«Kiss me hard before you go Wintertime sadness»
Делать тут больше нечего. За одним сердечным исключением, которое Бай Чжу успевает успешно поставить на ноги. И Аякс почти физически ощущает потребность в том, чтобы украсть его сегодня. За последние несколько дней событий произошло больше, чем за всю вторую жизнь, нужно обозначить хоть какие-то рамки, поставить хоть какой-то знак препинания в этом бесконечном предложении. В конце-концов, водка пьётся залпом. Он не может отказать в этой слабости и так получившему инвалидность терпению. Нужно вынырнуть на поверхность и вдохнуть кислорода. — В гостиницу поедешь? — спрашивает он у Моракса, сидящего на подоконнике поотдаль от всего ажиотажа. Здесь тише. И спокойнее. Как под нависающей изгибом каменной стеной во время ливня. — Шарлотта гарантировала апартаменты для всей компании на ночь. Наша работа подошла к концу, некоторые уже рвутся домой. — А как же банкет, официальная мишура с награждением или экскурсия по достопримечательностям, в конце-концов? — слегка возмущённо поднимает брови предвестник. — Вы тут полную задницу вообще-то помогали предотвращать. — За месяц в Снежной нам удалось много чего повидать, Ху Тао даже облюбовала себе парочку пыточных музеев, — в глазах Моракса теплеет янтарная смола. — Что касается платы за работу — она более, чем достойная. — Вот как, — задумчиво роняет Аякс, а потом добавляет то, за чем, собственно, и пришёл: — Раз уж задерживаться здесь вы не собираетесь, и времени совсем мало, то у меня квартира неподалёку от центра. Поговорить надо бы. Не уровень гранд-отеля, конечно, но… — Тогда я скажу остальным, чтобы сегодня не ждали, — соглашается Моракс. Никакие элементы роскоши, включённые в пять звёзд на отельной вывеске не смогли бы уравняться с возможностью увидеть место, где сейчас живёт Аякс. При ходьбе он западает на одну ногу, и предвестник подставляет своё плечо, чтобы было полегче. Так они спускаются к парковке. Опираясь на него, Моракс не даёт взять на себя и половины веса, чем вызывает желание закатить глаза. — Насколько всё серьёзно? — спрашивает Аякс, кивая в сторону бедра — Ранение в ногу было касательным, с плечом потяжелее, но Бай Чжу сказал, что завтра буду как заново родившийся, — оптимистично прогнозирует мужчина. — О нет, у меня дома нет детского питания, — ужасается предвестник. — Думаю, это можно пережить, — тихо смеётся Моракс. — К слову о еде, — вспоминает он уже на подъезде к супермаркету. — Что предпочитаешь на закуску? Моракс догадывается с ходу. — Аякс, ты же не собираешься… — Как раз это и собираюсь, — улыбается предвестник. — Тогда на твой вкус, мне не принципиально. — Стареешь, раньше гурманом был, — подкалывает Аякс, вылезая из машины. В супермаркете он проходится по отделам, сметая в корзину всё, что лежит красиво, подвисает перед стеллажом «к чаю» и берёт две упаковки печенья: кокосовое и с орехами.— Давай отложим вопрос со смертью. — Не самое умное решение. — Я знаю. Придумаю что-нибудь потом.
Не придумал. Аякс отдёргивает руку, как от раскалённого металла. Пальцы Моракса чуть приподнимают за подбородок: — Ты стал осторожнее. — Потому что склонен к разрушениям. Дышать становится сложнее, сердце сейчас выскочит из грудной клетки и разобьётся об оконное стекло — похороните потом под подоконником. — Землетрясения иногда случаются, — Моракс говорит так, словно не про него самого речь идёт. Рокировка. Где-то они уже такое проходили, только прошлые роли были противоположностями нынешних, ведь: — Я больше не даю обещаний, — с закрытыми глазами легче. — Тебе и не нужно, — касается уха шёпот. Роль адвоката дьявола Мораксу знакома не по наслышке — убийства за народ Ли Юэ тому подтверждение. Прошлое не забывается, нет. Можно бежать от него мотыльком на свет в конце тоннеля, можно выколоть себе глаза, чтобы, оборачиваясь, не пугало. Только цепи от лопаток расходятся металлическими крыльями и тянут назад — не больно, не с мясом, вовсе не так. Аякс в силах их обрубить, сделав выбор. Аякс в силах им временно поддаться, позволяя телу упасть, заполнить лёгкие запахом шелковицы, провести носом по коже дорогих воспоминаний и, сохранив это где-то под сердцем, начать собирать себя по кускам. Всё это будет потом. Сейчас Моракс снимает с него ответственность, забирает чувство вины, не требует никаких обещаний, как формальностей чистой воды. Аякс всегда был похож на фантом, несущийся вперёд со скоростью света. Космический кит, поющий на одной частоте, под плавниками которого лопаются звезды. Так вышло, что траектории этих вселенных смогли пересечься дважды, а случится ли оно когда-то ещё — никто не знает, и ради «voir Paris et mourir» ⁽¹⁾ можно поставить на кон своё сердце. По позвоночнику проходит дрожь, когда Моракс целует его в шею под ушной раковиной — прислонись и послушай море. Чуть выше, в висок, потом в щёку и останавливается на полураскрытых губах — всегда в трещинках от покусываний или мазохистичных сдираний корок на морозе, но тёплых, словно угли в камине. Аякс перед этим бессилен, он приподнимается, зарывается пальцами в волосы — плевать, что там наверняка остались брызги от чужой крови. Под закрытыми веками рождается солнечный Ли Юэ и умирает на губах красный закат, а лучи руками сползают ниже и ниже, до бёдер, подхватывают, опускают на кровать. Горячие пальцы Моракса залезают под футболку, задирают наверх, заставляя подавиться мурашками, чертят дорожку мелких вздохов от ключиц до пупка, чуть нажимая — как на точку пересечения параллели с меридианом. Аякс приподнимается, стягивает с себя футболку, потому что жарко, целует Моракса в губы так жадно, словно не касался их минуту назад, и давит на здоровое плечо, заставляя того опуститься вниз. Перекидывает колено через бёдра, опускаясь сверху, но не до конца — мозгов ещё хватает для того, чтобы помнить про раны. Моракс так не считает. Он кладёт руки ему на таз и тянет вниз, чтобы почувствовать на себе тяжесть тела предвестника. — Мазохист, — шипит Аякс, опираясь на руку рядом с головой Моракса. — Ужас какой, — проникновенно шепчет мужчина и немного приподнимается, чтобы поймать губами мочку и оставить там укус. — Занимательный у нас разговор, не находишь? — Ты специально бензин на мост льёшь? — безнадёжно спрашивает Аякс, чувствуя, как возбуждение накатывает мягкими волнами на усыпанный ракушками воспоминаний берег. Хорошо, он своего рода тоже немного мазохист, иначе не позволял бы. — Гореть хорошо будет. Его правда. Острая, уже запланированная на завтра правда. Аякс стонет в подушку и вскидывает бёдра, перенося упор на расставленные по бокам колени, когда Моракс несильно сжимает сквозь ткань свободных штанов его член, а потом оттягивает ткань в сторону и проникает туда рукой. Он знает, как Аяксу будет приятнее — размазывает по головке предэякулят, дразнит чувствительную кожу круговыми движениями, потом опускается чуть ниже, нащупывая уздечку. Несмотря все «но» предвестнику в этом плане нравится преимущественно нежность, а Мораксу нравится слышать его стоны, пусть даже Аякс старается быть негромким. Старается до определённого момента, пока амплитуда вверх-вниз не доводит обострённую чувствительность до пика и не срывает с губ чистый куш. Прозвучит странно, но этот звук хотелось бы запечатать в бутылку, как сокровище. Понадобилось не больше пяти минут. Кажется, это рекорд. Аякс дышит ему куда-то в шею, щекоча кожу, пытается прийти в себя, параллельно второй рукой нащупывая то, к чему потом приступает сам, сползая вниз и устраиваясь поудобнее. Сгорел сарай — гори и хата. Сначала проходится кончиком языка — дразнит, как чёрт, выглядывая из-под спадающей на лоб чёлки — у него этого не занимать. Затем раскрывает рот шире и насаживается на половину длины, отодвигая губами крайнюю плоть и проходясь языком до уздечки. Моракс путается рукой в его волосах, чуть сжимает у корней — он делает так, когда ему приятно. Очень приятно. Аякс знает толк в зализывании будущих ран, превращает это в произведение искусства и огибает чуть скребущим движением пальцев тазовую кость, останавливаясь на бедре. Ещё пара пробных движений, и он берёт глубже, вырывая из чужого горла вздох. «Из нас могла бы получиться красивая пара» — думает предвестник, начиная действовать немного резче и смелее — так, как нужно Мораксу. Они прекрасно знают потребности друг друга, как профессиональный скрипач чувствует, на сколько миллиметров при аллегро необходимо сдвинуть палец, чтобы взять чистую ноту. Моракс берёт низкую, Аякс даже не отстраняется, принимая итог своих стараний. Жалко только, что оргазмами нельзя реанимировать душу. Чтобы сходить в ванную повторно, у него не остаётся сил, так что приходится обойтись салфетками. — Кхм, — Аякс прочищает горло, сваливается рядом на подушку и перекатывается вбок. — В холодильнике есть роллы, соба и овсяные блины. Хочешь съесть что-нибудь? — Насколько кощунственно прозвучит фраза «я хочу тебя»? Ух ты, больновато. — Я бы не назвал это кощунством. Мне тоже хочется себя, наконец, — говорит предвестник, — понять. У нас, кстати, ещё портвейн открытый есть. — Я заметил, — хмыкает Моракс. Аякс разочарованно вздыхает: — Ничего от тебя не скроешь. — Мы просто целовались, — нет, от смешка Моракс всё же не сдерживается, перебирая рыжие пряди. — Ощущаешь вкус совершённой ошибки? — вскидывает голову предвестник, пристально смотря ему в глаза, как будто хочет там Нарнию откопать. — Нет, — получает невозмутимое в ответ. — А ты? — А у меня такое ощущение, словно я прикоснулся к раю, чтобы завтра его застрелить, — роняет Аякс, пряча взгляд у Моракса в плече. — Сегодня просто сил уже нет сделать это по полочкам. Зато честно и откровенно. По отношению ко всем. — Тогда отдыхай, — шепчет Моракс, накрывая покрывалом свернувшегося рядом с ним Аякса. Тот засыпает почти сразу, его ровное дыхание лёгким ветерком ходит по обнажённой коже, а Моракс всё перебирает в пальцах его волосы, как всегда делал это в прошлом. Он редко засыпал и просыпался раньше предвестника, слушая, как тот может бормотать во сне всякую очаровательную ерунду. Глупо отнимать у себя эти мгновения.***
Аякс смахивает пепел с балкона. Всего шесть часов утра, раньше он бы заставлял себя подниматься в такую рань через силу, но сегодня получается почему-то легко. Из того, что не легко — всё остальное. Холодный рассвет забирается под куртку. В жизни бывают моменты, когда на трезвую голову осознаёшь с кристальной ясностью: лучше побыть одному. Не час, не день, не месяц. Больше. Насколько больше? Неизвестно. Перед глазами только твоя рука, проводящая красной малярной полосой по прошлой картине жизни, и осознание, что пора начинать рисовать нечто другое — без трафаретов и заранее смешанных в палитре не твоих красок. Принимая в учёт весь прошлый опыт, как аксиому. — Когда я любил тебя в прошлый раз — ты умер, — говорит он стоящему рядом Мораксу. Утро вечера мудренее и в каких-то местах даже больнее ходом суждений. Подобрать бы правильные слова. — Точнее — мы умерли. Когда люблю тебя сейчас — разваливаюсь сам, почти по тому же сценарию, только на этот раз готов за себя бороться. И это не драма ради драмы. Я просто не готов к отношениям. Не готов к отношениям даже с самим собой, не говоря уже о других. Всё, что внутри — это пепел, на котором можно тлеющими углями выложить хоть самое романтичное сердечно-сосудистое, но суть не изменится — оно потухнет. Потому что пепел — это не топливо, а ничего другого у меня пока что нет. Не прокатит «мы можем сделать это вместе». Вместе можно строить что-то, когда у обоих есть на это силы и желание, в любом другом случае кто-то по конечному счёту перегорит, а я не хочу ломать тебе жизнь. Мне нужно найти себя и понять, чего вообще от жизни хочу. Самому. Понимаешь, — «дело не в тебе — дело во мне», фу, как пошло, — ты как гавань в Ли Юэ, где можно спрятаться, отогреть руки и забыть обо всём дерьме, и мои чувства — не ложь. Но, — давай, глубоко вздохни, прицелься и сделай правильный выбор, — я так не могу. Сложнее, чем казалось. Боль рикошетит куда-то под рёбра. Аякс затягивается в последний раз, тушит сигарету, но даже ощущение полной правильности выбора имеет свои побочные эффекты. Всегда приходится чем-то жертвовать, и это нелегко. — Скажи что-нибудь, — просит он, потому что этого молчания выносить не может, будто к мертвецу на могилу приходит и просит ответить на его голос. Но Моракс живой. Его руки обнимают со спины, берут замёрзшие ладони Аякса и окружают теплом. — Как я уже говорил ранее — ты не привязан ко мне, ты же живой человек, у которого есть свобода сделать так, как считаешь нужным, — мягко говорит он. — И всё, что ты сейчас сказал мне — это правильно. На самом деле, я горжусь тобой, Аякс. Ты становишься рассудительнее. — То есть раньше я тупым был? — возмущённо фыркает Аякс сквозь слёзы. — Вовсе нет, — улыбается Моракс. — Скорее — рубил с плеча, не думая о последствиях. Хотя я тоже далеко не ушёл. Он стирает влажные дорожки с лица и успокаивающе гладит его на спине, с тихим «тшш», как маленького запутавшегося ребёнка, у которого всё только впереди — и первые шаги, и падения со взлётами — именно в таком порядке. — Спасибо за то, что смог меня понять, — шепчет Аякс. — Спасибо за то, что появился когда-то в моей жизни, — Моракс позволяет ему спрятать руки под куртку, сомкнуть их где-то за спиной, подержать так напоследок с дрожащими ресницами. — Я уверен в том, что у тебя всё получится, только верь в себя и никогда не сдавайся. Договорились? — Договорились, — кивает парень.***
Самолёт со всей командой отлетает в пять вечера — Аякс провожает. Он не может «не». В конце-концов, как же все они обойдутся без его саркастичных подколов? Небольшая идея рождается в зале ожидания, Аякс покупает там какой-то глупый журнал, аккуратно вырывает страницу и мастерит желаемое на ходу. — Что это? — с интересом спрашивает Моракс. — Ещё один провожающий, — отвечает Аякс. — Я в детстве с крыш гаражей такие запускал. Они прибывают точно вовремя, объявляется посадка, от чего сердце уходит куда-то в пятки. — Береги себя, — просит Моракс, на прощание обнимая своё солнце, — в случае чего, мой номер телефона у тебя есть. А ещё, на праздник Юаньсяоцзе ⁽²⁾ в Ли Юэ запускаются тысячи горящих фонарей. — Это приглашение? — подозрительно спрашивает Аякс. — Возможно, — туманно отвечает мужчина. — Ты… — задыхается Аякс, пытаясь подобрать слово. Не выдержав, Бай Чжу утаскивает Моракса на посадку, чтобы не опоздали. Аякс выбегает из аэропорта, когда приходит точное время взлёта. Ему машут таксисты, на которых он не обращает никакого внимания, добираясь до открытого пространства с решётчатым забором, который отделяет зону взлётных полос от всего остального. Аякс бежит вдоль него, а перед глазами — только улетающая вдаль под лучами закатного солнца птица. Он поднимает руку повыше и отпускает в небо собственный, сделанный второпях бумажный самолётик, легко и стремительно подхватываемый ветром. Морозный воздух забирается в лёгкие, на губах появляется ещё слабая, но всё же улыбка — чувство зарождающейся свободы. Это его чувства, его дорога, его решение, которое родилось не под чужой рукой и волей. И первое, что он сделает — пошлёт Царицу во второй раз, снимая с себя все полномочия предвестника.