За границей чувств.

*** Я просыпаюсь от холода. Снова тупой холод и ничего боле. На улице уже относительно светло, я лежу на кровати Васи, но его самого рядом нет. Кажется, только полчаса назад он обнимал меня за плечо теплой сильной рукой и прижимал к горячей груди. Настроение не к черту и я устало тру глаза в попытке проснуться. За дверью слышна какая то возня, шум, который меня нисколько не напрягают. Зря. Какое то плохое предчувствие портит настроение еще больше. Дверь комнаты распахивается и на пороге объявляется мать. Сердце вновь падает в пропасть и я понимаю, что сейчас будет. Я даже не хочу знать, догадываться о том, как она меня нашла. Очередной скандал, ссора, к которой я не готова. — Аделаида, черт подери! Да, снова скандал, снова попытки вырваться из этого дерьма. Мать Васи стоит в прихожей. Ее волосы растрепаны, а домашний мятый халат туго подвязан поясом, на лице отпечаток недолговременного, но крепкого сна. Она с сожалением смотрит мне в след, а Антон настроен явно недружелюбно по отношению к незваным гостям. — Ее право… — начинает было он, но запинается, так как в квартиру врывается Вася. — Пусть забирают. — грубо и холодно отзывается он, а я не понимаю причину столь резкой перемены в его поведении. — Чего? — Антон быстро трезвеет, а мать на мгновение замирает. Парень не повторяет дважды. Я хватаю его за рукав кофты, словно надеясь, что он снова вырвет меня из этого дерьма, но он лишь выдергивает рукав из моих рук, зло сверкнув взглядом, уходит в комнату, громко хлопнув дверью, а я нехотя подчиняюсь матери и обуваюсь. *** В одно мгновение все рушится. Все наши слова о любви, все наши проведенные вместе минуты, прикосновения и горячие поцелуи, все летит к черту. Я, затаив дыхание, увеличиваю яркость экрана и рассматриваю каждую мелочь. Нет, это не может быть фотошоп. Девушка лежит рядом со Стасом так же, как и сейчас со мной. Так же ее волосы рассыпаются каскадом по его плечу и так же крепко она прижимается к Стасу. Меня на мгновение охватывает ярость. Нет, это фото настоящее. Рядом, на подушке, подле Стаса лежит знакомый плеер с наушниками, на заднем фоне тумбочка, стакан и часы, показывающие время 3 часа ночи и вчерашнюю дату, словно доказательство того, что это все — чистая правда. Агаримов в пиджаке, надетом на голый торс, а Ада в полурасстегнутой рубахе. Дальше следует ряд пересланных сообщений, в которые я даже не стал вчитываться. Ясно же, что речь обо мне. Ада просто использовала меня, как игрушку. А Стас? Как же обычно говорят? «От ненависти до любви один шаг?» Теперь я начинаю понимать, что имела ввиду Ада, когда говорила мне, что уезжает… Смысл ей был тогда приезжать сегодня? Искать подарок, мерзнуть? Почему она ничего мне не рассказала? Хотела искупить вину? Она сейчас спит рядом и я не собираюсь ее будить, ведь все равно ничего не расскажет, даже на трезвую голову. А оправдания? Они мне не нужны. Да и слишком горда Юргентц, чтобы оправдываться передо мной, простым смертным. Я встаю с постели, не тревожась о том, что могу нарушить хрупкий сон девушки и наскоро собираюсь. Мне надо остыть. Холод пронизывает меня насквозь, как только я выхожу из подъезда. Это предательство словно прожигает меня насквозь калёным железом и я чувствую боль. Противнее всего не то, что она была с ним за моей спиной а то, что я ей верил, доверял, как самому близкому человеку. Как же все, что между нами было? Эти разговоры, эти поступки? Неужели она могла просто взять и променять меня на… Стаса? Или же она просто собиралась встречаться сразу с двоими? Бред. Чувствую себя марионеткой в игре, правил которой я не знаю. В голове кавардак и я растираю руки снегом, а затем и лицо, чтобы наконец то очнуться. Наверное для нее я — просто друг. Такой же, как тысячи других людей, встречавшихся ей на пути. «Забери свою девушку с моей квартиры.» — пишу я Стасу и отключаю телефон. На улице начинает светать. Когда я возвращаюсь, у подъезда стоит та самая серая машина, которая была на фотографии, отправленной Инной. Я усмехаюсь — быстро сработано. Поднимаюсь на этаж и вижу Агаримова-старшего, стоящего в дверях, понимаю, что мое сообщение дошло. Скромно поздоровавшись, захожу в квартиру и наблюдаю целый спектакль. Раиса пытается забрать домой свою дочь, которая упирается довольно долго. Ада смотрит на меня в надежде на помощь. Антон пытается как то образумить Раису, но я даю понять ему, что Аделаида должна ехать домой. На большее у меня сил нет. Я закрываюсь в комнате. Аделаида больше не упирается, а спокойно идет за матерью. Она, наверное, догадалась о том, что мне все известно, хотя растерянность сыграла вполне натурально. Ложусь на кровать, которая пахнет ею и ярость снова растекается по венам, черт! Встаю с кровати и подхожу к боксерскому мешку, висящему в углу. Заглушить эмоциональную боль физическими нагрузками — единственный верный выход. Удар, еще удар и я бью уже в слепую, зажмурившись, выплескивая всю свою ярость. Обвели вокруг пальца! Какого черта она появилась в моей жизни? За что мне это испытание?! В один момент промахиваюсь и костяшки чуть ли не трещат от удара в стену. Боль помогает вернуться сознанию и я устало сползаю на пол, прижимая ушибленную руку к себе. Сколько раз мне говорили не бить грушу без перчаток, контролировать эмоции? Все без толку. Самоконтроля — ноль. Да, Инна права — Юргентц не та, за кого себя выдает. — Между вами что то есть? — Ревнуешь? — Да. — Между нами ничего нет и быть не может, ты знаешь, как я его ненавижу. — Врешь… Я видел вас несколько дней назад, вы довольно мило общались. — Тебе показалось. — Показалось… *** Оставшиеся 5 дней, как ни странно, провожу, словно в тумане. На автомате ем, пью и раз за разом набираю номер Васи. «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети, оставьте сообщение после сигнала или перезвоните позже…» — отвечает мне вновь механический женский голос и каждый раз мое сердце сжимается и слезы подступают к горлу. Я понимаю — виновата, но мне даже не дали объясниться! Все мучительных 5 дней меня держат буквально под замком. Мой побег с праздничного торжества взбесил мать. Мне плохо не столько от расставания, сколько от заключения в этом замке. Вася пропал. Просто выключил телефон. В соцсетях игнорирует, отправив мне лишь одно сообщение — «Не знал, что все это было зря.» Одно короткое сообщение, 7 слов и так много вопросов и боли. Наверное, он все-таки узнал о том, что я нахожусь у Стаса дома. Узнал и понял, что я долго молчала об этом. Какая я дура… Но у нас же совсем ничего не было! Да, его отец пару раз отвозил меня до дома по просьбе матери, после моих длительных прогулок, а сам Стас единственный раз провожал меня, так же по настоянию моей матери. И если до Васи дошли слухи о том, что меня видели со Стасом… Разве у него есть основание им верить? Завтра приедет отец и заберёт меня отсюда. Потом мы вместе заберем Заграя с передержки и поедем домой. Все будет хорошо, все встанет на свои места. Я смотрю в зеркало на свое отражение. Синие мешки под глазами, опухшее от слез лицо и снова излишняя худоба. За эту неделю я сбросила практически 2 килограмма. Меня это не особо радует. Черт, мне не хватает этого идиота. Телефон вибрирует на столе и я беру трубку. Звонит отец. — Ну, как ты? — Пап… — всхлирываю я не в силах сдержать слезы. — Что случилось? — сразу понимает он мое состояние. Я пытаюсь дышать ровно и перестать скулить, но срываюсь в одно мгновение. — Забери меня, прошу! Пожалуйста забери, мне плохо, пап! Папа… Слезы вновь струятся по моим щекам и я вытираю их рукавом рубашки. Я реву и не могу остановиться. Внутри все сворачивается в узел, а дрожь пробегает волной по телу. — Ада, Аделаида… Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он. — Пап, меня… Бросили. Мы расстались… Мать заперла меня. Пап я не хочу, пожалуйста забери… Мне все так надоело. Он теряется, а я задыхаюсь в слезах на полу у входа в комнату, закрыв лицо руками. Кто знал, что все пойдет прахом так скоро? Кто знал, что одна моя провинность и парень от меня отвернется? Какого черта я привязалась к этому человеку? Зачем снова разрешила себе чувствовать, любить? Зачем? Снова наступаю на очередные грабли. — Ада, успокойся пожалуйста, я… Я уже завтра тебя заберу, потерпи еще немного. — спокойно просит он и я отключаю трубку. Я не могу остановиться. Мне плохо. До боли в суставах, сжимаю кулаки и стискиваю зубы, со злости пинаю рюкзак, из кармашка которого выпадает плеер. Какая я дура, какой он дурак! Из моей груди вырывается хриплый крик, переходящий в сиплое поскуливание и я уже не пытаюсь утереть мокрое от слез лицо. Соленые капельки из моих глаз прокладывают дорожки по щекам, подбородку, шее и растворяются в воротнике. Господи, сколько раз я давала себе клятву больше не доверяться? Больше не верить никому, запереть чувства на замок, забыть все? Где моя внутренняя снежная королева, где тот, кто растопил ее сердце, чтобы обжечь? Я не могла предположить, что все так быстро закончится. Его ледяной тон и пара слов, кинутых им на прощание, ранили меня. Сильно ранили. Наконец я немного успокаиваюсь, но глаза не перестают слезиться. За что мне такое? Надоело быть сильной. Надоели чертовы чувства. Я больше не нуждаюсь в них. Больше ничего не хочу. Я снова айсберг, снова глыба льда. — Обед. — постучавшись, сухо произнесла мать и я закрываю дверь на замок. Не хочу я ничего слышать. Как же я ненавижу этот мир, эту жизнь! Эту чертову судьбу. Иду по обледеневшей набережной. Да, холодно, да — больно, да — с утра ничего не ела и желудок сводит от голода. Сегодня 17 января, а я еще не вышла в школу. Отец обеспокоен моим состоянием больше чем я сама, с матерью с того самого дня, как меня забрал отец, больше не пересекалась. Порыв ветра ударяет в грудь, но я не кутаюсь в куртку, а просто иду дальше. А дальше — скалы. Тупик, идти больше некуда. Сворачиваю на лед. В какой-то момент, меня перестает волновать тот факт, что лед подо мной в любой момент может проломиться. Мне плевать. Я иду дальше, туда, где в далеке виднеется черная вода, не схваченная морозом. Шаг, шаг, еще один… Хруст льда, всплеск. Ледяная вода сковывает дыхание и кажется, что даже сердце замирает. Я закрываю глаза и считаю — один, два, три… Un, deux, trois… Тело ломит от холода, я чувствую, как меня медленно влечет ко дну отяжелевшая одежда. Мне уже все равно. Мне уже плевать. Я — холодный айсберг, такая же, как сотни льдинок в океане и милион кубов льда в Арктике. Нет, я — сама Арктика. Становится все темнее. Легкие разрывает от нехватки воздуха, но я не открываю рта. Я лед. Я сольюсь с ним, стану частью его. Так всем будет лучше, я знаю это… *** Не знаю, что со мной. Мне плохо. Все стало серым и каким то ненастоящим. Мне сильно чего то нехватает, запретного плода, который ускользнул из моих рук в новогоднее утро, вернее я сам позволил этому случиться. Ничего, скоро все забудется. Все серое, неживое, сплошная меланхолия и апатия. Лишь один раз, проснувшись утром, я по привычке собрался в школу и черная толстовка выпала с верхней полки шкафа, лишь тогда, все снова на миг стало прежним. Запах. Ее запах — аромат цветочных духов, любви и жизни. Я вдыхал его снова и снова, до боли в груди. Не помогло. Предательство слишком сильно задело меня. Вновь понемногу возвращаюсь к привычной жизни. В первый учебный день после каникул она не пришла в школу. Каждый раз, как только хлопала дверь кабинета, я подсознательно желал, чтобы это была она. Я хотел видеть ее, знать, что с ней все в порядке. Прошла неделя. Началась вторая. Понедельник. Снова провожаю взглядом каждого одноклассника. Нет, снова ее нет, но до начала урока еще 10 минут и небольшая надежда еще теплится в моем сердце. На экране высвечивается номер Антона, но я сбрасываю его, кто-то вновь открывает дверь класса. Снова не она. Инна. Она проходит мимо, вальяжно покачивая бедрами и оставляя за собой шлейф приторно сладких духов и я непроизвольно морщусь. Снова звонит Антон и я снова сбрасываю. Не до него сейчас. Хлопает дверь и я оборачиваюсь. Нет, снова не Юргентц. Почему я ее жду? Зачем? Зачем хочу посмотреть в ее серо-зеленые глаза, что хочу в них видеть? Наглую ухмылку? Превосходство? Нет, я просто хочу услышать чистую правду, как все было. Я хочу знать все, до малейшей детали теперь, когда мое сознание прояснилось окончательно. Стас на удивление в последнее время тих и как-то задумчив. Он больше не разговаривал со мной после Нового года. Или просто я избегал общения со всеми. Только Игорь продолжает раз за разом спрашивать меня о моем самочувствии. — Ты как, Вась? — В порядке. А что не так? — Видел бы ты себя. — уклончиво отвечает он и утыкается в свою тетрадь. Он единственный знает о том, что произошло между мной и Аделаидой. — Обвела вокруг пальца тебя твоя Мальвина и бросила. — иногда повторял он и я в такие моменты больше всего хочу, чтобы он заткнулся. Прошло уже пол урока и я снова замечаю номер Антона на экране. Значит, что-то случилось. Он не будет названивать просто так. — Я не знаю, почему ты так обошелся с Аделаидой, но ты настоящий мудак… — быстро тараторит он и я слышу на фоне какой то шум. — Что случилось? Ты где? — Плевать, где я! Ада в больнице. Провалилась под лёд пару дней назад. Чувствую, как мое сердце предательски прибавило в темпе. — Какое отношение это имеет ко мне? — спрашиваю я и брат теряется от такой холоднокровности с моей стороны. — Ты дурак? Я сам видел, как она пошла к набережной. — Ты ее спас? — Она сама выплыла, меня рядом не было я подобрал ее уже на остановке. Ты знаешь в каком она состоянии? — Откуда мне знать?! — Вы же встречались, что случилось?! Не могла же она просто так на лед пойти к самой воде? — Не мое дело. — сухо обрываю я и кладу трубку. Меня это больше не касается. Я ей больше никто. Играть на 2 фронта? Пардон, я в этом не участвую. *** Чувствую, как мозг испытывает кислородное голодание, ребра ноют, а по телу пробегает дрожь. Нет! Я не стану делать этого. Оттолкнувшись ногами от дна, медленно всплываю. Вижу вверху зияющую прорубь и всеми силами пытаюсь быстрее добраться до нее. Взмах руками, еще толчок. Перед глазами уже пошли разноцветные круги, в любой момент я могу потерять сознание. Течение относит слегка в сторону… нет! Я слишком люблю жизнь! Последний рывок и я на свободе. Вдыхаю чертовски острый ледяной воздух и цепляюсь дрожащими руками за края пролома. Острый край проруби покрывается кровью — я расцарапала руку об лед. Всплеск воды, вдох, еще один и я живу. Я снова чувствую, что такое жизнь. Мне удается выбраться не сразу, но как только я оказываюсь на устойчивом участке льда, то сил уже нет. Я судорожно хватаю ртом воздух, в попытке успокоить гулко бьющееся сердце. Спустя несколько минут, я уже достаточно набралась сил, чтобы встать. Нет, я буду жить, черт возьми, несмотря ни на что, никто не в праве калечить мою судьбу. С трудом, дрожа от холода, как осиновый лист на ветру, я добираюсь до остановки и уже практически теряю сознание от переохлаждения и перенесенного погружения. — Ада? — слышу я знакомый голос находясь уже в полуобморочном состоянии. — Холодно, — это слово — все на что мне хватает сил. Спустя минуту оказываюсь на переднем сидении «Опеля». Парень быстро стягивает с меня отяжелевшую от воды парку, отдает походный плед, старую рабочую куртку, термос с горячим сладким чаем от которого меня тошнит. Растираю руки, пытаясь вернуть пальцам чувствительность. — Какого черта? Как тебя угораздило? — раздраженно рычит он, бинтуя вновь ободранную мою ладонь. Три недели назад так же Вася сидел рядом со мной и осторожно бинтовал мою ладонь, боясь сделать больно. Поддаваясь воспоминаниям смущенно отдергиваю руку и сама фиксирую бинт. — В больницу? — Домой. — говорю я и он с долей волнения смотрит в мое лицо, пытаясь понять стабильно ли мое состояние. Антон заводит мотор, включает печку на всю и трогается с места. Этот момент — последнее, что я помню. Очнуться мне было суждено в больничной палате с капельницей у кровати. Отец сидит рядом, положив голову на тумбочку, подложив руку. Видимо, он не спал пару дней. Мне хватает сил провести дрожащей рукой по его немытым темным волосам. Я хочу позвать его, но тут же захожусь в истошном кашле, при этом чувствую боль в груди. Голос охрип до жалкого сипения, а на правой ноге бинт — видимо я обморозила часть стопы. — Ты как? — спокойно спрашивает папа, протирая глаза после короткого сна. — Не знаю. Я ничего не чувствую, кроме боли при кашле и того, что мне трудно говорить. — Тебе надо побольше спать. — Сколько я проспала? — Около суток. Тебя привез… Горностаева брат. — Не напоминай о нем. — я отворачиваюсь к окну и мне меньше всего хочется видеть за ним темное небо. — Может, все-таки расскажешь все как есть? А то боюсь врачам придется снова выписать антидепрессанты. Или еще чего хуже… — Жажда приключений и ничего боле. Простая случайность. — Расставание с Васей тоже — случайность? — язвит он. — Не упоминай о нем. Он просто очередной идиот в моей жизни! — Не знаю. Из-за чего хоть расстались? — Кто то скинул ему фотомонтаж, где я якобы со Стасом… Этот придурок поверил. — вздыхаю я, смотря на отца. Небритый, с грязной головой ставшим лицом и потухшими серо-зелеными глазами — ничто не изменилось. Он все тот же папа. — Основание было? — вздыхает он. — Нет. Мне нравился Василёк но… Он мне не верит, по крайней мере даже не дал мне оправдаться. Возможно, я снова ошиблась при выборе людей, которых собралась подпустить к себе. Теперь такого списка не будет вовсе. Надоело. Не поверишь, пап, но первый раз в жизни я сама хочу сменить школу. Отец снова грустно вздыхает, смотря на меня, затем переводит грустный взгляд на окно. — Скоро меня выпишут? — прерываю я длительное молчание. — Как поправишься. — То есть, чтобы меня выписали, мне надо лечить эту фиговую простуду в стационаре?! — раздражаюсь я и тут же снова захожусь в жестком кашле. — Эта «фиговая простуда» которую ты нагуляла, в поиске приключений, может стоить тебе жизни, при осложнениях! — раздраженно цедит он сквозь зубы. — Будешь часто меня навещать? — Как смогу. Тебе что нибудь привезти завтра? — Плеер в моей сумке. — Хорошо, это все? — Да. Он встает и приоткрывает дверь желая выйти, но я его останавливаю. — Пап! — Чего? Еще что-то? — Не говори никому обо мне. Даже маме. — Ладно. — вздыхает он.— выздоравливай. *** Начался февраль, заносящий весь город своими снегами и прославившийся снежными бурями в нашем городе, а я окончательно собрался с мыслями. Все произошедшее, мне стало казаться сном и ушло в прошлое, хотя все пережитые впечатления от знакомства, от времени проведенного вместе еще живы. С тех пор, как я видел Юргентц последний раз, прошло уже полтора месяца и за это время она ни разу не появилась в школе. Сегодня самый сложный день в плане уроков, да и морально его пережить тяжело — 14 февраля. Как обычно — ванильные сопли, признания на бумажных сердечках. Меня раздражает поведение Инны в этот «праздник». Она крутится вокруг Стаса, как будто он — самая дорогая ее роскошь. Меня тоже не обделили вниманием — кто то подкинул мне в рюкзак анонимную мятую валентинку. Домой я шел в нелучшем расположении духа. А все-таки в этом празднике — дне влюбленных — есть своя определенная атмосфера, заставляющая одиночек чувствовать себя никчемными. Я устало плетусь по старому скверу, думая о завтрашнем дне. Что толку о нем думать, если сегодняшний еще не закончился? Толку думать о прошлом, если оно прошло? Где смысл? Пнув алюминиевую банку, замечаю на лавочке влюбленную парочку и отворачиваюсь. Смотреть противно. Чего таить? Да, я завидую чужому счастью. Может надо было дать ей объясниться? С другой стороны зачем оправдываться, если и так ясно? Чтобы опять была эта недосказанность? Скрытность и ложь? Тем временем, я уже приблизился к старой палатке, чтобы купить хлеба к ужину. — Буханку черного, пожалуйста. — Молодой человек, цветочки не нужны? Праздник же сегодня, — кивнув на букет каких то фиолетово-синих цветов, похожих на колокольчики, спросила продавщица. В голове мелькнула мысль и я протянул деньги в окошко. — Давайте и букет. В несколько шагов преодолеваю пролет за пролетом, пока не оказываюсь у той самой квартиры. Сердце гулко стучит в висках от бега, а в руках я сжимаю букет синих цветов. У меня еще есть шанс передумать. Уняв дыхание, я делаю глубокий вдох и стучу. Три громких удара в новую металлическую дверь и шаги за ней заставляют меня мгновенно пожелеть о содеянном — это не ее шаги. Но назад пути нет. — Здравствуйте, а можно Аду? — спрашиваю я у ее матери, стоящей на пороге в теплом халате за приоткрытой дверью на цепочке. После непродолжительной паузы добавляю — всего на пару слов. — А ты кто? — Интересуется женщина. — ее друг? Знаешь, моя дочь не общается с такими, как ты. У нее есть парень, есть друзья, поэтому я попрошу тебя больше не приходить сюда и не портить моей дочери жизнь. — Где Ада? — железным тоном переспрашиваю я, заблокировав дверь, желая верить в то, что сказанное ее матерью — неправда. — Она уехала. В Париж, если тебе это поможет. Да, и передай Стасу, что он забыл свой пиджак у нас. Пусть зайдет как нибудь. Вы же одноклассники? — Да, — безэмоционально отвечаю я сквозь зубы, хотя внутри все горит. Дверь захлопывается перед моим носом, а я перевариваю полученную информацию. Значит все правда и Ада действительно повязана со Стасом, только… как это случилось? Умелая игра на публику? Слишком натурально они сыграли взаимную ненависть друг к другу, да и синяки с ссадинами были довольно настоящими. Только затянувшиеся раны вновь вскрываются. Сижу на лестничной клетке, внутри клокочет ярость и я закуриваю сигарету. Впервые за эти несколько месяцев. Удивительно, но после запрета Аделаиды на курение, я не разу не вспомнил про сигареты, хотя носил их с собой каждый день. Мысли, мысли, мысли… Черт! Как мне все это надоело. Я достаю телефон и убираю номер Ады из черного списка. Подъездная дверь хлопает с металлическим лязгом и я слышу шаги и на этот раз узнаю их. Сердце подпрыгивает и я не могу себя контролировать. Плевать, что девушка якобы улетела в Париж, верить ее матери бессмысленно. — Привет, — слегка улыбнувшись, говорит девушка и у меня все внутри сжимается в комок. С последней нашей встречи она очень сильно изменилась, хотя узнал я ее сразу. На ней кожаная юбка до колен, с разрезом на ноге, черная блузка и черная дубленка, при этом на колготках, чуть выше колена виднеются несколько стрелок. На ногах тяжелые берцы. Ее волосы острижены и лежат растрепанной копной, некоторые пряди челки падают на глаза, которые густо подведены черным цветом и светлая серо-зеленая радужка ярко контрастирует с темным макияжем. — Привет. — Зачем ты здесь? — Пришел поговорить. — О чем? Я хотела тебе высказать все еще полмесяца назад, — жестко произносит она и, кажется, искренне. Ее улыбка уже не такая дружелюбная, больше напоминает ухмылку, надменную и спесивую. — Значит все-таки Стас, да? — Горько усмехаюсь я, сдерживая пыл. — Всмысле? Ты до сих пор ревнуешь? — Невозмутимо продолжает она вздернув бровь. — Я просто хочу знать всю правду. — Слушай сюда, — тихо произносит она, приближаясь ко мне. Аккуратно и неспеша сжимая ворот моей рубашки, она притягивает меня к себе и шепчет на ухо еле слышно: — Я никогда и ни за что не сошлась бы с этим ублюдком, а то, что ты веришь во все, что тебе скажут — твои проблемы. Ты мне не доверял, а какие отношения без доверия? Она отстранилась, а ее ухмылка уже превратилась в злобный оскал. — Я не мог не верить! Слишком много компромата. — А теперь веришь? Твои проблемы. Не надо мне верить. Иди отсюда и больше не подходи ко мне. Не поверил раз — больше не надо. Вали отсюда. У меня перехватывает дыхание и я не узнаю девушку. Да, она сильно изменилась. Очень сильно… Или всегда была такой. Она перестает улыбаться и смотрит на меня уже совсем чужим взглядом, где перемешались холод и безразличие. Мне здесь больше делать нечего. *** Мое прошлое возвращается раз за разом, как будто меня кто то проклял. Я практически вылечилась и оправилась после воспаления лёгких, мое эмоциональное состояние все равно оставляет желать лучшего, но практически все раны затянулись и больше не беспокоят. Да, я больше не вернусь к своему прошлому. — У меня для тебя хорошие новости. Не знаю насколько, но думаю тебе понравится. — Говорит отец, заходя в мою комнату. На его лице веселая улыбка и я перестаю дышать в ожидании чуда. — Через неделю возвращаемся в Париж, в наш дом, на нашу улицу с уютной пекарней и прекрасным видом на город! Я нашел для тебя шикарную школу, ее достроили только в этом году, так что думаю тебе она придется по вкусу. Ты… Рада? — А ты? — Задаю я ему встречный вопрос. — Шутишь? Меня повысили! Главное, чтобы ты была счастлива. — Пап, это… Я счастлива. Ты лучший отец на всем свете, но… Мне надо обновить загранник и собрать вещи… — У тебя есть неделя. Билеты я уже купил, твой — у окна. Он радостно насвистывая, выбегает из комнаты, а я вспоминаю, что мать всегда ругала его за свист. Она всегда была угрюмой и какой-то грустной, даже раздражительной. Ей не нравилось многое в нашей жизни. Наверное поэтому, отец от нее и ушел. Итак, я начинаю новую жизнь. Первое, что я делаю — обрезаю волосы. Нет, не жалко. Прядь за прядью падает на паркет и я уверенно работаю ножницами. Я удаляю старые номера, странички в соцсетях, старые переписки. Чувствую, как мне становится легче. Через два часа разгрома и выноса мусорных мешков с моим прошлым, я стою перед зеркалом и вижу совсем другого человека — новую себя и улыбаюсь. Да-да, улыбаюсь по настоящему искренно. Мои глаза снова блестят и хочется жить. Вылет на мою малую родину ровно через 4 дня и я иду за своими вещами к матери. В ту самую преисподнюю с которой все началось. Отец должен был предупредить ее. Я не удивлюсь, если увижу свои сумки на лестничной клетке. На улице темновато и я, не заметив лед, чуть не падаю у порога подъезда, поскользнувшись. Как только дверь закрывается за мной, то я чувствую резкий запах табачного дыма и морщусь. От прошлого не убежать. Оно накрывает новой волной и топит. Я уверенна, что это он. Больше никто в этом подъезде не курит. Делать нечего. Поднимаюсь по лестнице, в который раз проигнорировав злополучный лифт, и останавливаюсь перед парнем, который, затоптав сигарету, поднимается со ступеньки. Пришел поговорить после долгого отсутствия. Ну что ж… Поздно. В его глазах откровенная злость и недоверие, он хочет слышать правду, но какая правда? Я уже успела его забыть, как страшный сон, кошмар, а он захотел знать правду. Специально ждал 14 февраля? — Правда или нет, какая разница?! — рычу я в ответ на его очередной вопрос, — все кончено, все уже прошло, Вась! У меня ушло столько времени, чтобы забыть все, что нас связало. Забыть, убрать в долгий ящик, молча зализывать раны в своем логове, чтобы больше никто и никогда не смог их тронуть, но тут снова он — мое прошлое, причинившее мне боль, чтобы облегчить которую, я чуть не пошла ко дну. Некая «заморозка» знаете ли… Он стоит в ступоре. Его лицо искажает нервная улыбка, в глазах блестит ярость, а мне уже плевать. Поздно одумался. — Как же я раньше не догодался, что ты такая же, как все дети богачей, просто очередная пижонка, денежная шлюха! И твоя мать только что подтвердила это, — смеясь говорит он, отступая. — С чего ты взял, что если я ездила туда, то обязательно путалась со Стасом? Да, меня отправили туда на неделю, но ничего не было! — Не было? С чего мне тебе верить? — он достает телефон и показывает фото. Мое фото со Стасом на кровати. Меня передергивает только от одного осознания того, что он мог меня касаться. Дальше несколько сообщений, которых я не писала и все они оскорбительного характера по отношению к Горностаеву. — Хочешь верить в этот бред? Верь, тебе никто не запрещает! — Наступаю я. — Мне сказали, что ты уезжала. К Стасику? В его резиденцию за городом? Ну конечно. Дорогие шмотки, автомобили, бабки. Не чета мне, простому смертному, правда? — он смеется, запрокидывая голову. Я не выдерживаю и ударяю парня по щеке. С меня хватит, я больше не желаю слушать это. Он замолкает и отшатывается, шумно вдыхая воздух, сквозь крепко сжатые зубы. Наступает долгое молчание. — Хочу сказать, что, — вздыхаю, переводя дыхание, чтобы голос не дрожал, — я улетаю через несколько дней. — Смотри не залети! — Бурчит он и я замахиваюсь снова, но он ловит мою руку и крепко сжимает запястье. — В Париж, — игнорируя его реплику, говорю я, переводя взгляд на окно, за которым тускло светит рыжий фонарь, а звезды на черном небе мерцают ярче обычного. — Сегодня я обновила загранник и думаю, больше ты меня здесь не увидишь. — Скатертью дорога! — Выпускает он мою руку и швыряет мне под ноги синие цветы, которые держал под курткой. Они рассыпаются по грязному полу и порванная ленточка, которой были перевязаны хрупкие стебли, падает за перила, на другой этаж. В голове мелькает мысль, что эти нежные цветы здесь ни при чем. Мне их жаль. Вася уходит и нарочито громко хлопает дверью своей квартиры, а я продолжаю стоять, облокотившись о подоконник и смотреть в окно и на рассыпавшиеся ярко-синие лепестки. У меня осталось 3 дня и их хватит, чтобы закончить еще одно дело. 15:08 Уроки должны уже были закончится. Спустя пару минут я вижу девчонок из моего класса, идущих компанией, затем выходит Игорь. Потом Горностаев. Вот наконец в дверях появляется Иван и Петр. Последним покидает здание Стас. Я натягиваю капюшон на голову и иду в обход школы, чтобы меня не заметили. Стас громко смеется, о чем то разговаривая с друзьями, а девочки уже разошлись. Игорь свернул на остановку, а Горностаева не видно. Как только трое сворачивают в парк, я прибавляю шаг и вскоре практически нагоняю их. Леплю внушительного размера тяжелый снежок и запускаю в Агаримова и снег достигает цели, ударяя в затылок. Матерясь, он оборачивается и кидает рюкзак на снег, стремительно приближается ко мне и я ударяю его в челюсть, как только он замахивается. Нет ничего легче, чем справиться с ним, особенно, когда он не ожидает подвоха. Я снимаю капюшон и стягиваю с лица бандану. Подоспевшие друзья гада тормозят, не подходя ко мне. — Юргентц? Опять ты? — Возникает Иван, а Петр с немым вопросом в глазах смотрит поочередно то на меня то на Стаса. — Ах ты тварь! — Рычит Стас, утирая кровь с губы. — Какого черта? — Ничего сказать не хочешь? — Толкаю я его в плечо, не дав подняться. — Э-э-э! Ты че творишь-то? — возмущается Иван. — О чем ты? — Не понимает Агаримов. — Об одном фото, отправленном Горностаеву и о подставной переписке… — Чего? Я ничего не знаю! — Правда? — хватая его за грудки, еле сдерживаюсь, чтобы не ударить, а Ваня вцепляется руками за мой рукав. — Отошел от нее. — Гремит голос Петра и Ваня испуганно отшатывается, зло смотря на друга, который превосходит его по всем параметрам. Отблагодарив его взглядом, я продолжаю дискуссию. — Зачем ты это сделал? — Я ничего не делал. — Уверенно продолжает он пороть свою правду, лежа на снегу. — Я не спрашиваю делал или нет, я спрашиваю — зачем?! — Слушай, Юргентц, я ничего не знаю и давай разойдемся по-хорошему? — По-хорошему? Это как? — мое терпение на исходе. — Ты знаешь, что твои выходки чуть не стоили мне жизни? Что я пролежала в больнице месяц, что мой отец много денег истратил на лекарства и что я пойду на все, если ты не скажешь правду сейчас? Знаешь что будет? Ты расскажешь ее в суде! Если доживешь. Я вижу страх в его глазах и мне это нравится. Оба его друга стоят неподалеку, наблюдая за нами и я встряхиваю Стаса, который уже не пытается подняться или отползти. — Да что ты мне сделаешь? — внезапно смелеет он.  — Я испорчу жизнь тебе и твоей семье и всем, кто повязан с тобой и поверь долго ты в таком случае не проживешь. Стас смотрит на меня и создается такое впечатление, что он меня ничуть не боится. С чего такие перемены? Только что в его глазах был страх. — Убери от меня свою любовницу! — Внезапно выкрикивает он и, кто то отстраняет меня за плечи от Агаримова, на которого обрушивается тут же сокрушительный удар. Кто-то встряхивает его за шкиврат и сажает на лавку. Иван куда-то сбежал, а Петр стоит недалеко от нас и наблюдает за происходящим. — А теперь ты все расскажешь. — шипит Вася, который появился буквально изнеоткуда. — Чего? Я все тебе рассказал, мне нечего тебе говорить! — Уже испуганно произносит Агаримов. Его костюм весь в снегу, черная челка растрепалась, а впалые щеки покраснели, на губе показалась кровь. — Правду. — Я тебе открыл настоящую личность Юргентц, ты должен мне быть благодарен! Да, да, она та еще шлюха! И не только со мной… Я видел как она трахалась с… — Чего? — замахивается Вася, а я хватаю его за руку, иначе он просто прибьет Агаримова к чертовой матери. — Ты не услышал? Прочисть уши! Что было после этих слов, описывать можно бесконечно. *** — … Мне хотелось сделать ей больно. Она настолько самоуверенная, думает о том, что все в жизни принадлежит ей. Весь мир. Поэтому, я решил воспользоваться моментом. Ты — единственное, чем она дорожила. Поэтому вариант мести был очевиден. — Говорит он, смотря мне в глаза и я почему-то ему верю. Вот и все объяснение. — То есть у вас ничего не было? — Да нет конечно! Юргентц не та, что может мне понравиться. — А фотки? — Ну когда она приехала в мой дом, — запинается Агаримов, стирая кровь с губы и смотря в пол, — то у нас состоялся такой неприятный разговор, в последствие которого, я подсыпал снотворного в ее стакан… В общем да, это просто фотки. За Адой согласилась шпионить Инна и вот в принципе все… Она же влюблена в меня с 3 класса, таскается за мной, как дура, вот я и воспользовался моментом… — Какой же ты урод, Стас, — замахнулся я на него, только чтобы припугнуть. — Я больше ее не трону! — Отшатнулся он, испуганно смотря на меня. Нам обоим хорошо досталось. — Выходим. — Открывает дежурный металлическую решетку «обезьянника» и я выхожу первым, разминая затекшие плечи. — Два придурка. — Шипит сквозь зубы Ада и выходит на улицу, не дожидаясь, пока мы соберемся. Агаримов-старший молча ждал, с упреком смотря на Стаса, пока тот надевал пальто и шарф, меня он даже не удостоил взглядом. — Заявление писать не будете? — Спрашивает дежурный и Стас ухмыляется. — Нет. На улице идет пушистый снег и хлопья мягко падают на замерзшее крыльцо отделения полиции. Я не сразу спускаюсь по лестнице, а какое то время наблюдаю за Адой, которая разговаривает по телефону, наматывая круги у служебной стоянки. Она вновь в легкой мотоциклетной куртке и без шапки. Я усмехаюсь — даже если она и изменилась, то привычки все равно остались прежними. — Передай Марку Юргентц от меня, что я премного благодарен ему за то, что мой сын на свободе. — Просит отец Стаса, выходя вслед за мной. — Хорошо, но… — Он, считай, вас двоих вытащил. — поясняет Агаримов и больше не произносит ни слова, садится в машину и уезжает. Я медленно подхожу к Юргентц, а она не замечает меня. На одно мгновение мне снова кажется, что все, это конец и мы видимся последний раз, потому что Ада скоро едет за границу, но мне как то не хочется сейчас об этом думать. Сейчас, в этой тишине, среди снега и атмосферно-горящих оранжевых фонарей… Я достаю сигарету и закуриваю. Дымок вьется и устремляется куда-то в высь — ветра нет совсем. Мягко беру ее за плечо, дабы обратить на себя внимание, но тут же она бьет меня по лицу рукой и мгновенно отскакивает. — Идиот! — Извини, я… — Что «я»? Прошу, заткнись и больше ничего не говори, пока я окончательно тебя не послала! — У тебя так нос смешно дергается, когда ты злишься… — усмехаюсь я. Мне нравится ее бесить. — Ты придурок?! То есть ты думаешь, что теперь мы снова вместе? — Я такого не говорил. — Но подумал. — Так какого черта ты еще здесь? — шипит она и ее глаза зло сверкают. Кажется, они стали еще зеленее от злости. — Мне уйти? Она замахивается на меня еще раз и я зажмуриваюсь, в ожидании следующего удара, щека еще горит от прошлого. Единственное о чем я сейчас думаю — как бы нас опять не загребли. Но удара не последовало. Девушка так и замерла замахнувшись, с выражением тяжкого отчаяния на лице. Прикусив губу и пытаясь сдержать слезы, она стоит и пытается поймать мой взгляд, пытается заглянуть мне в душу. *** После драки, полиции и трех часов проведенных в ожидании у меня уже практически не осталось сил. Я хочу ударить этого ублюдка, просто стереть довольное выражение с его лица, но моя рука замирает в воздухе, так и не достигнув цели. Я просто не могу его ударить второй раз. Просто не за что. Я ищу ответ, что делать дальше, как жить, как общаться с этим человеком? Чувствую, как слезы застилают глаза, а ком подкатывает к горлу. Я не могу его ударить, не хочу отпустить и просто не хочу его видеть. Я вспоминаю все то, что мне пришлось пережить после нашего холодного расставания. Все эти истерики, сопли, слезы, антидепрессанты, болезнь, капельницы, жуткий кашель, холодную воду, острый лед и кровь на нем… — Сука, какая же ты тварь! — срываюсь я, но он не реагирует, а спокойно смотрит мне в глаза и курит. Как же это бесит. — Почему, какого черта ты снова пришел в мою жизнь, когда все наладилось? Чтобы все вновь разрушить? Зачем ты опять здесь, со мной?! Он отшвыривает сигарету в снег и подходит ко мне так близко, что я чувствую его дыхание на своем лице. — Почему я здесь, с тобой? Да потому что я дурак… Влюбленный идиот, верящий в чудо! — сааркстично усмехается он, не отходя, — потому что ты — единственная, кто показал мне, что такое жизнь и что такое чувства, понимаешь?! — Если бы ты знал, как я тебя ненавижу… — это все, что я смогла сказать, прежде чем оказалась на грани. Я не хочу плакать и показывать ему свою слабость, зависимость от него. Получается плохо, вернее у меня совсем не выходит сдерживать эмоции. Я не отвожу взгляда, мы словно играем в гляделки и я проигрываю. ***  — Сволочь! — она швыряет в меня ком снега. Я леплю снежок и кидаю в нее в ответ. Он попадает ей за шиворот и она отряхивается, зло шепча проклятья в мою сторону. Это чертовски смешно. Обстановка потихоньку разряжается. Я начинаю смеяться и кидаю еще один. Это ее неимоверно злит. Она подбегает и толкает меня в грудь, а я падаю, хватая ее за руку, мы вместе летим в грязь. — Ты придурок? — шипит она мне в лицо, пытаясь встать, но лед под грязью слишком скользкий, чтобы быстро подняться без чьей либо помощи. Она вновь подскальзывается и падает на меня, больно ударив в грудь локтем. — Что ты, черт подери, делаешь?! — злится девушка, когда я вновь хватаю ее за руку, умирая от смеха. — А ты не видишь? Не даю тебе встать. — Урод! — Рычит Ада и снова падает в грязь рядом со мной. Меня эта возня только смешит. Мы выбираемся из канавы, в которую сваливают снег с дороги, лишь спустя минут 15. Я с легкостью вытаскиваю ее, и отряхиваю белую куртку, на которой налипла грязь. На ее волосах намерз грязный снег, а состояние джинс оставляет желать лучшего. Думаю, что я сам выгляжу примерно так же, а может и хуже. — Черт. Не трогай меня! — Стуча зубами от холода, шипит Ада, стряхивая снег. *** Сказать, что я зла — ничего не сказать. Я просто в ярости и слезы подступают к горлу вновь. Вася смотрит на меня уже открыто, весело, как будто мы только что познакомились и еще не было никаких обид и ссор. — Иди сюда. — Уже спокойно произносит он, обнимая меня, видя что я сейчас расплачусь, и я прячу лицо на его груди, чтобы он не видел слез. Мне по-прежнему больно и холодно. Его объятия уже не такие теплые и сильные, как раньше. Он чужой. От него снова пахнет дымом сигарет, ему снова плевать на чужие проблемы, да и в принципе на все плевать. Я слышу его размеренное дыхание и чувствую его тепло, но этого недостаточно. *** — Ты поедешь так в общественном транспорте? — Тебя что то смущает? — парирует она, одарив меня грозным взглядом зеленых глаз. — Меня нет, но… — Вот и молчи. Я позвоню отцу. Она набирает номер и ждет ответа, лихорадочно притоптывая и накинув на голову капюшон. — Черт! Недоступен! — Пойдем, — тихо говорю я, беря ее за руку и она молча идет со мной, не произнося ни звука. Крепко сжимает мою теплую ладонь, своей чертовски холодной. «Сдалась» — думаю я. — Знаешь что? Пошел ты к черту! — словно прочитав мои мысли, отвечает она и прижимается к моему плечу, чтобы согреться. *** На его лице проскользнула довольная ухмылка и мне захотелось ему врезать. Сдержалась. В который раз. Как только мы зашли в квартиру, сразу полегчало. Снег сброшенный с ботинок начал таять, как и грязь на наших куртках. — Давай в душ, — кивнул он и сам прошел в комнату. Горячая вода стекает по моим плечам обжигая кожу. Руки покраснели, а пальцы на ногах вновь обрели чувствительность, с волос смылась грязь. В мгновение в глотке пересохло, я открыла холодную воду и поднесла к лицу душ, чтобы сделать пару глотков. Наплескавшись вдоволь, отмыв одежду, но так и не согревшись до конца, я вышла из душа на мягкий коврик и решила натянуть сырой свитер, с которого еле оттерла грязь. — Возьми полотенце на сушителе. Оно чистое, — пробурчал Вася, стукнув в дверь. Ну раз есть полотенце, зачем ходить в мокром свитере? К тому же у этого придурка должна быть моя толстовка, которую он мне так и не отдал. Телефон отца до сих пор недоступен. Завернувшись в махровое огромное полотенце, я открываю дверь и… Тут же встречаюсь взглядом с отцом Васи, опускающим пакеты с покупками на пол и вдобавок вижу мать Горностаева на пороге. Думаю, по приходу в квартиру они точно не ожидали увидеть меня в непристойном виде, выходящую из душа. Черт. Выражение лица его матери я не забуду никогда. — Это что? — Здрасти, — робко промямлила я и забежала в открытую дверь Васиной комнаты, столкнувшись с ним, взлохмаченным и все еще мокрым от снега. — Мам, пап… Это не то, что вы подумали… — он закрыл дверь и последующего диалога я не слышала, но то, что они так быстро ушли, хлопнув дверью, меня насторожило. Вася появился в комнате спустя пару минут с выражением ужасной усталости на лице, он сполз на пол по двери и провел рукой по мокрым волосам. — Отругали? — Хуже. Похвалили. — Закатил глаза он, — можешь взять мою футболку, в том шкафу. — Любую? — Без разницы. Он закрыл глаза, опустив голову на колени, а я воспользовалась моментом, чтобы надеть футболку. — И… Что в этом плохого? Ну, что тебя похвалили… — Ты не вьезжаешь?! Как ты думаешь о чем они подумали в первую очередь, увидев нас? Конкретно тебя, выходящую из душа и меня с мокрой головой? — И они ушли… — Нет, не из-за этого. Отцу с работы позвонили. А мать горошек зеленый забыла купить и… Тебе чертовски идет эта футболка, — наконец закончил он, шумно выдохнув. — Отец до сих пор недоступен. — Оставайся. Родители против не будут. — С издевкой произнес парень и встал с пола, подойдя, упал на кровать рядом со мной. Я тоже опустила голову на подушку. — Зачем ты срезала волосы? — Коснувшись мокрой пряди, спросил он. — Тебя это волнует? — Я любил их мягкость. Запах… Твой запах… — Вася повернулся на бок, лицом ко мне. Его взгляд прожигает насквозь и я отворачиваюсь, не желая его терпеть. — Думаешь я тебя простила? — Ты вытащила меня из полицейского участка, спалилась перед моими родителями, лежишь на моей кровати в моей футболке… Ни о чем не говорит? Я подняла руку, которая тут же осветилась мягким лунным светом и меня словно зачаровала эта картина. Казалось, предплечье просвечивало насквозь, и голубые вены проступали под бледной тонкой кожей. Запястье в лунном свете казалось еще тоньше, а локтевой сустав наоборот — толще. — Ты похудела. Сильно… — прошептал он, чуть касаясь моего локтя и вытягивая рядом свою руку. Наши кисти были полными противоположностями и моя на фоне его казалась неживой, кукольной. — Сколько? — Все поняв, спросил он. — 12 килограмм. — С ума сошла? — Поймав мою руку и прижав к груди посмотрел на меня он глазами полными какого-то… если не сожаления, то обыкновенной жалости. — Может быть и сошла. Я на это не влияю. Это стресс, болезнь, депрессия… — Прости. — Поезд ушел, Вась. Мы оба виноваты. — Может начнем… — Не имеет смысла. — Снова перебиваю его я, обозначив то, что диалог окончен. — Дай мне шанс. — Сегодня ты даешь шанс слабым, а завтра ты уже среди них. Слышал когда-нибудь? — И… В чем же моя слабость? — Во мне? — Замкнутый круг. Снова тишина. Мы просто лежим в тишине, смотря в потолок и держась за руки. Порой мне кажется, что парень уснул, но он не спит и я это знаю наверняка. — Когда лежишь вот так вот на кровати в темноте и рядом с тобой любимый человек, не хочется думать ни о чем. Ни о предстоящих экзаменах, ни о холоде за окном… Хочется просто жить. — Тихо произносит он низким бархатным голосом, нарушая тишину и притягивая меня к себе, запуская теплые пальцы в мои волосы. Я чувствую, как мерно его грудь вздымается при дыхании и как внутри стучит резвое сердце. Для меня это уже ничего не значит. — Я улетаю через 3 дня. — Навсегда? — Его рука замирает в моих волосах. — Не знаю. Он сжимает кулак, натягивая мокрую прядь волос до легкой боли и расслабляет руку, я сажусь на кровати, выпутываясь из Васиных обьятий. В голове словно туман. Я хочу спать. Надо позвонить отцу. Вася садится рядом со мной и застывает, смотря в стену остекленевшим взглядом, так же, как до этого смотрел в потолок. В руке его вновь сигарета. — Черт, зажигалки нет, — раздраженно шипит он, шаря по карманам. Я молча достаю из кармана блестящую бензиновую зажигалку и открываю ее. Яркий огонек тут же освещает лицо Васи и я тихо вздыхаю: всё же я по нему соскучилась. — Благодарю, — тихо произносит он. Выпуская клубы пара, Вася не отводит взгляда от моего лица. Он смотрит в глаза, затем его взгляд медленно спускается к моим губам и скользнув ниже, вновь возвращается к глазам. Я сглатываю, потому что горло пересохло и дым защекотал в легких, но парень, видимо расценил это, как сигнал, призыв к действию и коснулся моей руки. Черт, он настолько близко, что меня накрывает то самое, противное чувство дежавю. Столько времени мне понадобилось, чтобы забыть его, но оно вновь возвращается его прикосновениями, запахом, взглядом. Он вновь касается рукой моих волос, заправляя короткие пряди за ухо и я поддаюсь. Снова чувствую тепло его тела, касаний, губ и чувствую, как он напряжен. В его пальцах тлеет сигарета, а второй рукой он придерживает меня за подбородок. Вкус лаймовой конфеты от горла на моих губах, смешался с запахом ментоловой сигареты и я тщетно пытаюсь забыть это сочетание. Легко коснувшись моей щеки, он вновь тянется к моему лицу и ему не составляет труда коснуться меня вновь, ведь он выше. Дверь в его комнату резко распахивается и свет из коридора бьет по глазам. Я отталкиваю парня от себя и отворачиваюсь, а он прячет руку с сигаретой за спину. — Вася, ты… Поел.? — на пороге комнаты замирает женщина лет 60-ти на вид в зимнем пальто и увесистой сумкой в руках. Его бабушка — догадываюсь я. Неудивительно, что мы не услышали, как она зашла в квартиру. — Да, ба. — Опоминается он и пытается пальцами затушить сигарету за спиной. — А ты кто? — Кивает на меня женщина. — Подруга, — отвечаю я, натягивая на лицо фальшивую улыбку. Парень усмехается. — Почему в темноте сидите? Мне кажется или здесь накурено? — принюхивается она, заходя в комнату, а Вася ловит мой взгляд. — Василий, ты что, опять куришь?! — хватая пачку сигарет с кровати, спрашивает она, вопросительно изогнув бровь, а Вася теряется. Я предчувствую скандал и ужасно не хочу, чтобы день заканчивался именно так. — Извините, это мои. — Неожиданно для себя, выпаливаю я. Вася заходится рядом в кашле. Женщина замирает с пачкой в руках и поочередно смотрит то на меня, то на внука, а я пытаюсь взять себя в руки. Незаметно забрав у парня сигарету, я затягиваюсь и женщина смотрит на меня, как на сумасшедшую. — Мусорка на кухне. В следующий раз попрошу не курить в комнате Васи. Она хлопает дверью, а я облегченно выдыхаю. Сигарету я ему не возвращаю, а выкидываю в окно, затянувшись еще раз. — И? Что это было? — Невозмутимо спрашивает парень, поворачиваясь ко мне и облокачиваясь на подоконник. — Что? Он улыбается и задорные искорки блестят в его глазах. Я предчувствую какой-то подвох и меня это злит. — Чего? — Толкая его в плечо, распаляюсь я. Он начинает смеяться. — Да что? Говори же! — вновь толкаю я его в грудь и он падает на диван, хватаясь за живот от смеха. Я искренне не понимаю этой реакции. Он тянет меня за собой и я ложусь рядом, повернув к нему голову. — Моя бабушка знает, что я курю. — Выдаёт он, делая вид, что утирает слезы. — Но она не разрешает мне курить в комнате, поэтому я выхожу на лестницу. — И что? Он начинает ржать еще сильнее, а я начинаю злиться. — Ты такая смешная была минуту назад. Аж позеленела когда вдохнула. — Я думала, что спасу твою задницу! — Зачем? Ты же меня ненавидишь? — повернувшись ко мне всем телом, спросил он. — Не знаю. Только сейчас я поняла, какой дурой показалась перед его бабушкой, да и в целом перед его семьей. — Да ладно, спасибо. — Улыбается он, коснувшись моей руки, и я вновь ловлю его взгляд. Ненавижу придурка. Резкая трель телефона заставила меня вздрогнуть. Отец. Я нехотя беру трубку и не говорю ни слова. — Аделаида, ты где? — Я… У подруги. Ты можешь меня забрать? Я приду к подъезду мамы. — У меня машина на ТО, я могу выслать такси. Хотя… Уже поздно. У подруги можешь с ночевкой остаться? — Думаю, да. Ладно, спокойной ночи. — Доброй ночи. — Она с ним? — Да. — Не волнуешься за дочь? — Нет. Когда Вася с ней, то вероятность того, что она наделает глупостей крайне мала.