскировал белым отложным воротником, обильно украшенным кружевом. — Так и есть, — сказал мистер Гэлбрейт. — Это Сьюзан. Дочь моей покойной сестры, Элеоноры. И её муж, мистер Льюин Вудс. Следопыт учтиво поклонился. — Надеюсь вы все в добром здравии, — сказал он. Все посмотрели на него с любопытством, явно смешанным с недоумением. — Мистер Вудс из Османской империи. В виду традиций своего народа мистер Вудс не может показываться в обществе без своего головного убора, — объявил мистер Гэлбрейт. — Что ж, мы должны уважать это. — Зачем она сюда явилась? — Фанни интимно склонилась к матери и взяла свой любимый сплетнический тон. — Мы даже в кровном родстве не состоим. Всё это она говорила тихим шёпотом, но Льюин её всё равно прекрасно слышал. Вот уж действительно дочка Виктории. Такая же чёрствая и эгоистичная. Несмотря на то что все они теперь жили в поместье, которое когда-то принадлежало семье Сьюзан, у Фанни не было явных причин опасаться её внезапного появления. Ведь Сьюзан не могла наследовать собственность, которая принадлежала её отцу. Но рассерженные люди не всегда руководствуются здравым смыслом. Вскоре подали обед. Сьюзан, напуганная почти до бесчувствия, сидела на самом краешке стула, не смея поднять глаза. Льюин и вовсе не притронулся к еде. Он с интересом наблюдал за каждым из членов семьи Гэлбрейт. Если о мистере и миссис Гэлбрейт у него уже сложилось довольно чёткое представление, то характеры Вилли и Фанни требовали дальнейшего изучения. Мистер Гэлбрейт младший не обладал ни блестящим умом, ни какими-либо выдающимися способностями, зато всегда пребывал в праздном расположении духа. Он был простодушен и до безобразия наивен. Что же касается Фанни, то эту молодую особу Льюин нашёл весьма занимательной. Она была миловидна, но какой-то необычайной красотой эта девушка всё же не выделялась. Её всегда прямая спина и приподнятый подбородок говорили о гордыне и самолюбии. И всё же было то, что объединяло брата и сестру — они были очень похожи на мать, и совершенно не похожи на отца. Фанни так же украдкой посматривала на Льюина. Безусловно, он её заинтриговал. Лицо, скрытое густой вуалью, длинные пальцы рук под чёрным бархатом перчаток, расшитый золотыми нитями кафтан — всё в этом загадочном мужчине будоражило девичье любопытство. — Мистер Вудс, вы совсем ни к чему не притронулись, — заметила миссис Гэлбрейт с досадой. Она очень гордилась своим столом, предметами сервировки, и была крайне удивлена, не услышав от гостей слов восхищения подаваемым блюдам. — Неужели местная еда Вам не по вкусу? — У меня особая диета, — уклончиво ответил следопыт. — К тому же, я всегда ем один. — Какой странный обычай, — в голосе миссис Гэлбрейт послышалась толика неодобрения. — А тебе, Сьюзан? Не желаешь ли ещё подливки? Сьюзан была так взволнована происходящим, что за всё время никому не удалось добиться от неё ни слова, кроме едва слышных односложных ответов. Она так боялась совершить какую-нибудь оплошность, что замкнулась в себе. Фанни уловила её состояние, однако вместо того, чтобы проявить к Сьюзан сочувствие, она со свойственной тщеславному человеку бестактностью воспользовалась первым же случаем, чтобы насмешливо-любезным тоном спросить: — Сьюзан, так значит тебя на воспитание взяла семья лесника? — Да, так и есть, — глухо ответила девушка. Румянец вспыхнул на её щеках ещё ярче. — И ты всё это время жила в лесу? В коттедже? — Скорее в лесной избушке, — не удержался от шутки Вилли. Сьюзан казалось, что она сейчас разрыдается. Она готова была выскочить из-за стола и броситься прочь. Но какие-то остатки гордости и дань уважения Родерику и Терезе удержали её. Она подняла голову и постаралась спокойно ответить: — Наш дом хоть и был скромным, но люди, что меня приютили, были очень добры ко мне и заботились обо мне по мере своих возможностей. В глазах Льюина промелькнуло восхищение, в глазах Фанни — упрямство. — Я вовсе не хотел тебя обидеть, моя дорогая кузина, — виновато начал Вилли, но сестра его перебила: — Как же вы познакомились? Сьюзан побледнела. Её руки сжали ткань юбки на коленях. Губы девушки дрогнули, прежде чем она успела стиснуть зубы. И в этот момент тёплая рука Льюина легла поверх её, сплетая с ней свои пальцы. — В этом нет никакой тайны, — сказал мужчина. — Наш отряд проезжал мимо. Я был так покорен её красотой и мягкой женственностью, что попросил виконта Абрамсона немедленно связать наши узы браком. К моему великому счастью, виконт согласился. Единственным желанием моей супруги на тот момент было повидаться со своей роднёй и горячо любимой нянечкой, миссис Пейдж. Разве мог я отказать ей в этой небольшой просьбе? — Поступок, достойный истиного джентлмена, — вставила леди Виктория. — Действительно, — согласился мистер Гэлбрейт. — Я не устану осыпать вас словами благодарности за то, что вы вернули мне мою дражаюшую племянницу, — продолжил он. — Что же касается миссис Пейдж… Видишь ли, Сьюзан, после несчастного случая она ещё какое-то время работала у нас. Но Фанни выросла, и в услугах миссис Пейдж больше не было нужды. Я дал ей превосходное рекомендательное письмо. Если мне не изменяет память, она устроилась гувернанткой к мистеру Вустеру. Я напишу ему и попрошу отпустить миссис Пейдж на пару дней. У него передо мной должок, поэтому я уверен, он не откажет в столь малой любезности. — Это было бы так замечательно, — обрадовалась Сьюзан, крепко сжимая руки дядюшки. — Что ж, я очень рад, что всё так хорошо разрешилось, — произнёс Льюин. После обеда в гостиную подали кофе, и сразу после этого Льюин и мистер Гэлбрейт удалились в его кабинет. Они вернулись лишь через полчаса, что взволновало леди Викторию ещё больше. Она и представить себе не могла, о чём они могли говорить так долго, кроме как о деньгах. — Наверняка он потребует возместить все издержки, вызванные столь дальним путешествием, — шептала миссис Гэлбрейт своей дочери. Женщина с презрением подняла верхнюю губу, отчего её и без того непривлекательное лицо стало и вовсе безобразным. — Безусловно, матушка, — согласилась Фанни. — Другово и ожидать нельзя. Дверь в гостиную распахнулась и женщины увидели Вилли, который, захлебываясь от возбуждения, выпалил: — Тысяча фунтов! Он дал за Сьюзан тысячу фунтов! Миссис Гэлбрейт схватилась за сердце, Фанни выронила из рук рукоделье, Сьюзан сделалась мертвенно бледной, и только Вилли рассмеялся нервным, коротким смехом. — Тысяча фунтов! Нет, вы слышали! — продолжал восклицать молодой человек, словно пытался убедить в этом не остальных, а самого себя. — У Фанни в приданое нет даже и трети этой суммы. Фанни не отличалась особо тонкой натурой, но подобная бездушная неделикатность поведения её брата ранила её самолюбие очень больно. Она стиснула челюсти, ноздри её гневно раздулись. — Что ты такое несёшь? — выпалила она. В гостиную степенно вошёл мистер Гэлбрейт, хмуро сдвинув косматые брови к переносице. Следом за ним вошёл Льюин. — Отец, что происходит? — с притворной тревогой спросила Фанни, вставая. — На вас лица нет. — Вижу, этот пройдоха вам уже всё рассказал, — холодно ответил старик, тяжело садясь в любимое кресло. Вилли, совсем красный от возбуждения, ещё больше зарделся. — Что ж, ни к чему теперь делать из этого тайну. Как вы считаете, мистер Вудс? Льюин равнодушно пожал плечами. — Мистер Вудс, чтя традиции своего народа, дал за Сьюзан выкуп размером в тысячу фунтов. По лицу Сьюзан было видно, как сильно она ошеломлена, смущена и еле сдерживала эмоции, и это возымело на Льюина куда больший эффект, нежели радостные возгласы миссис Гэлбрейт и едкие взгляды Фанни. Сьюзан не заметила, как дрожали в этот момент его руки. Она не видела, каким бледным было его лицо от волнения. И она не могла знать, как тяжело ухало его сердце в груди. Льюин глядел на неё с надеждой, что она поймёт всю серьёзность его намерений. И когда это случится, она снова будет смотреть на него так, как тогда в карете.