Лаванда
Луи подавляет стон, когда Оливия касается его повреждённой щеки. Каждый раз, когда он морщится, складка между бровями Гарри становится глубже. Луи не нравится видеть его таким встревоженным и напуганным, это и его самого нервирует. Оливия откатывает стул назад и снимает перчатки. Томлинсон расслабляется и свешивает ноги с кровати. — Ты не особо быстро исцеляешься. — Не беспокойся, Олив. У меня этот процесс проходит медленнее. Но, в конце концов, я всегда исцеляюсь. Луи ободряюще улыбается женщине и Гарри, стоящему за ней. Докторша прикусывает губу, она не выглядит слишком убеждённой. — И всё же. Такой синяк должен был зажить за четыре-шесть часов. А прошло сколько? Двадцать четыре? Словно… ты исцеляешься как человек. — Серьёзно, Олив, я бы не слишком волновался. Со мной всё будет в порядке. Бывало и намного хуже. Луи пожимает плечами и понимает, что его комментарий не снимает напряжение Гарри, а скорее, наоборот, усугубляет его. — Нога по-прежнему беспокоит тебя? Омега на секунду переводит взгляд на Гарри. — Хм. Нет, не особо. — Могу я осмотреть её? И снова Луи не может оторвать взгляда от Гарри. Он неестественно неподвижен, его нижняя губа зажата между указательным и большим пальцами. Это сексуальнее, чем должно быть. Луи немного разевает рот. Вероятно, ему следует сосредоточиться на чём-то другом – не на том, насколько сексуальным он находит Гарри. Он снова сосредотачивается на Оливии. По правде говоря, нога доставляет ему некоторые проблемы. Он знает, что, будучи оборотнем, должен исцеляться намного быстрее, но он уже давно привык к тому, что у него этот процесс протекает медленнее. Луи не глупый, он понимает, что это признак пренебрежительного отношения, признак омеги, который не получал должной заботы. Если честно, Томлинсон даже не уверен в том, что же такое должная забота. Он уже привык, но предпочёл бы, чтобы Гарри об этом не знал. Просто Луи слабый. Он хотел бы не быть слабым, но он такой. Чёрт возьми, вчера он чуть ли ни с того ни с сего не погрузился! Не надо давать Гарри ещё одну причину думать, что Луи слабый. Что, если он придёт к выводу, что Луи не стоит его внимания? — Луи? — Гарри становится ещё более встревоженным, если это вообще возможно. Омега слишком долго колебался, и теперь из этого раздувают проблему. Луи вздыхает. Вместо ответа он закатывает штанину и позволяет Оливии снять повязку, которую он сам наложил на рану. Красная царапина, оставленная когтями, не слишком приятна на вид. Гарри ахает, а Оливия поджимает губы. Стайлс подходит на шаг ближе. — Лу, тебе наверняка больно. Ты должен был сказать об этом. — Я в порядке, Гарри. Уже не так уж больно. Гарри закатывает глаза и слегка качает головой. Луи закусывает губу, пристыженно смотря на свои колени. Стайлс поворачивается к Оливии. — Я не понимаю. Он мурлыкал прошлой ночью. Разве это не должно было помочь? Хоть немного? Луи вскидывает голову. Что? — Что? Я не мурлыкал. Я не мурлычу… Губы Гарри изгибаются в кривой улыбке. О боже… неужели он и правда… мурлыкал? — Ты мурлыкал, Лу. — Я… это не… ты, наверное, перепутал, Гарри. Говорю тебе, я не мурлычу. — Лу, я не перепутал. Ты довольно громко замурлыкал. Если честно, было трудно не заметить это. Луи ищет признаки отвращения на лице Гарри, в его поведении, но тот просто стоит с лёгкой улыбкой. Он издевается над ним? Луи подавлен. Его лицо горит, наверняка он сейчас краснее помидора. — Тебе нечего стыдиться, Луи. Мурлыканье – естественная реакция омеги. Особенно когда ты ранен. Оно помогает исцелиться. Исцелиться? Луи в этом сомневается. Он никогда не мурлыкал. Он никогда не погружался. А теперь, за одну ночь случились обе вещи. Ладно, Луи не совсем погрузился, но он сделал бы это, если бы Гарри не остановил его. У Луи никогда не было этих проявлений слабости, чем он гордился. — Я никогда раньше этого не делал. Томлинсон чувствует, что должен оправдаться перед Гарри, чтобы тот не считал его беззащитной омегой. — Ты никогда не мурлыкал? Потрясённое выражение лица Гарри усиливает дискомфорт Луи. Он уже не понимает, что именно плохо. То, что он замурлыкал ночью? Или то, что он никогда раньше не мурлыкал? Или и то, и другое? Томлинсон растерян. — Нет. Это странно? Господи, конечно, это странно. Луи фрик. — Нет. Не странно. Омеги должны чувствовать себя в безопасности, чтобы действовать в соответствии со своими инстинктами самоуспокоения. Учитывая обстоятельства, это не удивительно. Может быть, ты никогда не чувствовал себя в достаточной безопасности? Луи сглатывает. Он рассеянно кивает, даже не зная, это он так соглашается с Оливией или показывает, что понял её слова. Точно. Инстинкты самоуспокоения. Что бы это ни значило.🐺
Луи должен отдыхать. Оливия была близка к тому, чтобы использовать альфа-голос, чтобы уложить его спать. Это всё равно не сработало бы. В итоге Томлинсон, скрестив руки на груди, лежит на больничной койке, смотрит в потолок и каждые две секунды раздражённо пыхтит. По правде говоря, отдыхать было бы намного легче, если бы Гарри остался. Луи ненавидит это признавать, но присутствие Гарри всегда успокаивает его омегу. Однако у него есть важные дела Альфы, да и Луи не решился бы попросить его остаться. Он бы никогда не стал так позориться. Вот только сейчас он жалеет, что не сделал этого. Остался бы Гарри, если бы он попросил? — Хей, как поживает пациент? Томлинсон подпрыгивает на месте и поворачивает голову к двери, широко распахивая глаза. Он был настолько поглощён своими мыслями, что не услышал, как в палату вошли. Ещё одно проявление слабости. Опять. В этом месте он становится мягким. Ник. Конечно, это он. Ник опирается о дверной косяк. Видимо, это единственный способ, которым он может стоять: всегда опираться на что-то. На его лице привычная глупая ухмылка, и он… в медицинской форме? Луи переводит взгляд обратно на потолок, когда альфа закрывает за собой дверь и подходит к кровати. Луи старается не подавать виду, как быстро бьётся его сердце. Ему не нравится Ник, и, естественно, он не горит желанием оставаться с ним наедине в замкнутом пространстве. — Ты доктор или кто-то в этом роде? Ника, похоже, не смущает зажатое поведение Луи и тот факт, что при разговоре он сосредоточен на потолке. — Да, я доктор. Я помогал Оливии с пациентом, и она сказала мне, что ты отдыхаешь здесь. — И ты решил побеспокоить меня, пока я отдыхаю? Да ты великолепный доктор. — Ты меня подловил! Луи не шутил, но Ник всё равно смеётся. Это очень сильно раздражает. — Если честно… я хотел увидеть тебя. Да и когда я вошёл, мне показалось, что ты не особо-то и отдыхаешь. Боже, запах Ника… слишком сильный. Томлинсон сглатывает и пытается дышать через рот. — Я уже очень отдохнувший, спасибо за заботу. Ник фыркает. — Я вижу. Ну же, Луи, ты весь напряжён. Может, я смогу помочь тебе. Ник кладёт ладонь на колено Луи, высокая фигура нависает над ним. — Просто расслабься, Луи. Альфа опускает другую руку на плечо Луи. Томлинсон не двигается. Ему следовало бы оттолкнуть Ника, но он словно парализован. Что это за запах? Он не может понять. Роза? Герань? Сирень? Определённо какой-то цветок. Не встречая сопротивления, Ник заставляет Луи распрямить руки, которые прежде были скрещены. Лаванда. Это лаванда. Альфа придвигается ближе. Одна его рука лежит на щеке Луи, другая – на талии. — Вот так, Луи… расслабься. — Расслабься и перестань сопротивляться. Крик застревает в горле, Луи неподвижно стоит, слёзы текут по его щекам. Хочется закричать, оттолкнуть его. Но он не может. Он не может ослушаться. Альфа сказал не кричать. Альфа сказал оставаться на месте. Альфа сказал расслабиться. — Я сделаю так, что ты будешь чувствовать себя хорошо. Только расслабься. Лаванда. Повсюду лаванда. Повсюду руки его дяди. Луи крепко зажмуривает глаза. От этого становится ещё хуже, так он отчётливее чувствует запах. Луи снова открывает глаза. Его дядя нависает над ним, прикасается к нему. Он не может пошевелиться. — Луи? Ты можешь… перестань паниковать! Луи? Луи хочет закричать, но альфа сказал ему не делать этого. Он должен. К чёрту альфа-команды. Давай, Луи, оттолкни его! Нет! Он приказал тебе оставаться на месте. Будь хорошим мальчиком. Он тихо плачет, ругаясь со своим омегой. Он пытается оттолкнуть, ударить, но его омега удерживает его на месте. Тихий. Бессильный. Слабый. Его омега слабая. — Лу! Лу? Он больше не в своём теле. Он смотрит на себя сверху. Видит, как дядя толкается в незнакомое тело. Это не он. Это не может быть он. Где он? — Лу, дорогой, я здесь. Ты в безопасности, ты в порядке. Дорогой? Дядя никогда не называл его дорогим. Что-то не так. Пахнет дождём. Пахнет лесом после дождя. — Гарри? — Да, Лу, это я. Гарри прижимает его к своей груди, обхватив руками. Луи рыдает. Почему он рыдает? И почему он не может прекратить? — Ты в безопасности, Лу. Ты в безопасности. Ты в порядке.После дождя
— Этот отчёт подчёркивает необходимость того, чтобы как законодательная, так и исполнительная ветви совета действовали с осторожностью при осуществлении текущего плана… Гарри дважды читал отчёт Грегори, но слушать его ещё более скучно, поэтому он позволяет своим мыслям улететь, пока остальные члены совета внимательно вслушиваются в каждое слово. Они разошлись всего час назад, а Гарри уже не терпится вернуться к Луи. Похоже, омегу не слишком порадовал указ Оливии отдыхать. Луи в принципе не нравятся указы ни при каких обстоятельствах, судя по тому, как каждый раз он поджимает губы и прищуривает глаза, как морщится его нос, как его руки сжимаются в милые маленькие кулачки. — Гарри… чему ты улыбаешься? — От понимающей ухмылки Найла Гарри быстро возвращает своему лицу серьёзность. — Что? Ничему. Я слушаю отчёт Грега, перестань меня отвлекать. — М-м. — Найл закатывает глаза и снова обращает внимание на Грега. Гарри пытается сделать то же самое, как вдруг чувствует это. Луи. Паника. Сердцебиение омеги учащается. Он напуган. Всего через секунду Гарри вылетает за дверь, даже не потрудившись извиниться. Он смутно слышит, как кто-то выкрикивает его имя, но уже бежит к Луи. Что-то не так, раз омега сильно напуган. Что-то очень не так. Стайлс пытается сохранять спокойствие, он должен быть рядом с Луи, он не может тоже паниковать. Однако, как только Гарри пинком распахивает дверь, он теряет все остатки самообладания. Луи в панике, он плачет и тяжело дышит. Ник склоняется над ним и пытается успокоить, но делает только хуже. — Луи? Ты можешь… перестань паниковать! Луи? Очевидно, что всякий раз, когда Ник наклоняется ближе, ужас омеги усиливается. Гарри видит красный цвет. Он хватает Ника за воротник и оттаскивает его от Луи. — Что ты, блять, сделал? Глаза Ника широко распахнуты, пока он совершает жалкие попытки выбраться из хватки Гарри. — Я не знаю! Я коснулся его плеча, и он начал паниковать. Я ничего не сделал, клянусь! Он просто… не знаю… начал сходить с ума! Если бы не боль, исходящая от его истинного, Гарри оторвал бы Нику голову. Но сейчас у него в приоритете Луи. — Убирайся отсюда. Альфа-команда не оставляет Нику выбора, и он поспешно подчиняется. Гарри мгновенно оказывается рядом с Луи. Омега всё ещё борется с невидимым врагом, бормочет неразборчивые слова. Каждая его слеза словно наносит удар ножом в сердце Гарри. Он пытается стереть их, но вместо них тут же появляются новые. — Лу?.. Давай, дорогой, пожалуйста, скажи мне, что не так. Это бесполезно. Луи находится где-то в другом месте, не здесь. Он становится тревожно податлив, когда Гарри забирается на кровать позади него, надеясь утешить. Обычно Луи расслабляется, когда чувствует Гарри, поэтому Альфа поворачивает его голову к изгибу своей шеи. — Лу, дорогой, я здесь. Ты в безопасности, ты в порядке. Луи дрожит. Хватка Гарри становится крепче. Наконец через некоторое время, которое кажется вечностью, сердцебиение омеги немного замедляется. — Гарри? — Да, Лу, это я. Теперь Луи рыдает, и всё, что Гарри может сделать – обнять его, надеясь, молясь, что этого достаточно. — Ты в безопасности, Лу. Ты в безопасности. Ты в порядке. Кажется, словно проходят часы, прежде чем Луи засыпает. Гарри не двигается, пока держит омегу так, словно от этого зависит его жизнь.🐺
Утреннее солнце согревает кожу Луи, посылает мурашки по его рукам. Земля под ногами всё ещё влажная. Из-за тумана у деревьев плывущие очертания. Щебечут птицы. Омега не знает, что он тут делает, но это может быть его самым любимым запахом. Лес после дождя. Холодный воздух прогревается, листья и трава ещё мокрые. Измученный Луи медленно осознаёт, что на самом деле он не в лесу, а в объятиях Гарри. И такой расклад намного лучше. Затем недавние события стремительно возвращаются к нему, нарушая его спокойствие. Ник. Запах лаванды. Его дядя. О боже. Он слишком остро отреагировал, да? Когда Луи напрягается, Гарри успокаивающе выводит круги на его спине. Омега снова погружается в объятия, вздыхая. Он знает, что Стайлс наверняка хочет обсудить случившееся, но Луи смущён тем, что устроил такую сцену, и мечтает забыть об этом. В то же время покинуть объятия – всё равно что выйти из тёплого душа и нырнуть в снег. Томлинсон хочет этого меньше всего на свете. — Лу… что случилось? Хочешь поговорить об этом? Томлинсон не хочет. Здесь не о чем говорить. Ник дотронулся до него, а он слишком остро отреагировал. Ник не сделал ничего плохого, это Луи ненормальный. Здесь и правда не о чем говорить. — Я ненавижу цветы. На мгновение Гарри прекращает водить рукой по спине Луи – вероятно, резкая смена темы застигла его врасплох. — Ты ненавидишь цветы. Гарри возобновляет свои успокаивающие поглаживания. Луи поднимает голову, всё ещё лежащую на плече Альфы, его глаза останавливаются на челюсти Гарри. Он не может отвести взгляд, и ему всё равно. Он решает, что может позволить себе пялиться, если хочет. В конце концов, Гарри его истинный, верно? — Я ненавижу цветы, — шёпотом повторяет Луи. Он всё ещё загипнотизирован линией челюсти Гарри, даже когда Альфа поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — Ладно. Могу я спросить, почему? На челюсть Гарри становится ещё интереснее смотреть, когда она движется. — Они отвратительные. Томлинсон притворяется, что Гарри, слегка склонивший голову и мягко улыбающийся – не самая милая вещь, что он когда-либо видел. — Разве? На левой щеке Альфы появляется ямочка, Луи хочет прикоснуться к ней. Именно это он и делает. От касания появляется вторая ямочка, они обе ослепляют Луи своей красотой. — Да, Гарри. Цветы отвратительны. Мне они не нравятся. Всё, что в них есть – это цвет и всепоглощающий запах. Они отвратительные. Я их не выношу. Гарри фыркает и недоумённо качает головой. — Ладно. Ты не любишь цветы. Я запомнил. Глаза Луи опускаются на шею Гарри, он позволяет уютной тишине повиснуть между ними. — Я носил цветочные короны, когда был младше. Я собирал цветы в саду, а мама помогала мне… эм. Она помогала мне связывать их в венок. Гарри испытывает боль. Она не отражается на его лице, но Луи чувствует её. Томлинсон осознаёт, что понятия не имеет, где родители Гарри. Для него настолько нормально не иметь семьи, что он даже не задумывался о родственниках Гарри. Учитывая, насколько это мирная стая, странно, что Гарри в таком юном возрасте стал Альфой. Как бы ему ни хотелось засунуть нос в чужие дела, Томлинсон чувствует, что Гарри не хочет это обсуждать. Луи уважает его желание и откладывает все вопросы на потом. Вместо этого омега мягко фыркает. — Конечно, ты носил цветочные короны. Ты смешон. — Ямочки на щеках Гарри становятся глубже. Луи улыбается намного более искренне и продолжает: — Я могу это представить. Уверен, на тебе цветы выглядели прекрасно. — Ты прекрасен. Луи закатывает глаза.🐺
— Чья это машина? Они возвращаются в главный дом. Луи хотел уйти из палаты, и Гарри разрешил ему только при условии, что он отдохнёт в комнате. Но Томлинсон ни за что не станет снова ворочаться и, самое главное, погружаться в свои мысли, в одиночестве лёжа в постели. Он согласился с Гарри только ради того, чтобы выбраться из лазарета. Если понадобится, он готов улизнуть, в волчьей форме он легко выпрыгнет из окна. Однако, когда они приближаются к входу, омега замечает машину, припаркованную снаружи. Он заинтригован. Оборотни обычно не пользуются машинами, если только не находятся в них с людьми. Раз в штабе машина, значит, должны быть и люди… Луи не привык к такому. На его вопрос Гарри пожимает плечами. — Похоже на машину родителей Лотти. Наверное, они привезли её. Луи нужно время, чтобы обработать эту информацию. — Подожди. Родители Лотти – люди? Как это?.. Она здесь не живёт? Гарри фыркает. — Ого. Иногда я забываю, насколько консервативными бывают другие стаи. Глаза Луи широко раскрыты, он ждёт разъяснений. — Да, родители Лотти – люди. Её удочерили, когда она была совсем маленькой. Иногда она остаётся в главном доме, поскольку учится здесь, но в большинстве случаев ночует у родителей в пригороде. — И тебя не беспокоит, что люди… — Что люди приходят в штаб? Нет, конечно, нет. Это родители Лотти, их все обожают. У нас здесь довольно хорошие отношения с людьми. Луи потрясённо кивает. Большинство стай даже не хотят принимать оборотней более низкого ранга, не говоря уже о людях. Здесь же всё отличается от того, что Томлинсон видел прежде. И это здорово. Чем больше Луи узнаёт о стае Стайлса, тем сильнее он хочет стать её частью. Луи погружён в свои мысли, пока медленно открывает дверь. Внезапно на него обрушивается тяжесть. — Луи! Я так заволновалась, когда узнала, что произошло. Ты в порядке? — Омега морщится, когда Лотти касается его слишком близко к синяку на челюсти. — Ой, извини! Я сделала тебе больно? Мне очень жаль! Ты в порядке? Томлинсон хрипло смеётся, удивлённый поведением Лотти. Это странно – как он уже заботится о ней, как сильно хочет успокоить, как не желает, чтобы она волновалась. Становится всё труднее и труднее представлять, как он покидает эту стаю. Луи сглатывает и часто моргает, заставляя себя сосредоточиться. Лотти. Она волнуется. Точно. — Я в порядке, Лотти, не беспокойся обо мне. Со мной всё хорошо. Шарлотта делает шаг назад и внезапно ударяет Луи по руке. — Ай! Зачем ты это сделала? — Потому что ты идиот! Зачем ты подверг себя такой опасности, а? Больше так не поступай! Никогда так не поступай. Луи сжимает свою руку, он смущён, а девушка заключает его в ещё одни объятия. Как только замешательство проходит, омега позволяет себе в ответ обнять Лотти, понимая, что она нуждается в этом не меньше него. — Прости, Лотти. Прости, что заставил тебя поволноваться. Шарлотта разрывает объятие и вздыхает. — Ладно, это в прошлом. Ты в порядке. Хочешь познакомиться с моими родителями? Луи смотрит на Гарри, тот ободряюще кивает. — Эм… конечно. Луи натянуто улыбается. Знакомство с новыми людьми входит в пятёрку вещей, которые он больше всего ненавидит. Обычно он не производит хорошего первого впечатления, так что он редко получает положительный опыт. Томлинсон не уверен в причинах, но знакомство с родителями Лотти кажется очень значимым. Может быть, дело в том, что впервые за долгое время он и правда хочет произвести хорошее впечатление. Он хочет понравиться им. Он хочет быть принятым. Пока Луи направляется в гостиную, Гарри идёт рядом с ним, а Лотти впереди, его ладони потеют, дыхание учащается. Томлинсон останавливается. Нет. Он не может этого сделать. Всё не должно зайти дальше. Если он покинет стаю, это разорвёт его на части. Он этого не переживёт. Он должен отступить. Всё происходит слишком быстро. Луи всё больше и больше привязывается к стае. Это происходит стремительнее, чем он ожидал. Это опасно. Он медленно пятится и шумно сглатывает. — Лу? — Гарри кладёт ладонь на спину омеги и вопросительно смотрит на него. Глаза Томлинсона широко распахнуты, он даже не пытается скрыть, что ему внезапно стало страшно. Во рту пересыхает. Он должен убраться отсюда. Луи бежит. Кто-то кричит у него за спиной, но он хочет, чтобы его оставили в покое. Ему надо подумать. Очистить разум. Он должен решить, уходить ли ему. Он должен уйти прямо сейчас. Если он подождёт ещё немного, станет слишком тяжело.