Дорога мягко шуршит под колесами лансера, в салоне едва различимо играет какая-то ненавязчивая музыка и пахнет кожей. Приятно. Как только Арсений сказал Шастуну завязать глаза, все остальные рецепторы обострились, из-за чего парень ненадолго ощутил себя по меньшей мере человеком-пауком.
Конечно, Попов придумал что-то масштабное. Страсть к зрелищным поступкам и красочным спланированным сюрпризам, как выяснилось, не была обусловлена юношеским максимализмом, как думал раньше шатен. Оказалось, такие стремления были у мужчины на уровне генетической мутации — уникально и неисправимо. За оставшуюся часть пути, прошедшую для Шастуна в полнейшем неведении, медик успевает собрать в голове лист предположений о пункте назначения (мрачная шутка невзначай проскальзывает тоже), составить рейтинг по вероятности и сделать ставки. Антон даже успевает задаться вопросом, в какой момент все пошло не так в его маленькой вселенной, что он так легко повелся на манипуляции брюнета. Однако ответа мужчина не находит.
Почти всю дорогу оба молчат. Тишина не давит, не раздражает, ее прерывать не хочется, но и комфортной Шастун бы ее назвать не осмелился. Все-таки было что-то неловкое в ней, как будто притворное. А может, это расшалившееся из-за вынужденной темноты воображение рисовало парню неожиданные метафоры. В конце концов, все, что остается медику, — это вдыхать запах кожи, от которого щиплет в носу, и прислушиваться к каждому новому звуку, стремясь сбросить весьма утомившую его вуаль таинственности. Однако когда шорох колес начинает перебивать посторонний отдаленный шум, шатен не сразу реагирует. Лишь когда невнятный шепот перерастает в навязчивый гул, так хорошо знакомый юному сердцу, Шастун понимает. Понимает и боится поверить. До того самого момента, как лансер тормозит и Арсений аккуратно выводит его из автомобиля, мужчина боится даже думать, что такого придумал сумасшедший художник и как именно в его непутевую голову пришла такая светлая идея. Хотя светлая ли?..
Антон сдергивает повязку, и он готов поклясться, что, если бы не долгие годы закаливания характера, он бы наверняка сейчас расплакался. Болезненное счастье напополам с тоской переполняют его, отдаваясь пульсацией в горле и тянущем покалыванием в груди. Все перемерзшие бабочки с новой силой взлетают внутри у Шастуна. Это та любовь, которая раз и на всю жизнь. Не любить самолеты невозможно. И пусть это не родной Боинг, не аэробус и даже не Ильюшин, но маленький коммандер не менее дорог сердцу медика. Шатену кажется, что судьба сыграла с ним злую шутку, приблизив к небу таким высоким ростом и приковав к земле из-за него же.
Арсений смотрит на Антона и не может заставить себя сказать хоть что-то. Столько чувств сейчас одновременно на молодом лице, что разобраться в них решительно невозможно. Когда самолет заходит на посадку на освещенную полосу, Попову кажется, что он видит блеснувшие в глазах парня слезы.
— Тош?.. Все в порядке? Я не угадал, да? Не надо было тебя сюда привозить. Вот черт… — Брюнет обеспокоенно подлетает к Антону и готовится увести его, но тот вдруг широко улыбается и качает головой.
— Нет-нет, все хорошо. Мы полетим, да? — И в этом вопросе так много надежды, что Арсений не может противостоять теплу, разливающемуся в груди, и мимолетному «не ошибся» в голове.
— Да, я договорился со знакомым, он тут работает. Мы можем лететь без сопровождения и без ограничения по времени. Только он сначала убедится, что ты все знаешь и умеешь. — Художник уже глазами ищет нужного человека, поэтому не видит, как Антон рядом взволнованно кивает.
— Арс! — Звучный бас раздается откуда-то справа и, вздернув голову, Шастун видит полного мужчину в спецодежде, который поспешно идет к ним. — Вон там ваш самолет. А это, я так понимаю, пилот. — Последнюю фразу он произносит, изучающе оглядывая Антона с ног до головы и подходя ближе. — В целом, понимаю, почему не пилот. — Грустно усмехнувшись, добавляет он.
— Антон. — Мужчина протягивает худую ладонь, которую тут же обхватывает крепкая загорелая рука, дружески сжимая.
— Стас. Пойдемте. Вам, наверное, не терпится оказаться за штурвалом? — Он в очередной раз одаривает шатена улыбкой и направляется в небольшому самолету неяркой окраски на взлетной полосе.
— Обязательно было ему всю мою подноготную рассказывать? — Шипит Шастун Арсению, когда пилот отходит на достаточное расстояние.
— А как бы я ему еще объяснил, что ты способен управлять самолетом, но не можешь это подтвердить документами? — Так же тихо, слегка склонившись к мужчине, спрашивает Арсений.
— Если бы ты спросил меня, я бы тебе сказал, что вообще-то у меня есть диплом, и не пришлось бы всяким знакомым рассказывать о моих провалах. — Медик еле сдерживается, чтобы не повысить голос, но боится обидеть Стаса, тот кажется приятным человеком.
— Да? И как бы я это сделал, по-твоему? Антон, ты знаешь, у нас не заладилось, но я хочу организовать тебе ошизенное свидание с полетом на самолете, у тебя случайно никаких подтверждающих твое образование документов нет? — Саркастично огрызается Попов. Он все-таки ожидал большей благодарности от мужчины. Тот лишь хмыкает.
— Погоди. — Антон оборачивается на художника с широко распахнутыми глазами. — Это свидание?
— Нет, я всех подряд вожу на самолете вдвоем полетать. — Арс закатывает глаза.
— С тебя станется. — Шастун вновь оборачивается к самолету, стараясь зацепиться за каждую деталь и уже не обращая внимания на возмущение Попова.
Стас подходит к самолету первым и оборачивается к мужчинам. У Антона рука сама тянется огладить борт, но он себе не позволяет. Он все еще ведет себя неуверенно, будто боится, что самолет распознает в нем самозванца и откажется слушаться.
— Ну, парень, рассказывай. — Готовясь внимательно слушать, обращается к Шастуну пилот.
— Что именно? — Шатен непонятливо хмурится.
— Да все и сразу. Хочу понять, что ты знаешь.
Антон ощущает непонятно откуда взявшийся прилив спокойствия и тихо неспеша повествует о теории устройства небольшого самолета и всех нюансах практики подъема машины в воздух. Он незаметно для самого себя увлекается и даже облокачивается о борт, в котором уже приветливо открыт шлюз, с нежностью скользя взглядом по кабине. На протяжение всего монолога мужчины, знакомый Арсения задумчиво трет подбородок и иногда улыбается, сам же художник боится лишний раз вдохнуть, только бы не помешать и не сбить.
— А вот если бы не облака сегодня… — Углубившегося в свои размышления медика вдруг перебивает Стас.
— Хорошо, лично мне все понятно. — Пилот немного растягивает слова и делает паузы, как будто тщательно продумывает каждое следующее слово. — Топлива достаточно, но я бы не советовал затягивать дольше часа-полутора, — Мужчина приглашающе хлопает по борту самолета, как будто это его старый приятель. — а так, милости прошу.
Шастун проскальзывает в кабину, ощутимо сгибаясь для этого, и опускается в удобное кресло. Он с лаской осматривает приборную панель, словно любимую с детства игрушку, случайно отыскавшуюся во время переезда, поэтому не слышит тихого разговора за спиной.
— Ты же понимаешь, что ты не полетишь? — На грани слышимости почти шепчет Стас, с нажимом глядя на старого знакомого и неловко почесывая голову.
— Что? — Попов так резко поворачивает голову, что еще немного и потребовался бы весь профессионализм Антона, чтобы вернуть позвонки в нужное положение. — Я думал, мы летим вдвоем. — Художник хмурится и уже собирается просочиться внутрь железной птицы, но крепкая хватка на локте заставляет его неловко шагнуть на месте.
— Арсений, я и так нарушаю все, что только можно, ради твоего ушастика, если он без документов полетит без сопровождения, да еще и с пассажиром, ты представляешь, что со мной сделают, если это вскроется? Нет, ты не представляешь, — Жестом останавливает он уже собравшегося что-то сказать брюнета. — Меня больше на пушечный выстрел не подпустят к самолетам, если, дай бог, не посадят. Как и твоего, этого… Антона. — Арсению не нравится, что идеальное свидание так резко сбивается с курса. Отпускать шатена в небо одного нет никакого желания, но в глазах Стаса столько решимости, что Попов понимает — выбора нет. Либо он остается на земле один, либо сегодня из них не взлетит никто.
— Ладно. — Арсений резко освобождает локоть из рук пилота и проходит в кабину к Шастуну, опускаясь перед ним в проходе на одно колено. Прорези в джинсах вновь сверкают светлой кожей, совсем как недавно в кабинете.
— Тош, — Брюнет мягко зовет парня, поскольку тот даже не заметил чужого появления, все еще изучая приборы, кресло, наушники, взлетную полосу, — все, что когда-то было частью его повседневной жизни. — Тоша…
— А? — Антон наконец переводит восхищенный взгляд на Попова. Его глаза искрятся вспышками самых разных эмоций, и шатен совершенно забывает, что предполагал держатся с художником холодно и отстраненно.
— Тош, такое дело, — Арсений не знает, как правильно все это сказать, тем более не представляет, как отреагирует Шастун на такие изменения. Мужчина с силой ерошит волосы на затылке и, в итоге, прямо глядя в лицо напротив, говорит. — мы не можем лететь вдвоем. То, что ты летишь без сопровождения, уже нарушает все возможные на свете правила, а если ты еще полетишь с пассажиром… — Смятение на лице шатена внезапно сменяется пониманием.
— Арс, все в порядке. Хочешь, я вообще не полечу. — Антон и сам не понимает, зачем это говорит. Ложь в чистом виде. Оказавшись сейчас за штурвалом коммандера, он знает точно — ничто не заставит его отказаться от этого полета.
— Нет-нет, ты что! — Арсений смущенно опускает взгляд и качает головой, не замечая облегченного вздоха медика. — Ты лети, а я пока тут тебя подожду. — Он мягко улыбается, но взгляд синих глаз остается тяжелым. Шастун от этого ощущает легкое беспокойство, как будто вместо интригующей истории ему выдали сухие факты сюжета, оставив все самое интересное между строк.
— Арс?.. — Антон прокручивает в голове тысячи вариаций того, как можно закончить эту фразу, но не может выбрать хоть одну и просто качает головой, тихо шепча, — Нет, ничего.
Брюнет кивает, поднимается на ноги, оправляет футболку и, кивнув на последок, покидает самолет. Его место тут же занимает Стас.
— Так, Антон, я иду к вышке, оттуда проверим связь, и можешь запускать двигатели. Все нормально? — Пилот все это говорит чисто ради формы, он прекрасно понимает, что для Шастуна эти нюансы настолько же очевидны, насколько и для него самого, однако все равно решает повторить.
— Ага. — Слишком резко дернув головой в знаке согласия, мужчина все-таки задевает пару переключателей и недовольно шипит. Все-таки компактный коммандер и совсем некомпактный Антон — не лучшее сочетание. Стас на это только по-доброму усмехается и исчезает. Шастуну остается закрыть выход, заново устроиться в кресле, закрепить на голове аппаратуру и ждать, пока новый знакомый доберется до диспетчерского пункта.
Пока Антон собирается с мыслями, а Стас покидает самолет, Арсений пытается решить, где ему лучше всего быть во время полета. Наблюдать полет с вышки вместе со Стасом было бы удобнее, но Арсений хочет быть тут, внизу, когда Антон пойдет на посадку и выйдет из самолёта. Бросив последний взгляд на маленький коммандер вблизи, брюнет отходит в безопасную зону. Между тем, Антон уже слышит Стаса в аппаратуре. Динамик искажает голос до неузнаваемости, и Шастун лишь интуитивно догадывается, кто к нему обращается.
— Так, Антон, полоса расчищена, так что, если все в порядке, можешь готовиться ко взлету. Только имей в виду, в километрах пятидесяти на восток порядочные тучи, может быть турбулентность, постарайся не залетать туда.
— Понял. — Коротко бросает шатен, уже почти не слушая диспетчера. Аппаратура зажигается, весело освещая показания приборов. Подготовка занимает всего несколько минут, и вот Антон уже заводит двигатели.
Ровный гул заполняет воздух над аэродромом, отчего кажется, что он вибрирует. Попов непроизвольно отрывает взгляд от взлётной полосы, уходящей вдаль, и напряженно смотрит в ту часть самолета, где, по его мнению, если бы он обладал рентгеновским зрением, можно было увидеть Шастуна. Грозная птица медленно сдвигается с места и постепенно набирает скорость, разгоняясь по освещенной дороге. «Взлетай» — одними губами шепчет брюнет и едва удерживается, чтобы не бросится вслед по чуть влажному асфальту.
Самолет слегка потряхивает, когда шасси отрываются от земли, и Шастун немного сильнее сжимает штурвал в руках. Он тянет рычаг управления на себя, направляя коммандер туда, где для них радушно распахивалось небо. Антон с первых секунд ощущает полное единение с механическим сердцем такой же механической птицы, которая в руках пилота трепыхается и рвется вверх, совсем как живая. Пара пробных кругов над аэродромом кажутся смешной шуткой, по сравнению с бескрайним горизонтом. И коммандер, видимо, чувствует то же самое, потому что вдруг дергает носом в сторону, ловя крылом поток воздуха. Шастун облизывает пересохшие от незаметного напряжения губы и закладывает плавный вираж.
— Антон, все в порядке? — Голос Стаса, про которого шатен совсем забыл, упиваясь ощущениями, немного возвращает мужчину в реальность.
— Да-да. Полечу на запад, сделаю кружок пошире.
— Хорошо, только не увлекайся. — Последняя ремарка заставляет раздраженно закатить глаза. Разве не видно, что он не забыл ни одной самой тонкой детали со времени практики? Летел даже увереннее, чем на самом удачном экзамене.
Все это почему-то кажется парню нелепым. И с каждой секундой, проведенной в небе, самые серьезные проблемы, оставленные внизу, внезапно ощущаются надуманными и мелкими. Самолет набирает скорость, стрелка спидометра почти достигает максимальной отметки, и Шастун невольно улыбается, слушая довольный гул двигателей. Аэродром быстро исчезает из виду, но вместо него открывается потрясающий ночной пейзаж. Городские огни приближаются, зарождая ощущение какого-то детского восторга и предвкушение праздника. Антон всегда, даже мальчишкой, любил самолеты больше, чем машинки. Он думал, что там, в небе, не существует ничего, кроме ветра и свободы. То единственное, чего ему всегда не хватало. Высота манила тем, что позволяла как можно дальше оторваться от земли, где были отец с матерью, проблемы в школе и сплошное одиночество. Когда-то Арсений смог забрать все это, оградить Шастуна от всех самых тяжелых переживаний, и сам же лично вернул потом. С уходом Попова в жизни шатена остались только мечты вырваться, убежать как можно дальше от разбитого на кусочки мира на земле. Однако при всей самой искренней любви к самолетам, наверху было так же одиноко и серо, как на земле. Да, скорость и встречный ветер, тщательно скрытый бортами авиаконструкции не могли не восхищать, но видеть, как на посадочных полосах во время внутренних экзаменов академии учеников встречают родители, друзья или девушки, было неприятно и сердце покалывало обидой. Антона не ждал никто.
Секунды и минуты текут абсолютно незаметно. Кажется, Антон только поднялся в воздух, но судя по данным, стоит развернуться. Все-таки улетать слишком далеко — плохая идея. Машина в руках пилота гудит надсаднее на новом вираже, устремляя нос на северо-восток. Ребяческая радость от этого только увеличивается. Мужчине хочется совсем глупо и счастливо закричать, подпрыгнуть и потопать ножками. Ему всегда было сложно скрывать всеобъемлющие положительные эмоции. Он уже шально представляет, как будет во всех красках описывать все Арсению, когда по правому борту внезапной угрозой выплывает объемное мрачное облако. Потерявшись в своих мыслях, Антон совсем забыл следить за координатами. Вероятно ветер сменился, и грозовой фронт сместился аккурат на траекторию полета Шастуна. Лихорадочно шаря глазами по небу впереди, шатен отмечает еще две-три приличных тучи чуть ниже направления движения самолета и затянутый серым войлоком горизонт.
Ни от какого восторга и предвкушения не остается и следа. Мужчину накрывает волнение и обдает чувством холодного липкого страха. Он перехватывает штурвал поудобнее, нервно выдыхает и напоминает себе, что всегда прекрасно справлялся с управлением в любые погодные условия. На симуляторе.
Небо с каждым моментом становится все мрачнее, переливаясь всеми оттенками серого и черного. Антон внутренне успокаивает себя, надеясь сегодня обойтись без трагедий. Он нервно выдыхает, собирается с мыслями и направляет коммандер туда, где, по его мнению, виднеется просвет и тучи не такие плотные. Где-то слева сверкает молния, из динамиков доносится шипение. Вероятно, Стас пытается выйти на связь, но помехи слишком сильные и шатен не может ничего разобрать. Турбулентность самое обычное явление, ни один пилот его всерьез не боялся, однако есть правило избегать грозовых облаков, где тряска достигала наивысшей интенсивности, грозя потерей управления и падением. Спуститься ниже мужчина не может, он и так летел едва ли не на минимальной возможной высоте. Выше — риск нарваться на еще более сильный фронт. Про такое шатен тоже слышал и не раз. Единственная надежда — пролететь через самые светлые тучи с небольшой болтанкой и как можно скорее вернуться на землю. До Аэродрома иначе уже не добраться, а значит, придётся лететь прямо навстречу шторму.
Первое скопление Шастун проходит нормально. Кабину немного потряхивает, но не более. Отросшие пряди светлыми нитями лезут в глаза, и на виске ощутимо выступают капельки пота от сдерживаемого напряжения. Парочка грозовых туч медленно проплывает мимо, для этого Антону требуются все тонкости пилотажа, потому что он уходит в резкий крен и теряет все силы на то, чтобы не потерять управление. Он проклинает метеоролога, явно составившего неверные сводки, Стаса, который, возможно, недостаточно внимательно их изучал, ведь гости обычно не залетают так далеко, да и в воздух поднимаются не одни. А главное, Шастун злится на себя, что увлекся, повернул в ту сторону, куда не стоило, поздно среагировал, и теперь вынужден демонстрировать все свои лучшие навыки, лишь бы не нарваться на молнию или чересчур сильную тряску.
Облака окружают самолёт со всех сторон, и шатен уже не уверен, где именно летит, и был ли вообще в этом царстве смога просвет или ему померещилось. Периодически боковым зрением можно уловить вспышки то с одной, то с другой стороны. Задумавшись, Антон выходит из очередного виража, совершенно не замечая, что на пути уже выросла новая, смолянисто-черная туча. Нос коммандера, а за ним и весь корпус скрывается в кучерявом облаке. Кабину, а в ней и самого Шастуна незамедлительно подкидывает с огромной силой. Мужчина то и дело бьется головой обо что-то, локтями и даже коленками умудряется задеть панель. Приборы то и дело издают тревожный писк, предупреждая пилота о неполадках и сбоях. На очередной чересчур сильной встряске, прибор, отвечающий за двигатели загорается опасно-красным и низко гудит, оповещая Антона о том, что правый двигатель отказал и самолет стремительно теряет управление. Коммандер, подобно подбитой птице, заваливается на правое крыло, уже не слушаясь штурвала и пилота. Шастуну становится по истине страшно. Системы отказывают одна за одной, приборная панель, еще недавно весело мигавшая сигнальными лампочками, тревожно гасла. Шатен прекрасно знает, что последует дальше, поэтому, когда самолет начинает входить в рваное пике, мужчина не испытывает ничего, кроме ужаса, от которого тяжело в груди и пальцы на штурвале холодеют так, словно покрылись инеем.
В первое мгновение мужчина не предпринимает ровным счетом ничего, цепляясь за рычаги управления, как за призрачную надежду на спасение. Лишь мучительно долгую секунду спустя, он отмирает и начинает щелкать переключателями, тянуть на себя штурвал, делать все, что в его силах, и все, что не приносит никакого эффекта. Вспышки молний слепят до боли глаза, а руки, вторя маленькому самолету, становятся все менее послушными, мелко дрожа. Антон думает об Арсении. Ведь он ждет его где-то на аэродроме. Наверное, сидит со Стасом на вышке и пытается связаться с ним, Шастуном, даже не подозревая, что тот уже, возможно, никогда ему не ответит. В такой момент сил и времени обманывать себя нет: он простил Попова. Давно простил. И пусть это не было гарантией, что они смогут быть вместе, что шатен снова будет ему доверять, но это было веской причиной вспомнить кого-то по-настоящему любимого. Если и имеет смысл продолжать бесплотные попытки вернуть управление, то только ради того, чтобы вернуться на землю и дать Арсу еще один шанс.
Коммандер летит вниз, то и дело сбиваемый сильнейшими порывами ветра. Земля приближается с катастрофической скоростью, готовясь принять пилота в свои холодные смертельные объятия. Самолет начинает отсчет своих последних секунд. Почти под прямым углом к носу серебристой железной птицы проплывает очередная густая туча, суля последнюю в жизни Антона турбулентность. Шастун немного щурит зеленые глаза, которые в темноте кабины кажутся бесцветными, и когда его подкидывает очередной волной встряски, он готов. Но вот чего пилот совершенно не ожидает, это того, что приборы по одному и по несколько начнут загораться, как светлячки в мрачном лесу, вселяя надежду. Кабина вновь заполняется уже не раздражающим писком, из аппаратуры опять доносится шипение напополам с взволнованным криком Стаса. Шастун не может разобрать ни слова, но он так рад слышать голос в динамиках, что ему совершенно неважно, чего там добивается диспетчер. Как только огромным усилием нос коммандера снова смотрит прямо и самолет летит на положенной высоте, успешно преодолевая последние темные облака, влетая в практически чистое ночное небо, Антон надевает наушники.
— Стас? — Голос от нервов хрипит, ломается, и по ту сторону, наверное, превращается в невнятную кашу звуков, но главное, что диспетчер его услышит, узнает, что все в порядке.
— Антон?! Антон, где ты находишься? Что происходит, данные с самолета перестали поступать. — Стас настолько взволнован, что просто кричит в микрофон прилагая все возможности своего голоса.
— Все в порядке. Грозовой фронт сместился прямо на траекторию моего полета, я потерял управление. Сейчас он прошел, минут через пять буду на аэродроме. — Мужчина старается использовать максимально короткие формулировки и не тратить лишний раз силы, которые после случившегося, казалось, ушли в минус.
— Понял, ждем.
Посадочная полоса перед глазами Попова пустует уже около часа. Он так и не поднялся на вышку к Стасу. Как только Антон на самолете скрылся из зоны видимости, брюнет не мог перестать вглядываться в темное небо в ожидании, когда снова увидит маленький коммандер и услышит гул двигателей. Совсем немного погодя Арсений замечает вдалеке грозу. Благо, Шастун улетел в совершенно другом направлении и встретиться с погодным явлением не должен. Он не успевает заметить, в какой момент из диспетчерской наверху начинает доноситься шум. Стас так кричит, что даже через окна на приличной высоте, слышно, что что-то пошло не так. Попов внутренне мечется между желанием срочно подниматься наверх и выяснять, где Антон и что случилось, и тем, чтобы ждать внизу и надеяться, что парень вот-вот появится тут. Затянувшуюся дилемму решает внезапный гул самолета и видно, как серебристый коммандер стремительно приближается к аэродрому. Арсений только сейчас замечает, что последние несколько минут почти не дышал, и начинает нервно с жадностью глотать воздух.
Коммандер немного неровно, но удачно касается шасси влажного темного асфальта. То ли от тряски, то ли от дрожи в руках кольца тихо постукивают о штурвал. Постепенно замедляясь, самолет замирает, как будто и не было этого страшного шторма и критического снижения, как будто все это время они простояли на полосе без движения.
Антон силой выталкивает себя из кресла и на негнущихся ногах покидает кабину. Желание снова ощутить надежность земли под ногами почти невыносимо. Но гораздо больше ему хочется к Арсу. Во время снижения он заметил брюнета в зоне безопасности. Тот, видимо, так и не покинул своего поста, после того как парень поднялся в воздух. Слушая только порывы ветра и свое рваное дыхание, Шастун с каждым шагом идет увереннее, уже даже почти бежит и как только достигает цели, врывается в объятия Арсения.
— Я так испугался. — На грани слышимости шепчет он куда-то в шею брюнета.
— Я тоже. — Мужчина не имеет ни малейшего представления, что случилось там, наверху, но он успел испугаться за шатена, а что пережил сам Антон, он даже представлять не хочет. Ощущать, как худые руки только крепче стискивают спину, гораздо важнее для него. — Тише, Тош, все хорошо. Я тут. Ты в порядке. — В голове такой сумбур, что Попов и сам не знает, что говорит. Но боится замолчать.
Со спины раздаются торопливые тяжелые шаги. Это Стас спустился из диспетчерской. Только сейчас мужчины отступают друг от друга. Антону хочется ухватиться за руку Арсения, чтобы ощущать хоть какое-то касание, но адреналин уже покидает тело и ему на место приходит былая нерешительность.
— Антон! Что там стряслось? — Стас бегает глазами то по Шастуну, то по самолету. Не понятно пока, за кого он переживал больше. Диспетчер упирается ладонями в колени и тяжело выдыхает. Спецодежда на спине взмокла и выделялась темным пятном.
— Была сильная турбулентность. Я потерял управление, отказал правый двигатель, я начал падать. Но во время очередной встряски управление вернулось, я не знаю. Все было очень быстро, я не все успел понять. — Арсений рядом шумно вдыхает и в ужасе запускает пальцы в волосе, отворачиваясь. — Арс. Все хорошо. Все правда в порядке. — Брюнет коротко кивает, но глаза остаются беспокойными.
— Ладно. — Кивает, наконец, собравшись с мыслями, Стас. — Тебе сейчас нужно в себя прийти, а механикам проверить самолет. Я рад, что ты в порядке. — Диспетчер протягивает руку и шатен тут же ее жмет, надеясь поскорее закончить с формальностями и оказаться где-то еще. Попов, кажется, улавливает его настроение, потому что тоже торопливо благодарит старого приятеля и спешно хватает Шастуна за руку, уводя к выезду.
Лансер мягко покидает парковку. Запах кожи и тишина больше не нервируют, а успокаивают. Переживания прошедшего часа убили напрочь зарождающуюся романтику, но оставаться в одиночестве категорически не хочется. Антон, до этого неотрывно следивший за видом в окне, вдруг резко поворачивается к Арсению.
— Может прогуляемся недолго пешком? Хочу немного подышать.
— Конечно. — мягко соглашается брюнет, кивая. Он дает указание водителю остановить на набережной, не доезжая до дома и еще раз улыбается Шастуну одними уголками губ. Картинки за окном незаметно сменяются на городские пейзажи. У набережной автомобиль останавливается, и Антон даже не сразу замечает, что виды перестали калейдоскопом сменять один другой.
На улице морозно. В первую секунду шатен даже сомневается в своем первоначальном желании, но достаточно скоро он привыкает к новой температуре и, поежившись, направляется вдоль канала плечом к плечу с Арсением. Недавние страхи уже тихо покидают голову и душу, оставляя лишь усталость и новые внезапные осознания.
— Знаешь, там было очень страшно. — Вдруг нарушает тишину мужчина. — Самолет постоянно трясло, двигатель отказал, коммандер упал на правое крыло. Повсюду молнии… — Шастун говорил тихо, с большими паузами. — Я, знаешь, о чем подумал? — Антон поднимает глаза на Арсения и находит его взгляд своим. Тот приподнимает брови в немом вопросе. — Что к тебе хочу, — Усмехается шатен, — представляешь? — он оправляет челку, сильно спутанную после всего и подбрасываемую постоянно ветром.
— Я очень волновался. И я виноват, что потащил тебя туда. — Арсений не может смотреть в глаза напротив, он тяжело опускает взгляд на брусчатку под ногами.
— Прекрати, пожалуйста, — Антон хмурит светлые брови и говорит чуть громче, возмущенный такими теориями. — во-первых, ты ни в чем не виноват, я в порядке. Я даже рад, что смог сегодня полететь. — Попов в удивлении оборачивается на мужчину и долго выжидающе смотрит, прежде, чем сказать.
— Если бы с тобой что-то случилось, я не знаю… Я бы не смог, наверное. — Он говорит серьёзно и замолкает, с силой стискивая зубы.
— Да брось. — Мягко улыбается шатен.
— Что?
— Я прекрасно понимаю, что все эти чувства, — Шастун неопределенно поводит рукой в воздухе. — это не любовь.
— Кто тебе сказал? — Резко помрачнев в лице, спрашивает Арсений, хотя тут же обретает шутливое выражение и веселый тон, напевая известную всем на клеточном уровне песню. — Ну кто тебе сказал, кто придумал, что тебя я не люблю? — Антон смотрит на этот кошмар полными ужаса глазами, когда мужчина добивает его тем, что начинает в такт мелодии пританцовывать. На холодном ветру и в теплом пальто это больше напоминает судорожные дерганья, что совершенно не свойственно этому изящному человеку (уж шатен знает не понаслышке). Арсений тем временем не унимается, — Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе берегу! Твой голос в сердце моем звучит всегда. Нет, никогда я тебя разлюбить не смогу… — На последней строчке брюнет вдруг снова теряет всю веселость, сбавляет шаг, прямо и осознанно смотря в зеленые глаза, так и не решившись окончить фразу.
— Попов, ты что, серьезно только что спел заставку из «Счастливы вместе»? — оборачивается мужчина, но брюнет все еще молчит. — Слова забыл? — усмехается Шастун. Он также сбавляет шаг, чтобы сравняться с Арсом и до сих пор пытается свести все в шутку, с каждым разом терпя все более сокрушительное фиаско: нервная улыбка и взволнованный взгляд выдают всю подноготную своего обладателя.
— Нет. — легко бросает художник, вновь обращая взор на дорогу. — Давай, почти пришли! — подбадривает он медика, возвращая шагу былую скорость.
******
Кожу обдает домашним теплом, и, после питерских морозов, оно приятно покалывает. Арсений, торопливо скинув обувь и куртку, тут же направляется в кухню, где первым делом включает духовку на нужное количество градусов. Все это под любопытным взглядом гостя. Шатен не так поспешно, но тоже избавляется от одежды и следует за хозяином квартиры.
— Сережа вернулся? — вопросительно кивает мужчина в сторону подсвеченной дверцы, расположенной под электрической плитой. От свежего воздуха на щеках Антона играет легкий румянец, и он то и дело очаровательно шмыгает носом. Такое невинное и домашнее зрелище вызывает у Попова щемящее чувство нежности и заботы, заставляя тут же щелкнуть кнопкой чайника, чтобы отпоить парня горячим чаем. Если свидание закончится простудой, это точно будет провал.
— Нет, — бормочет наконец брюнет и тут же неловко мнется, — то есть, да, но он тут же уехал обратно. Это я приготовил. — Художник говорит все это, не прекращая смущаться, как будто рассказывает о чем-то глупом и нелепом, но все, что может выдать Шастун, — это пораженный вздох.
— Погоди, — он дергано шагает к Арсу, отчего браслеты на запястьях отдаются легким звоном, и напряженно замирает. — ты сам все это приготовил? — Антон не знает, что значит «все это», но тот факт, что в духовке запекается нечто, требующее больше, чем простого мытья под водой или разогревания в микроволновке, уже само по себе поражающий факт.
— Ну, — мужчина все еще немного мнется у плиты, что совершенно не соответствует его обычному поведению, но отчего-то признаваться медику, сколько неудачных попыток и каких чудовищных усилий ему понадобилось, чтобы настругать овощи, не хочется. В глазах Антона он хочет быть сильным. — резать что-то и готовить сложные блюда я пока не могу, но зато я вполне способен держать овощи, пока рублю их на слайсы. — Брюнет, все же, поднимает синие глаза на гостя и улыбается решительнее. — Поэтому я сделал «рататуй».
Шатен шумно выдыхает и продолжает напряженно смотреть на своего самого необыкновенного пациента. Что выделяло Арсения среди всех возможных травмированных людей планеты, понять было сложно: то ли его упертость и сила воли, то ли исключительные успехи в восстановлении, а может и вовсе что-то иное, связанное с самим лечащим врачом. В любом случае, Арсений был другой. Все это вызывало в самом шатене бурю неоднозначных эмоций, которые он, по своей дурной привычке, прятал в юморе.
— Как маленькая серая крыса? — Если бы Шастун знал, какую реакцию это вызовет у брюнета, он бы никогда не стал так говорить. Честное слово. Молчал бы всю жизнь. Как бы он ни злился на Попова, сколько бы ни считал, что должен спасать себя от этого человека холодной отстраненностью, слышать глухой бесцветный голос, полный сожалений, было гораздо большим мучением.
— Да, крыса я порядочная, — коротко соглашается художник, даже не пытаясь обратить все в шутку. Но прежде, чем тишина между ними станет слишком тяжелой или удушающей, Арсений возвращает на лицо широкую улыбку, от которой вокруг глаз проступает сеточка солнечных морщинок. — Только пообещай, что, если будет невкусно, ты тут же выплюнешь?
— Тебе в лицо? — широко усмехается мужчина, перенимая игру брюнета. Уж если Попов брался хоть за что-то на кухне, получался неоспоримый шедевр.
— Именно туда. — Арс оборачивается на звук вскипевшего чайника и направляется за кружками и медом. Домашние тапочки, из-за которых мужчина тут же теряет добрую часть внушительно пугающей красоты, шаркают по кафелю.
— Так ты спаиваешь всех на первом свидании, чаем с медом? — улыбается шатен, мягко отстраняя художника от кухонной тумбы. О тонкие стенки кружек поочередно звенят кольца на пальцах и ложки с щедрой порцией меда.
— Потерпи до ужина, алкоголик! — задорно смеется над ухом Арсений, однако голос Попова становится глубоким и низким, испытывая на прочность принципы Антона. — А чай нужен, чтобы ты не заболел раньше, чем истечет таймер на духовке. Вон уже носом шмыгаешь. — Брюнет недовольно качает головой, не зная, на кого сетовать: себя, Шастуна или питерский климат, не дающий и носа высунуть из дома, не отхватив ангину или бронхит.
— Ты прекрасно знаешь, что я всегда шмыгаю носом, когда захожу домой с улицы. — тихо подмечает Антон, заливая кипяток в обе кружки.
— Знаю. — так же тихо соглашается Арс, останавливаясь в миллиметре от мужчины, так и не опустив голову ему на плечо.
Чай пьют в уютной тишине, лишь изредка нарушая ее тихими разговорами ни о чем. Поднимать серьёзные темы никому не хочется. В конце концов, одной эмоциональной встряски за вечер более, чем достаточно. Постепенно каждый углубляется в какие-то свои потаенные мысли, в которые пока не хочется посвящать второго, но прежде, чем вечер станет некомфортно меланхоличным, духовка радостно пищит, оповещая мужчин о готовности ужина. На стол накрывают так же вместе. Арсений наконец достает вино, Антон раскладывает блюдо по тарелкам и добавляет все необходимое. Немного неровно нарезанные овощи кажутся Шастуну даже более очаровательными и аппетитными, чем самое шикарное блюдо в самом дорогом ресторане. Кто бы мог подумать, что столько лет спустя внутри шатен останется сентиментальным подростком?
— Выглядит потрясающе! — Улыбается Антон, опуская две тарелки на стол из темного дерева.
— Правда? Я рад. — от неуверенности художника не остается и следа. Весь он лучится гордостью и едва заметным счастьем. Зрелище завораживающее.
— Ну что, приятного аппетита? — С небольшим усилием обхватив приборы, спрашивает Арсений, но Антон его уже не слышит. Он абсолютно поглощен гаммой вкусов и запахов, которые, благодаря домашней атмосфере чувствовались лишь острее. Кажется, в этот момент он способен понять критика из того самого мультика про крысу, обронившего ручку лишь после одного кусочка блюда. Сам медик готов сейчас бросить все, что угодно на пол, считай, под ноги этому мужчине.
— Невкусно? — взволнованно интересуется брюнет, не разобравшись в палитре эмоций человека напротив. — В холодильнике наверняка есть что-то съедобное, давай разогрею, или, может, закажем…
— Попов, — Тихо предупреждающе перебивает его Шастун, так и не открыв глаз, сомкнутых под волнами наслаждения. — если ты еще раз скажешь слово «невкусно», я лично тебя стукну. И ни одна реабилитация тебе уже не поможет. Ясно? — Антон наконец открывает глаза и уже готов рассмеяться от того, насколько комично растерянным сейчас выглядит Арсений. — Это просто невозможно вкусно. — улыбается шатен и подцепляет вилкой очередную порцию. Арс наконец расслабляется, пробует уже сам и даже делает широкий глоток вина в попытках прогнать смущение.
— Ну и кто из нас алкоголик? — тихо смеется Антон.
— Отстань, надо же как-то расслабиться. — Шуточно отмахивается брюнет, но все равно смущенно потирает подбородок. Шастун в ответ лишь улыбается и, отсалютовав художнику бокалом, так же пригубляет вино.
За час с небольшим бутылка незаметно заканчивается, ужин съеден, а сами Антон с Арсением, расслабленные под влиянием алкоголя, сидят друг против друга, немного опустившись на своих стульях. Рубашка на Антоне уже немного расстегнута от духоты, щеки слегка покраснели, а на губах заиграла легкая хмельная улыбка.
— Честное слово, так и было! — Попов смеется, завершая очередную историю, и ерошит без того взлохмаченные волосы.
— Даже не сомневаюсь. — Только фыркает шатен, но все равно не может сдержать тихого смеха. Он слегка покручивает браслеты на запястьях и ведет плечами. От долгого сидения тело затекло и просило движения. — А можно… — Мужчина вдруг поднимает взгляд на брюнета. — Я посмотрю на твои картины?
Арсений некоторое время хмурится, задумчиво оглаживая шов на темных джинсах, он сомневается, хорошая ли это идея, но желание Антона приобщиться к чему-то личному дорогого стоит.
— Пойдем. — Наконец говорит художник. Он ободряюще улыбается одними уголками губ и поднимается из-за стола, протягивая руку Шастуну. Тот может и сам встать, в конце концов, полбутылки вина — не так уж и много, но руку подает и не отпускает до тех пор, как они достигают той самой комнаты. Антон уже начинает сомневаться, имел ли право о таком просить, но Арсений уверенно распахивает дверь и аккуратно подталкивает Шастуна в спину, чтобы тот прошел дальше. В прошлый раз Антон не успел все хорошенько рассмотреть, и воспоминания успели немного стереться. В полуночном мраке мастерская выглядит не то что загадочно, волшебно. За спиной медика щелкает выключатель, и комнату заполняет неяркий свет. Каждая картина, в темноте имевшая лишь очертания теперь обретает цвет и сюжет. Большая часть из них так или иначе свидетельство ужасных мучений: жуткие этюды в мрачных или кричащих тонах, лишь несколько, довольно старых работ, насколько Антон может судить, лучатся теплом. Шатен оборачивается на художника, но тут же возвращает свой взгляд к картинам. Ими увешаны стены, уставлены подоконник и пол у стен. В левом углу стоит повернутый обратной стороной складной мольберт. Другой, не тот, что был в спальне, когда Шастун приходил в прошлый раз. На нем стоит холст, натянутый на фанерную раму, правый угол которой треснул. Получив немое согласие от брюнета, медик обходит мольберт и видит неоконченную композицию. Краски местами смазались, смешались, но все равно можно разобрать очертания темного грота с подземным озером. Какие-то светлые пятнышки, будто звезды, словно освещали свод. пространство посередине картины, как раз в центре озера еще пустовало. Из-за треснувшей рамы, холст местами прогнулся, а вся работа выглядела надломленной.
— Это картина, которую ты писал там, в горах? — почти шепчет Антон. Ему отчего-то страшно произносить слова вслух. Как будто это разобьет или сломает что-то.
— Да. Я нашел там грот, которого не было на карте. — Арсений прячет руки в карманы и, покачиваясь с пятки на носок, медленно подходит к мужчине, останавливаясь за его левым плечом.
— Что это? — Шастун неловко указывает на огни вверху картины. Он говорит, не отрывая взгляда он холста. Странно представить, что обернувшись, он увидит лицо Арсения так близко. Странно и волнительно.
— Это светлячки. Непонятно, откуда они там взялись и как выжили, у нас климат другой, а такие водятся только в Новой Зеландии. Но зрелище поистине волшебное.
— А почему тут не закончил? — Шатен кивает на центр и все-таки скашивает взгляд в сторону художника. Тот пожимает плечами и отходит ближе к окну.
— Не знаю, показалось, что чего-то не хватает. Сама картина достаточно сказочная, но для полной иллюзии чего-то недостает. — Антон задумчиво хмыкает и тоже приближается к окну, параллельно закатывая рукава рубашки до локтей.
— Арс, — Мягко зовет он и, прежде чем продолжить, ждет, пока брюнет поднимет на него взгляд, — зачем ты вообще полез туда? — мужчина невольно вскидывает руку в направлении картины. — Ты же не любишь горы, я знаю. Но ты часто туда ездил за последние годы. Зачем? Неужели все это стоит таких рисков? — Теперь уже он указывает на едва зажившие руки Попова. Арсений какое-то время молчит, изучая взглядом картины на стенах, которые в определенные моменты жизни помогли ему с чем-то справиться. Шастун уже начинает сомневаться, что художник ответит, но тот вдруг смотрит прямо на него, медленно шагая навстречу, и начинает тихо говорить.
— С тех пор, как я закончил академию, меня все время тянуло куда-то. Я побывал во многих местах, ты, вероятно, об этом хорошо знаешь. Но спокойнее всего мне всегда было в горах. Чем выше, тем спокойнее. Ты прав, я не люблю горы, никогда не любил, по многим причинам. Но там, на очередной вершине, когда я поднимал глаза и смотрел на небо, мне казалось, что ты где-то совсем рядом. Возможно, летишь каким-то дальним рейсом и нет-нет да окажешься сейчас надо мной. Совсем рядом. — Когда брюнет замолкает, он останавливается практически вплотную к Антону. Тот молчит, но смотрит открыто и решительно. Арсений сам не знает, как именно, но каким-то шестым чувством осознает, что сейчас, именно сейчас можно. Он осторожно касается губ, с невероятной нежностью, пытаясь вложить в это прикосновение все бушующие внутри чувства, и опускает одну руку на шею шатена. Когда Арс отстраняется, Шастун незамедлительно тянется обратно, не давая ни секунды обоим одуматься. Он приникает к губам Попова, практически моментально углубляя поцелуй, придавая ему жара и дикости, так не хватавших обоим. Когда-то родные губы кажутся, ощущаются Антону одновременно смутно знакомыми и абсолютно чужими. Алкоголь на языке жжется, делая иллюзию вспыхнувших между мужчинами искр почти реальной. Арсений, опешив в первую секунду, тут же включается в эту сумасшедшую игру. С каждым движением, с каждым миллиметром он вспоминает и изучает, отступает и нападает, позволяя себе и Антону полую свободу действий.
С каждой секундой контроль все больше ускользает, в голове не остается ни одной здравой или серьезной мысли. Попов, оторвавшись, наконец, от таких манящих губ, тут же опускается к шее и кладет одну руку на пояс мужчины, а второй зарывается в пшеничные кудри, заставляя немного запрокинуть голову. С каждым прикосновением губ к шее он отправляет по телу Антона небольшие электрические разряды. Еще немного и колени предательски подогнуться, выдержать эту пытку дольше просто невозможно.
— Арс… — на выдохе голос хрипит, только сильнее заводя художника. Он немного прикусывает молочную кожу, оставляя краснеющий след и тут же проводит по нему кончиком языка, едва касаясь, чем вызывает очередной рваный вздох и огромное количество мурашек. Шастун, уже не в силах себя сдерживать, с силой сжимает ткань футболки на плече Арсения. Тот, кажется, намек понимает, потому что переплетает пальцы со свободной окольцованной рукой и, не разрывая поцелуев, осторожно направляет шатена спиной в сторону коридора, а там, по не осторожности зацепив шкаф плечом, — в комнату.
Лишь почувствовав за спиной кровать, Антон перехватывает инициативу, не в силах больше терпеть крепнувшее с каждой секундой возбуждение. Он практически сдергивает порядком надоевшую ему футболку с Арсения и, оставив первый легкий поцелуй на ключице, толкает его на серые простыни, тут же нависая сверху. Поцелуями на его груди он рисует карту всех дорог и маршрутов, пройденных за четырнадцать лет, чтобы запечатлеть их на Арсении, сделать и его частью той жизни. Губами на шее и торсе он прослеживает каждую родинку и находит каждый знакомый ему шрам. Все это так ново, но одновременно так знакомо. Попов, до этого игравший с волосами Антона, вдруг опускает руки ему на плечи и резко тянет вверх, попутно начиная расстегивать пуговицы на рубашке. Шастун невольно смеется, но не помогает, а вместо этого опускается к лицу брюнета, оставляя за ухом и на границе с шеей тысячу легких поцелуев, прекрасно зная, какой эффект они имеют. Мужчина с тихим шипением втягивает воздух, сопротивляясь таким очевидным провокациям, чем вызывает очередной смешок шатена, но все-таки высвобождает его руки из рукавов пресловутой рубашки. Надоевший элемент одежды провинившейся тряпкой падает на пол.
Первую минуту Арсений просто любуется открывшимся ему наконец телом. Он легко оглаживает ключицы, плечи и торс, а потом резко переворачивает Шастуна вместе с собой, седлая худые бедра. Тот издает невнятный возмущенный звук, выказывая очевидный протест, но он тут же переходит в стон, как только Попов, немного покачивая бедрами, проезжается по паху Антона. Ткань немного неприятно трется о возбужденный член, но вспышки удовольствия моментально это компенсируют. Арсений, не отрывая взгляда от глаз шатена, словно гипнотизируя его, медленно спускается вниз, оставляя несколько едва заметных поцелуев на границе джинсов. Мужчина легко подцепляет пуговицу, и в тишине комнаты отчетливо раздается звук расстегивающейся молнии. Антон немного смущенно поджимает губы, но уже в следующую секунду опрокидывает голову на подушки, задыхаясь воздухом и ощущениями. Попов, сомкнув губы вокруг головки, практически моментально берет на всю длину. Конечно, Шастун не держал все четырнадцать лет целибат, в ожидании Арсения. У него были разные партнеры, очень умелые и совсем неопытные, но все они были на пару ночей, не больше. Оттого ли, что близости с Арсом Антон ждал с шестнадцати лет, оттого ли, что чувства к нему за долгие годы так и не ослабли, или просто оттого, что Попов был всегда и во всем лучшим, но таких ощущений шатену не дарил никто. Ему даже не хочется знать, где брюнет этому научился, все, что его сейчас волнует, — это почему на Арсении до сих пор так много одежды, а самого Арсения так мало на теле Шастуна.
Как только Арсений немного поднимается, Антон настойчиво расстегивает его брюки и ясно дает понять, чтобы мужчина их снял. Брюнет смеется с такой нетерпеливости, но указания выполняет, практически моментально нависая над Шастуном снова. Он целует его, но уже не так страстно, при этом глубоко и чувственно, едва-едва двигая телом, но при каждом движении четко касается своим обнаженным членом члена Антона. Медик не может выдержать волны нахлынувших ощущений, он стонет прямо в поцелуй, лихорадочно блуждая руками по спине Арса, и вскидывает бедра, прижимаясь сильнее. Попов, не разрывая поцелуя, тянется куда-то за спину шатена, в изголовье кровати. Там он наощупь находит все необходимое: небольшая бутылочка со смазкой и презервативы.
— Готовился? — едва слышно выдыхает Шастун ему в губы, все еще цепляющийся руками за спину и плечи Арсения. Металл колец обжигает холодом, и это оставляет последнюю разумную ниточку сознания, не позволяя пуститься в полное безрассудство и страсть.
— Надеялся, — Также хрипло шепчет Попов, вскрывая упаковку контрацепции. Их дыхание давно сбилось, голоса от возбуждения стали низкими и хриплыми, а зрачки от адреналина расширились. Антон в нетерпении прикусывает нижнюю губу, но молчит, не торопя художника. Тот аккуратно раскатывает латексную защиту по всей длине и выдавливает на пробу смазку, грея ее на пальцах. На всякий случай, Арсений переводит взгляд на шатена и, увидев полные решимости глаза, осторожно вводит первый палец на одну, а затем и на вторую фалангу. Не встретив сильного сопротивления, Попов закидывает одну ногу Антона себе на плечо и вводит два пальца. Шастун, кажется, даже почувствовал какое-то удовольствие, судя по выражению лица и затрепетавшим ресницам. Это удивляет Арсения, он такого, признаться, не ожидал. Но вот на третьем по счету пальце приходится притормозить, шатен явно ощущает дискомфорт, потому что нашаривает руку мужчины, лежащую на его бедре и переплетает пальцы. Он дышит немного рвано, но быстро привыкает и расслабляется, давая свое безусловное согласие на все.
Арсений находит рукой подушку, аккуратно приподнимает таз Антона, чтобы опустить уже на мягкую вещь. Он закидывает вторую ногу Шастуна себе на плечо и упирается головкой в сфинктер. В очередной раз находит взглядом глаза шатена, и тот готов поклясться, что если Попов еще раз спросит его согласия, он все сделает сам, оставив брюнета нервно курить в сторонке. Медик не успевает до конца сформировать возмущенную мысль в голове, потому что Попов начинает медленно входить, заполняя собой Антона полностью. Он в голове, внутри и определенно до сих пор в сердце. Один Бог знает, каких титанический усилий стоило художнику сдерживаться. Внутри Антона было тесно, жарко, в него хотелось врываться резкими толчками, втрахивая в кровать и вырывая хриплые стоны. Но сегодня Арсений хотел быть с Шастуном нежным, поэтому он изо всех сил держался. Шатен сумбурно сжимает то плечи, то спину, то руки Попова, жадно глотая воздух и привыкая к ощущениям. У него уходит ровно минута, чтобы отдышаться, и тут же он чувствует первое нетерпеливое движение внутри. Брюнет двигается плавно, постепенно, и когда начинает выходить и входить практически на полную длину, он впервые задевает небольшое скопление нервов, вызывая поглощающую волну удовольствия по всему телу Антона. Шастун стонет бесстыдно, открыто и громко. Он прикрывает глаза, полностью теряясь в ощущениях, поэтому не успевает заметить, сколько проходит времени, прежде чем оргазм уносит все последние крупицы сознания куда-то далеко. Буквально через пару минут рядом опускается брюнет. Шатен не видит, скорее чувствует, как прогнулась кровать под боком и чувствует легкий поцелуй на ключице.
***
Антон полулежал на кровати, опираясь спиной в подушку в изголовье кровати, и курил. Арсений ненавидел, когда курят в квартире, Шастун это прекрасно знал, но пользовался тем, что довольный и сонный Попов сейчас лежал под боком, не в состоянии раздражаться хоть на что-то. Одеяло цвета мокрого асфальта скрывало от глаз левую ногу шатена и область паха, в руках тлела сигарета, заполняющая комнату сизым дымом, окрашивая все в оттенки серого. Наверное, со стороны картинка напоминала сцену нуарного кино. Арсений пристроил голову на подушке рядом с плечом Шастуна и, по-котьи сощурив глаза, едва касаясь водил ладонью по руке мужчины, то сплетая, то отпуская чужие пальцы.
Когда сигарета в худой ладони дотлела, Антон в последний раз стряхивает пепел в гостевую пепельницу на тумбочке, тушит окурок и переводит уверенно спокойный взгляд на брюнета.
— Арс, ты же понимаешь, что это ничего не меняет? — Антон все еще опирался на спинку кровати, поэтому смотрел на Попова сверху вниз. В поле зрения было лишь плечо, усыпанное родинками, но даже по нему одному не сложно было заметить, как напрягся мужчина.
— В смысле? — Арсений приподнимается на локтях и хмуро взирается на абсолютно бесстрастное лицо напротив.
— Ну, свидание, самолет, ужин, секс — это все прекрасно. Особенно секс. — усмехается парень. — Но между нами это ничего не меняет. Одно потрясающее свидание не восстановит доверие, которое было разбито столько лет назад. — Антон медленно садится, спуская ноги на пол и нашаривая попутно свои брюки. — Спасибо тебе большое за сегодня, правда. Но ты не можешь заставить меня доверять тебе только из-за полета на самолете и романтичной прогулки. Это так не работает. — Пока Шастун все раскладывает по полочкам, Арсений молча наблюдает, как медик сначала натягивает на худые ноги широкие штаны, затем размеренно, пуговицу за пуговицей, застегивает рубашку, находит носки и ерошит немного влажные от пота волосы.
— И что, ты просто так уйдешь? — Арсению стоит всего его самообладания не выдать разочарование и дрожь.
— Нет, — Легко бросает Антон, мягко улыбаясь брюнету. — не просто. — На этих словах он медленно наклоняется к лицу Попова, нежно целуя его в щеку, и скрывается за дверью.
