Причина искусства

      Частные клиники, если быть честными, - особый вид медицины. На территории нашей необъятной и горячо любимой, но от этого не менее депрессивной родины платных лечебниц уже давно, кажется, больше, чем поликлиник. Да и вылечить, если уж совсем откровенно, могут только тут. Вот и Антон Андреевич Шастун решил придерживаться жизнерадостного и немного туповатого лозунга "лечим - не калечим", да и без медицинского образования в государственное учреждение его бы попросту не взяли, поэтому шёл сейчас Антоша по коридору одной из весьма презентабельных частных клиник Петербурга с достаточно известным названием.       Под сменными кроссовками слегка поскрипывало дорогое (пижонское) покрытие. Шаст наотрез отказывался от медицинской обуви, аргументируя это вопросом "я вам что, дед?" на каждую фразу персонала. Согласиться было проще, чем ввязываться в заведомо проигранный спор, и даже проще, чем сказать "да, Антон, ты конченный ворчливый дед!", потому что на это можно было услышать такое, что даже отоларинголог не сможет вернуть ушам прежний вид. И травматолог не сможет. Да даже хирурги не справятся. В общем, вертел всех Антон Андреевич только так. Пришел он в клинику не так давно, как уже было отмечено, без клятвы Гиппократа и разглядывания трупов в морге несколькими годами ранее. Нет, конечно, Шастун обладал определенным образованием и был весьма талантлив, иначе бы его тут не держали, но назвать его врачом в полном смысле этого слова было бы как-то неправильно...  Антон занимался восстановлением людей после травм. Он был одновременно специалистом по лфк* и весьма способным массажистом. Все это время он работал на дробной ставке, являясь больше учеником/стажером/недоординатором-недоинтерном. Придумывать название тому, чем был парень все это время, можно долго, и все равно все это будет верно. Антон занимался документами пациентов, помогал врачам и потихоньку учился. Но несколько дней назад он успешно был оформлен в штат и теперь был полноценным (или не очень) специалистом. По крайней мере, так писали на бейджике. Сегодня Шастуну предстояла судьбоносная встреча - к нему придет его первый настоящий пациент.       Шатен невероятно нервничал, хоть и пытался показать обратное. Он сжимает, по сути, ненужные папки до скрипа и белых костяшек, как будто из них можно выжать себе в ладони немного жидкой уверенности. Однако папки жадничают и ничем таким делиться не хотят, только жалобно скрипят под длинными пальцами. Шастуну срочно нужен кто-то взрослый и опытный, поэтому он сразу же направляется к кабинету терапевта.       Оксана, конечно, не была взрослой, если сравнивать её с самим Антоном, но опыта ей точно хватало. К своим тридцати годам она уже была заведующей отделением и могла поставить на место даже хозяина клиники. Когда парень в очередной раз за все время пребывания в лечебнице врывается без стука, Суркова смеряет его тяжелым материнским взглядом, благодаря которому Шаст в одном глазу по буквам читает "тобi", а во втором - "пiзда", но решает не обращать на столь незначительные вещи внимания. - Окс, я в панике! - Тош, за все те разы, что ты врываешься ко мне с фразой "Окс, я в панике" или "Окс, это пиздец", ты хоть раз должен был влететь в кабинет с криками "Оксана, я гей". Это бы хоть как-то реабилитировало тебя в моих глазах. - То есть только геям можно к тебе врываться без стука? - шатен в искреннем изумлении вздергивает бровь. - Нет. Ни геям, ни гетеро, ни би, ни метросексуалам. Никому. Тем более тебе. Но услышать от тебя такое заявление дорогого стоит, - Оксана изящно откидывает прядь волос за спину, язвительно улыбаясь. - Ой, Суркова.. - Антон не считает нужным довести фразу до её логического завершения, поскольку подруга может запросто закончить ее сама в различных вариациях.       Шастун злобно пыхтит, опускаясь на удобный мягкий стул напротив терапевта, и всем видом демонстрирует, что у него тут, между прочим, серьезные беды, а его всерьез не воспринимают. Оксана, привыкшая к такому поведению, лишь иронично ведет бровью и продолжает заполнять какие-то документы. В игру "кто кого раньше выбесит" они могли играть снова и снова, потому что каждый раз исход был непредсказуем. За нервным постукиванием ноги Шастуна и размеренным шуршанием ручки по листам бумаги Сурковой проходит без малого пятнадцать минут. Только когда до ближайшего приема остается совсем немного, Оксана отрывается от монотонного действия и поднимает серые игривые глаза на приятеля. - Ладно, выкладывай, что стряслось, - улыбается девушка и на пухлых щеках появляются небольшие ямочки. - Окс, у меня через час первый пациент. Целый. Мой, - Шастун от нервов постоянно дергает браслеты на запястьях и крутит кольца на пальцах. От резких движений широкое кольцо оставляет царапину на костяшке указательного пальца, немного сдирая нежную кожу. - Обалдеть! Целый! И весь тебе! - наигранно удивляется Суркова. - Да я серьезно! Я так нервничаю... Не знаю даже, с чего начать, когда он придёт. - Шаст, ну ты чего как маленький? Ты уже сколько тут пашешь? Ты всё умеешь! У тебя даже постояшки есть. Ты всё сможешь. Заучи какую-нибудь начальную дежурную фразу, а дальше все само раскрутится, - девушка встает из-за стола, обходит его и садится напротив друга. - Вот когда я прихожу к пациенту, я всегда сначала говорю "здравствуйте, я ваша лечащая Оксана Сергеевна". А дальше пациент сам включается.       Оксана, глянув на часы, начинает ненавязчиво (очень очевидно) выпроваживать друга за дверь. - Но...Я.. - застенчиво бормочет Антон и поднимает на терапевта свои растерянные зеленые глаза. - Ушаст! - наконец восклицает Суркова, всплеснув руками. Она намеренно использует нелюбимое прозвище, надеясь хоть раздражением вывести друга из оцепенения. Тот начинает возмущенно и нелепо открывать рот, но девушка шепчет одними губами "пиздуй", замечая маячивший в дверном проеме силуэт пациента. Шастуну приходится покинуть кабинет, который представлялся ему уютным убежищем, где можно спрятаться от наглых посетителей и высокомерных администраторов, требующих заполнения бумаг.       Антон бредет в сторону теперь уже своего кабинета, на ходу воспроизводя фразу подруги "здравствуйте, я ваша лечащая..", кажется, так она говорила? И не слишком официально, и уважительно, хмыкает про себя Шастун. У многих не укладывается в голове, как настолько яркий и упрямый человек может постоянно нервничать и сомневаться в себе, но парень успешно справляется. Шатен ерошит волосы окольцованной рукой, накидывает чистый халат и приступает к своим непосредственным обязанностям. Обычно подготовка к рабочему дню занимает минут двадцать, но Шаст так нервничает и торопится, что укладывается всего лишь в семь, а все оставшееся время передвигает предметы с места на место и кусает нижнюю губу, то и дело неприятно царапая ее верхними зубами.       Стук раздается так внезапно, что Антон за своим светлым полупустым рабочим столом дергается и выпрямляется по струнке. В голове проносится заученная фраза, а сам парень чувствует острую нехватку воздуха в помещении. - Входите, - несмотря на то, что Шастун являет собой комок оголенных нервов, голос звучит уверенно и достаточно четко. Дверь отворяется и Антон, не дожидаясь появления пациента в проеме выпаливает: - Здравствуйте, я ваша лечащая, - на середине осознав, что напутал с родами русского языка, совсем как в первом классе, но не успев снизить тон, парень очень красочно завершает приветствие, - блять!       В кабинете повисает напряженная тишина. Брюнет, вошедший как раз на самом интересном месте, шокировано поднимает уголки бровей и, дабы сказать хоть что-то, уточняет. - Прошу прощения, моя.. кто? - Блять, - шепотом но очень четко повторяет шатен за белым столом. Мужчина у входа тихо и хрипло хмыкает.

***

      Со дня ужасного шторма в горах прошло полтора месяца. Арсений, признаться, мало что помнил из тех событий. После падения на правую, рабочую руку, которая сломалась со смещением и дроблением костей, Попов, судя по всему, встал и, находясь в шоке, направился к ближайшей деревушке, где у него был знакомый мужчина - Слава, однако дорогу так размыло, что где-то на середине своего пути художник упал еще раз, отделавшись только вывихом для левой руки. Арсений бы искренне посмеялся над этой историей, если бы она случилась не с ним. Несколько часов он провалялся на кровати у Славы то приходя в себя, то бессознательно стонав от боли, пока до него наконец не добралась скорая.       На то, чтобы собрать кисть буквально по кусочкам, уходит две операции. Потом период восстановления и вечное "мы не можем давать никаких гарантий" на каждый вопрос о шансах рисовать когда-нибудь снова. Арсений, казалось, пропах больницами, мазями и отчаянием. Если резкий запах хлорки и медикаментов можно было скрыть дорогим одеколоном, то тоской от него веяло на километры. Лишь швы были сняты, а кости срослись, Попов попробовал взять в руки карандаш, но деревянный стержень издевательски выскользнул из некогда цепких пальцев, как и последующие предметы. Восстановить мышцы и связки еще только предстояло, но мужчина чувствовал, как гаснет в нем надежда. Давний друг, еще с юношеских времен, Паша Добровольский, только услышав сплетню о травме, набрал художника и чуть ли не силком притащил в свою клинику, обещая самое прогрессивное восстановление и лучшую реабилитацию у талантливого молодого специалиста.       Огромные зеленые глаза и нелепая фраза "талантливого специалиста" ввергают Попова в шок. Если бы спустя полчаса, да даже спустя десять минут, его попросили описать кабинет, в котором художник вот так вот застыл, как в детской игре про морские фигуры, он бы не вспомнил даже цвет стен и где стояла кушетка. Все, что видел брюнет, - кудрявая челка и невозможно яркие глаза напротив, которые точно так же неотрывно следили за каждой эмоцией в осколках неба напротив.       Сам Антон никак не мог понять происходящего: то ли ему все мерещится, то ли все взаправду, но воздуха все равно критически мало и Шастун невольно потирает шею рукой, будто желая освободить ее от чего-то. От этого незамысловатого жеста мужчина в дверном проеме вздрагивает, хоть и продолжает молчать. - Я прошу прощения, нервы, знаете ли, - наконец находится медик. Голос хрипит и то и дело срывается, но шатен не откашливается и тона не повышает, - я хотел сказать, что я Шастун Антон Андреевич и я буду заниматься вашим восстановлением. В чем заключается ваша травма? - прозвучавший мужской голос не то что не сбавляет напряжения в кабинете, становится только хуже. - Доброе утро, Антон Андреевич, - брюнет растягивает слова, говорит мягко и тихо, но чувствуется определенное замешательство - художник не знает, как продолжить, - у меня были множественные переломы правой кисти и вывих левой, - с этими словами пациент делает пару шагов и протягивает дрожащей рукой папку со снимками, выписками и медицинскими заключениями. - Хорошо, - кивает шатен за столом, - присаживайтесь, пожалуйста, - Антон указывает на стул напротив и наконец отрывает взгляд от глубоких глаз посетителя. Он едва удерживает себя от того, чтобы громко сглотнуть, потому что напряжение электричеством бьет по всему телу, не находя выхода. - Расскажите, пожалуйста, что случилось, как вы получили травму? - Шастун спрашивает аккуратно, он знает, что это один из самых сложных моментов в работе с пациентами, так как у многих случались и психологические травмы, наряду с физическими. Многие начинали заходиться в истерике от одного воспоминания. Не один раз Антон видел на этом самом стуле взрослых мужчин, судорожно хватающих воздух, обнимающих себя руками и заливающихся слезами. Клиника была не из дешевых и восстановление тут проходили в основном люди с большими проблемами и/или большими деньгами, нужное, так сказать, подчеркнуть.       Арсений к просьбе относится спокойно, ну или так только кажется врачу за столом, потому что нервозность и неуверенность между ними стать больше просто не может. Брюнет недолго собирается с мыслями, а потом медленно, как будто вспоминая плохо заученное стихотворение, начинает рассказывать. - По роду занятий я был в горах, - заинтересованный взгляд зеленых глаз отрывается от бумаг и скользит по пациенту, но выше плеч не поднимается, боясь вновь увидеть острые скулы, заросшие щетиной щеки и магнитом влекущие к себе глаза, - это была середина октября, там в это время погода не самая дружелюбная, - брюнет непроизвольно тянется правой рукой к переносице, желая отвлечь себя, не возвращаться полностью в тот день, но вовремя вспоминает, что рука не послушается, и разбито опускает ее обратно на колени. Этот жест не укрывается от Антона, который, кажется, каждое слово необычного пациента впитывает в себя, пропускает куда-то внутрь, за ребра, лишь бы оставить у себя. Он жадно ловит каждый жест, каждую перемену эмоций на точеном, но уставшем лице, - очень много дождей пролилось, дороги постоянно размывало, - тем временем продолжал мужчина, - я возвращался с очередной вылазки, не заметил, как начался сильный шторм, а идти далеко было, ноги сильно устали, ну и.... вот.       Попов забавно разводит руками в сторону, как бы намекая на всего себя, но Шасту совершенно не смешно, в зеленых глазах все тонет в волнении, которое он тщательно пытается скрыть от пациента. Собравшись с силами, он дергает плечами, как воробей, на которого неожиданно капнуло с крыши, и смотрит прямо на художника. - Послушайте. Ваш случай, я не буду скрывать, тяжелый. И вам, очевидно, нужно не просто восстановление подвижности, вам нужна полная реабилитация, я правильно понимаю? - Антон смотрит тяжело, немного склонив голову вперед. Арсений лишь молча кивает ему, - так вот я молодой специалист, не могу сказать, что успел набраться опыта, чтобы со всей ответственностью признать способность вам помочь. Возможно, вам стоит обратиться к нашему второму специалисту. - Мне сказали, что нужно идти именно к вам, - уверенно спорит брюнет, сжимая сухие губы в тонкую линию и щуря холодные усталые глаза. - Кто? - у Шастуна, конечно, уже были постоянные клиенты, но вряд ли они могли посоветовать его в качестве гениального медика, скорее как неплохого массажиста. - Павел Добровольский.       Антон Андреевич задумчиво хмурится и бегает глазами по поверхности стола. Конечно, Паша в него верил, иначе бы не взял к себе, но чтобы таких пациентов напрямую направлять к нему? Может, Паша что-то знал...? Это медик планирует выяснить позже. - Вы займетесь моим восстановлением? - шатен не видит в лице напротив ни капли волнения, нетерпения, надежды.. Если бы не напряженные мышцы, он бы подумал, что мужчине вообще все равно. - Конечно, если вы готовы рискнуть мне довериться, - колкость получается сама по себе и Антон уже корит себя за нее, морща нос. - Я похож на человека, который не рискует? - Арсений тихо смеется. От этого звука медику становится физически больно. Тело покрывается мурашками, а кожу немного покалывает. Он неопределенно пожимает плечами в знак того, что не уверен, что может судить об этом. - Мне понадобятся ваши данные для документации, а потом сможем приступить к осмотру, - мужчина шаркает мышкой по столу, выводя компьютер из спящего режима и открывает новую анкету пациента. - Фамилия, имя, отчество, дата рождения, возраст, место прописки, место проживания, место работы... - Антон сразу перечисляет нужную ему информацию, как будто не знал ответов на эти вопросы. В конце концов, все можно было переписать с предыдущей мед. карты. Художник приподнимает уголки губ усилием воли, но терпеливо на все отвечает.        Когда с формальностями закончено, Антон просит Арсения пересесть на кушетку, а сам направляется к шкафчику, чтобы обработать руки перед осмотром. Когда он встает из-за стола, расстегнутый халат распахивается и Попов видит футболку. Это черная футболка с ярким принтом, который представляет собой руку, кидающую окровавленное анатомическое сердце в ноги другого человека. Арсений прекрасно знал этот принт, потому что это был сентябрьский эскиз, отправленный в работу перед самым отъездом в Геленджик. - Классная футболка, - бормочет он, прежде, чем подумать. Антон медленно переводит взгляд на него, потом на футболку, а затем снова на него. - Известный художник, - коротко бросает медик, наконец обрабатывая руки спиртовым раствором, и указывает мужчине на кушетку, куда тот до сих пор не пересел. - Нравятся его работы? - Арсений никак не отбросит заинтересовавшую его тему. Он суетливо подходит к кушетке и неловко на нее запрыгивает.       Антон подходит ближе и сначала мычит что-то согласное в ответ, а затем бережно берет правую руку пациента в свои ладони. Попов морщится от холода колец и неприятных ощущений, но молчит, а Шастун тем временем нежно проводит по тыльной стороне большим пальцем, успокаивая кожу, и аккуратно поворачивает руку, осматривая внешние признаки травмы. Затем он втирает легкими движениями какой-то гель и через пару минут сжимает кисть мужчины уже увереннее. Мазь, подействовав почти мгновенно, избавляет наконец от нестихающей боли и Арсений рвано облегченно выдыхает, чем заслуживает молниеносный взгляд зеленых глаз. Благодаря анальгетическому действию геля, медик может свободно прощупать положение костей и состояние мышц. Закончив с этим, он ополаскивает руки в небольшой раковине в противоположном углу помещения и вновь идет к столу. - Боли часто мучают? - Антон знает, что не часто - постоянно. Это видно по замученному лицу брюнета. Но он должен следовать протоколу. - Да, бывает, - Арсений не любит казаться слабым, да и в целом считает, что это не та боль, на которую стоит жаловаться. - Когда совсем плохо будет, втирайте эту мазь, но не очень много и не чаще, чем раз в двенадцать часов, - Шаст протягивает мужчине красный тюбик, - теперь про сам курс восстановления. Шансы у вас действительно есть, но гарантий я давать не буду, - Антон сцепляет руки в замок и, облокотившись на локти, наклоняется над столом, - приходить будете ко мне три-четыре раза в неделю на два с половиной часа. Подходит? - Да, у меня сейчас много свободного времени, - грустно улыбается Арсений. Напряжение между ними сменяется невысказанным сожалением и тоской. - Хорошо, тогда я бы предложил... - Антон листает свой ежедневник, выбирая зачем-то исключительно вечерние сеансы. Он сам не понимает, почему именно вечер, но решает, что так надо. Оставляет лишь во вторник утреннюю запись, - давайте вторник в 11.00, четверг и пятница в 19.00, если понадобится четвертое занятие на неделе, решим позже. - Меня все устраивает. Большое спасибо, - Арсений подходит к медику, чтобы забрать заключение с назначением мази и расписанными сеансами.       Антон встает и протягивает руку для прощального рукопожатия и понимает свою оплошность, только когда синие глаза смотрят на него растеряно и даже, кажется, осуждающе. Мужчина с громким хлопком бьет себя по лбу, извиняясь. У Попова эта сцена вызывает приступ смеха, а Шастун думает, что готов хоть все два с половиной часа на сеансах бить себя по лбу, если Арсений будет вот так после этого смеяться. - До свидания, Антон Андреевич, - имя врача художник почему-то по-особенному выделяет и скрывается за дверью.       Шатен тяжело опускается в кресло, запрокидывая голову. Кто бы мог подумать, что именно в первый полноценно рабочий день ему придется столкнуться с таким напряжением. "Действительно, ведь все остальные рабочие дни врачи нюхают ромашки и пьют кокс. Или наоборот" - язвит сам себе мужчина. Из правого кармана зеленых свободных брюк он извлекает телефон и, разблокировав его, открывает давно ставшей постоянной и привычной страничку в интернете. Страничкой был среднестатистический блог современного художника. Читателей и поклонников было достаточно, но теперь, когда больше полутора месяцев никаких обновлений не появлялось, их число таяло. В меню справа под заголовком "Мерч" значилось знакомое нелепое название uberite_ribu, а с затемненной портретной фотографии владельца блога смотрел голубоглазый брюнет в очках и с растрепанной челкой.