За границей чувств.

*** Я смотрю на экран. Идет тот самый, щепетильный момент фильма, где Роза прощается с Джеком, спасаясь на двери посреди океана. У меня возникает резкая мысль о том, что, если бы девушка подвинулась, то парень бы поместился вместе с ней на этом подручном плавсредстве и они спаслись вместе. Казалось бы на этом моменте надо плакать, но я не чувствую сейчас какого-то сожаления. Слишком много я испытала сегодня, чтобы пустить слезу из-за фильма, который смотрела до этого не один раз. Я смотрю на Васю, сидящего рядом. Он поглощен просмотром, но на его лице не выражается никаких эмоций. Спустя несколько минут он закидывает руку, обнимая меня за плечо, как будто так и должно быть, при этом не отрываясь от экрана. Наверное в другой момент и в другой обстановке, я бы разозлилась, но точно не сейчас. Я смотрю на него, изучаю каждую черточку его лица, шеи, подбородка… — Что то не так? — он, резко повернувшись, смотрит на меня, и я замираю. — Нет, нормально. Он не убирает руку а наоборот крепче сжимает мое плечо. Наверное вот такие вот моменты, как мимолетные прикосновения, взгляд в глаза, неожиданная помощь привязывают людей друг к другу. Я не обращаю на его жест внимание и потихоньку вникаю в сюжет. Спустя еще пару минут, он достает телефон и что-то написав, снова смотрит на меня. Его взгляд меняется и становится каким то встревоженным. — Как бы то ни было грустно, но пора возвращаться. — совсем тихо произносит он и я отстраняюсь. Сняв с себя его куртку, надеваю свою и уже наглухо застегиваю ее до самого подбородка. Мы тихо уходим. На улице уже перестал идти снег, но стало холоднее и я снова начинаю мерзнуть. Чтобы сохранить оставшееся тепло, натягиваю мотоциклетные перчатки. Мы подходим к концу улицы, где стоит ГАЗель. Рядом, облокотившись на машину, курит уже знакомый мне человек. Так это и есть Антон? — О… Васек, снова здарова! — улыбается он и пожимает руку кузену. Вася что то говорит ему, и парень тотчас меняется в лице. — Ты что, не мог предупредить, что не один? — шипит он, топча сигарету, и затем срываясь с места — не мог сказать, что у тебя на хвосте очередная шл… Сделав пару шагов в мою сторону, он замирает передо мной и глупо улыбается. Я вижу того самого попутчика, который вез меня домой из этого района тогда. В прошлый раз я даже не удосужилась спросить его имени. — Какие люди… Ну привет. Место встречи изменить нельзя? Я усмехаюсь и киваю в ответ. — Я вообще то тоже не один. У меня в салоне девушка. Вчетвером не влезем. — поясняет он, смотря на брата. И внезапно замолкает, осматривая мой мотоцикл, прикидывает, как его поместить в свою газель, а у меня появляется идея. — У тебя бензин есть с собой в канистре? — Да вроде должен быть… — морща лоб, пытается вспомнить он и, откинув брезент кузова, ныряет туда практически целиком. — Ты хочешь ехать в такую погоду? — спрашивает Вася, кивая на мотоцикл. — А в чем проблема? — Заморозки. Это опасно. — на его лице на миг отражается тревога. Но всего лишь на миг. — Ну я же не на лысой резине. — Аделаида… — Девяносто пятый. Сойдет? — выныривает изнутри Антон. — Более чем. — киваю я. Спустя десять минут, мотоцикл заправлен, а девушка Антона нетерпеливо сопит носом, стоя у машины. Ее выражение лица мне совсем не нравится. Обычная, среднестатистическая кукла, с тонной штукатурки на лице и зависимостью от соцсетей. — Бывай. — прощается Антон и садится в машину, забирая с собой блондинку. — Осторожней. — говорит напоследок Вася и тоже садится в ГАЗель. Я надеваю шлем, завожу мотоцикл и выезжаю на дорогу. Внутри какое-то странное предчувствие сдавливает грудь, но я не обращаю внимания. Набираю скорость. Постоянное чувство одиночества и эмоциональное истощение притупляют остальные чувства. Особенно чувство самосохранения. До дома осталось уже совсем немного. Ночь постепенно окутывает город. Ветер обдувает мои плечи и мне становится холоднее. Машин на дороге практически нет, наледь растаяла. На улице стемнело и я уже не узнаю улицу, пытаюсь представить план местности. Если я не ошибаюсь, то впереди меня ждёт… Перекресток. Все происходит в один миг, глаза ослепляет ярким светом, я чувствую сильный удар и то, как меня отбрасывает с чудовищной силой в сторону. Мотоцикл. Я вижу свой мотоцикл, но не чувствую своего тела. Я вижу как мигают огни, мне хватает сил привстать и снять с себя шлем, мне жарко. Я вижу, как останавливаются автомобили, вижу перевернутый фургон, я слышу, как стучит в висках пульс, чувствую легкую боль в плече. Ко мне возвращается сознание. Авария. Глотнув воздуха, опускаюсь на асфальт. Черт. Снова авария, снова чинить мотоцикл, снова допросы отца и истерики матери, нет я не хочу. Из груди вырывается стон отчаяния и я зажмуриваюсь от яркого света фар подъехавших автомобилей. Приближается вой сирен. — Ада, ты как? Ты меня слышишь?! — ко мне подлетает парень и падает на колени рядом. Его силуэт слегка размывается в моих глазах, я чувствую, как начинает кружиться голова. — Аделаида… — теперь на его лице я вижу ужас. Он испугался? — Не кричи. Все в порядке. — тихо отвечаю я, смахивая прядь волос с лица. — все в порядке… — Где болит? — подлетает Антон и тоже замирает с выражением откровенного ужаса в глазах. — Скорую! — Не надо, заткнись. — порываюсь я подняться с асфальта, но Вася аккуратно придерживает меня. Вокруг собираются люди, а я чувствую себя все напряженней. Как будто экспонат в музее. Кто-то снимает на телефон, кто-то молча смотрит. — Ты главное без резких движений… — начинает было Антон, но не успевает договорить. Мне надоедает эта болтовня и я встаю, толкнув парня в грудь и отпихнув от себя назойливых спасителей. Мне всего лишь надо было отдышаться. Ноги подкашиваются, но я бреду к мотоциклу, валявшемуся тут же. Черт, боковина вся об асфальт, еще и красить. Начинка вроде в норме… Снова передо мной лица, люди. Много людей и все они наперебой что то спрашивают, пытаются до меня дотронуться, но я резко разворачиваюсь и чувствую, как ноги становятся ватными. Картинка перед глазами поплыла и последнее, что я чувствую, как кто-то подхватывает меня под руки. Темнота. *** Что то внутри меня раскалывается на куски, когда я вижу ее, лежащую на асфальте без движения. Подойдя ближе, я вижу кровь. Много крови. Ее плечо просто распорото. Зрелище не для слабонервных. Поэтому я предпочитаю машины мотоциклам. Я вижу, что она в сознании. Наверное испытывает адскую боль. Но девушка абсолютно спокойна. Пытается встать, но ей это удается не сразу, на просьбу оставаться на месте совсем не реагирует и, отпихнув меня, шатаясь, идет в сторону мотоцикла. Толпа зевак тут же оказалась рядом. Шум. Много шума, слышу, как едет скорая, за ней менты. Кабина фургона в смятку, сама машина и прицеп перевернуты. Я иду за Аделаидой, она уже видимо окончательно пришла в себя. С трудом подняв мотоцикл, осматривает поврежденную часть. Я пробираюсь к ней и в этот момент девушка теряет сознание. Успеваю подхватыватить ее в последний момент и кровь тут же пропитывает мой свитер. Я чувствую тепло ее тела, чувствую запах духов перемешанный с железным духом крови и вижу как жилка на ее шее пульсирует все слабее и слабее. Скорая тормозит прямо около меня и санитары мгновенно раскладывают носилки и оперативно подключают девушку к аппаратам. Подъехавшие спасатели разрезают кузов фургона в надежде достать живого водителя. Нас просят уехать. — Ты ее знаешь? — хватает меня за рукав свитера врач, кивая в сторону носилок. — Да. — Сколько лет, как зовут? — 17, Аделаида Юргентц. — Как она? — Все обошлось, но крови ушло много, но ничего серьезного не задето и, думаю, скоро выпишут. Только придется на перевязки ездить какое то время. — отвечает ее отец, когда я прихожу к палате. — ну... хорошо. Пусть поправляется. — Ты не хочешь к ней зайти? — внезапно спрашивает он, смотря в глаза. Я теряюсь. — Если можно… — Разрешаю. — смеется он и уходит, а я еще несколько секунд стою перед дверью палаты. Затем стучу и, дернув за ручку переступаю порог. Меня сразу обдает прохладой и ослепляет солнце. Дверь балкона открыта настежь и ветер колышет занавески. Закатное солнце освещает комнату. Я подхожу к двери балкона и вижу девушку, стоящую, облокотившись о перила и смотрящую на солнце. — Отсюда весь город видно? — А что ты хотел? Самая лучшая палата, самой элитной больнички. — отвечает она, не оборачиваясь. — отец постарался. Я становлюсь рядом и смотрю вниз. Там бегают санитары, прогуливаются по больничной аллее пациенты и курят на крыльце шоферы скорой. — Ты когда-нибудь испытывал такое чувство, как любовь? — С чего такой неожиданный вопрос? — теряюсь я, не зная, как реагировать. Где то я уже это слышал. Меня накрывает чувство дежавю. — Я просто тут подумала… — она разворачивается спиной к закату и опирается о перила балкона. Скрещивает руки на груди и изучает свое отражение в стекле балконных окон ведущих в палату. — вот бросил меня парень, а я… А я ничего не почувствовала. Я же вроде должна ощущать что-то. Гнев, ревность, тоску, грусть? Да, сначала что то подобное было. А когда меня сбил фургон, я поняла, что Квен для меня — пустое место. Что он был, что его нет больше в моей жизни. Я не знаю, что ответить. Молча слушаю ее, а она перестает говорить и теперь до меня долетают только отголоски шумного города, сигналы автомобилей, чей то говор с улицы, шум магистралей… — Не холодно? — киваю я на больничную пижаму, в которую одета Ада. На улице давно не лето. Рукава кофты ей длинны и совсем не по размеру. Штаны просто висят. — Нормально. Знаю я это «нормально». Зайдя обратно в палату, беру колючий шерстяной плед и, выходя, накидываю ей на плечи. Девушка не сопротивляется, лишь поудобнее располагает его на плечах. — Спасибо, но не стоило. — Наверное ты просто еще не испытывала настоящую любовь. — нахожу я ответ на ее заданный вопрос. — «Интересно, будет ли испытано мною то чувство, Где бабочки в животе, взгляды в глаза, касания губ? Где при расставании мне будет очень грустно? Где вдвоем мы будем петь под песни медных труб?» — шепчет она, согревая дыханием холодные пальцы и что-то внутри меня замирает. — «Я смотрю на тех, кто уже был влюблен когда-то. На тех, кого не вспомнят… Их любили? Они, как осенью кудрявый клен Канады, Роняют, словно листья, слезы. Их забыли… А может это чувство не о том: Прикосновения, летящие улыбки, Страсть, тепло, мечты, уютный дом? А может это просто химия, картинки?» — снова на миг замолкает она, а я узнаю эти строки и перестаю дышать. Мне хочется крикнуть, чтобы она замолчала, но я сам молчу, не произношу ни единого звука, просто слушаю, готовый испепелить девушку взглядом. — «Давно смотрю на тех, кого любили. Кого действительно носили на руках. Они сильнее всех богов на свете были, Свернули горы, им неведом страх. А я не знаю, что такое чувство Бывает в жизни, что в сердцах живет. А я не верю, что за это чувство Отдаст мне кто то душу и умрёт.» — поворачиваясь ко мне, почти шепотом заканчивает она. В ее глазах отражается закат, а обветренные губы сжимаются в тонкую линию. Легкий ветер играет в волосах. На пару минут воцаряется душное молчание и продолжается игра «гляделки». Она смотрит на меня так, будто силится что то понять по моему взгляду, мимике, жестам. — «Поэма дьявола о любви» — так бы я назвала это произведение, — спустя время произносит она. — Но автор не дал ему названия. — внимательно смотря на меня, говорит девушка. — Не успел. — Что? — Автор не успел дать название этому стихотворению. — тихо отвечаю я, пытаясь проглотить ком в горле. — То есть Горностаев… Не просто твой однофамилец. — Мой брат. Это его стихи. Последнее, что он написал. Но не успел назвать. — Я не знала… Нет, вернее слышала о той аварии, но… — Ты и не могла знать. Лишь догадываться. Почему поэма дьявола? — Лишь ему можно продать душу за чувства. Чтобы испытать настоящую любовь, к примеру. Она смотрит на меня, а я не замечаю этого пронзительного взгляда серо-зеленых глаз, в которых читается сожаление. Сама не зная того, она потревожила раны, про которые я пытался забыть столько времени. — Прости. — я чувствую, как ее холодная ладонь мягко ложится на мое плечо, словно снежинка. Нет, я не должен винить ее в том, что она не знала моей истории. — Где ты нашла эти стихи? — В сети иногда всплывают красивые строки. *** Он стоит рядом, опустив голову. Смотрит вниз а я чувствую вину, хоть и не виновата. Честно говоря, меня удивило его неожиданное появление. Он разворачивается и уходит. Что-то толкает меня кинуться за ним следом. На середине палаты он оборачивается и я застываю, едва не врезавшись в него. Он, одной рукой придержав меня за здоровое плечо, другой касается моего подбородка, заставляя заглянуть в глаза. На миг я перестаю дышать, рядом с ним ощущая себя ребёнком, которого будут отчитывать за проступок. — Ты ни в чем не виновата. Выздоравливай. — произносит он тихо и проникновенно, прежде чем скрыться за дверью, а я еще несколько секунд стою на месте, пытаясь осознать, что сейчас произошло. Этот момент мне доказал, что я совсем его не знаю, что между нами есть пропасть шириною в целый мир. *** Я как можно скорее пытаюсь покинуть здание больницы, а что твориться у меня внутри не описать словами. Вот так в один момент можно сломать человека. Просто напомнив о прошлом. — Слышь, Васек, — окликает меня знакомый голос и я, оборачиваясь, замечаю Стаса. Только тебя сейчас здесь не хватало — мысленно произношу я, но все равно останавливаюсь. — Что надо? — А что так грубо? С подружкой своей тоже так общаешься? — улыбается он, а мне хочется его закопать прямо здесь. Я сдерживаюсь. — У меня к тебе есть взаимовыгодное предложение. — Слушай, да пошел ты. — от него ничего хорошего ожидать не стоит, поэтому я разворачиваюсь и ухожу. — Это касается твоей подружки. Выслушай меня, иначе… — Что? Иначе что? — резко разворачиваюсь я на его слова. — Вот с этого и надо было начинать. Давай договоримся: ты оставишь девчонку, а я ничего ей не сделаю. — Угрожаешь? Мне плевать. — передо мной обыкновенный трус, больной ублюдок, не понимающий слов. — Ну как знаешь. — отвечает он, а я иду домой. Сегодня реально не мой день. — Как твоя девочка? — Чего? — я поперхнулся жареным ломтиком картошки от неожиданности заданного матерью вопроса. — Ну та, которая в аварию попала. — как ни в чем не бывало пояснила мать. — Да в порядке вроде. Можно узнать, с чего такой интерес? — Ну как же, мы же должны знать с кем общается наш сын… — пробубнил отец, не отрываясь от газеты. — А она коренная парижанка? — Нет. Ее в 2 года туда отец забрал. — А мать? — Мать здесь живет. — А почему? Родители в разводе? — Мам, я не знаю! Я не уточнял не спрашивал и не следил, с чего ты вообще взяла, что мне это интересно? — Ты единственный с кем она общается в классе. — строго отвечает мать. — И что? Мы живем в одном подъезде, как нам не общаться? — Именно поэтому ты стал чаще проводить время у бабушки? — хитро улыбнулась она, играя бровями. Отец тоже оторвал взгляд от газеты. — Нет, это не из-за Ады, а потому что вы меня достали! — говорю я и выхожу с кухни, сам понимая, что пытаюсь отрицать очевидное. С какого момента Юргентц так тесно вклинилась в мою жизнь?! Ее выписали на этой неделе из больницы и снова что то поменялось в самой атмосфере класса, девушка словно изменила саму школу своим присутствием и я уверен, не только мне это показалось. За ней наблюдают, о ней говорят… Некоторые считают крутой. Лишь ей одной ни до кого нет дела. Она ни с кем не сближается, ни с кем не конфликтует, ведет себя так, как ей нравится. Единственное, что меня напрягает, так это чрезмерное внимание Стаса. Он не простит ей ни драки, ни других выходок. — Эй, Юргентц, тебя проводить? — смеясь, спрашивает он после уроков, когда она идет домой пешком. Девушка никак не реагирует на его выкрики. Она молчит, когда он над ней смеется или когда его друзья свистят и улюлюкают ей, словно шлюхе. Вчерашний инцидент тоже не остался в стороне. Когда окончились уроки, наш класс дружно ввалился в раздевалку. Прошло несколько минут, но Юргентц до сих пор не вышла на улицу. Меня это насторожило. Зато Стас пожелал как можно быстрей убраться отсюда. — Где эта падла? — схватила меня за плечо девушка, выбежав на улицу без пальто. Черная блузка наврятли защищала от холода, но девчонка кажется, даже не обратила на морозный ветер внимания. Я молча кивнул в сторону забора и она немедля кинулась следом. Когда я подошел, был самый разгар драки. В конце концов, Ада отшила своего противника нокаутирующим ударом в челюсть и Стас, взвыв, упал в снег. Почему я не пытался предотвратить драку? Не хочу наживать себе врагов, вот и все. — Твоя победа, Ада из ада. — хохотнул Петр, протянув ей ее пальто. Она сердито вырвала его из рук одноклассника, затем обернулась к Ивану. — Если видео драки будет слито, ты пойдешь как соучастник в случае чего, ты меня понял? Иначе я устрою так, что твоя жизнь разрушится, я тебе это гарантирую, детка. И да, скинь мне эту запись. Оставлю у себя, чтобы раз за разом просматривать это шоу. — жестко чеканя каждое слово произносит она и сплевывает в сторону Стаса. Он провожает ее ненавидящим взглядом. Ей конечно же тоже досталось: колготки порваны, коса растрепана, рубашка измята и отсутствует пару пуговиц, обнажая ссадину на ключице, а костяшки на руках покрыты кровавой коркой. — Тварь! — кричит ей вслед Стас, а она уже не слышит. Ей все равно. Аделаида заходит в подъезд на несколько минут вперед меня, а все же я встречаю ее на нашем привычном месте между этажами у окна. Она старательно приводила себя в порядок, при этом крыв своего врага отборным русским матом. — У тебя нет с собой воды? — спрашивает она, когда я прохожу мимо. — Нет. — Черт. — шипит она, смотря на свои руки. — Проблема? — Мать увидит — устроит допрос с пристрастием! Знал бы ты, как мне все это надоело! — Единственное, что я могу тебе предложить, так это ванную в квартире моей бабушки. — пожимаю я плечами зная, что она не пойдет. — Сойдет. А… Что она скажет, если меня увидит? — крайне неожиданно. — Ничего. Потому, что не увидит. Она сейчас на реабилитации в другом городе, так что пользуйся. Мы поднимаемся в квартиру, и, как только я открываю входную дверь, Ада проскальзывает в санузел и закрывается. Я усмехаюсь и прохожу в кухню. А все-таки хорошо она Стаса отделала. Наверняка отбила желание с ней связываться. Пока Аделаида приводит себя в порядок, я включаю телевизор и ставлю чайник. Почему то я уверен, что она останется на чай. Вдруг мне приходит сообщение, которое ужасно портит мне настроение и я вздыхаю, проклиная глубоко в душе своего настырного одноклассника. «Если ты не отстанешь от Юргентц, то все узнают о ваших отношениях.» — гласит послание от Стаса, а дальше идут фотографии, сделаные исподтишка, где мы сидим в обнимку на кожаном диванчике в кафе моей тети и фото, где также сидим на заднем дворе кафетерия, когда я отдал ей свою куртку. Господи, детский сад! Я ничего не отвечаю на его сообщение и откладываю телефон. Все таки Инна заметила нас тогда. Вообще, иногда я сам проклинаю себя за то, что связался с Юргентц, и даже даю себе обещание больше с ней не пересекаться, но как? — Слушай, у вас нет черных ниток и иголки? — спрашивает она, выходя из ванны и я бреду в бабушкину комнату на поиски швейных принадлежностей. Раздобыв нужное, выхожу на кухню, где уже сидит Ада. — Спасибо. Она быстро стягивает с себя колготки и как ни в чем не бывало начинает зашивать, поджав голые ноги под стул, а я пытаюсь не смотреть на то, как откровенно задралась ее юбка. — Что пялишься? — поймав мой взгляд угрожающе спрашивает она. В ответ я пожимаю плечами и отворачиваюсь. — Рубашку я все равно дома зашью. — Да я и не надеялся… — Молчи, озабоченный. — фыркает девушка, оправляя одежду. — Почему сразу озабоченный? — Видел бы ты себя со стороны. Ладно, я пойду… — Чаю не хочешь? — внезапно выпаливаю я в последний момент. — Слушай, Василёк… — Не называй меня так. — морщусь я в ответ. Это прозвище меня жутко бесит, так называли меня в детском саду. — Значит так, Василёк, — игнорируя мое недовольство продолжает девушка — я сейчас домой: вещи занесу, переоденусь и вернусь. — С тебя варенье. — кричу я ей вслед, когда она скрывается за дверью и облегченно откидываюсь на спинку кресла. Она появляется в дверях ровно через пятнадцать минут в старой растянутой до колен футболке, широких шортах и истоптанных сланцах. В ее руках пара книг и банка варенья. Сине-черные пряди заплетены в слабую косу, макияж стерт. Очень непривычно видеть ее в такой домашней обстановке. Я наливаю чай, а она намазывает на хлеб варенье из черной смородины. Меня вдруг снова накрывает чувство дежавю и я ныряю в омут воспоминаний. Когда-то вместе с Сергеем, моим братом, мы вместе сидели за этим столом и так же ели хлеб со смородиновым вареньем, запивая горячим чаем. Серж был старше меня на 10 лет. Существенная разница в возрасте. Он погиб, когда мне исполнилось восемь. Мой брат выкупил старый автомобиль у друга и в один ужасный момент, там отказали тормоза. Ровно так же как в том фургоне, который вылетел на перекрестке и зацепил Аду, которая чудом почти успела проскочить и избежать серьезных последствий. Водитель остался жив, но теперь инвалид, ходить не сможет. Брату моему повезло меньше. Он погиб сразу, когда его форд вылетел на встречку под камаз. После его смерти мне стало казаться, что я теперь никому не нужен. Ведь гордостью семьи до сих пор остается он, даже спустя года. — Никому не нужен? — словно разбудил меня голос Ады. — Я сказал это вслух? — по спине пробежали мурашки. — Да, ты бормотал что-то про брата. — Извини, просто вспомнил… Мой брат тоже любил смородиновое варенье. — оправдываюсь я. — Ты серьезно считаешь, что никому не нужен? — заглядывая в глаза спрашивает она и я чувствую, как внутри закипает котел. — Да. Про меня все забыли сразу после той аварии. И… — Это не так. — обрывает она меня. — Да что ты знаешь об этом?! — Ада вновь тронула больную рану. Я напряженно вглядываюсь в ее лицо но не нахожу эмоций, какого либо отклика, но при этом понимаю, что жалеть и грустить вместе со мной она не намерена. Девушка просто смотрит на меня и словно видит насквозь. Затем, глотнув чаю, тихо говорит, убрав выбившиеся пряди за ухо. — Знаешь, когда-то я поняла одну прекрасную истину: Если ты никому не нужен, то не надо париться по этому поводу. Просто нет смысла. — Ты во всем ищешь смысл? — скептически спрашиваю я, небрежно отрезав хлеб. Она молчит и не отвечает. Смотрит в окно. — Что я знаю об этом? Пару лет назад, когда я снова сменила школу, у меня была жуткая депрессия, если можно так назвать это состояние. Я буквально не могла найти человека, с которым мне будет комфортно, у меня не было друзей, лишь знакомые, не было даже человека, который банально спросит «как дела?». Конечно сказывалось мое происхождение и небольшой языковой барьер. Я думала… «Почему так, ведь я со всеми веду себя как можно дружелюбнее, почему я не нужна?» Так и было. Я общалась со всеми и одновременно ни с кем. Родителям же на меня плевать. И так каждый раз, когда я меняла школу. — И… Много школ ты сменила? — Не знаю. Я не считала. Много — понятие относительное. — сново замолкает девушка. — В один прекрасный момент, когда мне было вот реально одиноко, меня пригласили на вечеринку. И нет, это не было прямо настоящим приглашением, а мне просто сказали: «Эй, как там тебя, завтра вечеринка у Салли, если хочешь — приходи.» Я обрадовалась. Выбрала платье, накрасилась, пришла ровно в срок и… Все равно никто не обращал на меня внимание. Да, меня угостили закуской, мне показали место, но потом все равно я осталась одна. Таких одиночек, как я, там не было. Все общались компаниями, кто просто друг с другом, а я стеснялась к кому то подойти и… Провались я на этом месте, если кто-то заметил мою пропажу просто потому, что я была кому то нужна. Нет. Я вышла на балкон отеля, где проходила вечеринка, не с самыми хорошими мыслями. Теперь мне хотелось остаться одной чисто для того, чтобы просто поплакать. Но на балконе стоял еще один мужчина. Он курил сигары, такие старые еще были, дорогие. В один момент я просто перестала его замечать. «Хочешь прыгнуть?» — спросил он тогда и меня совсем не смутил этот вопрос. В тот момент я разглядывала машины внизу. Не скрою, у меня действительно возникла такая мысль «а что если.?». Вот тогда меня словно взорвало. «А зачем мне жить, если я никому не нужна? Зачем? Если я исчезну никто даже и не заметит, только отцу будет неудобно — придется потратиться на мои похороны!» — крикнула я тогда в сердцах. «Когда то я тоже об этом думал.» — задумчиво произнес он с сильным испанским акцентом, стряхивая пепел. Меня поразило его спокойствие. «Даже сейчас я намного реже думаю о смерти, чем тогда.» «Почему?» «Сейчас я смертельно болен. Никто не знает, сколько мне осталось. Но, когда я узнал про свой диагноз, я осознал, что нужен СЕБЕ. Не нужно болеть смертельной болезнью, чтобы осознать это, ведь мы живем ради себя.» «Себе? На меня никто не обращает внимания, я — словно пустое место! " «Если ты продолжишь считать себя пустым местом, ты им и останешься в глазах остальных.» Больше я никогда не встречала этого человека, но во чтобы то ни стало, я обязана ему своей жизнью, такой, которая у меня сейчас. Я больше не пыталась найти уютный мир в людях, я нашла его в себе. После этого, ко мне стали тянуться сами. Но я сейчас не об этом. Нельзя говорить, что ты никому не нужен. Ты нужен себе. Слова, сказанные ею, клянусь, запомнил на всю жизнь. *** Он в замешательстве. Пытается осмыслить только что сказанное мною. Резко смотрит мне в глаза, пронзая взглядом и я не могу понять, что у него в голове. Просто отворачиваюсь от этих прожигающих глаз стального цвета и делаю глоток чая. По новостям показывают аварию, произошедшую полторы недели назад и я усмехаюсь. Как это все нелепо выглядит со стороны. — Что? — спрашивает парень, не отводя взгляда. — Ничего. — Ты могла погибнуть тогда. — тоже мне капитан-очевидность! — И что? Ты сейчас не поверишь в то, что я такая душная, но я везде ищу смысл. И в моей смерти не было бы смысла, поэтому я сейчас сижу здесь с тобой. Я смотрю на него и мне становится жутко смешно от того, насколько он серьезен. И я смеюсь. Свободно и легко, как смеялась раньше с глупых шуток парижских друзей. — Тебе смешно? — недоумевает он. — А тебе нет? — продолжаю я. — Боже мой, видел бы ты свое лицо сейчас. *** Этот хриплый, громкий смех сначала прогоняет по мне рой мурашек. Никогда бы не подумал, что девушка может так смеяться. Я слегка улыбаюсь, но все равно не понимаю над чем она ржёт. Но видно, что смеется вполне искренно. В конце концов, она успокаивается, но смотря на меня все еще широко улыбается и у меня внутри все стынет от этой улыбки. Вот бывает же, человек просто улыбнулся, а такое ощущение, что пронзил тебя копьем и тебе просто невозможно уже забыть эту улыбку, невозможно ей насытиться. — Ты смеешься над смертью? — Нет, я смеюсь над тобой. — сдержано улыбается она. — ты слишком серьезен. Я допиваю свой чай, а девушка вновь разрывает тишину. — Я, кстати, книги принесла. — как бы между делом говорит она, заправляя выбившуюся прядь цвета морской волны за ухо. — Что это? — порываюсь я взять книгу с ее колен, но она ударяет меня по кисти. — Эй, больно. — Я еще ее тебе не отдала. Это Эрнест Хемингуэй. «Фиеста», а это, — она берет в руки вторую книгу — «По ком звонит колокол.» — Последнюю я читал. — Понравилось? — Да. Люблю его романы. — говорю я и снова отворачиваюсь к телевизору. — Здесь где то должны быть мои примечания. — она начинает перелистывать книгу и я вижу, как девушка хмурится. Непослушная прядь вновь падает на страницу книги, но Ада уже не утруждается ее заправить, а просто смахивает с бумаги, та снова и снова западает в страницы. Протянув руку, я поправляю прядь, уложив ее вдоль косы, случайно коснувшись нежной шеи. Девушка слегка вздрогнула, но внимания не обратила. Воспользовавшись моментом, я снова, чуть касаясь, провожу пальцами по бледной коже. Аделаида, перестав листать, подняла на меня выразительный взгляд полный недоумения. Я не могу выдержать этот взгляд. — Мне нравятся твои волосы. Яркие такие. На ощупь — чистый шёлк. Она продолжает пилить меня взглядом, уголок ее губ слегка тянется вверх и мне это уже не нравится. Резко вскинув руку, она взъерошивает мою челку, а я пытаюсь схватить ее за предплечье, чтобы прекратить это безобразие. В итоге я не остаюсь в долгу и резинка слетает с ее волос, коса расплетается до конца и девушка смеется надо мной, хоть у самой на голове черти что. Потасовка продолжается до тех пор, пока мы не сталкиваемся нос к носу, пытаясь увернуться друг от друга. Наверное со стороны это выглядит жутко смешно. В это же время звенит дверной звонок и девушка, держа меня за запястье, усмехается, при этом находясь так близко, что я могу рассмотреть каждую крапинку на радужках ее глаз. — Откроешь? — Почему бы и… Нет. — отпихнув ее от себя, я иду к двери и смотрю в глазок. Родители. По спине пробегает холодок и я представляю, что сейчас будет. Ключ проворачивается в дверной скважине и дверь открывается. — Ты чего не открываешь, у нас груз же… — восклицает отец, но тут же затыкается, увидев Аду, сидящую в кухне. — а… Ты не один. Мне становится жутко неловко от этих слов, будто меня только что уличили в чем-то постыдном. — М-да… А ты так спорил со мной на счет этой девочки… — тихо произносит мать, странно косясь на меня и я замечаю свое отражение в зеркале: волосы взъерошены, футболка измята и даже боюсь представить о чем могут подумать родители, увидев в таком же растрепанном виде мою подругу. — Здрасте. — произносит Аделаида, явно ошарашив мою мать своим чисто русским произношением без малейшего акцента. Нет, она не растрепана, ее волосы как были уложены в небрежную косу, так и остались, хотя пару минут назад на голове был реальный хаос. Затем продолжает, обращаясь уже ко мне: — Книги я тебе оставила, занесешь, как прочитаешь. — А ты разве не останешься на чай? Мы тут вкусного принесли… — спрашивает мать. — Ага, подкармливаем оболтуса. — добавляет отец. — Пап… — мне становится немного стыдно. — Извините, но Васил… Вася уже угостил меня чаем. Мне просто надо было доразобрать школьную программу, материал, который я пропустила. — Да ты оставайся… — К сожелению, мне пора. — смущенно произносит Аделаида. — как-нибудь в следующий раз. Девушка скрывается за дверью, а я закрываю за ней. — Ну и что за материал вы здесь разбирали? — входя в кухню спрашивает отец, а я забираю книги и ставлю банку варенья в холодильник. — Физика. В этом году сложно, а она в больнице лежала… — И попросила помочь с физикой именно тебя. — играя бровями произносит мать. — Да мам, повторяю: потому, что мы живем в одном подьезде! *** Никогда не думала, что знакомиться с чьими то родителями — это такая напряжёнка. Его мать так смотрела на меня, словно я какая то знаменитость, при этом даже не взглянула ни разу на сына. Я поднимаюсь на свой этаж и захожу в квартиру. Сразу же замечаю две лишние пары обуви, явно не принадлежащие членам моей семьи. Я слышу как мать разговаривает с кем то. Как только я закрыла дверь, в коридоре послышались шаги. — К тебе гости. — не совсем приветливо прошептала она, сверкнув глазами. Я пытаюсь понять, кому понадобилось приходить ко мне. — Кто? — Сейчас разберемся. Как только она меня выталкивает в кухню, я вижу Стаса, сидящего за столом и тут же разворачиваюсь, чтобы выйти. Таких гостей я не ждала и разговаривать с этими людьми мне не о чем. — Ада? — Не, мам. Не моя тема. — отвечаю я, но она хватает меня за руку и не дает уйти. Я сажусь напротив своего одноклассника и начинаю пытливо изучать его взглядом. Он сидит, не смотря на меня, пытаясь сделать безразличный вид, заметно, что он нервничает. Он с его отцом очень похожи: те же черные волосы, смуглая кожа, узковатые глаза… — На тебя вновь поступила жалоба! Почему ты дерешься? Я не припомню, чтобы ты проявляла такую активность за границей… — ругается мать, пытаясь пробудить мою совесть. — Ты… Вы не позволите? — перебивая ее говорит мужчина. — Да, да, конечно. — Итак, ваша дочь не один раз уже избивала моего сына… Я подавляю смешок, пытаясь откровенно не ржать, а мать пихает меня локтем в бок. — Возможно была причина. — Была причина? — обращается татар к своему сыну, но тот отрицательно качает головой. — я уже говорил с ним и он мне рассказал, что с того момента, как ваша дочь пришла в эту школу, то ему стало некомфортно находиться в коллективе одноклассников… — И он вам конечно же наврал. — слышу я голос своего отца, который врывается в кухню, словно торнадо и я мысленно радуюсь. Он не даст меня в обиду. — Мой сын не врет… — опешил мужчина. — Правда? Послушай, у меня есть все съемки с камер, которые я могу тебе предоставить прямо сейчас, но если я обращусь в органы, то и тебе и твоему сыну придется уже разговаривать не со мной а с полицией. — Стас учится в этом классе дольше чем она, ваша дочь настроила весь класс против… — Смеешься? — рычит отец. — Посмотри на своего выродка, черт побери! Ему 17 лет, он на голову выше своей одноклассницы — моей дочери, да он как минимум старше ее на год и что ты хочешь мне сказать? Что твоего сына кабана обидела девчонка? Тебе самому то не стыдно за того, кого ты воспитал? Татар краснеет и поворачивается к Стасу. Тот тоже потерял самообладание и смотрит на моего отца боязливым взглядом, пытаясь наверняка придумать оправдание. — Я предлагаю компромисс. — Компромисс? Ты хочешь, чтобы я подал на тебя? — приходит в ярость отец. — Не кипятитесь… — Марк! — восклицает мать. Я мельком замечаю, что она сидит вся красная и злобно пилит взглядом моего отца, который что-то доказывает собеседнику. Что то мне подсказывает, что отец Стаса не в первый раз разговаривает с моей матерью. Резко воцаряется душная тишина и никто не смеет ее нарушить. — Вот мои контакты, в случае чего… — мужчина выкладывает на стол визитку, но отец перехватывает ее и пишет на обратной стороне что-то, а затем обратно швыряет ее на стол. Глаза отца Стаса на мгновение приобретают славянский разрез и он замолкает. Потом встает и, смотря на сына произносит железным тоном: — Еще раз ты тронешь ее и я не буду тебя защищать в суде. Ты и так много натворил, пойдем. Стас повинуется и больше не удостоив меня взглядом, плетется за отцом, а я ликую в душе. — Что ты ему написал?! — кипятится мать, когда дверь закрывается за гостями. — Ничего особенного. — Ничего особенного?! Ты не смел входить сюда, просто не смел! — Здесь моя дочь. Я имею право ее защищать и общаться. — Ты просто напросто дурак! Я ухожу в комнату, чтобы не слышать их ссоры. Настроение у меня практически отличное и эта стычка с Агаримовыми не смогла мне его испортить. Я падаю на кровать и смотрю в потолок, размышляя о жизни. Мне чего то не хватает, да, но чего? Щенок скребет когтями по основанию кровати, хочет запрыгнуть, но у него не выходит и я беру его на руки. Такой смешной и неуклюжий! Я глажу его по мягкой шерсти и касаюсь пальцем холодного носа, в ответ он вылизывает мою ладонь. Внезапно я вспоминаю про Васю и наше сегодняшнее чаепитие. Возможно я ошибаюсь, что не просто так этот человек появился в моей жизни, что не просто так он разжег огонь во мне снова. Возможно я наконец то выйду окончательно из этого состояния, которое можно назвать депрессией? Нравится ли мне этот парень? С чего такой вопрос? Если нравится, то почему я до сих пор не испытываю тех ощущений, которые обычно чувствуешь при влюбленности? Эти бабочки в животе, легкую тревожность? Может быть судьба и не сведет меня с этим человеком, но я уже знаю, что увлеклась им и возможно даже привязалась. В любом случае — столкновение неизбежно.