Сказки безымянного пера

Марироуз ни за что не забыла бы об Эде. Не видит смысла в объединении, ведь это потеря самого дорогого. Эти слова крутятся в голове Эдварда, не дают ему покоя. Марироуз... Она неправильная тень. Вероятно, попавшая под влияние своей дефектной куклы, не стоит взрослому воспринимать всерьез то, что она говорит. Но почему-то Эдвард не может забыть все, что наговорила Марироуз. Были ли Эд дорог для него? Эдвард вздыхает. Медленно наливает чай, оглядывает комнату. Даже управляющему детского корпуса положен отдых, потому сегодня Эдвард имеет право не выходить из своей комнаты, отдохнуть. Эд... Был интересной куклой. Не сказать, что сильно отличался от других поведением — как и все, убирался, служил господину, но иногда заставлял Эдварда улыбаться. Он был неуверенней господина, но хорошо справлялся с работой лица — точно знал, какие действия сейчас совершит Эдвард, секунда в секунду повторял за ним, понимал, улыбается он, или хмурится. Насколько сильно Эд отличался характером от тени, был самостоятельной личностью? Эдвард не может сказать. Но в каких-то повседневных ситуациях Эд проявлял свой характер. Эдвард прикрывает глаза, пытаясь вспомнить, что происходило до его объединения. Треск. Громкий и пронзительный, такой, что Эдвард вздрагивает, сразу же откладывает свою книгу. Эд охает. По глухому стуку можно сказать, что он падает на колени. Эдвард встаёт из кресла и поворачивается. На полу — много белых осколков, оставшихся от вазы, что стояла рядом. Разбилась. Эд взглядом бегает от одного осколка к другому, начинает хватать их и кидать на свою ладонь, даже не боясь поцарапаться. А потом снова охает. Жмурится. Эдвард видит, как с пальца Эда стекает что-то красное, маленькими каплями падает на пол, окрашивает в алый лежащие осколки. Обычно Эдвард не вмешивается в уборку, не обращает внимания, когда кукла что-то роняет, но сейчас, видя и понимая, что Эд повредил себя, он просто не может не подойти. — Господин? — Эд смотрит на него, от досады и резкой, маленькой, но все же боли, ладони его вздрагивают и осколки падают. — Что это? — Эдвард садится рядом, смотрит на маленькую ранку на пальце Эда. — Кровь. Но это нормально, — отвечает он. — Куклы нередко падают, царапаются и получают такие ранки. Эдвард внимательно смотрит. Кровь пачкает палец, что выглядит довольно жутко, а красные пятна на белых остатках вазы... Довольно красиво. Но, вероятно, это очень плохо, если вдруг кукла получает ранения, даже такие незначительные. — Это больно? Ты выглядишь так, словно это неприятно, — Эдвард дотрагивается до ладони Эда. — Больно, — признается кукла. — Но все хорошо. Немного посмотрев на ранку, Эд продолжает складывать осколки в ладонь. — Извините за то, что разбил вашу вазу, — медленно произносит он. — Все в порядке, — Эдвард встаёт. — Она все равно выглядела отвратительно. Эд улыбается — тогда ладно. — А вот то, что у тебя все ещё идёт кровь, это плохо, — Эдвард крутит головой, думает, что сделать. Возможно, стоит чем-то закрыть ранку. — Ткань впитывает кровь, — произносит Эд. Однажды одна из кукол — имя не вспомнить — где-то получила похожие раны, но чуть больше. Рассказывала, что кровь пытались остановить, перевязывая место ранения. Эдвард кивает. И не знает, что найти. Ничего из своей одежды, или постельного комплекта рвать не будет — шторы тем более. Прикладывать к пальцу грязную тряпку, которой Эд полы протирал? Ну, тут даже Эдвард понимает, что это ужасная идея. — Промыть! — Вспоминает Эд. — Промыть ещё можно. — Тогда идем в ванную, — Эдвард протягивает кукле руку, Эд встаёт, но перед этим кладет осколки на полку, а после, отчего-то помедлив, берет господина за ладонь, вместе с ним идёт в ванную. Обычно куклы сюда не заходят, но раз такое дело, то почему бы и нет? Заходя в ванную, Эд на секунду задерживает дыхание. Комната отличается от той, в которой он все время убирает. Эта маленькая, кажется, словно здесь чуть холодней и сырей. — Сюда, — Эдвард подводит Эда к раковине. Похоже на комнату для мытья у кукол, но только гораздо-гораздо меньше!! Эдвард крутит кран, вода струёй льется вниз. Эд подставляет палец, кусает губу, когда холодная вода ударяется о ранку. Неприятно. Щиплет. — Куклы от царапин точно не ломаются? — Обеспокоенно спрашивает Эдвард. — Точно, — Эд улыбается. — Не стоит так беспокоиться обо мне. Вот оно как! Не беспокоиться о нем! Ну а как Эдвард будет потом жить без Эда, если тот сломается? Действительно. Как он будет жить без него? Эдвард ставит чашку на стол, потирает глаза. На самом деле, в тот раз он действительно испугался, когда увидел кровь — даже ночью думал, а не случится ли чего из-за того, что Эд поцарапался? А из-за того, что в него попала вода? Странно вспоминать об этом сейчас, когда Эдвард... Он резко моргает. Когда Эдвард убил Эда? Он умер по его вине, да? — Глупейшая Марироуз, — Эдвард встаёт. — Наговорила ерунды... Так надо. Объединение обязательно. Этого нельзя было избежать, да и тем более, куклы созданы, чтобы служить хозяевам — их путь оканчивается на том, что тело их становится сосудом. Вечная служба. И ничего не поделать с тем, что личность куклы стирается под чистую. Так правильно. Правильно? Но почему-то внутри все жжет — непонятно отчего. С внутренностей жар переходит на кожу, покалывает. Эдвард неуклюже выходит из-за стола, идёт в ванную, о которой недавно вспоминал. Заходя туда, встаёт перед раковиной. Но теперь он один. Рядом нет Эда. После объединения, в первое время Эдвард чувствовал себя одиноко — да что уж там, он отходил, пытаясь принять то, что находится в теле куклы, управляет им. Имеет лицо. Но оно все ещё не его. Эдвард смотрит на зеркало перед раковиной, аккуратно проводит пальцем по скуле. Это лицо Эда. Он отдал его своему господину. Отдал всего себя — кажется, ему даже не было страшно. Кофе затуманил его разум, заставив принять даже что-то такое. Эдвард чуть хмурится. Возможно Эд и вовсе не хотел бы лезть в тот треклятый ящик, если бы не кофе. Это было насильно? Эдвард задерживает дыхание, а после резко включает воду. Брызгает свое лицо, пытается успокоиться. "Эд не хотел умирать" — проносится в голове. Никогда не хотел. Просто желал служить своему хозяину. Эдвард снова смотрит в зеркало. Выглядит измученно. — Эд выглядит измученно, — тихо произносит он, сам не зная, зачем. Губы двигаются, пока он говорит. Мимика Эда. Неповторимая, такая, что Эдвард засматривался, когда его кукла улыбалась, сводила брови к переносице, когда выражение лица менялось... Сажа медленно покрывает все тело, закрывает лицо. Теперь в зеркале не человек, а сформировавшийся, взрослый морф, неимеющий выражения лица. Странно, но не смотря на это, Эдвард чувствует себя таким маленьким и тщедушным, словно только-только познакомился со своей куклой, будучи молодой тенью. И вот прямо сейчас, он выйдет из ванной комнаты, а там — Эд, уставший, убирается. Как и тогда, мягко укроет одеялом и поцелует в щеку, пожелав спокойной ночи. Хочется верить, что это так. Наверное, Эдвард просто скучает по тем временам — но скоро он снова вольётся в повседневность взрослой тени. За окном темнеет. Эдвард чувствует некое беспокойство, зная, что скоро Эд уйдет и вся комната погрузится во тьму — чернота из-за выключенных ламп, тишина, ведь никого не будет рядом. — Все чисто! — Говорит Эд, подходит к господину. — Я могу идти? Выглядит он уставшим — на пальцах появились мозоли, неприятные на ощупь, шершавые, из-за которых Эдвард все реже и реже дотрагивается до рук Эда. — Да, конечно, — говорит Эдвард. Но знает, что Эд не уйдет, пока господин не ляжет в постель, ибо каждый вечер целует его в щеку. Делает это настолько аккуратно, что не всегда и чувствуется. Эдвард подтягивается, закрывает окно шторами. — Завтра у меня общая уборка, — предупреждает Эд. — Надеюсь ты придешь менее грязным, чем тогда, — усмехается Эдвард, откидывает одеяло и ложится на кровать. Мягко и тепло. И даже если не всегда получается заснуть, то почему-то так приятно лежать под одеялом. — Попытаюсь, — улыбается Эд. Ласково берет одеяло и накрывает тень. Своими мозолистыми пальцами проводит по щеке Эдварда, наклоняется. Нежный поцелуй в щеку, но так близко к губам — Эдвард даже и не знает, почему он задумывается о чем-то таком. — Доброй ночи, — Эд произносит эти слова тихо, медленно уходит из комнаты, выключает в ней свет. И все. Такое ощущение, будто вся комната покрывается сажей, безмолвной, недающей ни единому звуку пробраться в комнату. Некое тепло, что излучает Эд, исчезает, заставляя Эдварда накрыться одеялом с головой, но даже так не становится теплее. Одиноко. И сейчас тоже одиноко. Горькая тяжесть собирается в груди и горле, мягким, но противным шариком. Он не должен думать об Эде — кукла должна быть забыта, как лёгкий, но приятный сон. Его больше не существует, есть только Эдвард. Кажется, он действительно хочет, чтобы Эд оказался рядом. Но понимание того, что это просто невозможно, впивается в голову, заставляя медленно выйти из ванны, опуститься на кровать. Эд не пожелает Эдварду спокойной ночи. — Потому-что он мертв... — Эдвард хватает себя за голову. Он больше никогда не увидит свою куклу. Не услышит столь приятный, желанный голос. Не будет мягких, случайных прикосновений мозолистыми пальцами, после которых Эд извинится, словно запачкал и без того черного господина. Тяжёлое понимание давит, ломает все душевное равновесие Эдварда. Стягивается леской на горле. Чтоб это чёртово объединение — Эдвард не хотел оставаться один, не хотел терять Эда, ведь видя его, внутри расцветало нежное, хрупкое, такое, что несравнимо с каким-либо другим чувством. Но теперь же оно исчезло. Кажется, все исчезло. После слов Марироуз все оттенки чувств померкли. Музыка, что когда-то вызывала трепет, кажется нескладной. Айлин и Джеральд фальшивыми, что никогда не ценили ни Эдварда, ни своих кукол. Великий Дедушка, когда-то казавшийся важным, создателем всея Дома, теперь же кажется пугающим, способным изничтожить всех кукол и теней — дёргает за ниточки и от него не сбежать. Не сбежать. Розмари и Марироуз пытались. Ведь ценили друг друга, возможно чувствовали то самое неуловимое чувство, что ощущал когда-то Эдвард, находясь рядом с Эдом. Но все закончилось плачевно. Для всех теней и кукол все заканчивается плачевно — они теряют самых близких для себя, объединяясь. Куклы отдают жизни, чтобы тень воспользовалась телом, а тень платит своей привязанностью и дружбой с лицом, чтобы продолжать полноценно жить, будучи непривязанной к кукле. Бесконечный круг, что никогда не разорвется — даже если попытаться, то можно закончить... К примеру, попыткой спрыгнуть с Зала Славы, ха! Не смешно. Черт возьми, мерзотно — Эдвард просто не может определиться, что правильно, а что нет, но через секунду все решает одна мысль, которую сам Эд когда-то скандировал, как мантру. "Дом Теней абсолютен" Не должно быть такого. Всего того, что сказала Марироуз, того, что вспомнил и надумал Эдвард. Все хорошо. Это был вечер неправильных мыслей, но завтра он проснется, все забудет, выкинет этот бред и Эда из головы. Он не будет сомневаться в объединении и больше никогда не попытается вспомнить свою жизнь до взросления. Эдвард ложится на кровать, но даже не пытается укрыть себя одеялом, словно ждёт, когда это сделает... Стоп. Нет его, нет! И все же... — Спокойной ночи, Эд, — шепчет Эдвард, хотя знает, что его слова уходят в пустоту.