О чём молчат легенды

Дни тянулись один за одним. В размеренном, неторопливом движении времени Крис чувствовал себя мухой, застрявшей в липкой паутине. Бесполезно дергаться. Бесполезно пытаться освободиться. Иначе все станет только хуже. Иначе ты задохнешься, обвитый по самую шею клейкими нитями быстрее, чем паук доберется до тебя. Не то чтобы кто-то здесь пытался лишить Хемсворта жизни. Напротив — жители этой маленькой деревушки, где он оказался волею… Не судьбы, нет. Волею Тома, взявшим в руки Крисову судьбу. Так вот жители этой маленькой деревушки, раскинувшейся у подножья Бен-Невис — даже сейчас, в конце апреля, снежная шапка венчала горную макушку — вроде как были персональными телохранителями Криса. Угрюмые, неразговорчивые — они смотрели на Хемсворта так, словно он каждому из них задолжал тысячу фунтов. И тем не менее, именно они не позволили Хемсворту тем дождливым днем оказаться вздернутым на виселице. Был ли Крис им за это благодарен? Должен был быть. Но благодарности он не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал. Просыпаясь с утра, Хемсворт мечтал об одном — чтобы поскорее наступил вечер. И можно было бы вновь провалиться в сон. Если бы можно было проспать весь день кряду, Крис бы вообще с кровати не поднимался. Был бы рядом Лиам… Братишка — его жизнерадостности, его энергии… да просто его присутствия так остро не доставало сейчас Крису, что он, безо всякого сожаления, отдал бы правую руку, лишь бы увидеть брата. Будь он рядом, Ли наверняка бы растолкал старшенького, разорвал эту липкую паутину безвременья, в которой Крис трепыхался безвольно, заставил бы взбодриться. Но Лиама рядом не было. И больнее всего ранило понимание: Лиама никогда больше не будет рядом. Триста лет — это расстояние не преодолеть, что бы там ни бормотала старуха Гейлис. Да и, по правде говоря, Крис не очень-то хотел. То есть… Он вообще ничего не хотел. Апатия, в которой он пребывал с того самого момента, когда судья объявил ему приговор, не способствовала тому, чтобы Хемсворт предпринимал хотя бы какие-то шаги для того, чтобы преодолеть проклятое время и очутиться дома. Он вообще никуда не хотел двигаться. Никуда не желал стремиться. Крису бывало противно от самого себя, от того, насколько жалко и безвольно он, должно быть, выглядит. Но что-то изменить… Сделать хоть что-нибудь, чтобы не быть таким, он просто не мог. Сил не было. Силы ушли. И даже отлеживаясь в стылой камере форта Джордж после побоев, которыми щедро награждали его по очереди местный палач и его светлость маркиз Хексем — даже тогда в нем жило это стремление вырваться, освободиться, найти, наконец, дорогу домой. И только когда он увидел глаза Тома… Там, на суде… Когда досточтимый Флетчер оглашал приговор… Только когда он увидел эти глаза… Когда-то их свет разгонял серую шотландскую мглу — теперь же они погасли, подернутые дымкой безразличия. Криса признали убийцей. И Том с приговором согласился. Крис тогда сам себя обругал — зачем тянул столько времени? Скажи он сразу — виновен! - может избавил бы себя от нескольких лишних дней пыток. Они даже не особо усердствовали — палач из форта и чертов Моубрей. Это только поначалу, пока сэр Генри не понял, что ничегошеньки ему из Хемсворта не вытянуть, он старался. Раскусил — сука догадливая — что он, Крис, намеревается удрать тогда, когда его повезут к старому капищу. И оставил в камере. А после взялся за Криса всерьез. Плетью он работал не хуже, чем заправский палач. И видно было, что гад наслаждается процессом. Только Крис покрепче стискивал зубы и терпел. Он вообще был парнем терпеливым. А вот у Моубрея терпение не было безграничным. Скоро он понял — Хемсворт ему не врет. Действительно не знает, как это ему удалось пройти сквозь время. И, как следствие, не может и самому Мобурею помочь преодолеть течение времени. А раз так, то Хемсворт стал для него совершенно бесполезен. Тогда только и состоялся суд. Да и не суд вовсе — так, формальность. Хотя даже для формального судилища Криса привели в относительный порядок. Дали умыться. И рубаху целую. Взамен той, которую изодрал хлыст. Отчего-то было жалко рубахи. Том дал её Крису. Своего-то у него ничего не было. И еще одна странность. Когда Хемсворта вывели из камеры, чтобы препроводить в зал суда… Да это и залом нельзя было назвать — то помещение в форте, где собрались судьи — Флетчер, да чертов Моубрей, да еще какой-то хмырь, которого Хемсворт знать не знал. И зрителей тоже было не так чтобы очень уж много — несколько офицеров из форта, Том, да сэр Джон Лансель. Так вот когда Криса вели на суд, конвойный — Питер Смолл, заключенный успел запомнить, как его звали — шепнул на ухо: как начнется заварушка, держись Шестипалого. И на вопрос, который наверняка читался во взгляде пленника, Смолл только плечами пожал. Мне, дескать, велено передать, а там сам понимай как хочешь. Но желание разгадывать ребус у Криса отсутствовало. Он вообще после двух недель в казематах форта чувствовал себя не так чтобы очень уж бодро. Хорошо, что на своих двоих держался. А когда услышал приговор и увидел, как Том вместо того, чтобы хотя бы взглянуть последний раз на Криса, уставился на свои ногти — достаточно ли чисты да отполированы — так вообще стало все равно. Что там мямлил Питер Смолл? Что должно начаться? Для него, Криса, скоро все будет кончено. И удивительное дело — Хемсворт как будто рад был. Нелепей жизни, чем та, которую он вёл здесь, за три века до своего рождения, и вообразить нельзя было. Даже старая Гейлис сказала: «Ты ошибка!» А ошибки нужно исправлять. И когда Криса везли на казнь — в Инвернесс, чтобы, значит, жители города понимали: с убийцей никто церемониться не станет, — он даже рад был. Скоро все закончится. И можно будет не мучиться, вспоминая безразличный взгляд Тома. Никогда он не смотрел так раньше на Криса. Нет, Хемсворт не хотел себя обманывать, говоря, что всегда, с самой их первой встречи, Том чувствовал к гостю из будущего нечто большое и светлое. Но ведь еще недавно Крис держал Тома в объятиях. Недавно еще он целовал Хиддлстона, а тот отвечал на поцелуи, пусть неумело, но со всем пылом, присущим неопытной молодости. И вот теперь, когда жизнь Хемсворта должна была оборваться, Том едва ли обращал внимание на того, чьи поцелуи так жадно принимал пару недель назад. Нет, Крис вовсе не был экзальтированным истериком, чтобы, заметив безразличие во взгляде того, кто стал дорог, добровольно стремиться в петлю. Просто… Просто это было действительно так: кроме Тома Хемсворта ничего не держало в этом мире, в котором он оказался против воли, против всех известных законов физики, против вообще всего. Но похоже было, что новый мир отторгает непрошеного гостя. А Крис… Крису просто не за что было бороться. Потому-то и предстоящая казнь не пугала. Только бы не кинули снова в каменный мешок! Уж лучше смерть, чем снова увидеть опостылевшую рожу Моубрея, снова — в сотый, в тысячный раз - услышать вопрос: «Как ты здесь оказался?» И так же в тысячный раз на него не ответить. Уж лучше смерть, чем когда весёлая плетка раздирает твою шкуру в мясо. Может быть, потому-то Крис даже разозлился… Хотя злость - слишком сильная эмоция, а с того самого момента, как Хемсворт услышал приговор, он перестал быть способным испытывать сильные эмоции. Но тогда Крис испытал нечто сродни злости — когда небольшой отряд, конвоировавший его в Инвернесс, подвергся нападению. Их было человек пятнадцать — верховых шотландцев, одетых в традиционные клетчатые килты, слишком длинные, вовсе не такие, как Крис привык видеть у себя в будущем, на картинках да по телеку. Там, дома, Хемсворт, помнится, недоумевал — как это им, должно быть, неудобно, ходить в эдаких… юбочках. Эти мужчины, что напали на конвой, были одеты вовсе не в юбочки. Их тяжелые длинные килты доставали мужчинам едва ли не до голени, и Крис успел подумать — как это может не сковывать движения? Но двигались нападавшие весьма проворно. Не ожидавшие нападения конвойные рассредоточились, пытаясь отразить атаку. И сэр Генри, который ехал чуть поодаль клетки, в которой везли на казнь Хемсворта, принялся командовать защищавшимися весьма грамотно. Однако, нападавшим повезло больше. Их предводитель смог подобраться к клетке и, первым же ударом саблей сбив замок, он рванул изумленно наблюдавшего за сражением Хемсворта на себя и, крикнув: «Держись за мной!», под прикрытием еще пятерых нападавших попытался отвести Криса под защиту редкого леска, в тени которого петляла дорога в Инвернес. «Шестипалый!» - охнул про себя гость из будущего, заметив лишний палец на руке того, кто попытался отбить его у английских солдат. Тут же вспомнился Питер Смолл и его предупреждение. «Чем черт не шутит!» - решил Крис держаться поближе к незнакомому шотландцу. Все было кончено быстро очень. Солдатам Моубрея пришлось в панике отступать после точного выстрела шестипалого. Крис видел, как сэр Генри рухнул грудью на шею своей лошади, и как та, взбрыкнув, затанцевала на месте. А больше он ничего не видел. - В седло! - скомандовал тот, кто имел шесть пальцев. И Хемсворт взлетел на спину придерживаемой им лошади — верховые поездки вместе с Томом Хиддлстоном не прошли даром. Шестипалый вскочил в седло следом за Крисом. Развернулся, сделал еще несколько выстрелов в англичан, и тут же весь небольшой отряд нападавших рванул прочь с места преступления. Хемсворт долго не мог спросить — куда это они едут, и с чего вообще этот шотландец — кем бы он ни был — решил помочь обвиняемому в убийстве избежать наказания? Его любопытство удовлетворил сам спаситель. Через несколько часов, когда он приказал остановиться и напоить уставших коней. - Я Роберт МакКонел, - представился Шестипалый: невысокий, худощавый мужчина, он был едва ли старше Криса. Да и моложе, кажется, не был. Приятной наружности, он мог бы даже располагать к себе, если бы не то, как он смотрел на бывшего пленника — так, как будто бы не рад был, что отбил Криса у Моубрея. Но ведь зачем-то он это сделал? - А это мои ребята, - продолжил мистер МакКонел. Тезка Дункана? Быть может... - Крис, - пожал протянутую ладонь Хемсворт. - Да ты, должно быть, и сам знаешь. Странно было бы, если бы Роберт не знал, кого он вызволяет из лап британского правосудия, рискую жизнью своей и своих людей. - У тебя, должно быть, куча вопросов. И я отвечу на каждый, когда мы прибудем на место… - На место — это куда? - уточнил Крис. - Тут недалеко, - ответил Роберт и скомандовал: «По коням!» «Недалеко» растянулось на день пути. Их никто не преследовал, от чего Крис сделал робкое предположение, что клятый Моубрый таки был убит. Однако, помимо сэра Генри его, как беглого преступника, должны были разыскивать и люди судьи Флетчера. Впрочем, ему не было никакого дела до структуры исполнительнной власти в Инвернессе. Ему вообще ни до чего не было дело. Когда они прибыли в горную деревушку, был поздний вечер. Хемсворт особо ничего разглядеть не сумел — темень стояла такая, хоть глаз коли. И редкие факелы в руках шотландцев, так же как и тусклые свечи в окнах маленьких домиков, не позволяли рассмотреть деревню хорошо. Ему выделили отдельный дом — целый дом, черт побери! Правда, одна комната, где он располагался в замке Хиддлс-гров была чуть ли не больше, чем всё его новое жилище. Но тем не менее, у Криса был кров и была кровать, на которую он с облегчением повалился после долгого, изнуряющего пути и после куда более долгого и изнуряющего плена. И когда наутро его разбудило чье-то громкое покашливание, Крис сел на кровати — он спал, не раздеваясь, - и, сонно протерев кулаками глаза, уставился на Шестипалого. - Мистер Хиддлстон, - огорошил его Роберт. - Это за его здравие ты должен возносить молитвы. И видя, что Крис не понимает, о чем это он, МакКоннел добавил: - Он организовал твой побег. Вернее… Он нанял меня, чтобы я помог тебе сбежать. - Вот как? - пожал плечами Крис. Он не знал, верить ли ему Шестипалому или нет. В конце концов, он видел этого парня впервые в жизни. И не для того ли тот отбил его у Моубрея, чтобы ввергнуть в еще большие неприятности? А про Тома… Про Тома парень просто заливает. А что? Вполне может быть! - И зачем это нужно его светлости? - неверяще спросил Хемсворт. - Это уж он сам тебе ответит. И Шестипалый протянул Крису письмо. Плотный конверт, запечатанный сургучом. Ни адреса, ни отправителя — но Хемсворт понял, от кого послание. Никто, кроме Тома, не мог ему писать. Роберт оставил его одного. И Крис вскрыл конверт тут же. Мелкие летящие буквы — у Тома был ужасный почерк, и Хемсворт поймал себя на том, что улыбается. «Милый Крис», - так начиналось письмо. Милый Крис… Путешественник во времени усмехнулся: Том такой Том! Хиддлстон в послании своем был не многословен. Только заверял друга, что ни на минуту не прекращал бороться за то, чтобы Крис обрел свободу. Уверял, что тот может вполне доверять Роберту Шестипалому, что Роберт и его люди позаботятся о безопасности Хемсворта, и что вскоре сам Том непременно прибудет, чтобы удостовериться в том, что у Криса все хорошо. Но даже прочитав письмо, Хемсворт не воспрял духом. Отчего Том был так спокоен, когда Крису объявляли приговор? Отчего он глядел с таким безразличием и так… Да к черту! Он, Крис, не барышня кисейная, чтобы волноваться: кто что сказал да как посмотрел. С досадой Крис швырнул письмо в печь. Подкинул поленьев. Разжег огонь — в доме было прохладно. И снова улегся на постель. Делать было решительно нечего. В таком бездействии прошли три дня. Он ел, спал, слонялся по деревне. И ничегошеньки больше не делал. На четвертый пришел Роберт. - Если ты думаешь, что тебя будут здесь кормить задарма, так ты ошибаешься, - без предисловий начал он. - Боюсь, мне нечем тебе заплатить, - безразлично ответил Крис. Серебряный шиллинг, который он нашел там, в будущем, все еще был с ним. Странно, что Хемсворт не утратил монету. Но делиться талисманом с Шестипалым Крис не собирался. - Я могу… Я могу уйти… Идти ему было совершенно некуда. Но навязываться Крис не собирался. - Руками работать можешь? - спросил Роберт. - Мне не помешала бы помощь. Я тут плотничаю понемножку… - Не вопрос! - согласился гость из будущего. Уж лучше пилить доски, чем слоняться без дела и думать о том, насколько ты никчемен. Насколько ты чужой. Что ты ошибка, черт дери! Через пару дней Крис сделал стол. Грубый, некрашеный — но это все же был стол, и теперь в «его» доме он может есть, сидя за столом, а не койке, устроив глубокую глиняную тарелку на коленях. Табурет Хемсворт сделал на следующий день. И еще один после. Будет два табурета — на всякий случай. Вдруг все-таки Том приедет? Том приехал через неделю - Крис как раз собрал себе нехитрый ужин: кусок баранины и немного пива. Ворвался в дом Криса — следом за Томом влетел холодный ветер. Скинул шерстяной плащ прямо на пол, а там, под плащом, ничего и не было, только тонкая батистовая рубаха да эти вечные Томовы колготки, что так соблазнительно обтягивали худые бедра. «Что ж он раздетый-то? - подумалось Крису. - Замерзнет, зараза мелкая!» И так ему сделалось радостно! Так вдруг тепло. Защипало где-то в горле — так бывало в детстве, когда неожиданно случалось что-то очень хорошее, и от переполняющих его эмоций Крис едва мог сдержать счастливые слезы. Хиддлстон не произнес ни слова. Не пытался приблизится к Крису. Обнять его, например. Это было бы очень кстати сейчас — обнять его замерзшую, уставшую от долгой тряски в седле светлость. Прижать к себе. Почувствовать — он пришел. Он не бросил. Он думал о Крисе. - Я думал о тебе, - признался Хемсворт, глядя, как устало привалился к стене Том. В два прыжка он оказался рядом. Подхватил Тома под мышки. Усадил на его светлейшую задницу на стол — тот самый, который сам выстрогал. Хотел поцеловать, но не смел отчего-то. - Если бы ты знал… - непонятно о чем прошептал Том, легко трогая Крисовы волосы, перебирая пряди в длинных тонких пальцах. - Если бы ты только знал… И рванулся к Крису. Закинул руки на шею. Сжал затылок чуть не до боли. Впился губами в губы — не было в этом поцелуе ни капли нежности. Одна только злая жажда. Хемсворт и не думал, что Том может так целовать. Отчаянно. Жарко. Остро. - Я знаю, - выдохнул Крис в поцелуй, чувствуя, как рвется липкая паутина безвременья. Как отступает тупое бессилие. Рядом с Томом он был на своем месте. В своем времени. Рядом с Томом он был сильнее всех.