Атсуму
— Не хочешь прогуляться?
Любезное предложение поступило совершенно не ожидано. Конечно, не совиная почта и не записка в кармане от неизвестного адресанта, но все же, стоит признать, волнующе. Все еще волнующе.Киеми
— За окном льет дождь
— взгляд метнулся к окну. Мелкие дождинки разбивались об стекло и грустно скатывались вниз, чтобы слиться воедино со своими сестрами и разбиться об асфальт образуя лужицы. Мрачные тени шатающихся на ветру ветвей елей, играли на партах аудитории.Атсуму
— Верно, но можно переждать пока в учебном корпусе. Жду тебя в библиотеке
Экран потух, стоило преподавателю пойти по рядам. Сообщение осталось непрочитанным, но Киеми успел урывком увидеть содержание из уведомления на панели. Учебник истории вместе с железным пеналом падает на дно темно-зеленого рюкзака. Одна лямка перекинута через плечо, шнурок на кедах левой ноги развязался. Он минует острые углы темного коридора, на автомате огибая стороной идущих навстречу студентов. Шум толпы, разговоры и смех затихают, стоит металлической толстой двери закрыться за ним. Все снисходит до мелкого приятного стука воды в окно и редкого шелеста страниц. В тусклом освещении тонут часы, стрелка которых топчется на месте между цифрой 12 и 1, тонут стеллажи с книгами и силуэты парочки студентов вившихся около полок. Тихой поступью он оказывается в читальной зоне, находившейся в конце большого помещения. Столик у окна, с двумя мягкими черными креслами по обе стороны и с навесной лампой, украшенной позолоченными завитками. Ну конечно. Не изменяет традиции, выбирая каждый раз именно это место. Их любимое место. Светлая макушка лежит на столе, на открытой тетради, руки раскинуты по сторонам, в одной из которых болтается карандаш. Взгляд пронизывает пейзаж за окном, хотя, быть может, он и задремал. — Оми, ты пришел, — стоило присесть напротив, кладя свой рюкзак на пол, около брошенной и на вид совершенной пустой сумки Атсуму, как он тут же оживился и поднял голову. Продолжается это уже давно. В один день он просто прибился к Сакусе, провожал его до общежития, сопровождал на конференциях, садился рядом на потоковых лекциях. Сначала Киеми сопротивлялся, испытывал раздражение и усталость от большого количества информации, которым его засыпал Мия, но уже через неделю, в порыве очередной словесной атаки, он прижал его в пустующем коридоре и поцеловал. Заткнул, да, просто заткнул. Но горячая острая игла уже врезалась в сердце и приятно саднила. Отголосок сладкой боли стал преследовать его каждый раз, стоило Атсуму улыбнуться, растеряно отвести взгляд, спрятать замершие пальцы в карман, рассмеяться над несмешной шуткой Сакусы или споткнуться об свои же ноги. Прибавлением к тягучей карамели слипшейся в груди Оми была искренняя улыбка и дикое желание покрыть чмоками все лицо Атсуму. Мия придвинул к Киеми стаканчик кофе, поверх которого лежало два маленьких воздушных вафельных батончика. Белый глясе и кокосовый шоколад. Черт. — Ты до отвращения прекрасен, — он берет лицо Мии в ладони и притягивает к себе, чтобы оставить легкий поцелуй на лбу. Тсуму же тает, совсем как мороженое в стаканчике кофе, обвивает руки Оми, поглаживает его плечи и тихо смеется. Он привык, что любой комплимент со стороны парня будет содержать в себе слово «отвратительно». В этом было свое очарование. Киеми вообще у него самый милый и чудесный, только видят его таким не все. — Чем хочешь заняться сегодня? — Мне до безумия хочется провести последний теплый день на пляже, — одна рука Киеми становится подушкой для Атсуму. Его нос трется о рукав бордового худи, вынюхивая любимый запах мяты. Вся одежда Сакусы пахла леденящей свежестью, что буквально описывала личность своего владельца. Холодный, чувственный, меланхоличный. — Теплый день? Это ты называешь теплым днем? — Заглянем в общежитие, я одолжу тебе свой длинный черных пуховик, — перспектива подхватить простуду, чтобы полюбоваться морем, не прельщала, от слова совсем. Но стоит взглянуть во вселенную ярких крошек комет в глазах Мии и невольно сдаешься, позволяя провалиться в них навсегда. Песок потерял свой яркий окрас, выцветая до серого оттенка. Море полощет берег, заставляя воду пениться от столкновения. Небо теряется в туманной дреме, сознание оживляя картинку, накладывая на видимое зрелище классику, вроде Людовико Эйнауди. Их пальцы переплетены несмотря на легкий ветер. В кеды обоих попадет песок, но они продолжают блуждать по побережью наслаждаясь моментом. — Что ты делаешь? — Киеми щурится и делает шаг навстречу Атсуму, который в свою очередь пятится назад. Он достал свой новый, по времени покупки, но старый по производству фотоаппарат, направляя объектив на Сакусу. — Хочу запечатлеть свою юную любовь, — его щеки алеют, один глаз вглядывается в видоискатель, но рот не кривится в ухмылке. Смоляные кудри развиваются и Мия делает около двадцати, если не больше, снимков, надеясь поймать удачный момент. Сакуса все еще давится сказанным ранее, стеснительно отворачиваясь к морю, стараясь делать вид, что не предает этому такого внимания. Сердце напоминает ему, что куда бы он не смотрел, как бы не пытался уйти и спрятаться — Атсуму уже давно поселился где-то внутри него. Подумать только, такая глупость, а искрит ярче фейерверка, жжет сильнее вулканической лавы. — Киеми, я тебя люблю. Признание настигает неожиданно. Раньше такого он не говорил. Лепетал о влюбленности, но не о любви. Три слова пугали, но не отталкивали. Нечто новое, чего он никогда не испытывал обрушилось, словно старый замок. Фотоаппарат опускается в руках парня, глаза блестят, а кратеры зрачков рухнули превращаясь в бездну. Мия поджимает губы, улыбается. Ни хитро, ни игриво, а так по-родному. Его любимое оружие для убийства Киеми. Это буквально письмо с печатью в виде сердечка. Тонкие длинные пальцы очерчивают подбородок парня, холодное прикосновение заставляет дрогнуть. Большой палец оттягивает нижнюю губу, сухую, покрытую ранками и трещинами. Тсуму приглушенно мычит, прикрывает глаза, его руки притягивают Сакусу за края пуховика ближе. Прежде, Киеми облизывает чужие губы, а уже после греет их, целуя медленно, позволяя потеряться и забыть делать вдохи. Блаженная глупость — думает он про себя, но в действительно говорит: — Я люблю сильнее.