Искренний

На следующий день, после визита Какучё и Изаны, Такемичи наконец обрёл то душевное равновесие, которого ему так не доставало всю последнюю неделю, и наконец сумел ровно сесть и подумать над огромным количеством произошедших событий. Со вздохом он откидывается на подушку, которая упиралась на стенку, и думает. Выходить из больницы ему через пять дней, – бинты с головы ещё не сняты, но завтра он от них наконец сможет избавиться, – если к этому моменту прекратится головокружение и тошнота (Такемичи бы сказал, что слишком привык к этим ощущениям, чтоб замечать, но врачи навряд ли будут рады таким словам), а если не прекратится – останется до полного выздоровления. И даже если выйдет раньше, всё равно дома сидеть ему как минимум три дня дополнительно. Благо, он может сказать, что ему такой расклад даже нравится – никто не будет лезть и доставать, а сам он сможет составить подробный план будущих действий. Но сейчас больше всего его интересует момент того, как он, собственно, оказался в больнице. Конечно, он помнит, – хоть и с некоторыми провалами – как он звонил Казуторе и как уговаривал того взять себя наконец в руки, чтоб тот сумел помочь ему. И хотя он уже тогда провалялся приличное время на холодном асфальте с разбитой головой и большой потерей крови, он навряд ли когда-нибудь сможет забыть перекошенное от страха и ужаса лицо мальчишки. Но вот, что было до того, как он очнулся в вонючем переулке, мозг его воспроизвести не может. Повлияло ли на это всплеск адреналина, бушующие эмоции или его нервы просто не выдержали – не важно. Но он сам по себе знает – чтоб в больницу лечь, надо хорошенько приложиться. Учитывая его состояние, когда он пришёл в себя – приложился он даже чуть больше, чем хорошенько; и что-то подсказывает Такемичи, что дело здесь не просто. Рука машинально тянется к бинтам на голове, и Ханагаки прикусывает губу, пытаясь не думать об этом. Сейчас перед ним стоит много других задач и целей. Сглатывая образовавшийся в горле ком, он думает, что следующие по списку – семья Шиба. Тело вздрагивает и покрывается мелкими противными мурашками от воспоминаний тяжёлых кулаков самого старшего из них. Тот бой в церкви действительно хорошо отложился в памяти, несмотря на все будущие события. Наверное, причина столь ярких воспоминаний кроется в том, что Такемичи был уверен – ещё один удар, и он труп. Он действительно думал, что вот-вот умрёт, и судя по времени, которое он провел тогда в больнице, его суждения были близки к правде. В этот раз ему бы не хотелось ещё раз устраивать такую потасовку, и лёгким способом было бы просто поговорить с Хаккаем заранее, надавив на самые болезненные места. Но способ грязный, хоть и действенный – может, убийство и не произойдёт, но дети все ещё будут подвергаться тому отвратительному методу воспитания, которого придерживается Тайджу, а «Чёрные Драконы» будут и дальше гнить под его властью. Вспоминая счастливую улыбку Инуи и лисий прищур Коконоя, что за проведённое бок о бок время стали почти что родными, лицо его кривится – те двое действительно успели стать ему друзьями, и оставлять их подвергаться терроризации со стороны их нынешнего босса уж очень не хочется. Ещё один способ – вновь влиться в жизнь «Томана», после воздействовать на Майки и натравить того на лидера банды его старшего брата. В голове Ханагаки всплывает сразу несколько возможных и льстивых строк, которые он мог бы сказать, дабы манипулировать Сано и заставить того отобрать и присвоить себе достоинство покойного брата. Вот только, это будет очень сложно – для начала, ему бы хотя бы доверие Манджиро вернуть. Ханагаки хочется побить себя – сейчас он ясно видит, насколько импульсивным и неправильным решением было покинуть «Свастику». От досады он закусывает губу, хмурясь и уходя в свои мысли, поэтому, когда дверь в его палату тихонько скрипит, парнишка слегка подпрыгивает на кровати, разворачиваясь в сторону вошедшего. Когда он видит человека у двери, ему хочется сделать вид, что его нет здесь, в этой палате, и вообще, светловолосый парень с голубыми глазами ошибся номером. Вот только Мацуно захлопывает за собой дверь, со вздохом опускаясь на стул у кровати. Такемичи лишь опускает голову на свои руки, не поднимая глаз на мальчика. – Ты соврал мне, и при этом ты мне не соврал, – говорит Чифую, глядя на ёжащегося Ханагаки. – Как прикажешь понимать произошедшее? – Как хочешь, так и понимай, – хрипло отвечает он. В горле пересыхает. А Мацуно словно внимания не обращает, продолжая спокойно говорить: – Я виделся с Казуторой. Он в плохом состоянии, – качая головой, мальчик закрывает глаза, думая, что произнести дальше. А Такемичи голову вскидывает, и внутри рождается такое противное чувство беспокойства; гложет его, как гусеница лист поедает – медленно изнутри уничтожает. Такемичи ненавидит чувство беспокойства всем своим существом. – Что с ним? – он спрашивает дрожащим голосом и воровато оглядывается в поисках воды, что вмиг стала необходима его горлу. Бутылочку с минералкой он находит на тумбочке, где лежала еда, которую принесли его друзья. Искренне благодаря их, Ханагаки открывает бутылку, начиная жадно пить. Чифую молчит, и это пугает ещё больше. Наконец, Мацуно, обдумав все следующие слова, успокаивает его: – Он сильно испугался, увидев меня на пороге своего дома. Думал, что я собираюсь убить его за Баджи-сана, – Чифую усмехается, и глаза его недобро блестят. – Я бы хотел, да вот только ни Майки, ни Баджи-сан, ни Дракен – никто б из них меня не понял. Им и не надо, – он облизывает свои губы, прикусывая одну и смотря ровно в голубые глаза напротив, медленно собираясь продолжить. Такемичи весь изводится, ожидая его дальнейших слов, и почему-то Ханагаки уверен, что парень делает это специально. Тянет. Тянет время, заставляя ожидать, нервничать, кусать щеки в напряжении – а если сейчас скажут, что Казутора вскрылся? Что лежит в соседней палате или, ещё хуже, не лежит? Его воспалённому сознанию легко воссоздать в голове образы повешенного тела, и всё приобретённое душевное спокойствие летит к чертям, рушась и крошась прямо в руках, распадаясь на маленькие кусочки без возможности собрать заново. И плевать его голове на то, что Чифую говорил с Казуторой, а не снимал с верёвки его труп – этих деталей он почему-то совсем не замечает. И прежде чем Ханагаки впадает в неконтролируемую панику, Мацуно, будто игнорируя убитое состояние собеседника, продолжает говорить нарочито медленно, растягивая каждое слово, произнося нараспев, будто говорит о чем-то совершенно весёлом, а не о не состоявшемся убийстве: – Я спрашивал у него, действительно ли он кому-то рассказывал о своём намерении убить Баджи-сана, – Мацуно вдруг перестаёт придуриваться, переводя взгляд раскрытых глаз, в которых плескалась неприкрытая угроза, на него – на Такемичи. Температура в комнате становится на десять градусов ниже. Такемичи чувствует, как мысли вылетают из головы. Всё внутри будто замерзает, сердце падает в пятки, а душа покидает тело. – Ты соврал мне, – и голос мальчика холоден, в нём нет и капельки былого распева. – Он никому ничего не рассказывал. Как же ты тогда узнал о том, что он собирается его убить? – акцентируя внимание Ханагаки на последнем слове, Чифую в момент приподнимает вверх верхние веки, от чего глаза парня раскрываются сильнее. В жесте – угроза. И Такемичи страшно. Потому что – а если догадается? И где-то внутри отголоски здравого смысла ещё лепечут о том, что это невозможно, нельзя догадаться о прыжках во времени, сердце всё равно вскачь пускается, а по спине холодный пот струится, стекая то большими, то маленькими капельками. Собрав тот минимум, что в нём остался, Такемичи тихо говорит: – Я сейчас не могу ответить на этот вопрос, – и сглатывает, когда чужой взгляд голодно скользит по его плечам и торсу, будто пытаясь разглядеть его тело под больничной майкой. Раскрыть его тайны, его секреты, забраться под кожу и узнать всю правду. Проблема в том, что Чифую уже делал это раньше. Точнее, Ханагаки ему позволял. – И когда же сможешь? – Мацуно говорит тихо, но на Такемичи действует, и тому хочется сжаться в комочек и больше никогда-никогда ни с кем не разговаривать. Вот только ответить надо, и, собрав остатки самообладания, Ханагаки произносит: – Когда смогу тебе доверять, — голос предательски дрожит, нервы натянуты до предела, а Чифую напротив вдруг начинает смеяться. Искренне так, заливисто и звонко, что против воли накрывают воспоминания о его лучших моментах с его бывшим лучшим другом. И смотря на него, на такого весёлого, Ханагаки и самому смеяться хочется – он позволяет себе короткий смешок, хоть и совсем не понимает, от чего ж мальчишке так весело. А Чифую, собственно, и не долго скрывает: – Ох, видел бы ты свое лицо, – он вновь хихикает, прежде чем наконец взять себя под контроль и вдохнуть нормальное количество воздуха. – Не переживай. С Казуторой всё хорошо, мы поговорили, и я даже накормил его. Да и допытоваться до тебя, откуда ж тебе известно было про убийство, я не стану, раз ты пока сказать не можешь. Но в любом случае, спасибо, – Мацуно внезапно прерывает поток слов, вновь делая выжидающую паузу, чтобы потом податься вперёд и слегка обнять оторопевшего Ханагаки. – Спасибо, правда. Если бы не ты, – и в его голосе слышно, как тот пытается подавить слезы, в момент подступившие к горлу. – Если бы ты мне тогда не крикнул, кто знает, как бы всё закончилось. И Такемичи честно хочется сказать – я знаю. Баджи бы умер, а Майки бы убил Казутору – так бы всё закончилось. Но не смотря на едкое желание рассказать, Такемичи упорно молчит, вздыхая и поглаживая Мацуно по спине. – Все ведь хорошо закончилось, правда? – Такемичи улыбается, и хоть Чифую не видит – зато чувствует прекрасно. – Ты спас его, и никто не умер. Всё будет хорошо, – и в голосе его столько обнадёживающих ноток, что парню взаправду легче становится. – Да, всё будет хорошо. Спасибо, партнёр! Он говорит тепло и искренне – Такемичи понимает, что Чифую тоже улыбается. «И как бы не подвести теперь, сохранив это счастье. Кто бы меня так обнадёжил.» *** Такемичи забирают из больницы действительно через пять дней, приехавшие за ним Изана и Какучё. За это время, которое он проводил в попытках вернуть себе нормальный контроль над собой и ясный ум, его ещё дважды навещали Хина и ребята из «Средней Мизо», ещё раз заходил Чифую – на этот раз вместе с едой и двумя томами его любимой манги, которую Такемичи уже наизусть выучил за всё время перемещений; также его посетили Курокава и Хитто – сначала пришли вдвоём, а потом ещё по разу по отдельности. В общем, Ханагаки может сказать, что он наконец чувствует себя более-менее отдохнувшим и набравшимся сил. Курокава и Какучё на день выписки решили устроить ему небольшой сюрпризик – сначала погуляли с ним по красивым улицам Шибуи, а после сводили в один из достаточно дорогих ресторанов, и пустили их туда только потому, что Изана был совершеннолетним. Так бы они навряд ли смогли поесть так вкусно. Блюда были роскошными – повара постарались на славу, и после недели питания больничной жижей такая еда кажется ему чем-то поистине божественным. Вот только… Такемичи не хочет думать, откуда у них деньги. Точнее, он понимает, где они их берут. От этого на сердце тяжело, и память всё время напоминает о том, что вопрос с «Поднебесьем» и психическим состоянием его лидера до сих пор не решен. От этого его настроение портится, но показывать нельзя – иначе они будут беспокоиться. Ханагаки старается продолжать поддерживать беседу с улыбкой, поедая очередную принесённую ему порцию. Вот только скрыть, похоже, до конца не получается – и под конец трапезы он всё чаще замечает на себе обеспокоенные взгляды, хоть и предпочитает их игнорировать. Вечером, когда они втроём пили чай на кухне и беспечно разговаривали, Какучё вдруг упоминает интересную вещь: – Тут, кстати, недавно приходил парень из.. как правильнее теперь сказать-то? Короче, Баджи этот, Кейске, вот. Тот, который с волосами такими длинными… – он продолжает описывать мальчика, прежде чем Такемичи его прерывает. – И что он хотел? – спрашивает немного взволнованно. – Тебя искал. – коротко, чётко и понятно. Вот только искал зачем – никому не ясно. Разве что, в голове Ханагаки складывается слабое представление, что же надо было мальчику от него. Хотя, сейчас ему это не особо важно. Этап с «Вальхаллой» и его спасением пройден, теперь – очередь других. – Не особо важно, – Ханагаки пожимает плечами. – Захочет и придёт ещё раз. Двое за столом ему только кивают.