* * *
— Ответьте мне на вопрос, только честно, — начал Ковалев, расхаживая по спортивной площадке с задумчивым видом, — вы долбоебы? Вы, блять, нормальные? — Вадимыч, я им сразу сказал, что ссать в бак твоей новой тачки — такая себе затея, — недоумевая, в чем дело, Платон выпалил первое, что пришло ему в голову, с удовольствием вспоминая их недавнюю шалость с одногруппниками. — Мало того, что отхерачили лучшего нападающего за неделю до финального матча, вы еще в машину мне нассали, за-ши-бись! — тренер невольно вспомнил случай, когда Гена и Яна угнали его прошлый, синий, спорткар, и как в тот момент он больше всего переживал именно за свое дорогое авто, нежели за подопечных. Удивительно, Ковалеву понадобилось всего несколько месяцев, чтобы из эгоистичного ублюдка, ищущего в волонтерстве лишь собственную выгоду, превратиться в сентиментального мужчину, в первую очередь волнующегося за ребят из группы «Б». Они давали ему почувствовать себя нужным, и это буквально наделяло Антона всеми человеческими ценностями. — Да мажор крепкий, два дня и как огурчик будет, отвечаю, — не успокаивался Егор, расслабленно потягивая сигарету. Как бы ему ни нравилось играть в футбол, теперь появились и другие заботы. Например, как уголовнику произвести впечатление на порядочную Варю? Она получала образование в Гнесинке, играла на нескольких музыкальных инструментах, не употребляла в своей речи нецензурных выражений и, по мнению Платонова, казалась бесконечно умной. Что мог он дать ей взамен? Разве что косяк подержать, пока он сам набивал кому-то лицо или утаскивал с прилавка магазина какую-нибудь вещь, не заплатив за нее ни гроша. — Я сколько раз говорил, чтобы вы все свои любовные интрижки оставляли за пределами поля? — продолжал свой памфлет Антон, резко забрав недокуренную сигарету из рук Платона. — Если хотите понравиться девчонке, необязательно кулаками размахивать. Лучше бы пригласили ее на финал и выиграли игру, — вот это реально показатель вашей крутизны, в отличие от того, что вы вечно пытаетесь кому-то въебать, — он потушил окурок о край лавки и серьезно взглянул на парней, — сегодня после занятий всем составом идете в больницу к Макееву. — Зачем? — вдруг выкрикнул Озеров, о чем сразу пожалел, спрятавшись за спиной Яны. Ковалев лишь недовольно оглядел фигуру брюнета и удалился в здание центра. Максим все время, что Макеев проводил в больнице, не мог найти себе места: радость из-за отсутствия главного «конкурента» настолько переполняла, что с утра Фил буквально заставил его сходить в медпункт и измерить температуру. С другой стороны, его переполняло чувство неопределенности, ведь он совершенно не ожидал, что и его «муза» ходить на занятия в центр не будет. Вместе с радостью пришла и злость. Злость на себя за опрометчивое решение войти в состав «шайки» Виталия Макеева и на самого мужчину медленно, но верно разрушала подростка изнутри, оставляя черные, ядовитые нити в его душе. — До шести чтобы все собрались около центра, — скомандовал Филипп, отводя Лену в сторону от компании, — и кто-нибудь купите апельсинов мажору. — Я куплю! — Максим каждый раз перед тем, как что-то сказать, прокручивал в голове дальнейшее развитие разговора. Он все время теперь боялся раскрыть свою тайну, что точно окончательно бы разорвало все связи с рыжеволосой. — Тебе Фил сказал сходить в медсестре, ты сходил? — с усмешкой спросил Платонов, делая акцент на переменчивом настроении вратаря, — а то тебе не помешало бы курс витаминчиков пропить перед матчем. Брюнет на едкое высказывание в свой адрес ничего не ответил. Его расстраивало, что после той поездки на сборы в лес с ним никто не сближался, в отличие от того же Макеева, натворившего столько дерьма, но все равно сумевшего втереться в доверие ребят. Однако, по мнению Максима, цель всегда оправдывала средства, и если ради отношений с Ирой ему нужно предать доверие друзей, он был готов на подобный шаг. «Хуже все равно уже некуда», — пронеслось в голове, и парень запрыгнул на бетонную стену у пандусов. — Не знаю, что за херня происходит у тебя в жизни, но это не повод портить ее другим, — Озеров даже не заметил, как буквально из ниоткуда рядом с ним возник Бойко, плотно сжимая ладони в кулак. — Нашел себе марионетку, через которую можно с Риной потрахаться, да? — Не понимаю, о чем ты, — неожиданно на расслабленном тоне ответил Максим и прикурил дешевую сигарету, — если у тебя проблемы с Яной, не нужно приплетать третьих лиц. — Эти проблемы из-за тебя, сука, — Никита держался достаточно стойко для человека, который недавно превратил лицо друга в сплошное кровавое месиво. — Ты ошибаешься. — Из-за тебя Макеев трахался с Яной. Из-за тебя это доставило неприятности Рине. Из-за тебя я избил друга. Из-за тебя, блять, рушатся чужие жизни, ты это не понимаешь?! — Ты все еще ошибаешься. Бойко было завел руку за голову, готовясь оставить на самодовольном лице Озерова парочку гематом, но, вспомнив, чем закончилась последняя драка под сумасшедшим влиянием агрессии, парень нарочито шмыгнул носом и ушел. Уверенность Макса оказалась не фантомной, потому он, воспользовавшись своим состоянием, написал сообщение на уже привычный номер. Максим, 4.34 p.m. «Надеюсь, Вы сдержите свое слово и Вашего сына не будет на ближайшей игре в составе нашей команды».* * *
Рина курила третью сигарету за последние полчаса, из-за чего гостиная пропиталась едким, но вместе с тем сладким запахом табака. Она натянула на себя до этого дня ни разу не надеваемые джинсы в стиле пэчворк и укороченный топ цвета хаки, однако все еще не решалась вызвать такси и поехать в больницу. — Угомонись, пожалуйста, — раздраженно попросила Влада, переключая канал за каналом. Рыжеволосую сейчас больше поражало не ее внезапно возникшее доверие к Владе, а крайнее спокойствие, скорее даже равнодушие девушки ко всему происходящему вокруг. Ей хотелось быть похожей на нее, ведь казалось, что Влада свободна: у нее нет проблем и ее ничто и никто не заботит. Она носила достаточно открытую одежду, иногда чересчур вульгарную, однако ей было абсолютно наплевать на взгляды окружающих. Она не боялась кого-то задеть своей правдой, потому что понятий «сострадание» и «утешительная ложь» для нее попросту не существовало. Отсутствие бесконечных «пятерок» в дневнике и красного аттестата за среднее общее образование не делало шатенку бездарной или глупой, ведь ее глубокие познания в информатике и программировании удивляли каждого, стоило той только сесть за ноутбук. — Почему ты еще не собралась? — поинтересовалась Рина, с тремором в руках вынимая очередную сигарету. — Мне нечего делать у Макеева, — спокойно ответила Влада и потянулась за последним куском пиццы. — И остальным там тоже нечего делать, это сугубо ваше с ним время. Ради чего вы туда попретесь вообще? — Ковалев сказал ребятам, что нужно поддержать Даню, пока тот в больнице, — Резалинова предвкушающе-неаккуратно потянула за сладкий фильтр, достала из заднего кармана джинсов в коем-то веке заправленную зажигалку с акриловой ромашкой на металлическом корпусе и подожгла сигарету, мгновенно затягиваясь. Часть дыма попала в легкие, черным облаком обволакивая органы, и самовнушение заработало само: тело расслабилось (хотя до конца тремор не прошел), эмоциональный фон выровнялся. — Ковалев тоже там будет? — как-то слишком резко произнесла Влада, явно оживляясь. — Нет, — с лисьим прищуром сказала Ира, и улыбка сама появилась на ее лице, — но если хочешь, то… — Заткнись и проваливай давай, опаздываешь. — Влада сделала звук телевизора громче, тем самым изолируя себя от любого общения, и Ирина восприняла это как возможность наконец вызвать такси и поехать в больницу к Даниле. — Не забывай, в чьей квартире ты находишься. — Не забывай, кто помогает тебе, — это последнее, что слышала Рина, покидая квартиру. Помощь от Влады — девушки, что максимально отталкивала от себя одним своим стервозным и хладнокровным видом, — все еще воспринималась Ирой как что-то донельзя иллюзорное. Доля сомнения насчет этой персоны еще присутствовала в Резалиновой, но в последние два дня темноволосая раскрывалась совсем иначе: ее вечное желание испортить настроение одним лишь упоминанием о совместном прошлом с Макеевым куда-то испарилось. Вчера за ужином она даже раскрыла причину, по которой ей пришлось пойти в центр: факультативы по программированию дали фундамент всех возможных знаний и лазеек в хакерском деле, и однажды, по глупой случайности, Владу поймали за взломом банковской карты одного из влиятельных бизнесменов (вскользь девушка тонко намекнула на отца Дани, но это оказалось настолько неочевидным и долго доходящим до разума Рины, что та даже не стала устраивать допрос). Общение с Риной Влада находила слишком выгодным, чтобы отказать ей в помощи, однако что именно требовалось от девушки взамен не обговаривалось, и потому в глубине души Ира надеялась на «исправление» шатенки, которая после реализации плана забудет о фразе «услуга за услугу». Десятая палата в частной клинике встретила достаточно равнодушно: ни лечащего врача с планшетом и просьбой не беспокоить больного, ни медсестры с лекарствами, ни других пациентов, расхаживающих по коридору в распахнутых халатах. За дверью слышался едва уловимый смех, и это послужило неким сигналом для Рины, чтобы собрать все мысли в кучу и смело войти в небольшое помещение. Ей несказанно повезло, что голоса с ее приходом резко не утихли, — это доставило бы явный дискомфорт ее натуре интроверта и поставило бы в неловкое положение. — … и пока я на рандоме нажимал на клавиши, у меня прям складывалось ощущение, что Шуберт дышит мне в затылок и готовится ударить, — делился Платон, сидя ближе всех к Макееву. Никита умостился на широком подоконнике, совсем не принимая участия в беседе и изредко поглядывая в окно. Яна сидела рядом с ним: поникшее выражение лица, полное отсутствие макияжа и темные круги под глазами буквально кричали о проблемах девушки, однако сама она молчала. Максим, чистящий себе уже второй апельсин, и Дрочер с косыночной повязкой на руке (результат его падения с фермовой конструкции) стояли, облокотившись о стену, за спиной Платонова, активно вступая в разговор. Особенно Озеров, до этого дня все время молчаливый парень, неожиданно для всех чаще всех подкидывал новые темы для обсуждения. Резкую смену настроения замечал лишь Филипп, наблюдающий за всеми из противоположного угла, где занял место за обеденным столом. — Опаздываем, отличница, — по-доброму произнес Белов, единственный, кажется, заметивший присутствие рыжеволосой одногруппницы, — пробки, наверное, угадал? — Прямое попадание, — нарочито радостно ответила Рина, продолжая топтаться на одном месте. — Вижу, все уже нормально? — Не то слово, — брюнет лишь усмехнулся, делая глоток воды и сразу же утыкаясь в телефон, с кем-то активно переписываясь. Рина невольно взглянула на Макеева, что продолжал без остановки смеяться над прошедшим свиданием Платона и Вари, и осознание, что в ее компании он ни разу даже не позволил себе улыбнуться, а сейчас с ребятами гоготал во весь голос, заметно расстраивало. Конечно, она никого не винила в данной ситуации, однако неприятное покалывание в области сердца все равно не исчезало. — Думаю, нам пора на вечернюю тренировку, — подал голос Белов, блокируя экран телефона и убирая его в карман брюк. Группа «Б» засуетилась, собирая все свои вещи по палате, и лишь Макс на время притормозил рядом с Риной. Кажется, он был готов простоять так целую вечность, только бы наслаждаться одним видом Резалиновой: ее аккуратные брови, вздернутый кончик носа, припухлые губы, покрытые бордовой помадой, тонкая талия и округлые бедра, — в ней парня привлекало абсолютно все, даже стесненный и опечаленный вид. Она для него — словно произведение античного искусства, которым по сей день восхищаются люди. Он видел в ней тот самый запретный плод, который вкусила Ева под влиянием Змея-искусителя, однако это сравнение ничуть не останавливало в реализации плана. «Это была любовь с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда», — все цитировал у себя в голове слова Гумберта Максим, с каждым днем находя в себе все больше сходств с персонажем романа. — Я провожу тебя до дома, Рин, — настойчиво сказал Озеров, невесомо касаясь холодных пальцев девушки. Она явно не ожидала подобных действий со стороны Макса, заметно смущаясь. — Она как раз остается, поэтому оставь ее, — встрял в разговор Филипп, с напором оттягивая вратаря от вросшей в пол Иры. — На выход, давай. — С каких пор ты командовать начал? — У нас матч на носу, а ты мячи слишком ловко пропускаешь, так что ты чуть ли не единственный, кто вперед ногами должен бежать на тренировку, — заметил Белов, все-таки выведя Макса из палаты и оставив в покое его «Лолиту». Напряженные от прикосновения Макса плечи после его ухода расслабились, и Рина шумно выдохнула, позабыв, что находится в одном помещении с Макеевым. — Классно смотритесь, — первым нарушил тишину парень, включая телевизор. — Твоя ревность ни к чему, — Рина попыталась придать своему голосу уверенности и нотки раздражения, но из горла вышел лишь сиплый писк, выдавая настрой с потрохами. — Я писала тебе, но ты упрямо игнорировал меня, а сейчас устраиваешь цирк. — Ты считаешь мои чувства цирком? Серьезно? — Отнюдь, — ровно пять шагов и девушка оказалась возле больничной койки, сверху вниз глядя на уставшее лицо блондина, — я считаю, что ты не должен ревновать меня. Повторюсь, это ни к чему, потому что мне нравишься ты, а не кто-то другой. Корка льда, покрывающая сердце Макеева, начала таять мгновенно, стоило только Рине произнести последние слова. Боль в ссадинах на лице неожиданно исчезла, серое восприятие мира сменилось на яркие цвета, а возникший в теле жар вытеснил до этого момента бегающий по телу холодок. Владислава, 7.09 p.m. «Я узнала про фотки на телефоне Никиты. Их переслали по блютуз рано утром семнадцатого сентября, как раз в тот день, когда Макеев попал в больницу. Номер, с которого переслали, пробила. Это Макс». Рина обратила внимание на пришедшее эсэмэс, и легкая дрожь прошла по ее телу. Ей казалось невероятно трудно поверить в причастность Максима, того самого паренька, которого она искренне считала хорошим приятелем и честь которого отстаивала перед Макеевым, когда тот назвал вратаря «мутным типом». Неужели Даня был прав? — Я идиот, да? Резалинова решила позже поговорить с Владой обо всем, что той удалось разузнать, потому что сейчас, как минимум, было некрасиво бросать Даню, до конца со всем не разобравшись. Она посмотрела прямо в его аквамариновые глаза, полные раскаяния, и, запустив руку в растрепанные блондинистые волосы, прошептала: — Разве что чуть-чуть.