«И всяко нам известно, как безумие свойственно всем богам, прикоснувшимся к любви. Но это ли их есть вина?»
Удар у Аякса поставлен хорошо — что в прошлой жизни, что в этой. Что ж, вполне заслуженно. Замахнись он второй раз — Моракс бы не сдвинулся ни на йоту. Он бы не обращал внимание на боль, принимая эти эмоции целиком и полностью — до самой последней капли, смотрел бы на утерянное когда-то воплощение хаотичных решений, действий и мыслей до тех пор, пока не выгорят глазницы и не обратится в пепел грудная клетка. Пепел — основной компонент, входящий в состав тех, кто прожил несколько тысячелетий. Задаваясь вопросом «а какими сверхсилами я хотел бы обладать» люди нередко ставят в приоритет бессмертие, на что Моракс может лишь коротко усмехнуться. Ценность вечной жизни со временем обращается в её проклятие, избежать которое можно только одиночеством длиною во все прожитые века. В этой жизни Моракс повзрослел рано. Его связь с Архонтом времени сильнее, чем у Аякса, поэтому первые воспоминания навестили его в четырнадцать лет — он упал в обморок прямо посередине школьного урока. Окончательная картина восстановилась в семнадцать — смешно, потому что ощущал себя Моракс тогда уже на все тридцать. Его точный возраст — шесть тысяч двести девятнадцать лет. Чертовски много, однако память отличная — настолько, что иногда он не против исправить эту ошибку и удалить некоторые файлы. Хорошо, он не будет себе врать — хотелось бы удалить чертовски много воспоминаний, хоть сейчас они не приносят и сотой доли той боли, которую он испытывал в прошлой жизни. Кем он был в Ли Юэ для простых жителей в то время? Кем он был для самого себя? Для Аякса, который сейчас со свирепым выражением лица смотрит на него? Для народа Моракс был живым учебником истории, в котором меж нерассказанных людям строк хранятся куда более личные воспоминания, чьи корни когда-то были пропитаны кровью, ненавистью и страданиями сотен тысяч живых существ — они раскрывались за спиной окаменелой тенью, периодически напоминая о себе криками обезумевших яксов, которых было уже не спасти. Эти голоса лишали покоя, сна, спокойствия, заставляли просыпаться и не смыкать век до рассвета, пока не погаснут ночные фонари и в голове Моракса не закроют глаза искажённые неистовой злобой маски. Во время войны решения приходилось принимать быстро и без колебаний. Надо было не обращать внимание на численность мёртвых, защищая свою территорию и её обитателей, уничтожать подвергшихся влиянию тьмы богов, несмотря на связывающую их когда-то дружбу. В кровавом мареве эти действия заминались колёсами трёх правил «успеть», «отстоять территорию», «выжить», и только спустя годы туман начал рассеиваться, обнажая закопанные когда-то трупы. После войны Моракс едва ли может вспомнить дни, когда позволял своим эмоциям вырваться на поверхность. Он принимал всё происходящее равномерно и, как ему казалось, дозированно — камнем на камне. За пару тысячелетий эти тонны над головой превратились в склеп, на поверхности которого плавно покачивались цветы цинсинь. Моракс общался с жителями Ли Юэ, много раз пересказывал события прошлых веков в подробностях и хотел этими бесчисленными повторениями обесцветить гибельный мир собственной памяти, где во благо своего народа приходилось становиться чудовищем для остальных, однако ответственность за всё им же созданное и уничтоженное тяготила его, а каждый рассвет становился ещё одним шагом к закату. Война не возвращает ни единую душу полностью уцелевшей, о нет. Даже в воспоминаниях она может волоком тащить по земле твой мозг и медленно пожирать его, растягивая удовольствие. И эту ответственность ты вынужден переживать наедине с собой, раз уж имел когда-то смелость взвалить её на свои плечи. Полнейшее выгорание? Простите, у кого? У Архонта? У него не может быть слабостей, в его честь строят храмы и святилища, тысячи людей возлагают на его свои надежды. Это железный авторитет, его руки не должны дрожать. Дрожали. Над телами яксов, над огнём погребальных костров. — Ты единственный, кто выжил из них, — говорит Моракс своему другу в тот день, когда милеллиты обнаруживают тело четвёртого истребителя демонов. — Жертва удачи, — усмехается Сяо. — Ты помнишь, кто формировал ваш отряд смертников? — Твоё решение было необходимостью, в обвинениях нет смысла. Только он мог разделить с Мораксом этот груз. Не нужно было произносить никаких особенных слов, хватало лишь: «выпьешь со мной сегодня?». Тогда с балкона постоялого двора Ваншу багровый закат терпко омывал воздух и прикасающиеся к вину губы. Они оба знали цену процветанию Ли Юэ. — Позволь сказать тебе кое-что. Мне кажется, людям пора перестать полагаться на силу богов. Придёт время, когда нас не станет — а это случится уже скоро, ты сам понимаешь почему. Моракс прикрывает глаза от гипнотизирующих красных лучей солнца, и его губы впервые за много дней расползаются в улыбке: — Я обязательно попрошу Сян Лин создать блюдо «эрозия» из всех самых мерзких ингредиентов, которые она только сможет отыскать на Тейвате. Сяо прав. Моракс и сам думал об этом, но принимаемое решение в корне поменяет смысл его собственного существования и жизнь народа Ли Юэ. С другой стороны, всему есть своё начало — как и конец, таков естественный ход истории и существ, её творящих. Его силы на исходе, он принимает это без всяких иллюзий, а попытки держаться за власть будут только усугублять запущенный процесс саморазрушения. Время богов на исходе, наступает эра правления смертных, в руках которых будет находиться полная власть над своими судьбами. Он многие тысячелетия отдавал людям свою силу, наблюдая за ними, и сердце — последнее, что он пожертвует во имя своего творения и борьбы с высшим небесным порядком. Дипломатическая встреча в Снежной удовлетворяет запросы обеих сторон. — Я ухожу, — говорит он другу во время прогулки по владениям адептов. — Надолго? — интересуется вскользь Сяо. По воздуху разносится стрекотание цикад и тихий шелест ветра. — Если смерть сойдёт за длинное путешествие, то скорее всего да. Сяо ничего не говорит в ответ, только коротко кивает и крепче сжимает руки за спиной, впиваясь пальцами в кожу, которую, по секрету говоря, хотелось бы уже давно раскромсать по швам, чтобы не мешала испустить дух. — Ты хотел бы иметь возможность прожить другую жизнь? — спрашивает его Моракс. — Не в этом времени, не в этой стране, не в роли якса. — У меня нет ни малейшего желания подписываться на человеческую жизнь, — фыркает истребитель демонов. — Вот взять тот же самый пубертатный период — эти дети как черти во плоти, я два дня отходил после того, как пересёкся с одной парочкой. Или старость — да я скорее убьюсь, чем превращусь в рухлядь с палкой. «Убиться ему придётся в любом случае» — В тебе нет ни капли уважения к пожилым людям, — качает головой Моракс. — Кого я вырастил? «Единственного выжившего в аду» — Самую живучую задницу во всём Ли Юэ, — язвит Сяо. — Ты уверен в том, что справишься? — Моракс всегда беспокоился за него, хоть и редко это показывал, потому что Сяо начинал ворчать совсем как Хранительница Облаков, когда кто-то отказывался выслушивать конфузные истории из детства её воспитанниц. Но Сяо никогда не отказывался от посылаемых лекарств, хоть и предпочитал разбираться со своими демонами самостоятельно. Он не станет осуждать Моракса за решение или просить его остаться, потому что прекрасно понимает эти чувства. — За меня не беспокойся. Скоротаю последние дни с Ху Тао — у неё прекрасное чувство юмора. Облюбую там себе шикарный гроб. А когда небо над Хулао превратится для меня в беспросветную Бездну, когда миндальный тофу утратит остатки своего вкуса и я не смогу больше защищать людей, погружаясь во тьму — я уйду из этого мира, оставаясь в разуме. Сам. — Я горжусь тобой, — тихо произносит Моракс. — У меня никогда не было детей, но для меня ты как сын. Сяо кривит лицо. — А теперь затолкай свои нежности обратно, иначе меня стошнит прямо на этот камень. — Думаю, камень переживёт и не такое, — отсмеявшись, хмыкает Моракс. «В день смерти своего друга Сяо заказывает два миндальных тофу — один для себя, другой для Моракса — и сидит так на террасе Ваншу до ночи, в тишине которой не слышно даже пения цикад. Чувствует ли он горечь утраты? Нет. Он по-своему провожает друга на покой, лишённый всех тяжестей жизни, и улыбается где-то внутри своему недолгому будущему, в конце которого последнего из истребителей демонов ждёт заслуженный сладкий сон».***
Когда знаешь о скором приходе смерти — даже несмотря на тысячелетнее существование жизнь начинает ощущаться острее, эмоционально многограннее, ценнее. Чайльд-Тарталья же врывается в закат его существования эпатажно, взрывными красками, которые художник в каком-то отчаянном порыве выплеснул на холст, измазав все руки. После отказа от своей доли божественного в Мораксе начинает шевелиться нечто более очеловеченное. Или это просто пошёл по трещинам многие годы выстраиваемый склеп из ответственности за всё и всех. Тарталья нарушает порядок, он совершенно невыносимым в плане драк — особенно после того как выпьет, и как-то раз Моракс находит его бесконечное бормотание про всё на свете очаровательным. Он тогда провожает пошатывающегося предвестника к гостинному дому, где тот живёт. Но даже в трезвом состоянии Тарталья может начать говорить об одном, а уже через две минуты всё перепутать и взяться за другую тему. Моракса это порой сбивает с толку и заинтересовывает. Свойственная иностранцам неразборчивость в местных культурных особенностях, вспышки различных чувств в противовес местному сдержанному нраву, заливистый смех — не то, что можно повстречать в Ли Юэ на каждом шагу. И запрятанные куда-то глубоко переживания, тень которых едва ли можно уловить обычному глазу. Тарталья мало распространяется о собственной личности, говорит, что находится в Ли Юэ по рабочим вопросам и попал сюда даже раньше, чем планировал, поскольку его прошлая миссия прошла без затруднений. Говорит, что решил устроить себе небольшой отдых от предстоящей работы, чрезвычайно важной для его начальства. Получить на руки информацию о том, кто он и откуда не составило бы большого труда, ведь, в конце-концов, Ли Юэ — это его священная территория с поправкой «пока что». Ещё в первый день их знакомства Мораксу хватило ума сопоставить некоторые детали и понять, что он из Фатуи. Но тревожить куда более глубокую догадку… Письмо от Царицы приходит Мораксу через восемнадцать дней после их знакомства. Имя предвестника, который должен забрать гнозис — Чайльд-Тарталья. Неважно, военное ли это время или мирное — жизнь умеет преподносить особенные сюрпризы, а Моракс смотрит на Тарталью, и у него в голове не сходятся друг с другом мысли о том, что они должны были являться всё это время друг другу врагами. Нужно было обрывать все связи. Как можно быстрее, пока их общение не переросло во что-то большее. Если уже не. С Тартальей казалось, что жизнь ускоряет свой ход, с ним быстро завязалось общение, а дни пролетают как безостановочные мгновения, которые не так просто остановить. Тарталья почему-то возникает в мыслях Моракса по утрам и тот, о проклятая Селестия, не узнаёт самого себя. Новые чувства затмевают звенящие отголоски прошлого намного эффективнее лекарств, они сворачиваются вокруг тела коконом, в котором не так сильно болит душа. Проходит ещё двенадцать дней. Тарталья начинает пропадать «по работе», даже не подозревая, что его цель находится прямо перед носом — засунь нож в грудь и возьми ещё горячим. Моракс знает о том, что в человеческом понимании его бездействие остаётся эгоизмом в чистом виде, но… чёрт побери, этот смех и неумение пользоваться палочками сводят его с ума. Тарталья ворчит и бунтует против этих пыточных орудий, потом сдаётся, и Моракс сам подносит палочками еду к его губам, особо не понимая даже, что делает. Тарталья эту еду принимает, а Моракс неприлично долго задерживается взглядом на губах. Желание их поцеловать возвращает на дно реальности звонкой пощёчиной где-то в мозгу. Это конечная прямая, грань, которую Моракс не позволит оттягивать себе ни минутой больше. И предвестник никак не ожидает, что по окончанию ужина сотрудник ритуального бюро задаст крайне щекотливый вопрос: — Чайльд-Тарталья — не двойное имя, как ты мне говорил, а кодовое. Ты предвестник? — Нет, — слишком уж быстро отвечает тот, цепенея. Сказать правду — значит разрушить общение с Чжун Ли, с которым у Аякса появилась некая эмоциональная… связь. Ей сложно дать определение, но почему-то предвестнику становится сильно не по себе при мысли о том, что этот мужчина будет смотреть на него так же, как остальные, кто знает о его участии в деятельности правящей организации Снежной. — Не лги мне, вопрос был риторическим, — этот тон и проницательный взгляд подсказывают Тарталье, что отпираться смысла нет. — Я не склонен к предрассудкам по отношению к Фатуи. — Хорошо. Это действительно мой небольшой секрет, — отвечает он. — У тебя есть связи с Цисин? Откуда такие сведения? — Всё немного… — Чжун Ли подбирает слово, — сложнее. Пойдём. Моракс уводит его из Глазурного павильона к своему дому, чтобы никто не видел. За жильём у него есть достаточно скрытого от чужих глаз пространства, где можно более точно представиться. По дороге они молчат, в головах у обоих сгущается непроглядный туман. — Моё настоящее имя — Моракс. Или Рекс Ляпис, но я предпочитаю первое. Чтобы не звучало голословно — посмотри сейчас на меня. Солнце почти село, но даже этого света хватает на то, чтобы разглядеть как темнеют пальцы, ногти заостряются до когтей, кожа в некоторых местах на руках покрывается каменными шипами, а на голове образуются два мощных роговых нароста. Черты лица становятся жёстче, почти по-звериному, глаза начинают напоминать два вместилища жидкого янтаря. Тарталья долго смотрит на него, там внутри где-то лопаются стёкла, шипит раскалённый снег и голову раскалывают надвое ледяные глыбы. Что-то тихо-тихо умирает, оставляя вслед за собой тлеющую дорогу. Врать Мораксу, врать самому себе не остаётся сил, они валяются среди углей. Предвестник говорит медленно, глухо и гораздо печальнее, чем ожидалось. — Суть моей работы заключается в том, что я должен тебя убить. Вытащить сердце и отдать его Царице. А сейчас… — он замолкает на секунду и из его груди вылетает надрывный смешок, — знаешь, я несколько в ужасе. Пойду проветрюсь. На этом он исчезает из поля зрения, словно призрак. Становится пусто. Моракс возвращает себе обычную форму тела, переодевается в рубашку со свободными штанами и заваривает чай. Честно говоря, он думал, что Тарталья не будет особо церемониться и просто заберёт то, что принадлежит Царице по праву. Надо было раскрыть ему все карты раньше. Надо было остановить этот бред, пока предвестник не начал ему доверять. Надо было… В час ночи, ко второму чайнику, на порог его дома заваливается Тарталья собственной персоной — весь встрёпанный, с застрявшими в волосах мелкими листьями, помятой одеждой, царапинами на руках и лихорадочно горящими глазами. «Опять подрался с кем-то или навёл шума среди тварей в окрестностях» — констатирует про себя Моракс. — Чай налить? — буднично спрашивает вслух. — Он ещё не остыл. — Давай отложим вопрос со смертью, — задыхающимся голосом выпаливает предвестник. — Не самое умное решение. — Я знаю. Придумаю что-нибудь потом. За Тартальей не уследишь, он может быть везде и одновременно нигде, а сейчас оказывается совсем рядом — неожиданный, как огромная волна, грозящая снести всё на своём пути и утопить в том, чего желает. Снимает зубами перчатку с руки, проводит пальцами по линии скул, останавливаясь на губах — без разрешения убивает здравый смысл, просто втаптывает его в землю, как лица своих врагов. — Тарталья… — Моракс предупреждающе перехватывает его ладонь. — Аякс, — поправляет его предвестник, — моё настоящее имя. И целует, подаваясь вперёд, дорывая каждый наспех наложенный на запретную тему шов. Несколько грёбаных тысячелетий Моракс не испытывал этих эмоций от первого поцелуя с человеком, к которому у тебя чувства и уже тем более с тем, кто имеет непосредственное отношение к твоей смерти. Сладко-горько-уничтожающе, целующе в ответ и собственными руками расстёгивающе пуговицы на чужой одежде. Его мысли не успевают за действиями. Когда сталкивающиеся губы переходят на сталкивающиеся языки, по нутру начинает расползаться тягучее возбуждение. Аякс наощупь развязывает ленту, распуская волосы Моракса, слегка задирает рубашку и касается пальцами его живота, поднимаясь наверх, к груди, где бешено колотится сердце. Собрав остатки чего-то уже слабо напоминающего трезвое отношение к ситуации, Моракс отталкивает Аякса к стене, но попытка всё исправить только усугубляет положение, потому что у предвестника вид ещё растрёпаннее, чем пять минут назад: пиджак висит только на одной руке, обнажая грудь и плечи, к бледным щекам приливает кровь и в глазах чистейший хаос. — Вот же дерьмо, — выдыхает Моракс, пытаясь смотреть куда-угодно, только не на живое вскрытие всех его желаний. Тарталья согласно усмехается. — Я могу уйти. Ни тот, ни другой не хотят этого. Существует только иллюзия выбора, который на самом деле может сложиться только в один известный им обоим ответ. — Останься. Чай ещё не остыл.Любовь божественному не противоестественна
***
— Здравствуй, Аякс. Моракс отталкивается от стены, чтобы дотянуться до давно утерянного, обнять его, пока предвестник ещё ничего не успел сообразить. У Аякса новый запах, не такой как в прошлом, но по-своему привлекательный. Для Моракса всё в нём привлекательно, от головы до пальцев, от смеха до ярости. Внутри скребёт желание провести кончиком носа по изгибу шеи и ткнуться в беспорядочную копну волос, вдыхая поглубже, забирая себе этот запах и закупоривая его в недрах памяти, чтобы всегда было рядом. Когда Аякс отмирает, тычок под рёбра получается довольно болезненным, но губы почему-то трогает улыбка. Нужно свыкнуться с мыслью, что в этой жизни Аякс настроен к нему несколько враждебнее, чем раньше. Ладно, намного враждебнее. — Ну и какого чёрта тут происходит? — спрашивает Аякс, ловко выворачиваясь из импровизированной клетки. Делает пару шагов вглубь дома, не сводя с Моракса глаз. Будь он лисом — пригнулся бы к полу и обнюхался. Самое главное — не потерять концентрацию и не позволить себя обмануть. Вот уж хрен от него больше дождёшься слепого доверия. Спасибо, в прошлый раз было невкусно, переклинило на всю голову. — Давай пройдём на кухню. — Чай заваришь? — ехидно спрашивает Аякс. В прошлый раз они его так и не выпили. — Само собой, — кивает Моракс, ничуть не смущаясь агрессивного настроя собеседника. — Объясню тебе всё происходящее. — Будь любезен, — бросает предвестник, снимая обувь. Он же не последняя мразь, чтобы ходить по дому в грязных ботинках. Да и оставлять за собой следы не хочется. Вдруг прибьёт Моракса случайно, а тут улики? Кухня очень просторная, с панорамным окнами и выдержанная в светлых тонах. Одну стену полностью занимает гарнитур, посередине располагается барная стойка на несколько человек. Если прикинуть логически — Моракс может делить это двухэтажное жильё с кем-то ещё, тем более в гардеробе предвестник краем глаза подмечает несколько комплектов верхней одежды. В ногах правды нет, поэтому Аякс забирается на высокий стул и подпирает щёку ладонью. — Ты ведь здесь не один живёшь? — скорее утверждает, наблюдая за манипуляциями над чайником. — Верно, — кивает Моракс, между делом открывая чайный пакет. Он тоже своего рода ценитель дорогих сортов, в подмётки не годящиеся пакетиковой параше, которую Аякс за неимением денежных средств раньше ныкал под кровать из приютской столовой. Спина и плечи Моракса обтянуты чёрной водолазкой, его движения точные и спокойные — хоть подходи и прислоняй в затылку дуло пистолета. Предвестника эта черта иногда в прошлой жизни бесила и до чертей хотелось сделать что-нибудь такое, что вывело бы Моракса из равновесия. — Бюро «Ваншэн» оказывает не только ритуальные услуги, а когда имеешь дело с планами Фатуи — лучше работать командой. У нас есть лекарь, наёмная убийца с далёкими корнями из Снежной и лицо для прикрытия — Ху Тао. Полагаю, ты с ней уже знаком, раз приехал сюда. Перед Аяксом опускается чашка чая, Моракс присаживается напротив. Предвестник замечает краснеющий след от собственного удара на его скуле, который, впрочем, ничуть не портит внешний вид, будто архитектором с синдромом перфекциониста нарисованный — по чётким, строгим, отнюдь не лишённым вдохновения линиям. Аякс просто добавил красок. Если признаться себе честно — выдерживать прямой взгляд Моракса оказывается не так легко, как предполагалось изначально. Этот гад умудряется выходить сухим при любых обстоятельствах, олицетворяет собой несокрушимость и над разгромом этой цитадели приходится голову ломать. Лишь одной тактикой здесь не обойтись. — Знаком. Она передала письмо, — хмыкает Аякс, не моргая. — Бумага хорошая, сгорела быстро. — Но ты прочитал, — де-факто утверждает Моракс, и нельзя уловить ничего выдающего его истинное отношение к тому, что письмо было сожжено — в традициях самых сопливых драм, со злости и эмоций, что Аякс, собственно, даже не отрицает, но и оправдываться не собирается. — Естественно, — усмехается предвестник. — Я же не конченный долбоёб упускать ценную информацию. И вот оно — едва заметное неодобрение в глазах напротив. В прошлом Моракс никогда не позволял себе выражаться подобным образом и общество людей с таким стилем общения ему не импонировало. Видимо, старые привычки не поломало даже время. Поломало ли время привычку Аякса выводить всех на эмоции? Тоже нет. — Узнал оттуда много интересного, хорошему настроению это не поспособствовало, — продолжает он. — Касательно первой части письма — давай сразу проясним пару моментов. — Внимательно тебя слушаю, Аякс, — мягко отвечает Моракс, отпивая из кружки. Его имя он всегда произносил так, будто пробовал на вкус. — Чайльд-Тарталья, — одёргивает его предвестник. Они не в прошлом Ли Юэ, чтобы переходить на интимное общение, это рушит выдерживаемую Аяксом дистанцию. — Наше с тобой личное прошлое остаётся в прошлом. История любви получилась душещипательной, я даже поплакал, но сейчас меня это не интересует. Если хочешь вернуть долг, то можешь дать информацию касательно всей происходящей чертовщины, и на этом всё логически заканчивается. Всё должно быть именно так, ни больше не меньше. Вчера Аякс долго не мог уснуть, перебирал в голове самые оптимальные варианты развития событий, пока не пришёл к тому, что высказал сейчас. Его в край доебал тот факт, что все вокруг, включая Моракса, по жизни обводят его вокруг одного места и по итогу заставляют чувствовать себя полным придурком. Раз уж ему выпал шанс прожить свою жизнь заново — он больше не позволит кому-либо вмешиваться в её ход и решит всё сам. Моракс этим отнюдь не удивлён. Он не думал только, что произнести вслух правильные слова окажется тяжелее, чем предполагалось. Чувства не уходят в единый миг, жадность до сидящего напротив предвестника не утоляется парой глотков чая, скребущее желание дотянуться до него не растворяется в тишине тысячелетнего небытия. — Отпускать прошлое и идти дальше своей дорогой — вполне естественное явление. Наш контракт и перерождение не означают, что ты теперь привязан ко мне навечно. Эта жизнь полностью принадлежит тебе, и только ты в праве решать, с кем её проведёшь. Я никогда не стану удерживать тебя рядом с собой силой. «Я никогда не стану делать этого, даже несмотря на то, что ты — один из самых важных в моём существовании людей, а моё спокойствие сейчас, как никогда раньше, скользит по тончайшему льду из желания быть к тебе ближе настолько, насколько это только возможно». — Отлично, — подводит итог Аякс, пытаясь больше не анализировать выражение лица Моракса. Получается плохо, до разгрома как плохо, потому что оно меняется. Впервые там заметно смятение, что-то очевидно сдерживаемое, готовое вырваться наружу. Это ощущение сложно назвать животным, но оно явно не ладит с рассудком. Только вопрос: чьим? Моракса или своим собственным? «Я могу уйти» «Останься. Чай ещё не остыл» В напряжённой тишине предвестник вспоминает о том, что находится не на своей территории, однако его внутренняя бдительность даже не шевелится, признавая это место абсолютно безопасным — так же, как и его владельца. «Я не склонен к предрассудкам по отношению к Фатуи» «Ты можешь доверять мне» — Вряд ли всё закончится так быстро, как ты сейчас рассчитываешь, — прерывает поток его внезапно мучительных мыслей Моракс. — В плане? — немного контужено спрашивает Аякс, прочищая горло. — Изначально я не хотел принимать участие во внешнеполитической борьбе Снежной, но, как выяснилось, наше перерождение напрямую связано с личными целями Царицы и период для этого перерождения был выбран не случайно. Она довольно трепетно относится к своей стране и не может допустить её захвата или уничтожения, поэтому если представить историческую шкалу времени — Шарлотта родилась в настоящем незадолго до наступления критического момента, где контроль необходимо взять в свои руки. Инадзума консервативна не только в своих традициях. Почти позорное поражение в прошлом, амбиции, жажда доказать свою силу и превзойти противников, распространить контроль за пределы своей территории — всё это из поколения в поколение передавалось по наследству. Из-за череды ошибок прошлых правителей Снежной у них появился шанс. Ямамото продумывали план тщательно и действовать начали ещё несколько лет назад, поскольку налицо все признаки разложения Фатуи изнутри. — По сути, они пытаются уничтожить вас почти теми же приёмами, что Снежная когда-то использовала для убийства Ватацуми. — Верно, — кивает Моракс. — Чтобы убедиться в полной причастности Инадзумы к этому беспорядку, Шарлотте было необходимо провести эксперимент. Его организацию доверить можно мало кому, поэтому в постановке она предложила поучаствовать мне. — И ты так легко согласился? — скептично выгибает бровь предвестник. — Захватом Снежной клан Ямамото не ограничится, следующим на очереди может стать Ли Юэ. Я уже давно не архонт тех земель, но если есть шанс предотвратить войну — я им воспользуюсь, — безапелляционно утверждает Моракс. — К тому же, Шарлотта упоминала об одном рыжем и постоянно нарывающемся на неприятности предвестнике. Я не мог упустить возможности с тобой встретиться, Аякс. — Вот как, — выдыхает предвестник, стараясь не заострять внимание на последних словах Моракса. — А представление — это смерть Карделии? На кой чёрт и каким образом вы всё провернули? — Главным подозреваемым в причастии к делам клана Ямамото являлся Шестой предвестник. Интуиция редко подводит Царицу. Аякса тоже. — Так и знал, что с ним что-то не так. — Следуя нашему плану, накануне своего отбытия в Инадзуму Карделия сообщила Скарамучче о том, что в курсе его связей с Ямамото и попыталась шантажировать, требуя своей полной безопасности в ходе будущего переворота. Естественно, он отрицал обвинения. Всё было обставлено так, что убить Карделию на месте и выйти сухим из воды Шестой не мог, а следующим наиболее быстрым и удобным вариантом её прикончить становился непосредственно путь в Инадзуму. Подвергать саму Восьмую предвестницу опасности было бы слишком рискованно, так что здесь нашлась работа для моего товарища Бай Чжу. В своей жизни он посвятил много времени вопросу бессмертия и, как ни странно, это дало свои плоды. Да, не только Иль Дотторе добился высоких результатов в работе с мертвецами, — предупреждает он уже готовые сорваться с губ предвестника слова. — Нам пришлось позаимствовать несколько трупов из морга, которые Бай Чжу привёл в относительно работоспособное состояние. Несколько качественно наложенных иллюзий, и копия Карделии с такой же мёртвой охраной отправилась по северной трассе к границе. Мы ехали следом, чтобы следить за ними с расстояния. — С ума сойти, вы доверили управление машиной зомби? — не сдерживается от эмоций Аякс. Да, он сам с приколом и не может внести в список своих достижений исключительно разумные решения, но чтобы такое… — За рулём сидел бывалый дальнобойщик, его рефлексы не убила даже смерть, — хмыкает Моракс. Юморист чёртов. — А как же достоверность самого убийства? — не унимается предвестник. — У меня есть одна немного мёртвая знакомая, у неё при порезах кровь не идёт, не говоря уже об огнестрельных ранах. — Тоже иллюзия. На всё-то у него есть ответ. Аякс откашливается, пытаясь устаканить в голове услышанное. Мысли не поддаются, медленно застывают лавой и предвестнику кажется, что он сам застывает вместе с ними лишним куском чего-то отдельно работающего. В висках начинает стучать. Только этого не хватало. — Хороший же у вас иллюзионист был, — глухо отвечает он, скользя рассеянным взглядом по плечам Моракса. Что-то нелогично вскидывается на поверхность, толкает приподняться на стуле, почти перегнуться через стойку и уткнуться пальцем в грудь Моракса. — Может, ты тоже иллюзия? — Нет, — голос Моракса почему-то размывается сквозь звуковую призму. — Я настоящий. Он удивлённо смотрит на предвестника, который начинает даже не то чтобы странно вести себя. Дело скорее в и так бледной коже, которая теперь напоминает белое полотно, на котором отчётливо выделяются лихорадочно блестящие глаза, которые метаются туда-сюда, словно не видя. Не совсем понимая, что с ним происходит, Аякс пытается вернуться в исходное положение, но промахивается мимо стула — тот громко падает на пол, и этот звук многократным эхом отдаётся в голове. Тогда предвестник хватается руками за столешницу, пытаясь удержать равновесие и сконцентрироваться на чашке чая. Точно. Чай. На плечи ложатся руки Моракса, пытаясь помочь удержаться на ногах. Блять, нельзя было терять осторожности. Нельзя было изменять своим привычками просто из-за того, что когда-то их с Мораксом что-то связывало. — Что ты подсыпал туда? — рычит Аякс, тяжело дыша от подкатывающей в горлу тошноты. Главное не потерять сознание, суметь себя защитить, устранить опасность. — Ничего, — отвечает мужчина, не понимая, что происходит. С нарастающим внутри беспокойством он поддерживает Аякса за плечи и пытается понять причину такого резкого изменения в его состоянии. — Ты лжёшь! — предвестник отталкивается от стойки и, насколько может, резко разворачивается, активируя водные клинки. Видимо, на это уходят остатки сил, потому что фигура Моракса полностью теряет свои очертания в глазах Аякса, и всё заваливается куда-то набок, в тошнотворную темноту. Моракс успевает подхватить падающее тело. Громко хлопает входная дверь, слышатся проклятья в адрес паршивого снегопада и шорох стаскиваемой верхней одежды. — Вечер добрый, — хмыкает Розария, опуская пакеты на пол. За два часа, что её здесь не было, кухня пополнилась каким-то левым парнем в отрубе, а щека Моракса — нехилым таким синяком. Прямо картина маслом. — Что за разборки без моего участия? — Мне нужен Бай Чжу, — резко отвечает Моракс. Ещё никогда в его голосе Розария не слышала столько беспокойства. — Срочно. — Он ставит машину в гараж. — Попроси его ускориться, — бескомпромиссно отрезает мужчина, поднимая бессознательного Аякса на руки, чтобы отнести на диван в гостиную. — Дурдом, — констатирует девушка и обратно натягивает на себя куртку, чтобы позвать Бай Чжу.***
Отбрасывая вопросы личного характера на второй план, Бай Чжу внимательно осматривает предвестника. Показатели диагностики физического состояния не приводят ни к чему путному: учащённый пульс, высокое артериальное давление и вздутие вен — особенно на шее — явно не являются спутниками простого бессознательного состояния. Но, тем не менее, Аякс явно где-то не здесь. Отравление чем-либо уже исключено — чешуйчатый питомец Бай Чжу взял на пробу небольшую порцию крови, однако ничего подозрительного не обнаружил. — Что с ним? — Моракс нависает над лекарем, как напряжённая до каждой мышцы статуя, готовая вытряхивать ответы хоть силой. — Это не совсем обычный обморок, — отвечает лекарь. — Честно говоря, впервые с таким сталкиваюсь. Нужно посмотреть обширнее, дай мне две минуты. Глаза Бай Чжу наливаются тёмно-зелёным свечением, он берёт в свою руку ладонь предвестника и прикрывает веки. Белый змей сворачивается у предвестника на груди. Чан Шэн — не совсем обычный питомец. Он является незаменимым помощником лекаря, особенно при магическом сканировании. Несколько лет назад Бай Чжу наделил змея разумом, чтобы расширить собственный потенциал, и это дало ощутимый результат. Тем временем на кухне, чтобы никому не мешать, Ху Тао распаковывает новый пакет с отдающими пряным запахом свечами и зажигает одну на пробу. — При нашей встрече Тарталья упомянул о том, что предпочитает кремацию, — бормочет она. — А жаль. Новая коллекция гробов получилась хоть убейся какой замечательной. — Зайка, на твоём месте я бы сейчас даже не заикалась о смерти, — усмехается Розария, прикуривая от свечи, — если не хочешь протестировать гробы на мягкость самостоятельно. На пару минут в гостиной воцаряется напряжённая тишина. Пока Бай Чжу слой за слоем пытается докопаться до причин бессознательного состояния предвестника, Моракс гипнотизирует всё происходящее и пытается хотя бы внешне сохранять спокойствие. Такого поворота он точно не ожидал. Неужели у Аякса серьёзные проблемы со здоровьем? — Его жизни ничего не угрожает, — наконец, говорит Бай Чжу, открывая глаза, — но есть постороннее ментальное вмешательство, которое я не смог пробить. — Ещё один приступ возвращающихся воспоминаний? — предполагает Моракс. — Возможно, — кивает лекарь. — В любом случае, его разум сейчас полностью поглощён чем-то, однако не думаю, что это затянется надолго. Когда сознание устанет от перенапряжения — он очнётся. — Ты уверен в этом? — уточняет мужчина, потому что на его субъективный взгляд вид Аякса доверия не внушает, и в этой ситуации он может поставить под сомнение даже слова лучшего из всех известных ему лекарей. — В том, что ситуация не смертельна — да. Насколько это затянется — точно не знаю. Я оставлю Чан Шэна, он присмотрит за его состоянием. К слову, этот ведь тот самый Чайльд-Тарталья, который по плану Шарлотты должен присоединиться к нашей команде? — несколько скептично спрашивает Бай Чжу. — Да, это он, — кивает Моракс, пытаясь не давить на друга. При опасности мужчина привык брать всё в свои руки, однако сейчас сделать этого не может. Полагаться только на слова ему нелегко, но в любом случае: — Благодарю за помощь. Отдохни, я тоже послежу за ним. Бай Чжу не знает о его прошлом и связи с Аяксом. Ху Тао — единственная, кто относительно в курсе особенностей взаимоотношений бывшего архонта и предвестника, но она на контракте поклялась молчать как гробовая доска. Моракс промакивает полотенце прохладной водой, садится к изголовью дивана и кладёт себе на колени голову дрожащего Акса, на лбу которого выступает мелкий пот. Его нужно аккуратно стереть. В гостиной уже не так светло, как было утром. Темнеет зимой здесь быстро, ещё днём, а с учётом внезапно свалившейся на город метели — и подавно. Змей умиротворённо кладёт голову на грудь предвестника. Они сидят так около получаса. Когда-то дрожь в теле Аякса усиливается, когда-то затихает вообще. Чан Шэн шевелится мало, лишь изредка открывая свои змеиные глаза и как-будто с насмешкой поглядывая на нетерпеливо перебирающего в пальцах рыжие пряди Моракса, для которого время тянется примерно так же неприятно, как тело на дыбе. Стараясь отвлечься, он слышит, как Ху Тао предпринимает попытки собственноручно приготовить что-то из купленных продуктов. От Розарии же нет ни слова ровно до того момента, как в микроволновке что-то взрывается. Реакция не заставляет себя долго ждать. — Она сейчас спалит дом! — врывается в гостиную наёмница. — Мы всё равно через день-два отсюда съезжаем, — долетает в ответ с кухни. — А платить за ремонт владельцам ты гробами будешь? — чуть ли не рычит Розария. — Успокойтесь. Моракс говорит это тихо и не со злостью, но Розария почему-то проглатывает череду готовых сорваться обвинений. Мужчина ищет глазами какой-нибудь валик, чтобы подложить под голову предвестника и пойти предотвращать порчу чужого имущества. Однако именно в этот момент спокойный змей вдруг вскидывает голову в шипении, Аякс впивается в руку Моракса мёртвой хваткой и открывает глаза. Всё бы ничего, не будь они до краёв заполненными чернотой. — Здравствуй, Моракс, — это не голос предвестника, он намного глубже, старше и пропитан злобой. — Давно не виделись. Приплыли. — Розария, вернись на кухню и закрой за собой дверь, — напряжённо просит Моракс, прослеживая за тем, как предвестник поднимается на ноги, а змей Бай Чжу с ума сходит от шипения. — Но… — ошеломлённо начинает Розария. — Это приказ! — отрезает мужчина, впервые за всё время совместной работы с такой грубостью и беспрекословностью. Наёмнице приходится подчиниться. У Моракса в голове всего несколько предполагаемых вариантов, он выбирает самый очевидный. — Ватацуми. — Память тебя не подводит, — изгибается в жёсткой усмешке рот Аякса. — Селестия мертва, но твой вклад в её уничтожение помнит даже наш раскиданный по миру прах. — Какого чёрта ты делаешь в теле предвестника? — Моя стихия — мои правила. Решил заскочить на погасший огонёк. Это чувство собственного превосходства, которое сочится с голосе Ватацуми, Моракс помнит ещё с прошлой жизни. — Не будь столь самоуверен, тебе не продержаться долго в этой оболочке, — сужает глаза мужчина. В нём нет места панике и безрассудству, только внутри всё покрывается ледяной коркой ярости от покушения на своё и уверенность в том, что упрямый Аякс справится, не позволит взять себя тёплым так легко. — Знаю, — не отрицает Ватацуми. — Это лишь временное решение. Владелец крепкий, сопротивляется всеми силами. Вопрос в том, хватит ли сил бывшему богу контрактов вновь похоронить ярость плодов своего вмешательства в небесный порядок? — Как бывший бог контрактов, я сдерживаю данные когда-то обещания, — вкрадчиво произносит Моракс, медленно приближаясь к предвестнику. — На моём счету нет клятвы пожизненной верности богам Селестии, зато есть клятва защищать близких мне людей и свою землю, пусть даже моё имя там почти забыто. Хочешь отомстить — организуй приватную встречу, но не смей, как подвальная мразь, действовать через тело Аякса. — Какой ужас, — кривится Ватацуми. — Я не такой правильный, как… — глаза на несколько мгновений возвращают свой привычный вид, затем опять темнеют и тварь тянется рукой к своей груди, пытаясь удержаться в теле. — Эта фатуйская шавка слишком упёртая. — Да ладно, — усмехается Моракс. Предвестник падает на колени, упираясь руками в пол, по телу проходит судорога, а потом вместе с кашлем на пол вылетает кровавый ошмёток. Пытаясь отдышаться, он поднимает голову и ошалело выдыхает: — Блять, какого хрена сейчас произошло? Вот теперь это настоящий Аякс. — Тот же вопрос, — Бай Чжу в дверях сверлит взглядом их обоих со сложенными на груди руками и вздёрнутой бровью. Чан Шэн уже успел переползти хозяину на плечи, а его глазами лекарь увидел здесь достаточно интересных вещей. Да, объяснить придётся многое. У Аякса тоже есть, что сказать.