Искренний

Пробуждение нельзя было назвать приятным. Оно вообще приятным не было. Ханагаки тихо и болезненно стонет, когда понимает, что ощущает происходящее. Глаза разлепить получается только с третьего раза, но видеть нормально не выходит ещё какое-то время. Когда наконец зрение приходит в норму, и Такемичи удаётся сфокусироваться на рядом стоящем мусорном баке, постепенно возвращаются и остальные чувства. Второе, — ну, после открытия глаз, — что почувствовал Такемичи — боль. Много боли, что медленно опутывала всё его тело, особенно сильно давя на голову. Казалось, что ещё немного, и он вновь вырубится. После — возможность чувствовать запахи. Такемичи слишком глубоко втягивает воздух, сразу же закашлявшись. Ханагаки внезапно начинает очень сильно хотеться, чтобы обоняние ушло обратно и не возвращалось. В нос ударяет запах гнили, мочи и пива. Все это перемешивается между собой, и ему кажется, что его вот-вот вырвет. Он пытается пошевелить хоть чем-нибудь, но выходит только еле двинуть пальцем - после этого, все силы будто покидают организм, и требуется ещё пара минут, чтобы Такемичи сумел приподнять руку, чтобы потом она, как часть какой-то тряпки, упала чуть выше, чем была до этого, задевая пустую банку, звук от которой пронёсся по переулку, неприятно отдавая тупой болью в голове. Даже на то, чтобы сесть, у Такемичи уходит около трех минут, прежде чем он может упереться на стену позади себя. Когда состояние наконец более-менее стабилизируется, Такемичи крутит головой, оценивая место, в котором он сейчас находился — какой-то небольшой переулок, где валялись старые банки из-под алкоголя, рядом стояло несколько мусорных контейнеров, а на стенах были разводы. Небо было тёмным, почти чёрным, шагов людей и моторов машин слышно не было, а когда парень посмотрел время на своём старом телефоне, то даже немного удивился — часы показывали двадцать пять минут двенадцатого ночи. «Долго я провалялся, конечно,» думается Такемичи. Сначала он не понимает, как вообще мог оказаться здесь, но в голове резко всплывают воспоминания — о битве, предотвращенной смерти Баджи и свою попытку сбежать с поля боя. Голова болит нещадно, и соображать выходит туго, но Ханагаки считает, что его организм просто не справился со стрессом и всплеском адреналина в крови. Слишком много эмоций за день, а радость и неверие от того, что получилось, подействовали на его слабый организм слишком сильно, заставив рухнуть в первом попавшемся более менее скрытом от других людей месте. На попытку встать организм реагирует крайне бурно — тело немеет, перед глазами все кружится и темнеет, и Такемичи тошнит прямо себе под ноги. Дыхание сбивается и тяжелеет, и парень, хрипло вдыхая-выдыхая воздух аккуратно пытается облокотиться на стенку, чтобы иметь хоть какую-то опору. Каждое движение отдаётся болью в теле, и до того, как спина мальчика полностью коснулась стены, Ханагаки пытался не застонать от боли, лишь шипя сквозь стиснутые зубы. Но как только он пытается и головой упереться, то едва коснувшись затылком сзади стоящего объекта, Такемичи подрывается на месте, тихо постанывая от очередной вспышки боли. Только после этого до него доходит — что-то не так. Почему именно сейчас настолько сильная реакция? И почему ему настолько плохо? Он уже не раз терял сознание раньше от шока, от того, что его избивали, ему часто было сильно плохо, так какого черта у него ощущение, что его несколько раз переехали катком, предварительно запустив в космос на батуте? Почему-то, Такемичи уверен, что происходящее - не побочный эффект от потери сознания. Что-то другое. До него внезапно медленно доходит возможная причина - Ханагаки медленно тянет руку к затылку, проводя по мокрым и слипшимся волосам. Он чувствует на руке что-то теплое и вязкое, в чем перемазано пол его головы. Когда он снова подносит руки к себе, лицо его искажается, а в глазах — попытка отрицания. В слабом свете недалеко стоящего фонаря видно — кровь. Вся его ладонь и, как кажется, половина головы, в красной вязкой и противной жидкости. Ему так больно и хреново, потому что он разбил голову. В такемичиной голове сейчас две мысли — «блять, пиздец, что мне делать?» и «а разве я не должен был сдохнуть?» Сейчас он не уверен насчёт того, что ему следует делать. В больницу не хочется, да и при всём желании, до неё он не дойдёт. Домой возвращаться тоже не стоит — старшие убьют его. Оставаться в этом переулке и ждать, пока тело замёрзнет, а сам он не отключится от боли и потери крови тоже вариант не лучший. Следующая мысль возникает внезапно — и будь Такемичи в других обстоятельствах, он бы обязательно ёбнул себя — попросить помощи у кого-то из старых друзей. Назвать их бывшими Такемичи всё ещё не может, слишком много времени и событий были проведенны и пройдены бок о бок. Звонить кому-то из "Свастонов" он не решается, все-таки, как он объяснит свое состояние? И поэтому выбор его падает на человека, выбрать которого он совершенно не ожидал от самого себя — Казутора Ханемия. Мальчишка наверняка сейчас нуждается в сильной психологической поддержке и дружеском разговоре, вот только Такемичи боится, что томановцы не могли обеспечить должную помощь после того, как мальчик пытался убить Кейске. Да и, Ханагаки уверен — парень наверняка хорошо умеет работать с ранами, ведь сам часто в передряги попадал, да и прошлое у мальчишки было не лучшее. Поэтому, решив, что Ханемия будет хорошим выбором, Такемичи находит кое-как выпрошенный у Баджи номер, стараясь не ошибиться с цифрами из-за плывущего зрения. Нельзя сказать, что Такемичи с Казуторой состоял в хороших отношениях. Даже, если говорить честно — он побаивался этого парня. Ну, где видано, чтобы в пятнадцать лет ребёнок садился за убийство во второй раз? Вот и Такемичи никогда о таком не слышал. Но немного узнав парня в разных счастливых и не очень будущих, где Чифую был убит и где были счастливы все, кроме Майки, например, Ханагаки пришёл к выводу, что парнишка просто жутко травмированный ребёнок, которому не хватает тепла, объятий, разговоров и психотерапевта. Помочь мальчику хотелось, и Такемичи уверен теперь, что выбрал подходящего человека для помощи себе, ведь если у него получится поговорить с мальчиком, то он, во-первых, обзаведётся ещё один сильным союзником, а во-вторых, вернёт Майки его подопечного. Поэтому, нажимая на кнопку вызова, он ни капельки не сомневается в себе. Гудки внезапно обрываются, а по ту сторону аппарата раздаётся тихий, заплаканный, но при этом всё ещё не растерявший своей уверенности и неярко выраженной злобы голос:  — Кто это? — хрипит Казутора, и Такемичи испытывает радость на счёт того, что мальчик находится в относительном порядке. Он почему-то думает только сейчас о том, что Ханемия мог вообще трубку не взять, или послать его нахуй, не став слушать. Собственно, такой вариант всё ещё присутствует, ну просто потому, что с чего Ханагаки взял, что парень поедет к нему? Внезапное понимание, что если он откажет ему, то Такемичи навряд ли сможет как-нибудь ещё помочь себе.  — К-казутора. — если слышно отвечает Такемичи. В горле запершило, и он внезапно почувствовал очень сильную жажду, а от собственного голоса по голове расползся очередной болевой импульс. — Казутора, это Ханагаки.  — Ханагаки? Такемичи?! — почти кричит мальчик, от чего темноволосый снова болезненно стонет.  — Тише, не кричи, пожалуйста, — еле говорит Такемичи, и быстро продолжает, не давая Ханемии и слова вставить — можешь помочь мне, пожалуйста? Я недалеко от свалки, где битва была, — произносит он. Перед глазами снова плывёт, и Ханагаки приходится схватиться за рядом стоящий мусорник, чтобы не упасть. — Мне плохо было, я потерял сознание в каком-то переулке, и разбил голову, я чувствую, что снова скоро могу вырубит…  — Скажи мне адрес, адрес, пожалуйста, — быстро и нервно произносит Казутора, перебивая мальчика. Такемичи искренне радуется от того, что Казутора не сбросил трубку в первые десять секунд разговора, а сейчас ещё и похоже собирается за ним поехать. Он начинает нервно бегать глазами по переулку, выглядывает на главную улицу рядом, пытаясь найти какое-то обозначение места, где он находился. Наконец, зацепившись взором за указатель, Ханагаки вглядывается в него, стараясь сфокусироваться и рассмотреть буквы на нем, после быстро сообщая Казуторе, где он был сейчас.  — Десять минут, — отвечает Ханемия, — подожди меня десять минут, Такемичи. — И после сбрасывает звонок. Рука с телефоном безвольно виснет вниз, глаза закатываются, дыхание хриплое и поверхностное. Казалось, разговор забрал у Такемичи последние силы, оставляя тому только прижиматься к грязной стене и попытки удержать себя в сознании. Но рано сдающийся Такемичи — не Такемичи. Поэтому парень, чувствуя себя, как зомби, медленно выползает к большой дороге, где был обычно основной поток людей и машин. И сейчас, глядя на почти пустую улицу, Ханагаки благодарит всех, кого можно, что там никого нет, ведь на разговор с возможными заинтересованными его состоянием людьми его ресурсов и энергии не хватило бы категорично. Прислоняясь к какому-то забору, парень внезапно остро ощущает, что вся его спина, кофта и штаны сзади полностью пропитанны кровью. Непроизвольно мальчик сглатывает, понимая, что долго он не продержится, крови потеряно слишком много. Если Казутора не поторопится, то он умрет прямо здесь, у старого и неизвестного ему здания, прислоняясь телом к старому и скрипучему забору. «Мне повезло, что я не умер от удара, повезло, что я не потерял память или любую функцию своего тела, повезло, что я могу стоять и разговаривать. Мне много везёт» — примерно так считал Ханагаки. Сырой воздух и темнота ночи давили на него, заставляя чувствовать себя ещё хуже. Запах гнили, что впитался в его одежду за эти пару часов, неприятно оседал на языке, смешиваясь со вкусом крови. Такемичи чувствует, как тошнота снова подкатывает к горлу. Он стоит так ещё какое-то время, пытаясь удержать в себе содержимое своего желудка и умирая от боли, на краю сознания, прежде чем его, даже через закрытые веки, ослепляет яркий свет фары, заставляя ещё крепче зажмуриться. Рёв мотора оглушает парня, привыкшего к ночной тишине, а когда байк паркуют рядом, Такемичи молится, чтобы его выключили. Он снова болезненно хрипит, когда слышит шаги рядом с собой, и после чувствует, как чужие руки опускаются на его плечи.  — Такемичи! Такемичи! — взволновано зовёт Ханемия, смотря на парня, что, казалось, вот-вот сдохнет прямо на месте. Половина его головы была окрашенна в красный, одежда и лицо были перепачканы в крови, и Казутора сдавлено-рвано выдыхает, когда смотрит на свои ладони на плечах мальчика, на которых тоже была видна тёплая и алая вязкая жидкость. — Боже, Такемичи, тебе надо в больницу, срочно!  — Никаких больниц, Казутора-кун, — в ответ хрипит парень, заходясь после в сухом кашле.  — Нет, Такемичи, в больницу! Я не смогу помочь тебе, эта травма слишком серьёзная, — сдавленно шипит мальчик, с волнением и страхом смотря на парня перед собой.  — Сможешь, — гнёт свою палку Такемичи, последними силами заставляя себя удерживаться в сознании. Внезапно, он понимает такую реакцию Казуторы — Шиничиро. Травма детства, причина, по которой мальчик лишился почти всего. Такемичи уверен, что именно из-за этого парень так боится. Поэтому, именно сейчас, он решает сделать свой первых ход в попытке помочь Ханемии. — Давай, Казутора-кун, помоги мне. Видишь, я ещё жив, — слабая ухмылка трогает его губы, когда он видит, как лицо мальчика меняется. От ужаса, страха, неверия, желания помочь и возможности сделать что-то не так и всё испортить, что отражаются в его глазах, Такемичи думает, что сделал правильный вывод. — Тем более, это не ты ударил меня, всё хорошо, так что давай, помоги мне, я знаю, что ты справишься.  — А если, если я не смогу? — почти плача, отвечает мальчик.  — Сможешь, — упрямо говорит Ханагаки. — Я чувствую, что отключаюсь, давай, помоги мне, Казутора. *** Паника, дикий ужас, страшное осознание. Эмоции крыли с головой, пока Казутора, придавленный Чифую, смотрел в никуда, осознавая свои действия. «Я… пытался… убить… Баджи?» Для него эта мысль слишком тяжёлая. Понимание, что он только чуть собственноручно не лишил себя одного из поводов жить, заставляет Казутору хрипло засмеяться, от чего рядом стоявшие томановцы почувствовали себя крайне некомфортно. Конечно, он не надеется получить прощение от Майки. Но когда тот тихо произнёс «прощаю», Ханемии показалось, что мир остановился, вселенная схлопнулась, остались только он и его бывший лидер, что сейчас смотрел на него своими невозможными чёрными глазами. И вроде, всё должно наладиться, но Казутора почему-то испытывает этот ужасный дискомфорт, чувствует себя не в своей тарелке под взглядами старых друзей. Руки трясутся, и чтобы это скрыть, он убирает их за спину, склоняясь в поклоне. Как только свастоны покидают поле битвы, мальчик падает на колени, пытаясь выровнять дыхание. Приближающаяся полицейская сирена заставляет подскочить на ноги вновь и убегать с поля битвы, перешагивая и перепрыгивая через бессознательные тела. (Куртку «Вальхаллы» он бросает прямо у выхода, пробегаясь по ней ногами. К черту группировку, к черту Ханму, к черту его желание отомстить. Это всё его вина, и сейчас он осознает это очень-очень чётко.) Ему нужен кто-то рядом. Чтобы хотя бы просто высказаться. Ему совсем не нужна поддержка, нет конечно, он сам виноват во всём, и это лишь его проблемы, и он сам сможет с ними справиться, — но, пожалуйста, прошу, выслушайте меня, кто-нибудь. Когда в половину двенадцатого ночи Казуторе звонит кто-то неизвестный, первой мыслью является трубку не брать и игнорировать, но что-то будто заставляет нажать на кнопку принятия вызова и ответить. Какого же его удивление услышать с той стороны Ханагаки. Такемичи. Этот парень был довольно странным в понятии Ханемии, но притягательным. Было в темноволосом мальчишке что-то такое, что заставляло Казутору иногда думать о нём. Бесспорно, пацан не знал о такой вещи, как «инстинкт самосохранения», ну или просто был бессмертным. Устроил представление на базе своих врагов, нагрубил Баджи, спас Чифую — ну, его вроде так звали — и остался жив. Это конечно удивительно, но это не было чем-то сверхъестественным. Верно? Казутора старается не думать о голубых глазах и осуждающем взгляде. Есть кое-что, в чем Ханемия уверен. Да, Баджи спас Чифую. Мацуно прыгнул на него — на Казутору — оттолкнул, не дал ранить друга. Но Казутора клянётся, что слышал его. Его крик, адресованный заместителю командира первого дивизиона, после которого тот быстро начал действовать. Казутора знает, знает точно, что Такемичи там был. Странный парень спас его от самой большой ошибки, которую он мог совершить. И поэтому с места Ханемия срывается почти сразу, услышав местонахождение Такемичи сейчас. Почему-то мысль о том, что Ханагаки может погибнуть, заставляет чувствовать себя просто отвратительно. Возможно, это простой интерес, а может, он просто яро нуждается в ком-то рядом? Скорее всего. С Ханагаки он знаком… они вообще знакомы? Тот день, когда Казутора привёл Такемичи на базу «Вальхаллы» отпечатался в сознании слишком твёрдо, въелся под кожу и не отпускал. Ханемия помнил всё до малейших деталей. Он не понимал, в чём причина. Возможно, то ненормальное, садистское удовольствие, которое он получал, наблюдая, как Баджи избивает своего бывшего заместителя? Или может дело в том, что этот день стал решающим для него — старый друг, самый близкий человек вновь пришёл, встал рядом, надел такую же, как у него, Казуторы, форму? Вариантов много. Но его одно тревожило больше всего — эти дурацкие голубые глаза, запавшие в самую душу. Смотря на него, понимаешь — Ханагаки видит тебя полностью, читает каждое твоё движение, будто знает, что ты планируешь сделать в ближайшие пару секунд. Будто знает будущее. И, конечно, Казуторе интересно. Но страх от ситуации, в которой он находился, перекрывает любое любопытство. Перед ним — Такемичи с разбитой и окровавленой головой. А перед глазами — Шиничиро Сано, только глаза того уже закатились и остекленели, а у этого всё мерцают, блестят. И Ханагаки просит у него помощи, когда Шиничиро падает мёртвой куклой в салоне собственного магазина. Такемичи в него верит. Шиничиро, наверное, тоже бы верил? Тело мальчика начинает оседать на землю, а Казутора не медлит, подхватывает мальчика под подмышки, аккуратно поднимая на руки, после садится на свой мотоцикл, устраиваясь так, чтобы тот лежал на нём, и едет быстро, но аккуратно. Ханемия не медик. Но его отец слишком часто избивал мать и его самого, пришлось научиться. Его старая квартира, оставшаяся от матери. Потертый диван, перекись, бинты и Такемичи, со слабеющим дыханием. Казутора слишком боится не справиться. Волосы у Ханагаки густые — промывать и обрабатывать рану чертовски сложно. Ханемия знает, что тот потерял очень много крови. Это беспокоит больше всего, и для себя мальчик решает, если Ханагаки не очнётся в течение двенадцати часов, то в больницу они всё же едут. Когда он заканчивает накладывать бинты, голова будто светлеет внезапно, и приходит осознание того, что он только что спас жизнь. Жизнь чужого ему мальчишки, что каким-то образом узнал о желании Казуторы убить Баджи. То-есть, он отдал долг? Почему он вообще согласился приехать? Непреодолимое одиночество, давившее смертельным грузом на плечи? Желание высказаться кому-нибудь? Потребность иметь кого-то рядом, на кого можно было бы положиться? Раньше этими людьми были основатели «Токийской Свастики», а в частности — его лучший друг, Кейске Баджи. Но что теперь, что будет дальше? Он убил Шиничиро, того, кого все обожали, уничтожил детство Майки одним ударом. Он поддался ненависти, поверил словам о том, что не нужен и используется, и пытался убить Баджи. Так кто теперь будет ему рад? Взгляд падает на небольшую фигурку, лежащую рядом. Грудь паренька вздымается быстро, дыхание чуть-чуть отрывистое, но стабильное. Мальчик будет жить, но Казутора слишком нервничает, боится, поэтому плюёт на собственное установленное «двенадцать часов» и скорую вызывает, потому что «а если вдруг у меня не получилось?» Медики приезжают через пятнадцать минут, забирая Такемичи, и он просится поехать с ними, потому что оставаться в неведении для него слишком страшно. Врачи о чем-то быстро говорят между собой, косо смотрят на него, а потом один из отвечает ему: «У парня состояние более менее стабильное, не критическое, так что мы думаем, вы можете отправится с нами.» Казутора выдыхает облегчённо, залезая в машину, садясь рядом и зачем-то сжимая тёплую, маленькую ладонь Ханагаки в своей, мозолистой и грубой руке. У Ханемии от чего-то стойкое ощущение, что они уже знакомы. Знакомы не просто по именам, а проводили очень много времени вместе, рядом. Такемичи притягивает, и Казутора знает — он хочет снова быть рядом с этим парнем. Может, они смогут стать близки? «Не смей думать об этом. Твои близкие только страдают из-за тебя!» Мальчик всхлипывает. Снова. Ему больно было, есть и скорее всего будет, потому что он один. После случившегося, в «Томане» рады ему не будут. Мать с отцом отказались от него, когда его посадили. «Вальхалла», служивашая до этого пристанищем его беспокойной души, перешла под контроль Майки. У него ничего не осталось. Он сам уничтожил то, что было ему дорого. И сейчас всё, что может Казутора — сидеть и наблюдать, как Ханагаки, с разбитой и замотанной головой, расслабленно лежит на кушетке, а приборы рядом пикают, показывая, что он ещё жив. В груди разливается тепло. Возможно, у него ещё есть один человек?