Лучшая научная статья
— Ого. Я погляжу, вы хорошо поработали друг над другом? — с ухмылкой говорит Оливия. Она прислоняется к дверному косяку, оценивая состояние их спальни. — И над каркасом кровати тоже. Последнее она бормочет себе под нос, пока разглядывает сломанную мебель. Луи вынужден признать, что в их комнате царит беспорядок. Историю последних трёх дней можно прочитать по упаковкам от еды, валяющимся в мусорном ведре и вокруг него, по одежде, разбросанной на полу, по спутанным волосам Гарри, по засосам на их шеях, по окружающему их запаху, до сих пор источающему возбуждение. Щёки Луи пылают от смущения. Однако Оливию, похоже, не слишком заботит происходящее, она скорее просто удивлена. — Я подойду поближе? — спрашивает она Луи, помня о его гнездовании. Томлинсон кивает и со вздохом оценивает состояние гнезда. Оно в полном беспорядке, хоть он и пытался держать всё под контролем последние несколько дней. Но, поскольку у него и у его истинного начались циклы, это не было приоритетом. — Да, мне всё равно придётся переделывать гнездо, вещи повсюду разбросаны. Тем более, Гарри собирается постирать их. Гарри хватает наглости шокировано посмотреть на Луи. — Луи, они грязные! — Зато хорошо пахнут, — тихо заявляет Луи, почти рыча. — Ты сумасшедший. Гарри качает головой с нежной улыбкой и целует Луи в висок, утешая огорчение в его груди. Не обращая внимания на их пререкания, Оливия присаживается на колени рядом с Луи и оценивает ущерб от его травмы. — Ты снял перевязь, — строгим тоном обвиняет Оливия, из-за чего омега виновато прикусывает губу. — Она мешала, — отвечает Луи, теребя одеяло. Женщина переводит взгляд на Гарри, который выглядит таким же смущённым, как и его истинный. — Рука болит? — спрашивает Оливия, смягчая голос. — Нет, не болит, — честно говорит Томлинсон. Докторша с подозрением смотрит на него, он выдерживает её взгляд. — Если я что и узнала о тебе, Луи, так это то, что ты склонен преуменьшать свою боль. Так что я взгляну на рану, ладно? Луи закатывает глаза, но кивает. Оливия осторожно разворачивает бинт. — Это… невероятно, — бормочет она, как только снимает окровавленную марлю. Луи встревоженно опускает взгляд и видит… — Там ничего нет, — удивлённо шепчет Гарри. Оливия непонимающе хмурится. — Когда я надавливаю, тебе больно? Только честно! — Совсем не больно. Оливия щурит глаза. Омега фыркает. — Я говорю правду! На этот раз женщина верит ему и смотрит на то место, где раньше была сильная рана. — Похоже… ты полностью исцелился. Это чрезвычайно интересно, — бормочет Оливия себе под нос. Она подходит к столу в углу комнаты, чтобы взять бумагу и ручку. Луи чувствует, как его щёки краснеют от воспоминаний того, как Гарри совсем недавно нагнул его над этим столом. В спешке они скинули с него половину вещей на пол. По крайней мере, стол не сломался, как кровать. Оливия не комментирует эту ситуацию, она просто возвращается к матрасу, на котором расположились Луи и Гарри. — Итак, расскажите мне, что именно произошло. — Эм… — Если Луи и был смущён раньше, то это даже не сравнится с тем, что он испытывает сейчас. Его лицо пылает, он уверен, что покраснел до самой шеи. — Ну… — начинает Гарри, почёсывая затылок одной рукой. Ему так же неловко, как и Томлинсону. — Ой. Нет. Я не в этом смысле. Господи. У кого-то рано начался цикл? Что послужило причиной этого? Мне не нужно знать, что было дальше. По комнате и так понятно. Гарри неловко кашляет, Луи прячет пылающее лицо в ладонях, а Оливия хихикает. Наконец Стайлс говорит: — Мой цикл начался первым, хотя он должен был пройти через месяц, — Оливия делает заметки на бумаге и кивает Гарри, чтобы он продолжал, — я думаю, беременность Луи спровоцировала его. Луи хмурится. — Гарри, мы ещё не знаем наверняка… — Гарри рычит, прерывая омегу. — Я знаю, что ты беременный, Лу. В этом нет никаких сомнений. Твой запах, он… опьяняет. Страсть Гарри видна в его глазах, она так же ощущается через их связь. Луи резко вздыхает, пытаясь обуздать внезапно появившееся желание. Теперь очередь Оливии неловко прочищать горло, чтобы вернуть внимание к себе. — Извини, — бормочет Стайлс. — Значит, запах Луи спровоцировал твой гон? — Да. А потом, я думаю, мой гон спровоцировал его течку. Оливия снова что-то записывает и кивает. — Очень интересно. Луи, когда у тебя должна была начаться течка? — Через два месяца. Оливия мычит и делает заметки. — Что ж… — она заканчивает писать предложение и поднимает взгляд, — я считаю вполне нормальным то, что у тебя так рано началась течка. Гон твоего истинного – сильный стимул. Я пока не уверена, что именно так быстро исцелило твою рану, хотя… Женщина замолкает, хмуро перечитывая свои записи. — Случилось ещё кое-что, о чём тебе, вероятно, следует знать. Оливия отрывает взгляд от записей, ожидая продолжения. Вместо объяснений Альфа наклоняет шею, показывая свежий след от укуса. Омега Луи трепещет от гордости при виде этого зрелища. Глаза Оливии расширяются. — Это… — Оливия подходит, чтобы прикоснуться к следу, но Луи предупреждающе рычит, поэтому она убирает руку. — Метка, да. На ощупь она точно такая же, как метка, — Гарри заканчивает фразу за неё. — Это поразительно, просто поразительно, — шепчет Оливия себе под нос. Луи и Гарри переглядываются, ожидая объяснений, но женщина погружается в свои записи, бормочет что-то неразборчивое. Нетерпение Луи растёт с каждой секундой. — Что ты пишешь? — наконец спрашивает Томлинсон. Оливия испуганно поднимает взгляд, словно она уже забыла, что в комнате есть ещё люди. — О, точно! Я записываю свои наблюдения, хронологию твоего исцеления, события, приведшие к нему, и… свою гипотезу. — И какая у тебя гипотеза? — Я думаю, что Луи точно беременный, что из-за своей альфа-составляющей он смог пометить тебя, Гарри. Я думаю, что ваши циклы в сочетании с душевной связью так быстро исцелили Луи. И я думаю, что я напишу, чёрт возьми, лучшую научную статью об истинных, которую мир когда-либо видел. Как только Оливия заявляет, что у неё много работы, и выходит из спальни, Луи поворачивается к своему истинному. Пока он любуется меткой на его шее, его губы растягиваются в широкую улыбку. Гарри тоже ослепительно улыбается, на его щеках появляются ямочки. У них обоих кружится голова. Луи беременный, Оливия, можно сказать, подтвердила это, хотя Гарри с самого начала не сомневался в этом. Томлинсон не может поверить, что у них появятся собственные щенята, которых они будут растить и любить. Эта мысль ошеломляет. Образы цветочных венков и кудрявых малышей поглощают его разум. Луи садится верхом на бёдра Гарри и кладёт ладонь на челюсть своего истинного, намеренно проводя пальцем по свежей метке. Альфа дрожит и задыхается, желание заполняет их связь. Поцелуй получается сладким и глубоким, они лениво исследуют друг друга, словно у них есть всё время в мире. Гарри отстраняется – по мнению Луи, слишком рано. — Лу, милый, нам надо по-настоящему поесть. Омега смеётся. — Это может немного подождать. — Ты голоден, Лу, я чувствую это. Луи хмурится. Как только он прислушивается к своим ощущениям, он чувствует, как его пустой желудок кричит о еде. Томлинсон вздыхает и целует Гарри в губы, один, два, три раза, после чего неохотно встаёт. Следуя за Гарри на кухню, Луи думает, что у них и правда есть всё время в мире.🐺
Луи счастлив. Он никогда не был счастливее, чем сейчас. Но что вызывает разрастающийся ком переживаний в его груди? Беременность? Нет. Это вряд ли. Когда он думает об их с Гарри малышах, он чувствует только бесконечную радость и предвкушение – особенно потому, что через их связь он ощущает те же самые эмоции, исходящие от Гарри. Нет, дело точно не в этом. Но что-то тяготит его. Неважно, как сильно он пытается игнорировать это. Он чувствует это, пока смотрит на спину Гарри, готовящего еду. Он чувствует это, когда Гарри ставит перед ним огромную тарелку спагетти, чувствует это, когда Альфа улыбается ему, когда ласково сжимает его колено под столом. Над ними, над их новообретённым блаженством нависла угроза. И Луи понимает, в чём дело, как только позволяет своим мыслям сконцентрировать на этом. После осознания он не может думать ни о чём другом. Это раздражает его, это разрушает тот хрупкий комфорт, которым Луи был убаюкан последние три дня. Гарри знает, что что-то не так. Это видно в каждом маленьком ласковом жесте, который он делает по отношению к Луи, в успокаивающих флюидах, которые он посылает в их связь, пытаясь успокоить своего взволнованного омегу. Однако он не давит, надеется, что Луи сам заговорит об этом, как только будет готов. Правда, Гарри не ожидал, что это случится так скоро. — Я хочу увидеть отца, — выпаливает Луи в середине ужина. Гарри замирает, не донеся вилку до рта. — Лу… — начинает Стайлс, но Луи не даёт ему возможности возразить. — Я знаю, что ты не одобряешь, но мне надо это сделать, Гарри. Мне надо… — он замолкает. — Покончить со всем? — предполагает Гарри, на что омега кивает. — Я не знаю, хорошая ли это идея. В прошлый раз, когда ты столкнулся с ним лицом к лицу, всё прошло не очень гладко. Луи ненавидит доставлять своему истинному беспокойство, но он понимает, что его собственная тревога никогда не исчезнет, если он ничего не сделает. — На этот раз всё будет по-другому, — отвечает Луи. Он вкладывает в голос больше уверенности, чем на самом деле чувствует. — Как? Луи думает о растущих малышах в его животе, о метке на шее Гарри, о своём новом понимании сострадания и доброты, о том, что значит быть хорошим лидером стаи. — На этот раз я не чувствую себя таким маленьким, как раньше. Я чувствую себя… значимым. Гарри перестаёт хмуриться, на его лице появляется нежная улыбка. — Потому что ты и правда значимый. Луи улыбается в ответ, мгновение они сидят в тишине, прежде чем Гарри вздыхает в знак поражения. — Если ты чувствуешь, что тебе надо сделать именно это, я поддержу тебя. — Спасибо, Хаз… — Луи! Томлинсон съёживается от громкого крика, доносящегося из коридора рядом со столовой. Через несколько секунд врывается Найл, а Лиам и Зейн идут за ним, ухмыляясь из-за радостного настроения омеги. — Смотри! Найл тычет рукой в лицо Луи, ему приходится отодвинуть голову, чтобы разглядеть, что Хоран показывает ему. Это… — Кольцо? — Луи в замешательстве склоняет голову набок. Найл закатывает глаза. — Мои идиоты сделали мне предложение, глупышка! Луи не может не улыбнуться, счастье Найла заразительно, но он всё ещё немного сбит с толку происходящим. — Вы разве не сцеплены? — с искренним любопытством спрашивает Томлинсон. — Сцеплены, но собираемся ещё и пожениться, — как ни в чём не бывало говорит Найл. — Разве это не человеческая традиция? — Луи съёживается от собственного вопроса, его реакцию могут счесть грубой. — Это традиция всех, кто хочет это сделать, — невозмутимо отвечает Хоран. — Точно. — Луи пытается скрыть своё недоумение за улыбкой, но терпит неудачу. Лиам по-доброму спрашивает: — Это ещё одно консервативное правило в стае Томлинсона? — Да. — Луи прикусывает нижнюю губу, прежде чем продолжает: — Нам нельзя было соблюдать человеческие традиции. К всеобщему удивлению, Луи хихикает. Он задаётся вопросом, перестанет ли он однажды искать отличия между прошлой и новой стаями. — Но это чушь собачья, как и большинство правил той стаи. Я очень рад за тебя, Найл! Мы должны это отметить! Глаза Хорана загораются. — Да, давайте вдрызг напьёмся в городе! Можно позвать Лотти. Но никаких альф. Только мы втроём! — Найл… возьмите с собой хотя бы одного альфу, ладно? Может, Гарри пойдёт с вами? — предлагает Зейн, озабоченно нахмурившись. Найл драматично вздыхает. — Ладно, Гарри может пойти с нами. Лиам и Зейн заметно расслабляются. — Огромное спасибо, Найл, я чувствую себя по-настоящему особенным, — шутит Гарри. — Ой, заткнись, — отвечает Найл, хихикая. Луи улыбается своему другу, рассказывающему о ночи, когда ему сделали предложение. Но часть его разума с тревогой обдумывает, что сказать отцу.Дом
— О. Боже. Мой. Что это? Они выбирают напитки в баре. Луи старается незаметно заказать безалкогольный коктейль, когда Найл видит это. Удивительно, но ему потребовался целый день, чтобы заметить красный след от укуса на шее Гарри. Метку, которую Луи с гордостью выставил на всеобщее обозрение. Альфа даже не пытается скрыть её. Странно, что Найл так долго не замечал. С другой стороны, у Гарри и Луи есть привычка оставлять следы на шеях друг друга, а для омеги неслыханно помечать альфу. — Эй! Найл, метка ещё свежая. Хоран поспешно одёргивает руку и с нескрываемым любопытством разглядывает след, разинув рот. — Метка? Как, чёрт возьми, тебе это удалось? — спрашивает Лотти, не сводя взгляда с шеи Гарри, как и Найл. — Я… — начинает Луи, но друзья прерывают его. — Не могу в это поверить… — бормочет Лотти себе под нос. — Тебе больно? — спрашивает Найл, нахмурившись. — Должно быть, омеге надо сильно укусить, чтобы оставить след… — предполагает Лотти. — Я никогда о таком не слышала. Они наклоняются всё ближе и ближе к шее Гарри, чтобы получше разглядеть столь необычную метку. Луи напрягается, ему некомфортно от их близости к его альфе. — Хорошо, дайте человеку вдохнуть, ладно? Томлинсон пытается звучать беззаботно, но Шарлотта и Найл почти касаются носами метки, его омега лезет из кожи вон и… — Я сказал, отстаньте! — рычит Луи. Шарлотта и Найл замирают и наконец отстраняются от ошеломлённого Гарри. Как только они отходят, чтобы заплатить за напитки, Стайлс успокаивающе привлекает Луи ближе. Напряжение в теле омеги рассеивается, на его месте появляется чувство вины. Он повысил голос по такой незначительной причине, это глупо. К счастью, Шарлотта и Найл не обижаются, им скорее даже весело. — Извини за это, Лу. — Найл посмеивается, неся выпивку к столику. — Да, извини, — с понимающей ухмылкой добавляет Лотти. — Нет, это вы извините, просто… — Луи замолкает. В чём на самом деле была проблема? Он никогда не считал себя ревнивым собственником. — Всё в порядке, Лу. Это свежая метка. Всё нормально, — успокаивает Найл, как только видит переживания в поведении Луи. В конце концов, напряжение рассеивается, и Томлинсон может наслаждаться вечером. Рука Гарри на его колене и спокойствие, передаваемое через их связь, расслабляют его омегу. Расслабляют достаточно для того, чтобы он не беспокоился, когда Гарри присоединился к Лотти на танцполе потому, что «они включили её песню». Он болтает с Найлом, смеётся над глупыми движениями Гарри и Лотти и с тоской смотрит на пиво Хорана. — Итак, что же ты не рассказываешь мне? — спрашивает Найл через некоторое время, чем заставляет Луи поперхнуться содовой. — Что? — Ты нервничаешь из-за того, что хочешь мне что-то сказать, — уверенно заявляет омега. Луи прищуривает глаза. — Ты жуткий. — Дело в беременности? — Как ты?.. — О, да ладно. Гарри весь вечер заказывает для тебя безалкогольные коктейли. Ты даже не притронулся к пинте, которую я купил тебе, хотя в прошлый раз присвоил мою пинту себе. — Я не забирал твоё пиво! — Забирал. Ты выпил больше половины. — Не правда! — Дело не в этом. Дело в том, что ты беременный, это очевидно. Я рад за вас обоих. Понятия не имею, почему ты нервничал и не мог сказать мне об этом. — Ну, мы и правда думаем, что я беременный, но это пока не точно, мы ждём анализов. Так что… знаешь… — Да, я буду держать это при себе, не волнуйся. Но это же хорошая новость, правда? — неуверенно спрашивает Найл. — Да, — он улыбается, — да, это хорошая новость. — Тогда из-за чего ты нервничаешь? — Найл хмурится, делая глоток пива. — Мне надо поговорить с тобой о нашей сделке. Я кое-что узнал и теперь не уверен, смогу ли научить тебя не подчиняться альфа-командам. — О? Брови Найла удивлённо взлетают вверх. Очевидно, он не ожидал, что разговор зайдёт именно об этом. — Я… э-э… ну… В мыслях Луи звучит голос отца. «Ты фрик, ты мне противен». Но потом появляется голос Гарри, говорящий ему, что он замечательный, что он значимый. Он вспоминает, как Оливия спокойно приняла его. Найл не посчитает его фриком, верно? Не мог же Луи ошибаться в нём? Хоран хмурится от беспокойства, ожидая продолжения. — Я родился одновременно альфой и омегой. Я думаю, что, возможно, именно поэтому я могу игнорировать альфа-команды. Хотя я не знаю наверняка. Просто подумал, что тебе следует знать об этом. Я не хочу, чтобы ты терзал себя, если у тебя не получится. — Так вот из-за чего ты нервничал. Лу, меня это не волнует. Мне всё равно, какой у тебя вторичный пол. Это никак не меняет того человека, кто стал мне хорошим другом. — Спасибо, Ни. — Да не за что. А что касается наших уроков, я всё равно хочу продолжить их. — Правда? — Да, в прошлый раз я почувствовал, что немного продвинулся. Я хочу посмотреть, как далеко я смогу зайти. Но я рад, что ты рассказал мне обо всём. Тогда, если у меня не получится, я не буду принимать это близко к сердцу. Из-за этого ты переживал? — Ага. — О, Лу.🐺
— Ты точно хочешь это сделать? — спрашивает Гарри. Его беспокойство настолько сильно, что оно проникает в уверенность Луи, ослабляет её. Томлинсон делает глубокий вдох и заставляет свою самоуверенность взять верх – так, чтобы она чувствовалась и в их связи. Прошла неделя с тех пор, как он пометил Гарри, его понимание их душевной связи, контроль над ней улучшаются с каждым днём. Теперь он почти так же хорош в успокаивании своего истинного, как Гарри. — Да. Мне надо это сделать, — отвечает Луи, хотя переживания Гарри ослабли и без слов. — Мне это не нравится, — шепчет Стайлс и вздыхает, зная, что Луи не передумает. — Будь осторожен, Лу. Я буду рядом, если понадоблюсь тебе. Гарри наклоняется, чтобы поцеловать своего омегу, надеясь этим простым жестом выразить свою поддержку. — Я люблю тебя, — произносит Томлинсон, когда они отстраняются друг от друга. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Гарри и отступает, позволяя Луи пройти в гостиную. Они поместили Троя в тюрьму строгого режима недалеко от границы, примерно в трёх часах волчьего бега от штаба. Луи рад возможности пробежаться, за это время он может обдумать, что он хочет сказать отцу. В дороге Луи приходит к двум выводам. Во-первых, ему почти нечего сказать, но это всё равно будут самые важные слова в его жизни. Во-вторых, ему совершенно не хочется слушать отца. Луи не волнует ни его точка зрения, ни его мнение. Всё, чего он хочет – снять груз проблем со своей груди. То, как Трой примет его слова, уже не касается Луи. Осознание всего этого придаёт его шагам лёгкость, которой он не чувствовал уже много лет. Он бежит рядом с внушительным белым волком, волнение покидает его тело, на его место приходят твёрдая решимость и принятие ситуации. После сегодняшнего дня он станет свободнее. Он больше не будет чувствовать, как тёмное облако постоянно нависает над его счастьем. По просьбе Гарри, в кабинете нет никого, кроме Троя и двух громоздких охранников, стоящих позади него. Луи пытался договориться о том, чтобы охранников вообще не было, а Гарри настаивал на четверых. Они пришли к компромиссу. Когда Луи смотрит на своего отца, сидящего на неудобном металлическом стуле, прикованного за запястья к столу перед ним, он удивляется тому, насколько нестрашным стал этот человек. В их прошлую встречу Альфа чуть не убил его. А сейчас в жилах Луи нет испуга, он подходит к столу. Он игнорирует наличие второго стула, не имея ни малейшего желания оставаться здесь дольше необходимого. — Ты намного меньше, чем я помню, — заявляет Луи, а в ответ получает свирепый взгляд. Взгляд, от которого раньше, когда он был моложе, он бы съёжился, он бы ожидал пощёчины или удара. Не испытывая прошлых опасений, он улыбается. — Я представлял тебя больше, чем ты есть на самом деле, но я никогда не понимал, какой ты, оказывается, маленький. Луи говорит это только для того, чтобы увидеть, как усиливается блеск в глазах Троя. — Слушай, уродец, если ты пришёл вывести меня из себя, ты зря тратишь время. Если твой Альфа слишком труслив для того, чтобы со всем покончить и убить меня, то это его грёбаная проблема. Но избавь меня от рассказов о своих заблуждениях. Они меня ни в малейшей степени не интересуют, ты… — Заткнись. — Альфа-команда в голосе Луи ошеломляет как Троя, так и его самого. Но омега не теряет времени на раздумывания об этом, он довольствуется тем, как отец плотно поджимает губы. — Я скажу всё, что собирался, и ты выслушаешь меня хоть раз за всю свою никчёмную жизнь. Повисает тяжёлая пауза. Челюсть Троя дёргается, но Луи рад, что теперь отец обращает на него внимание. — Ты знаешь, что значит быть жалким? — спрашивает Луи, вернув себе самообладание. Трой хмурится, продолжая молчать. Омега скрещивает руки на груди и продолжает: — Это значит быть ужасно неполноценным. Я не могу найти лучших слов, чтобы описать тебя. Ты жалок как Альфа, как мужчина и, прежде всего, как отец. Ты злоупотреблял своей властью, и всё из-за того, что тебе угрожал ребёнок. Ты навязал мне определённый вторичный пол, когда я был ещё маленьким. Ты заставил мою биологическую мать игнорировать существование родного сына. Ты оправдывал и поощрял моего насильника, ты изгнал меня, надеясь, что я умру, а когда этого не произошло, ты попытался убить меня. Ты не заслуживаешь смерти, это было бы слишком милосердно. — Ты маленький… — Я сказал, заткнись! — Луи хлопает ладонями по столу перед своим отцом, на этот раз альфа-команда звучит более решительно, эхо вибрирует в его груди. Это эффективно срабатывает, он продолжает свою речь: — Ты всегда пытался оскорбить меня, называя фриком, и раньше мне было больно, раньше я в это верил, но знаешь что? Находясь здесь, в хорошей стае, среди хороших оборотней, я понял, что ты отвратителен по сравнению с ними. Ты трус, питающийся страданиями других. Это ненормально. Что должно быть нормальным, так это желание жить счастьем, а не страданиями друг друга. Ты ненормальное, жалкое, крошечное подобие оборотня, и мне жаль, что когда-то я тратил время на беспокойство о том, что ты думаешь обо мне. Но запомни: как только за мной закроется дверь, я больше не потрачу ни минуты на размышления о тебе.🐺
Возвращение в штаб опьяняет. Луи чувствует себя свободнее, чем когда-либо, он владеет каждым своим шагом, словно он может сделать всё, что ему угодно, словно он знает, что у него есть люди, любящие его таким, какой он есть, словно ему больше не надо загонять себя в рамки, в которые он не вписывается, словно он может бросить вызов своему альфе и не испытывать угрызений из-за «омега-подобного» поведения. С каждым шагом он начинает задыхаться и терять терпение. Ему хочется скорее узнать, куда приведёт его новообретённая свобода.🐺
— Ты уходишь? — спрашивает Луи, прислонившись к дверному косяку. Когда он шёл по коридору, он увидел, как Джоанна складывает вещи в свой потёртый рюкзак. Беспокойство скручивает его внутренности, когда он наблюдает за тем, как спокойно женщина собирается. Решительно. — Да. Думаю, я уже сделала то, что должна была, — она продолжает своё дело, не встречаясь с Луи взглядом, — я рада видеть, что о моих детях заботятся, что они счастливы. Это всё, на что я смела надеяться, когда шла сюда. Луи проходит в комнату и забирает из рук Джоанны рубашку, которую та складывала. — Я хотел бы, чтобы ты осталась, — говорит он и сам удивляется своим словам. Но сейчас Луи понимает, что хочет узнать свою настоящую мать, что последнее, чего он желает – чтобы она вернулась в стаю Томлинсона. Раз Троя нет дома, его дядя наверняка стал главным. Вероятно, там так же плохо, как раньше, или даже ещё хуже. — Правда? — с надеждой спрашивает Джоанна. Луи кивает с ободряющей улыбкой. — Я поговорю с Гарри. И мне бы очень хотелось узнать тебя получше. Если ты тоже этого хочешь. Джоанна улыбается, явно желая сдержать слёзы. Но затем её улыбка исчезает, она вздыхает. — А Лотти… — С ней я тоже поговорю. Она вспыльчивая, но я уверен, если дать ей немного времени, она проникнется к тебе теплотой. Видя сомнение в глазах Джоанны, Луи заключает её в объятия. Сначала она напрягается, но быстро расслабляется и притягивает сына ближе. — Я никогда не забуду тот день с Воаном, когда я собирал цветы, — бормочет Луи в плечо Джоанны, она крепче сжимает его в своих объятиях. — Хорошо. Я останусь.🐺
Гарри просыпается, чувствуя вибрацию на груди и опьяняющий запах. Он довольно мычит и медленно открывает глаза. Он видит, как его омега лежит на нём и мурлычет. Гарри сонно улыбается, он рад, что теперь Луи может отдыхать на нём столько, сколько захочет. Он мельком бросает взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбе, и отмечает, что ещё рано. Его взгляд возвращается к Луи. Когда разум постепенно проясняется, Стайлс снова смотрит на часы. Двадцать первое марта. Раньше Гарри всегда предчувствовал этот день, боялся его. После смерти его родителей друзья и члены совета выделили ему выходной на эту дату. Гарри проводил его у могилы, избегал разговоров с кем бы то ни было. Он ненавидел, что этот день превращал его в полную противоположность того, кем он является: в антисоциального, подавленного, неприступного Альфу. Но в этом году… Он даже забыл, что тот самый день наступает. Когда ты просыпаешься под мурлыканье омеги, лежащего в твоих объятиях, трудно чувствовать себя мрачно или грустно. Гарри погружается в их связь и позволяет счастью Луи захлестнуть его. В этом году всё будет по-другому. Когда Луи просыпается, мурлыканье постепенно прекращается, Гарри любуется румянцем, появившимся на щеках младшего от смущения. Ему никогда не надоест робость, которую испытывает Луи от омежьего поведения. — Сегодня двадцать первое. Томлинсон вздыхает и утыкается в шею Гарри. Альфа кивает, помня значение этой даты для Луи. — Давай весь день будем просто обниматься в постели, — говорит Луи, прижимаясь ближе к тёплому телу своего альфы. — Отличный план. Гарри улыбается и позволяет аромату Луи снова убаюкать его. К сожалению, после часа ленивых объятий, когда они то дремлют, то просыпаются, зовёт природа. Стайлс неохотно выпутывается из объятий своего очаровательного недовольного омеги, чтобы добраться до ванной. После умывания он останавливается в дверях, чтобы понаблюдать за Луи, свернувшимся в калачик посреди гнезда. Бабочки вспыхивают в животе от этого зрелища. Гарри оглядывает спальню, которая выглядит лучше, чем раньше – они заменили кровать и переставили письменный стол. Его взгляд останавливается на столе, когда что-то привлекает внимание. Альфа подходит ближе. Ему кажется, что сердце настолько переполняется чувствами, что вот-вот выпрыгнет из груди. На деревянной поверхности лежит кое-что. Карта Луи. На ней есть всё те же красные кресты, несколько зелёных, Гарри помнит их со своей первой встречи с Луи. Однако прямо рядом с их территорией и определением «смешной» написано ещё одно слово, обведённое в круг. Одно слово, от которого у Гарри перехватывает дыхание и слёзы наворачиваются на глаза: дом.