…
Малая гостиная встречает двумя стоящими между креслами высокими жаровнями и плотно зашторенными окнами. Небольшое, но нарядно украшенное помещение освещается лишь языками пламени. Бархатная мебель разбрасывает причудливые тени, что путешествует между стенами звериными силуэтами. Жалкая попытка сохранить тепло не помогает — графиня все равно кутается в две пушистые шали и недовольно дует на озябшие даже под перчатками ладонями. Слуги метушатся, помещая тарелки с яствами на небольшой стол, даже не застеленный скатертями. Дерево блестит полустертыми рунами под оранжевыми бликами. Когда Жаклин входит в зал, около графини вьется фрейлина, оживленно что-то шепча. Слова не различить, но про явно скандальный смысл легко догадаться. Немолодая женщина, — требующая называть себя только «леди Лиса» или же не обращаться вовсе, — выглядит исключительно шокированной тому, что слышит. Она даже театрально приоткрывает напомаженный рот. Лиса она, потому что когда-то пряди, зачесанные в серый высокий хвост, блестели рыжими красками. Это ведь двор Зверя; каждый герцог, маркиз и барон имеет животное прозвище. Не всегда приятное. Вчера Жаклин пила чай с двумя Ласточками, а позавчера удостоилась чести поужинать с Кабанами и Волками. Глупость, да и только. Говорят, леди Лиса и прошлый король были любовниками. Говорят, что старшая дочь графини, без вести пропавшая год назад, в действительности незаконнорожденная принцесса. Правда это или очередная сплетня, княгиня не знает. И, если честно, Жаклин это совершенно не волнует. Когда она разрушит северное королевство, это окажется неважно. — Простите за опоздание, — только и кривится девушка, не опускаясь в реверанс. Она уже давно догадалась, про что, — или про кого, — шепот, и кисло улыбается. Конечно, Элеонор не сдержала обещание молчать. — У вас был повод задержаться, — посмеивается женщина. Она крутит между пальцами старое кольцо. Блеск, натертый тысячами прикосновений, завораживает взгляд; Жаклин легко увлекается драгоценностями, как и каждый горец. Дождавшись, когда графиня укажет, приглашая присесть, на пустое кресло, девушка расправляeт юбки и опускается между мягкими подушками. От близстоящей жаровни исходит приятное тепло. Но она беспокойно поглядывает на красные чаши, думая, как бы на затылок не свалился раскаленный уголек. — Но не мне вас осуждать, — подмигивает леди Лиса и громко, неприлично смеется. Успокоившись, она благосклонно сообщает: — Вы похожи на меня в молодости. Угодить под крыло графини, слегка поехавшей мозгами после пропажи дочери, было бы неплохо. Княгиня не отказалась бы от того, чтобы кто-то объяснил, как работает звериный дворец. Ведь и горная крепость, и южное графство, куда она переехала на двадцатый год жизни, всегда были далеки от общей светской жизни, огражденные неприступными горами и волшебными завесами. — Спасибо за понимание, — находит, что ответить, Жаклин. Она любопытно осматривает накрытий яствами стол; но аппетит отсутствует. Повисает молчание, прерываемое лишь тем, как трещит огонь. Собственное дыхание двоится с дыханиями прислуги, ожидающими новый приказ у двери. — Откуда вы? — интересуется женщина. Она поднимает зеленый взгляд на висящий над книжными полками портрет, изображающий девушку с рыжими волосами. Краска еще не полопалась от времени, и Жаклин полагает, что это портрет дочери, а не графини. Пропавшая леди была красавица с холодными изумрудными глазами и красными, как кровь, щеками. На груди, втиснутой в корсет, лежал искуссно сделанный медальон, похожий на птичье перышко. — Я южанка, леди. Я родилась в горной крепости, — чинно отвечает княгиня; лучшая ложь — это утаенная правда. — Так вы немного волшебница! — восторженно хлопает в ладони леди Лиса. Она берет небольшой серебряный нож и принимается мазать на хлеб сладкое масло. — Как жаль, что мы, северяне, потеряли магический дар, когда наступила эра Зверя… Недоуменно поднимая брови, Жаклин желает спросить, что это означает, как в приоткрывшийся рот залетает масляный бутерброд. Едва не поперхнувшись, она перенимает хлеб из руки графини. — Вы такая худая и бледная, кушай, кушай! — довольная тем, что вытворила, громко просит женщина. Она придвигает поднос с мясными пирожками. — Я всегда следила, чтобы Изабелль хорошо питалась. Девушка, портрет который застыл во времени между книжными полками, обретает имя. Жаклин представляет, как мать и дочь ругались, иногда шутливо, иногда серьезно, за завтраками, и морщит нос. Это нечестно, что у кого-то были живые матери. Она ненадолго отводит взгляд в потолок, чтобы не сдержать предательский жемчуг под веками. — Я всегда думала, что она и Виктор поженятся… — говорит графиня, но спохватывается и поправляет себя: — …и король Верст поженятся. Между ними была разница лишь в один день, представляете? Детство и юношество они были неразлучными и ближайшими товарищами. Но увы. Проявляя интерес, который так желает леди Лиса, Жаклин интересуется между ложками каши: — Что случилось? Графиня не отвечает, потому что в зал влетает фрейлина, корсет которой украшает незнакомой герб, и громко сообщает, даже не отдышавшись, неприятные новости. — Госпожа Ви выразила желание присоединиться на завтрак! Леди Лиса только лишь растерянно кивает, как двери вновь распахиваются. В помещение входит слуга, несущий тяжелое кресло, подходящее на трон, две придворные леди и женщина, шагающая так неспешно, будто обладает всеми моментами времени. Госпожа Ви, понимает Жаклин, и чувствует странный холодок между позвонками. Плохое предчувствие редко подводит, но она убеждает себя, что слово короля — закон, и никакая карга не посмеет подсыпать в чай мышьяк. Но на всякий случай княгиня немедленно насыпает в маленький заварочный чайник большие сахарные ложки, как учил отец. Только дряхлые, укрытые возрастными пятнами руки выдают, что госпожа Ви старуха. Идеальное лицо без единой морщинки, — даже теми, что рождены улыбками, — смотрит на мир так, что невольно хочется сутулить плечи и спрятать взгляд. Главная дворцовая сваха опускается на кресло, поставленное слугами на пол, даже не ожидая приглашение от графини. Леди Лиса лепечет приветствие, звуча почему-то напугано. — Так это ты, — щурит госпожа Ви серые глаза. Жаклин не нравится внимательный, пронизывающий до кости взгляд свахи, но она не позволяет себе вздрогнуть, и только задирает подбородок. — Отец не удосужился отправить тебя в королевский двор и дать достойное воспитание, когда требовало время, поэтому мне про тебя ничего неизвестно. Недовольный тон старой карги заставляет напрячься. Княгиня совершенно не желает, чтобы кто-то заглядывал в прошлое, которое она так неумело пытается замести. Если хотя бы один человек узнает, что она — владычица над южными землями, она умрет еще до того, как успеет объясниться. — Князь Леруа поступил правильно, — немедленно возражает графиня. — Вам, баронесса, прекрасно известно, что дворец опасное место для юной девушки! — Если бы она, как и другая знатная дочь, прошла у меня обучение, мне бы не пришлось волноваться, где пропал король, — парирует женщина. — И если вы одобряете подобное поведение, графиня Мартин, то смею надеяться, что вы уже рассказали Жаклин, как справляться с нежелательными последствиями ночной близости. Замечание, размытый намек которого заставляет вздрогнуть, попадает в цель. Леди Лиса дергается, как от оплеухи. Нижняя губа дрожит от злости, когда она пытается звучать равнодушно: — Кто старое помянет… — расползается ржавыми нотками неловкий смех. Графиня делает неопределенный жест руками и фрейлина, до того рассматривающая огоньки жаровни, незамедлительно протягивает флакон с успокаивающими солями. Женщина, пригоняя к себе запаха взмахами ладони, делает глубокий вдох и ненадолго прикрывает глаза. — Как скажете, — довольно кивает госпожа Ви и переводит взгляд на Жаклин. Улыбка перерастает в хищный оскал. — Ты не хотела бы извиниться? Тогда я бы дала тебе урок, как обыкновенно ведут себя столь высокие знатные леди… Слабо понимая, о чем речь и почему нужно просить прощение, девушка передергивает плечами. Она не представляет, чего добивается старая сваха, но чувствует отвращение. Особенно из-за то, что карга посмела намекнуть, будто бы отец совершил невероятный родительский промах, когда не отправил Жаклин во дворец. Жизнь девушки до того, как она переехала в южное графство, были самыми счастливыми временами в жизни. И папа, и слуги сделали каждую возможную и невозможную вещь, чтобы маленькая княжна не унывала ни на миг. — Перед вами? За что? — пьет до тошнотворности сладкий чай Жаклин и ненавидит себя за то, что решила покинуть будуар. Нужно было остаться под одеялами, игнорируя мир. Пусть графини и дочери, служанки и портомойки упивались бы слухами, что король лишил Жаклин возможности ходить... Неважно; что-угодно было бы не так мерзко, как говорить с леди Ви. — За то, что не удосужилась исправить собственное невежество, когда прибыла во дворец, — принимается перечислять сваха, загибая костлявые пальцы. — За развратное поведение. За… Несмотря на то, что графиня Лиса открывает глаза и одними губами беззвучно просит стерпеть оскорбление, девушка взрывается. Она действительно своенравная и невоспитанная южанка и не собирается сидеть и слушать, как старая карга кидается неправдивыми обвинениями. Да если бы не Жаклин, звериный король за один вечер единолично бы уничтожил окружающий дворец город, так и не насытившись. — Я хозяйка горной крепости, и единственный, перед кем я буду извиняться — это северный ветер, когда он поприветствует меня после смерти, — резко поднимается на ноги княгиня, едва не переворачивая стол. — Я… Из жаровни вырывается столб пламени, жарко облизывающий потолок. Подожженная между балками паутина падает на пол не пепельными крохами, а золотыми нитями. — Это может случится довольно скоро, — не дает говорить госпожа Ви. Она тоже встает, и слуга, до того маячивший у двери, подбегает, чтобы подхватить кресло: — Дворец, как сказала графиня, очень опасное место. Так что придержи язык за зубами, девочка. — Это угроза? — кидает Жаклин в затылок удаляющейся свахи. Она нащупывает кинжал между тканями накидки, но останавливает себя; еще не время и не место. Еще немного, — максимум месяц, — и она сотрет дворец и каждого, кто ходил под расписанными фресками сводами, в пыль. Тогда госпожа Ви поймет, кому придется извиняться, ползая коленями в стылой крови. — Это предупреждение, — оборачивается старая карга, переступая порог. — Приказ короля не защитит тебя. Тяжелая дверь хлопает о косяк, закрываясь. Жаклин опускает руки, что до того сжимала в кулаки, и шумно валится в кресло. Она зло запихивает себе в рот пирожок, даже не обращая внимание на падающие на платье хлебные крошки и перемолотое мясо. Пламя жаровни стихает. Леди Лиса растерянно вздыхает, а слуги громко, не стесняясь, перешептываются. Княгиня приканчивает целый поднос выпечки и допивает отвратительно сладкий чай прямо через чайный носик. Чувство сытости перерастает в тошнотворную тяжесть между кишками. Морщась, Жаклин обнимает себя за живот и скромно отрыгивает в кулак. — Душка, ты уже и так доказала, что дикарка, можно перестать! — весело смеется леди Лиса, сменяя уважительный тон на дружественное обращение. — Тебе не стоило это делать. — Ох, я не оставила вам ничего, — виновато кивает на опустевший стол княгиня. Фарфоровые тарелки полнятся одними объедками. — Я забылась, миледи. Простите. — О нет, что ты? Если тебе хочется еще, только скажи, слуги принесут! Я уже наелась, не переживай, — отмахивается графиня. Жаклин думает, что это типичная материнская ложь и снова морщит нос, от ревности и несправедливости. — Я про разговор с леди Ви. И хотя княгиня прекрасно понимает, что совсем скоро грубое поведение отзовется нежелательными последствиями, она лишь пожимает плечами. Исправляться уже поздно. Да Жаклин и не боится; она слабо верит, что сваха пойдет против того, что публично приказал король. — Почему госпожа Ви такая? — У каждой знатной леди есть знатная дочь, и это открывает бесконечное пространство для ненависти, когда трон занимает холостой король, — медленно тянет леди Лиса. Она опускает ладони на виски. — Прости меня, но я устала. — Конечно, — быстро поднимается на ноги Жаклин, понимая намек. — Спасибо за приглашение. Было очень вкусно. Раскланиваясь и не переставая произносить слова благодарности, княгиня покидает зал. Она оборачивается до того, как закрывается дверь, и в тонкий просвет видит, как леди Лиса, шаркая ногами, пересаживается на диван. Под шалями и платьями скрывается слабая и маленькая старая женщина; и Жаклин кажется, что если бы не дворцовая жизнь, графиня бы не выглядела так изнеможенно. Она бы была счастлива — и наверняка бы завтракала не с чужими дочерьми, пытаясь восполнить горечь потери, а с Изабелль. Ловя в ладони жемчуг, княгиня старательно отгоняет от себя воспоминание, что отец тоже и так же страдает, как леди Лиса, не ведая, что она жива. Но на что он надеялся, когда пропустил через крепость северное войско, прекрасно зная, с какими целями звериный король желает перейти горный кряж? Что Виктор проявит милость? Какая глупость! Жаклин сдерживает громкий всхлип и подбирает подол юбки, чтобы быстро взбежать через ступени и скрыться в собственной постели от едкой, отравляющей сознание печали. Она напоминает себе, что клялась, что отец не заслуживает прощение; но душа все равно болит....
Собрание тянется уже бесконечно долго. Часовая башня пробивает двенадцатый час, но советники лишь перебрасываются темами, за которыми не видится конец. Кажется, обсуждается приближающийся рыцарский турнир. Но Виктор, тонущий между собственными мыслями, не вслушивается в умные речи. Он только то и делает, что считает время. Чтобы, когда наконец-то освободится, заглянуть в библиотечный зал и разузнать подробности про шахтерское проклятие. Когда светила луна и руки княгини нежно гладили дрожащие рыданиями плечами он легко принял факт, что проклятый и одержимый людоед. Ведь девушка, — что не вздрогнула и не высказала отвращение даже тогда, когда он обгладывал пустые кости, — пообещала спасение. Она так спокойно, так легко объяснила, что происходит и почему не нужно боятся, что Виктор поверил, будто это не он, а болезнь, совершила ужасное преступление. Он даже уснул, обретя временный покой. Но за свинцовыми тучами зажегся солнечный свет, и мужчина проснулся; в чужой постели и голый, растерянный и бесконечно замерзший. От Жаклин, к которой он инстинктивно прижался, исходило не только сонное тепло, но и чувство безопасности; оно заглушало проклятый шепот между мыслями. И если бы не идиотская служанка, Виктор отыскал бы способ целый день провести, держа руку княгини: только так хворь затихала и он дышал в полную грудь. Но скинутое на пол одеяло заставило нехотя покинуть чужой будуар, и призраки прошлой ночи заполонили сознание. Он совершал ужасные вещи, пока завоевал континент через кровь и сталь, но каннибализм… Виктор проводит рубеж между собственными преступлениями, и поедание человеческой плоти — не то, как он хотел бы запомниться. Если мужчина желает сохранить трон, про таинство болезни нужно умалчивать, пока не прибудет эликсир из горной крепости. Лишь бы ожидание не затянулось. Он уже отправил срочное письмо, где сумбурно объяснил, что случилось, в горный кряж. Не особо, конечно, углубившись в подробности — это же королевский приказ, который нужно выполнять, а не задаваться вопросами. Но союзный князь Леруа еще не разочаровывал. Слабая надежда греет разум. Чтобы заглушить шепот совести, мужчина беззвучно повторяет слова Жаклин. Случившееся в ночи — вина только лишь шахтерской хвори. Княгиня повела себя так великодушно и милосердно. Любая другая женщина испугалась бы и закричала. Это, — думает Виктор, — была бы здоровая и ожидаемая реакция, и странно, что девушка отреагировала спокойно. Но если бы она хотя бы пискнула, тогда бы в лес набежала стража и, не разбираясь, король ли он или обезумевший бродяга, обнажила бы сабли. Смерть бы наступила быстро. Виктор недоумевает, чем заслужил доброе отношение, особенно после того, что сделал. И он подразумевает не только людоедство, но и то, в какое опасное положение поставил княгиню, когда, издеваясь, вручил купленный артефакт из кровавого хрусталя. Девушка даже плакала: белоснежный жемчуг скатывался покрасневшими по щекам. За это стоило бы извиниться — как и поблагодарить за то, что Жаклин помогла сохранить секрет болезни. Неожиданное воспоминание заставляет широко улыбнуться. Скрывая и собственные веселье, и острые клыки, король прячет лицо за ладонями. Он торопливо прогоняет отрывки прошлой ночи, но румянец все равно жарко опаляет щеки. Лишь бы советники не заметили. Виктор уже и так целый час игнорирует собрание. Слишком давно звериный король не ощущал человеческой близости. Перед глазами вспыхивает образ, от которого пересыхает рот, а ворот рубахи теснит горло. Бурые капли крови, стекающие на пол, и бледная рука Жаклин, медленно скользящая по его груди. Она замирает, — первый раз за ночь действительно напуганная, — и крепко жмурится, заводя ладонь под зашнурованный пояс его бриджи. Каждое прикосновение, осторожное, но настойчивое, Виктор помнит слишком хорошо. Тогда он ощущал другой голод. — Милорд? — кажется, уже в который раз повторяет придворная дама, отвечающая за дворцовые увеселения. — Что скажете? Скидывая с себя оцепенение, Виктор немедленно старается вникнуть, о чем речь, но безуспешно. — Скажу о чем? — недоуменно хмурит брови король. — Про бал, — устало вздыхает бородатый министр, всегда ходящий с деревянными счетами. — Даете ли вы добро, чтобы рыцарское турнир завершал костюмированный бал? Это обыкновенно поднимает настроение — даже проигравшие уезжают в родные земли с улыбками, хорошо напившись. Когда начнется турнир, Виктор надеется, что уже избавиться от шахтерской хвори. Он участвует каждый год с двенадцати лет и ровно столько же побеждает. — Это отличная идея, — кивает король и нетерпеливо интересуется, поднимаясь на ноги: — Надеюсь, на сегодня собрание уже закончилось? Даже если Совет скажет нет, он не для того подмял под собственный ботинок каждый клочок континентальной земли, чтобы заниматься скучными вещами. Не слушая возмущенный, но старающийся звучат уважительно лепет, который доносится в затылок, король покидает зал. Верный слуга, пастуший сын по имени Джорджи, широко улыбается, когда Виктор переступает дверной порог. — Чем займемся, милорд? — вчера мальчишка брал отгул, чтобы повидаться с приехавшими в город сестрами. — Я собирался проверить, не разучился ли читать, и навестить библиотечный архив, — скрипя позвонками, потягивается мужчина. Он, не задумываясь, выбирает первый попавшийся на глаза коридор. — Что тебе известно про Жаклин Леруа? На глаза то и дело попадается незнакомая знать, загорелая и укрытая разноцветными одеялами, и генеральская элита, сменившая полигон на дворцовый уют. Уже очень давно замок не полнился столькими звуками и запахами. Мужчина даже не помнит, когда это происходило в последний раз — кажется, тогда он еще ползал под банкетными столами, а трон занимал даже не отец, а дед. Некоторое время, когда Виктор перенял власть, столица пустовала. Он, увлеченный бесконечными войнами, возвращался под дворцовый небосвод только для того, чтобы армия отдохнула и перевела дыхание между очередными походами. Но последний клочок независимой земли, южное графство, недавно пало. Завоевывать уже было нечего; поэтому Виктор сложил меч и лениво занял трон. Замок, до того военный штаб, наполнил постоянный праздник светской жизни. — Это же дочь союзного князя? — помогая обогнуть очередное столпотворение, уточняет Джорджи. Виктор едва успевает кивать на каждый низкий поклон. Это из-за того, что скоро турнир, успокаивает мужчина себя. Совсем скоро дворец вновь опустеет. — Это мне и так известно, или ты задавал вопрос? — хмыкает король. Он, обгоняя Джорджи, открывает перед собой ведущие в читальный зал двери. — Меня интересует, что про Жаклин говорят слуги. Кто же она в действительности? Ученая-библиотекарь и маленькая девочка с коротко стриженными после ветрянки волосами, удивленно переглядываются перед тем, как опустить реверанс. — Это необыкновенная радость — видеть вас, милорд, — улыбается девчонка, показывая выпавший передний зуб. Наверное, дочь какого-то исследователя или преподавателя. — Что привело вас? Виктор прекрасно знает про слух, будто бы он неграмотный и даже не представляет, как писать собственное имя. Может, поэтому главная библиотекарь делает вид, будто перекладывать книги с полки на стол — это неотложное сейчас дело. Неуважение оскорбляет, но он не показывает вид; просто на каждый сознательный выбор приходится определенное последствие, а он не славится добрыми нравами. — Едва ли такая маленькая девочка знает, где лежат книги про южное графство. Как тебя зовут? Я Виктор, — протягивает король ладонь и пожимает липкую детскую руку. Тогда он замечает, что стол девчушки полнится вырезками и аппликациями. Сегодня когти скрывает серебряное украшение — длинные кольца, так раз таки имитирующие заостренный изгиб ногтевой пластины. — Амели, милорд! И конечно, я знаю, — не задумываясь, отвечает ребенок. Она указывает на высокий шкаф, озаглавленный «Географические справочники». — Спасибо, дитя, — кивает Виктор. После он оборачивается на Джорджи и тихо приказывает: — Уже через час я хочу видеть, как главный библиотекарь просит подаяние под дворцовыми стенами. Слуга кивает и ненадолго исчезает. Король внимательно изучает заставленные книгами полки. Он ощущает робкий стыд за то, что совершенно ничего не знает про земли, которые завоевал — только, разве что, природный ландшафт. Библиотека неожиданно многолюдна. Каждое кресло, каждый диван и стул занимает человек: играющие в шашки и домино седые старики, склонившиеся над учебниками юноши и хихикающие девушки, листающие анатомический справочник. Помещение окутывает запах книжной пыли, кофе и свежей выпечки. Где-то далеко, за шкафами, тихо играет скрипка. Это приятное, уютное место. Может быть, решает Виктор, стоит время от времени заглядывать в читальный зал. Он представляет, как читает томик любовной лирики, с ногами взобравшись на застеленный подушками подоконник; но воображение вместо книги рисует перед глазами лицо княгини. Возвращается Джорджи. Он довольно показывает большой палец, абсолютный маленький садист, обожающий издеваться над дворцовыми работниками и слугами. Некоторое время король молчит, не понимая, откуда появилось странное наваждение. Он недоуменно сжимает и разжимает руку в кулак, — серебро и когти легко впиваются в ладонь, — и старательно отгоняет марево того, что произошло в ночи. Это был лишь милостивый жест, напоминает себе Виктор: если бы Жаклин не отмыла его от крови, он бы попал в большие неприятности. Она сделала это, потому что добрый человек, которому знакомо чувство жалости. И ничего кроме. Глубокий вдох и медленный выдох, и мужчина вновь обретает сытый внутренний покой, — который, как он надеется, продлится хотя бы месяц, хотя бы до того, как прибудет эликсир. Он принимается скидывать в руки прислуги книги. — Так что? — вспоминает, что вообще-то задал Джорджи вопрос, Виктор и вопросительно приподнимает бровь. — Леди Леруа единственная знатная дама, которая терпит отвратительные привычки Элеонор, — хмурится слуга, — но это едва ли что-то поясняет вам, милорд. Но я слышал, то княгиня исключительно неприхотливая. А еще она порой выбирается в тренировочный зал, переодеваться, как мужчина, и учится держать меч. — Как интересно! — хмыкает Виктор, продолжая оттдавать Дороджи книги, в название которых присутствует или слово «юг», или «гора». — И успешно ли получается? Про это можно было догадаться — нужно обладать недюжими, совершенно не девичьими силами, что втащить его бездыханное тело на дворцовские ступени. — Не знаю, милорд, но Элеонор вечно приходится готовить заживляющие мази, — сдерживает тихое ругательство юноша, когда король передает особенно тяжелый фолиант. — Простите за любопытство, но почему вы спрашиваете, милорд? Неужели Джорджи еще не слышал про позорный путь, который Виктор совершил от спальни княгини, голый и закутанный в один лишь плед. Он страшится даже представлять, про что судачит королевский двор. Но благо, когда ты король, это только тебе решать, отвечать на вопрос или нет. — Не прощаю, — пожимает плечами мужчина. Он выбирает угловой стол, чтобы приступить за чтение. Но перед тем, как спрятаться за книгами, которые слуга, кряхтя, кладет на соседний стул, король озорно интересуется: — А дворцовая портная уже оправилась от ветрянки? Детское заболевание, Виктор, как и собственное проклятие, привез из южной земли. Изолированное неприступными горами и магическими завесами графство хранит не только ископаемое богатство, но и незнакомые хвори, про которые северные лекари даже не слышали. — Я думаю, что да, — вздыхает Джорджи. Он, резво оборачиваясь, выхватывает из руки проходящей мимо служанки подсвечник. Девушка возмущенно пищит, но когда видит, что это было сделано для короля, только низко кланяется. — Тогда, — хлопает мужчина в ладони, — слушай внимательно. Только когда слуга слово в слово повторяет произнесенный приказ, Виктор благосклонно кивает. Джорджи мгновенно улетучивается и останавливается только для того, чтобы пропустить в читальный зал патруль стражи. Главный библиотекарь покидает зал с заломанными руками; тогда король удовлетворенно усмехается и углубляется в чтение, но, конечно, даже самая толстая книга ничего не объясняет про шахтерское проклятие. Про течение болезни и про возможность излечиться Виктор уже слышал от Жаклин. Княгиня рассказала не соврала; только умолчала, что если не получит эликсир в первый же месяц, как вкусил человеческое мясо, то можно обратиться в ужасное существо. Если это случится… Что ж, звериный король из клички превратится в имя собственное. Напуганный открывшимися возможностями, которые хотелось бы избежать, мужчина поднимает взгляд. Но Джорджи еще не вернулся, чтобы выслушать и исполнить новый приказ. Вновь поднимается паника. Исцеление нельзя оставлять на письмо. Оно затеряется или пропадет... Нет. Нужно действовать немедленно. — Амели, — подзывает Виктор девчушку, старательно вырезающую бумажное платье туповатыми ножницами. Он старается звучать спокойно и выровнить дыхание, но все равно звучит сбито, когда ребенок любопытно оглядывается: — У меня для тебя поручение. Отнеси это Джорджи, это слуга, который недавно ушел в крыло для прислуги. Он носит синий камзол. Тебе известно, где работает портная? Когтями тяжело держать перо, но мужчина вдавливает в смятый пергамент короткое предложение. “Срочно отправляй в горную крепость экипаж; мне все равно как, но сделай так, что князь и эликсир, — он поймет, про что речь, — прибыли во дворец еще до того, как наступит новолуние”. Девочка кивает и комкает листок, где едва успело высохнуть чернило, в карман кружевной блузки. Но она слишком маленькая, чтобы понимать, про что можно говорить, а какие собственные мысли умалчивать. — Это чтобы князь разрешил вам и леди, с которой вы провели ночь, поженится? — невинно моргает дитя, повторяя родительские сплетни. Что ж, это одно отличное объяснение. Пусть говорят про это, пусть думают про скорое свадебное гуляние, а не про проклятие. Радует лишь то, что если про ветряную болезнь мало кто знал, то и про редкую шахтерскую хворь — уж подавно. Лишь бы никто, кто неизменно заглянет в пергамент, как и Амели, не догадался, для чего эликсир. — А ты очень умная маленькая девочка, — подмигивает мужчина. Может он действительно, в благодарность за военную помощь и за исцеление, подарит Жаклин королевский титул. Улыбка растягивает рот.