Все, что тебя не убивает

Большой зал преображается в сказочный лес. Между витиеватыми, высокими подсвечниками-деревьями, блестят драгоценные камни. Через рубиновые, сапфировые и алмазные грани свет от даже маленькой свечи ширится солнечными лучами. Пол, застеленный красными и желтыми коврами, напоминает укрытый листьями луг. Уже знакомый мотив оживает струнами лютни. Приятная мелодия дополняет птичье пение, источник которого заставляет Жаклин восторженно замереть. Выросшая между серыми, безжизненными камнями, княгиня удивленно и внимательно рассматривает золотые клетки с диковинными птицами. Яркое оперение лоснится оттенками, которые не повторил бы даже самый искусный художник. Из-за решетки выпадает причудливое перо. Зеленое и пушистое, а черный кончик украшает узор, напоминающий внимательно смотрящие глаза. — Что это за птица? — Павлин, миледи, — низко кланяется слуга, которые подметает пол под клетками. Он смахивает красивое перо в совок. — Любимец короля. — Спасибо, — рассеянно откликается Жаклин. Она завороженно следит, как переливается синий окрас и как, будто гигантский веер, открывается павлиний хвост. Пока не прозвенит колокольчик, приглашающий на ужин, девушка решает проводить время, рассматривая клетки. Слуга, замечая интерес, принимается рассказывать про колибри, — это крошечные птички, которые пьют нектар, как бабочки. Княгиня кивает, внимательно слушая. На чистый сюртук прислуги шлепается помет, но юноша, кажется, и не замечает, что это произошло, увлеченный объяснениями про попугайчика лори. Жаклин же на всякий случай отходит от высоко подвешенной клетки, где сидит квезаль — выглядящий, как самый обыкновенный дятел. Если бы не оживленный подробностями рассказ про птичьи странности и особенности, княгиня бы сгорела от неловкости. В затылок волнами то и дело ударяется осуждающий шепот. Нежелательное внимание утомляет, но Жаклин знала, на что шла, когда поддалась на уговор и оставила бархатное платье. Она не позволяет себе сутулиться или нервно потирать руки, наоборот: высоко задирает подбородок и надеется, что диадема не съедет на затылок. — Для чего ты утомляешь миледи сказками про птичье дерьмо, придурок? — из-за занавеси между колоннами, изображающей жаркие тропики, неожиданно выныривает уже знакомый слуга. Личный прислужник короля, который и принес платье. — У тебя грязный сюртук, немедленно переоденься. — Господин Джордж, я… Хорошо, — кланяется на прощание побледневший юноша. Он получает сильный подзатыльник до того, как успевает скрыться за шторами. Жестокий жест вызывает раздражение. Конечно, ближайший прислужник короля — упивающийся крохами власти деспот. — Простите, миледи, он дурачок, которому только за птицами и присматривать, — не замечая, что девушка презрительно кривится, поясняет Джордж и льстиво улыбается. — Король пожелал, чтобы вы сидели рядом. Позвольте показать вам место. До того Жаклин не помнит, чтобы Виктор спускался на ужин. Обычно он присоединялся на гуляние уже после того, как убирали стол, а выпившая знать не задавалась вопросами, почему король отказывается попробовать шоколадное суфле. Что изменилось? Кроме того, что для княгини стало понятно, что это проклятие, а не страх отравиться вынуждает короля игнорировать застолье? — Мне и без того оказано достаточно чести, — надеется увильнуть девушка. Она не желает менять привычный стул между двумя графскими дочерьми-хохотушками на сидение, что возглавляет банкетный стол. — Будто бы у вас есть выбор отказаться, миледи. Любая прихоть короля — приказ, — спокойно поясняет слуга. Вежливый мужской голос наполняет сталь. Жаклин устало кивает и позволяет провести себя через зал. Мысли наполняет слабое утешение, что каждое эгоистичное желание звериного короля лишь увеличивает количество ядовитого зелья, что она добавит в эликсир. И хотя княгиня уверяет себя, что ненавидит навязчивое внимание, она все равно ощущает, как предательски проигрывает сладкой лести. Может, Виктор так высказывает благодарность, а не издевается; может, глупый звериный король, живущий одними войнами, не понимает, что добродетель нельзя облачать в приказ. «Докатилась», — сжимает Жаклин кулаки. Уже начала оправдывать того, кого собирается уничтожить. — Присаживайтесь, — услужливо отодвигает Джорджи стул и наливает в серебряный кубок шипучий сидр. — Добрый вечер, — скромно здоровается княгиня с соседями и прячет лицо в бокал. Понадобится не один глоток, чтобы пережить вечер. Особенно из-за того, что по левую ладонь сидит леди Ви. Утренний наряд сменяет строгое, под самое горло, замшевое платье, застегнутое на маленькие янтарные пуговички. — Ах, если бы он был добрый, — ядовито тянет старая карга, один вид которой отбивает аппетит. — Какая жалость, что это ты причина, по которой Жизель пересадили. — Кого? — уже не успевая за теми, кому досаждает тем, что просто существует, интересуется Жаклин. Бледная на вид девушка, закутанная в желтую шаль, приветственно кивает. Она и леди Ви делят одинаково острый, вытянутый подбородок и лошадиную челюсть. Сходство матери и дочери поражает, вызывая уже привычное чувство горечи. Собственную мать княгиня не помнит. Только то, что рассказывал отец: что она была религиозная фанатичка, верившая в северный ветер, и что она умерла от обыкновенной хвори, потому что упрямо отказывалась пить эликсир. Но даже несмотря на это, Жаклин бы многое отдала за шанс узнать мать лично, пуская и догадывается, что это вылилось бы в жаркую ненависть. — Мне жаль, — вздыхает, закатывая глаза, девушка. — Я не знала. — Что Жизель — будущая королева? — насмешливо уточняет леди Ви. Слишком громко и слишком нагло. И делает старая карга это зря. — Да? Меня не предупредили! — доносится веселый мужской голос. Жаклин чувствует ладонь, опустившуюся на плечо, и оборачивается. Виктор, — улыбающийся так лучезарно, что на целый миг девушка забывает и про план мести, — опускается на отодвинутый слугами стул и отпускает руку. Но мимолетное прикосновение все равно разбегается мурашками. Княгиня нервно сгибает руку и пробегается пальцами по кружевной вязи, где еще мгновение назад лежала кожаная перчатка. Горло почему-то пересыхает. Старая карга принимается объясняться, но умолкает, когда король вопросительно поднимает бровь: — Кто дал тебе право говорить? Очередное извинение теряется под сжатыми в тонкие нити губами. Злое выражение искажает лицо леди Ви морщинами, высказывающими настоящий возраст свахи. До того теребящая серьги, чтобы успокоиться, княгиня едва сдерживает хихиканье. Она бросает на Жизель, тихо успокаивающую мать, победоносный взгляд. Повод для гордости — сомнительный, но если уж Виктор навязал роль фаворитки и она одела это дурацкое платье, то Жаклин собирается наслаждаться и кривыми взглядами, и осуждающими кивками. Не то, чтобы девушка может изменить отношение знати к себе; тогда она поменяет собственное мышление. На один короткий вечер примет факт того, что она — новое королевское увлечение; почти что птичка, которую Виктор поймал и посадил в золотой капкан клетки. — Мне нравится, как украсили зал. Так сказочно, — сообщает Жаклин. Это ведь чистая правда; неподдельный восторг позволяет звучат так, словно она простила вчерашний инцидент: не поедание человеческой плоти, а унижение, через которое пришлось пройти, когда в дворец прибыл ювелир. — Да? — довольно отзывается король. Он нешироко улыбается, чтобы не показывать клыки. — Мне приятно это слышать! Обмен репликами выходит неловкий. Девушка полагает, что это из-за того, что воспоминание о том, как мужчина выглядит голый, чересчур свежо. Притворятся дежурно болтающими людьми тяжело. Ведь существует вещи, которые действительно нужно обсудить, но нельзя, не перед дворянами, готовыми улавливать каждое слово: что Виктор проклятый, что Виктор каннибал, что Виктор… вчера уснул, держась с Жаклин за руки. Благо, от обязанности поддерживать разговор освобождает колокольчик, объявляющий, что стол сервировали и что можно приступать к тому, чтобы набивать желудок закусками. Но ни одна вилка не звенит о фарфор тарелки; зал охватывает странное выжидание. Княгиня, уже тянущаяся, чтобы взять канапе, вспоминает дворцовый этикет и ужасается. О нет. Нельзя начинать есть, пока король не подаст пример. Но что делать, если даже от самой маленькой съеденной крохи король вытошнит собственные кишки? Голодать? Виктор, кажется, тоже понимает, какой промах допустил. Он наверняка уже знает, что любая приготовленная пища сулит только боль, часами сжимающую живот когтями. Даже если просто положить кусок в рот — в горло все равно проберется тошнота. Улыбчивое мужское лицо накрывает тень тревожности. А слуга, ни о чем не думая, ни про что не догадываясь, кладет на позолоченный ободок тарелки толстый, зажаренный до коричневой корочки, телячий стейк. Уже заметно нервничая, Виктор оглядывается, натыкаясь только на недоумение и даже нетерпеливое недовольство. Посуда продолжает наполнятся яствами, которые накладывает прислуга, а любопытный взгляд леди Ви только тяжелеет. Старая карга стучит костлявыми пальцами о стол. — Милорд, — тихо говорит Джордж, подкрадывающийся за высокий стул. — Кушайте. Я лично проверял каждое блюдо, зная, что вы спуститесь на ужин. Неловкая пауза затягивается. Совершенно растерянный Виктор берет пальцами маленькое канапе и нерешительно замирает. Но он физически не может… Только если… Жаклин не знает, сработает ли это. Она, конечно, заглушает проклятие, но одно дело — притуплять кровожадный шепот, заставляющий желать человеческой плоти, а другое — усмирять изменившийся физиологический процесс. Княгиня сжимает челюсти и поднимает взгляд, снова изучая потолок. Если бы дворцовый свод не был разукрашен фресками, повторяющийся жест давно заставил бы скучать. Попытка — не пытка; но если не получится, про шахтерскую хворь узнает каждая знатная дочь и сын; и это совершенно не входит в план Жаклин. Вздыхая, девушка незаметно опускает ладонь с полированной вилки под стол. Виктор нервно сжимает и разжимает кулак свободной руки, прыгающей между коленями. Жаклин уличает момент и сжимает пальцами его запястье. Мужчина вздрагивает и поднимает удивленный взгляд. Глаза наполняет непонимание, которое плавно сменяет доверие; он едва заметно кивает. Наверное, действует горное волшебство. Плотная перчатка только мешает. Тогда Жаклин запускает ладонь под манжет королевской рубашки, чтобы добраться до обнаженной кожи. Под пальцами угадывается сбитый сердечный пульс. Только ради мести, напоминает девушка себе. Не из жалости. Медля еще мгновение, явно прислушиваясь к тому, что чувствует, Виктор наконец-то откусывает небольшой кусок от канапе и даже проглатывает. Закашливается и осушает бокал, где плещется вода, а не вино. Но на это уже никто не обращает внимание; королевский двор склоняется над собственными тарелками. Звенят, сталкиваясь, серебряные чашки. Плещется шипучий сидр. Прислуга мельтешит с подносами. Ужин входит в привычное оживленное русло. — Спасибо, — одними губами произносит мужчина, но ладонь не убирает, наоборот; сжимает пальцами, где несмотря на укрытие перчатки чувствуются бритвенный когти, тонкое запястье Жаклин. — Почему у тебя всегда холодные руки? — Не знаю, — почему-то краснея, отзывается девушка. Но даже смущение не туманит рассудок: — Это какие-то глупости, милорд, просто помогите мне! Оглядываясь и убеждаясь, что внимание леди Ви занимает только Жизель, отказывающаяся пробовать рыбный мусс, княгиня и король меняются тарелками. — Отличный план, — кивает Виктор. — Я почему-то забыл про то, что… Ты опять спасла меня. — Вы. «Вы опять спасли меня», — фыркает Жаклин, не желая принимать фамильярный тон. Это бы означало, что существует хрупкая возможность, будто бы она и король могли бы сблизиться. Но это звучит жалко и лживо, пока мужская рука трепетно сжимает ладонь, даря желанное тепло. Девушка недовольно вспоминает про собственный голод, но не находит в себе стержень прервать касание. Желание нежности, желание любви, желание, чтобы тебя ласково касались — это мучащие каждую ночь призраки; единственные подарки, который оставил Пирит. — Как пожелаете, — посмеивается Виктор. Щелкая пальцами свободной руки и едва не разрывая когтями поверхность перчатки, мужчина подзывает слугу и уже через миг бокал наполняет жидкость, от которой знакомо пахнет металлическими нотками. — Бычья кровь. Заменяет вино. Я убедил лекаря, что это помогает мне поддерживать физическую выносливость. Но кто-то пустил слух, что премерзкое пойло поднимает кое-что другое, — быстро подмигивает король. Жаклин настойчиво прогоняет зародившийся между мыслями образ и только лишь закатывает в ответ глаза. — Знала… Знали бы вы, как давятся бедные старики, надеясь возвратить себе молодость. — Как вы открыли факт того, что от бычьей крови можно опьянеть? Я думала вы охотились только за оленями, милорд, — спрашивает девушка. Проклятие совершенно неизученное; и она в первый раз встречает того, кто болеет так долго. Естественный интерес даже заставляет прекратить жевать прекрасно зажаренный стейк. — Ну, горные земли не славятся рогатыми животными, княгиня, — словно это Жаклин сделала так, что лоси не населили юг бесконечно много времени назад, обиженно тянет Виктор. — Я пробирался во встречающиеся на пути курятники, будто лисица. Сырая птица заставляет икать. Баранина вызывает зуд. — Когда излечитесь, пожалуйста, свяжитесь с лекарями в крепости и опишите, что пережили. Тайно, если желаете. Потому что любое знание важно, чтобы прекратить распространение хвори, — слишком серьезно произносит Жаклин, будто бы забывает, что это невозможно. Что излечившись, Виктор погибнет. Музыка, до того тихая и спокойная, набирает громкости и ритмичности. Лютня затихает, но подает голос скрипка, а через миг в танцевальный мотив вливается еще и пианино. Звучит вальс. На плечо неожиданно ложится прикосновение. Жаклин вздрагивает, разжимая руки. Виктор тоже, — поднимая испепеляющий взгляд на того, кому хватило смелости прервать короля, — убирает ладонь. Это ощущается неправильно, но чувство потери моментально улетучивается, когда княгиня понимает, на кого раздраженно смотрит через стул. Мир на мгновение перестает вращаться. — Йоханнес? Йоханнес Мальвари? — задыхаясь, подскакивая на ноги, не сдерживая громкий крик, восторженно спрашивает девушка. Это невозможно; но от того радость встречи только преувеличивается. Товарищ каждой детской шалости и неизменный друг открывает объятие, до того крепкое, что Жаклин кажется, — еще миг, и треснет какая-нибудь кость. — Я… Я думал ты умерла, — исступленно шепчет боярский сын, покрывая затылок поцелуями. Голос звучит так, будто он плачет: — Не поверил, когда увидел, когда ты вошла в зал, подумал, что потерял рассудок. Пирит же написал, что ты… ты отдала жизнь, когда рожала… Я… Становится понятно, почему когда Жаклин добралась до горной крепости и притворилась, будто бы служанка, замок уже украшали траурный флаги — хотя она обогнала полк, который возвращался в бастион, чтобы порадовать князя неоспоримыми победами. Становится понятно, почему… Накатывает тошнотворное осознание, и если бы не руки Мальвари, княгиня упала бы на пол и свернулась в калачик, чтобы плакать, плакать и плакать, пока жемчуг не расцарапает глаза, пока она не ослепнет. Отец не предатель. Он пропустил северное войско, потому что думал, что любимая дочь уже погибла — это был отчаянный акт мести. — Почему ты не сообщила, что жива? Почему ты здесь, а не в крепости? — ослабляет объятие Йоханнес, чтобы заглянуть Жаклин в лицо. Как бы она не старалась усмирить истерическое состояние, крупная дрожь бьет тело до того сильно, что между позвонками ощущается боль. Ненависть, который княгиня питалась каждый день, сменяет безысходность; и план мести, ради которого Жаклин жила, ради которого отказала себе в смерти — ради которого поднялась с укрытой снежинками земли и побрела из охваченной пожарами южный земли, ради которого скрывалась заброшенными шахтами и ради которого упала в волшебный источник… План мести превращается в пустой звук, потому что лишь малая часть девушки желает, чтобы звериный король умер — она намеревалась разрушить северное королевство не для того, чтобы вернуть себе южный трон; она просто ненавидела отцовское предательство, а Виктор был инструмент, который папа использовал. Или нет? Или да? Ведь король в действитель подарил то, о чем она даже боялась мечтать; дитя замолчало, а Пирит задохнулся в пламени. Если бы не вторжение, свобода бы не вернулась к Жаклин. Но… Окончательно запутавшись между противоречивыми мыслями, княгиня набирает в грудь воздух, чтобы наконец-то дать ответ. Йоханнес терпеливо дожидается, пока она соберется со словами, не прекращая гладить пространство между напряженными лопатками. — Потому что… Потому что… — не складывается правдоподобная ложь. Девушка оборачивается и видит, как Виктор сжимает бокал, где плещется бычья крови; как хрусталь лопается и расщепляется на осколки. Если бы не перчатки, ладонь окрасилась бы в алый. — Потому что я военный трофей. Я… полагала, что отец про это знает и не видела смысл связ… — Потому что ты думала, что князь предал тебя, когда пропустил северный полк через крепость, — моментально понимает мужчина. Он отлично разбирается, какими искаженными истинами мыслит Жаклин. — Но, подруга, милая подруга, поверь: он думал, что ты умерла. Он считал, что если южное королевство не уберегло единственное, что он любил, оно не заслуживает даже шанс на существование. И несмотря на то, как он ненавидел звериного короля, князь принял это решение. Ради тебя. Сознание переклинивает. Княгиня неожиданно понимает отчаянное упрямство собственной незнакомки-матери, которая отказывалась пить эликсир, когда подхватила самое обыкновенное заболевание. Жаклин вспоминает, как вообще оказалось так, что она, благородная леди, замышляет кровожадное убийство. Как так вышло, как она докатилась до того, что уже год жизни не ощущает ни уголька радости, а только горечь, ярость и исступление. Это отцовская вина. И все началось еще до того, как южные земли охватила война. Гнев вновь наполняет грудь языками пламени. — И что это меняет? Он продал меня в брак, чтобы повысить собственный статус! Он не ответил ни на единое письмо, где я описывала, как плохо мне было, как я хочу вернуться! Если бы ты знал, если бы догадывался, что Пирит за монстр… — режет горло шипение. Девушка взмахивает руками, ударяет Мальвари по груди, но юноша не отпускает. Зеленый взгляд обволакивает непонимание. — Отпусти меня! Окрик, как бы тихо Жаклин не старалась звучать, все равно привлекает внимание. Но благо, большая часть знати удалилась в бальный зал, даже леди Ви. Наверное, следить, чтобы дочь танцевала только с достойными кавалерами. Но любопытство быстро утихает, когда дворянство понимает, из-за чего скандал. Ничего нового — еще одна не желающая принимать приглашение на танец леди и очень настойчивый партнер. Только Виктор не отводит глаза; он выглядит, будто каменное изваяние. Если бы не играющие желваки, неподвижный король бы походил на собственный памятник. Слышал ли мужчина, про что Жаклин и Йоханнес шептались? — Не отпущу, потому что я хочу, чтобы ты успокоилась и мы обсудили это, — спокойно произносит детский товарищ. Он всегда умел справляться с эмоциями, полная противоположность тому, как привыкла разбираться с чувствами Жаклин. — Но не здесь, нужно уединенное место. И если бы княгиня все еще была наивная девушка, выросшая в любви и магической роскоши, она бы кивнула и позволила увести себя в укромный уголок. Но слишком долгое одиночество меняет Жаклин. Йоханнес утешит и позволит выговориться, Йоханнес возвратит в расшатанный трагедиями рассудок равновесие, Йоханнес увезет в крепость, Йоханнес научит снова жить без злости и ненависти — ведь Йоханнес всегда был всепрощающий советчик. И неважно, касается дело разбитой коленки или того, что Жаклин притворялась, будто бы умерла. Но когда спасение было единственное, про что девушка мечтала, ни Йоханнес, ни отец, никто не пришел, и Жаклин уверилась, что она единственная, от кого можно ожидать помощи. Новый рывок, новая попытка высвободиться. — Я не знаю, кто ты такой. Но тебе наверняка известно, кто я, — царапает мрамор двигающийся стул. Король поднимается на ноги и каждый новый шаг, который он делает, наполняется все меньшими человеческими движениями. Он толкает Мальвари не особо, кажется, напрягаясь, но боярский сын летит через зал и валится под птичьи клетки. Освободившись, Жаклин выбегает на балкон. Это самое близкое место, где можно спрятаться, забившись между двумя большими цветочными горшками. Ни топот стражи, прибежавшей на шум, ни мужские крики — ничего не пробивается через шум собственной крови, заполонившей слух. Чтобы успокоится, девушка судорожно дышит через нос и смотрит на темный горизонт, оскалившийся далекими горными пиками. Темное небо, укрытое свинцовыми снежными тучами, мерцает незнакомыми звездами. Холод заползает тонкими иголками под открытое платье. Пронзительный ледяной ветер играется с волосами. Хочется умереть. И это было бы так легко — перелезть через балкон и сделать шаг над дворцовыми клумбами; превратится в еще один цветок, красный и пахнущий, как военная брань. Но не ради смерти Жаклин так упорно пробиралась через каждое испытание жизни, что подбрасывала судьба последний год. И хотя собственная борьба напоминает лишь пустой звук, который породило недоразумение, девушка все равно гордится, что не сдавалась. Сбрасывая жемчуг, который выплакала, в цветочный горшок, княгиня поднимается на ноги. До того умирающие растение покрывается изумрудными листьями и распускает розовый бутон. Перед заплаканными глазами открывается необъятное и бесконечное северное королевство. Жаклин обнимает пальцами холодную балконную изгородь и старается хотя бы на жалкий миг освободить рассудок от любой, даже самой безобидной мысли. Просто смотреть на темнеющий лес. Просто наслаждаться красивыми городскими огнями. Просто существовать, не обращая каждый бодрствующий момент на остервенелое сражение с тенями. Вечное переживание утомляет. Но чтобы Йоханнес не говорил, Жаклин решает не отказываться от того, что задумала. И отец, и звериный король получат то, что заслужили. И это единственное умозаключение, которая девушка позволяет себе сделать перед тем, как запретить себе думать. Тихо звенит хрусталь балконной двери. Это Виктор, понимает княгиня, едва оборачиваясь. И как бы не хотелось, чтобы собственное одиночество продолжалось, пока не затеплится рассвет, она понимает, что едва ли прогонит короля. — Кто это был? — спрашивает мужчина, облокотившись на изгородь. Он кривится, недовольно рассматривая изрезанную поверхность перчатки. — Старый друг, который забыл про то, что мы уже не дети, милорд, — осторожно отзывается Жаклин, надеясь, что Виктор не расслышал ничего из того, что было сказано. — Он… — В безопасности, если вас это волнует, княгиня. Правда, подземелье — едва ли то место, где он надеялся переночевать, — пожимая плечами, тянет король. Некоторое время теплится молчание; только мужчина недовольно фыркает, когда стягивает перчатки и открывает ладони, разукрашенные тонкими алыми порезами. Вздох. Не обращая внимание на сочащуюся кровь, Виктор упирает локти в ограждение. Гранитный взгляд наполняет задумчивый туман. — Зачем вы разбили бокал? — завороженно глядя на сверкающими рубинами капли, тихо интересуется Жаклин. Ответ заменяет тишина. Сама не зная, зачем это делает, княгиня касается мужской ладони. Она случайно задевает один порез. Рана затягивается. — Что? — король опускает взгляд. Удивление озаряет безразличное лицо. — Как ты это сделала? — Не знаю, — забывая про то, что просила не использовать фамильярное обращение, так же ошеломленно отзывается девушка. Собственная рука, прикосновение которой остановило кровь, выглядит совершенно обыкновенно. Разве что кожа покраснела от того, что Жаклин холодно. — Позволь мне… Не следя за словами, княгиня перехватывает мужские ладони. Так продолжается недолгий момент, пока Виктор не отводит руки, тихо посмеиваясь. — Какая же ты холодная, это невыносимо, — тянет медленно мужчина, рассматривая результат пол размытыми лунными лучами. — Удивительно. Ты — удивительная. Каждый порез, каждая тонкая розовая нить превращается в едва заметный шрам. — Почему ты не сказала, что если я не получу эликсир в ближайший месяц, то превращусь в одержимую тварь? — Потому что это не случалось уже целый век. И не случится, — рассеянно проговаривает Жаклин, не понимая, как сделала так, что кровь остановилась. — Мне придется доверится тебе, — кисло усмехается король и неожиданно очень тихо произносит: — Когда ты поблизости, голод затихает. Виктор подходит так близко, что жар его тела разбегается мурашками по замерзшей кожи Жаклин. Не дожидаясь, чтобы получить ответ, он обнимает её одной рукой за плечи, а второй переплетает пальцы их ладоней и ставит на перила. Девушка не сопротивляется. Для короля это временное спасение, а она… она ищет тепло, озябшая до кости. Мужчина облегченно выдыхает. Он опускает подбородок на её затылок, и самоуверенно говорит: — И будь моя воля, я бы не отпускал тебя, пока не выпью эликсир. И хотя не желала бы еще хотя бы раз в жизни принадлежать кому-то, кроме себя, перспектива спрятаться от вселенной и собственной мести за мужскими объятиями разрастается между ребрами бабочками. Это щекотное чувство заставляет расслабиться, принять прикосновение и опустить напряженные плечи; сделать глубокий вдох и представить, что она, Жаклин, все еще человек, а не призрак собственной ненависти. Княгиня немного наклоняется назад, чтобы опереться на мужскую грудь. Виктор сжато, коротко выдыхает. Он ищет близости только из-за шахтерской хвори, напоминает себе девушка, чтобы не поверить, будто бы может заслуживать ласки. — Я, король, прошу о милости, — неуверенно произносит король. — Позволь мне держать тебя, позволь мне обнимать тебя, позволь мне быть подле тебя, пока я не излечусь. Потому что еще хотя бы миг с проклятыми песнями, что заполнили мне рассудок, и я впаду в безумие. Пожалуйста. Бесконечно долгое время девушка лишь медленно моргает, осознавая, что беспощадный Зверь, завоевавший целый континент, жалостно умоляет о близости. Ах, если бы это случилось в другое время! Если бы только шкатулка с украшениями не скрывала в себе яд, — перед Жаклин открылись бы волнительные и бесконечные возможности. — Я… — собственный голос звучит сдавленно и напугано. — Я не знаю, милорд. — Зови меня Виктор, — просит мужчина. Он отступает к балконной двери. Холод возвращается. Поспешно надевая перчатки, мужчина уже едва слышно добавляет: — Я пойму, если тебе это отвратительно — особенно после того, что ты увидела вчера. Его отчаяние — просьба, а не приказ. Мольба. Король дает право на отказ — то, что она не получала уже очень давно. А Жаклин нечего терять. — Пока не прибудет эликсир, — кивает девушка. Она не думает, что пожалеет, какое решение приняла. Больной рассудок шепчет, что так подсыпать в зелье яд не составит особый труд. — И ни момент более того. Улыбка короля озаряет целый мир. Он совершенно не выглядит как монстр, заслуживающий смерти. — Я отблагодарю тебя за это! Я… Кажется, король желает сказать, — или, быть может, сделать, — еще что-то, но о стекло балконной двери легко барабанит слуга. Тот напыщенный пижон по имени Джордж. — Прошу простить меня, — расстроенно отзывается мужчина, низко кланяясь на прощание. Жаклин алеет, будто первая весенняя роза. — Мы встретимся завтра, верно? — Обязательно, — кивает она, обычная смущенная девушка, а не мстительный горный дух. Улыбаясь, опять широко и довольно, Виктор открывает дверь и скоро растворяется между танцующими парами. Княгиня медленно досчитывает до сотни перед тем, как тоже вернуться в украшенный зал. Но ни есть, ни пить, ни плясать уже не хочется. Наваливается невероятная усталость от всего, что произошло сегодня. Несмотря на то, что празднество только-только набирает размах, Жаклин решает отправится в постель. Ночь молода. На невысокий помост за птичьими клетками, который до того скрывали разукрашенные лесными пейзажами загородки, выходит девушка. Обтягивающий костюм блестит так, что невозможно отвести взгляд. Слуга объявляет, что скоро начнется огненное шоу. Что ж, княгиня узнает про то, как прошло представление, завтра. Она выскальзывает через широкие двери в холл, ведущий в жилое дворцовое крыло. Снимая туфли, Жаклин босыми ногами быстро перепрыгивает через ступеньки. Мотив, так любимый местными бардами, звучит между мыслями, будто назойливая трель. Хочется хихикать; но неуместное веселье стихает, когда она заступает в абсолютный мрак. Двигаясь на ощупь через темный коридор и проклиная Элеонор, что забыла зажечь светильники, девушка устало размышляет о том, как быть и что делать. Лишь бы Йоханнес не стал трепаться, что в действительности она не только горная княгиня, но и избежавшая смерти правительница над южными землями. Если про это прознает Виктор, то одно лишь трепетное отношение не спасет от казни. Такой маленький день, а наполненный столькими событиями — и завтрак с придворными дамами, и встреча с Мальвари, и неожиданная откровенность короля. Мысли прерывает странный шорох. Но уже даже не усталость, а отупляющая истома наполняет тело; девушка недоуменно оглядывается, но ничего не различает между мрачными силуэтами мебели. Должно быть, показалось. Рот неожиданно накрывает рука и уже через миг Жаклин душат, зажимая в узкое пространство между колоннами. Даже не закричать; любой звук глушится и превращается в неразборчивое дыхание. Лицо, спрятанное за черными отрезами ткани, невозможно узнать. Только глаза горят двумя белыми лунами. Воздух заканчивается; сдавленная трахея, кажется, вот-вот надломится. Смертельная хватка не слабеет. Зрение наполняется мурашками и яркими вспышками. Фаворитки, как известно, долго не живут… Жаклин боялась, что это произойдет, но не предполагала, что так скоро и так открыто. Она полагала, что оскорбленные матери и ревнующие дочери действовали бы скрытно. Укол ядовитой иголки, затерявшейся в постели, например. Кому хватило смелости противиться королевской воли? Это вопрос, на который девушка обязательно ответит, потому что умирать горная княгиня не собирается ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо еще. Удобный разрез юбки позволяет ударить мучителя в пах, так сильно, как она только может. Тренировки точно не прошли зря; мужчина отшатывается, шипя. Он теряет контроль над руками и Жаклин громко, пронзительно визжит. Злодей вскидывает руки, пытаясь заглушить крик, но промахивается. Девушка, щелкая зубами, кусает нападающего за ладонь; впивается в пахнущий табачьими листьями палец, пока рот не наполняет вкус крови. Она сжимает челюсти и слышит неприятный хруст. А через миг сплевывает на порог искривленный мизинец. Слышится топот стражи. Коридор озаряет факел. В промежуток между колоннами вбегает взволнованный Эдмунд, сжимающий меч, но злодей уже растворился в ночи. Только алые капли устилают пол, отмечая каждый шаг. — Найти и допросить, — командует мужчина, пока стражи распаляют светильники. — Миледи, у вас кровь! Жаклин вытирает рот и подбородок, — ладони окрашиваются в бурый, — и криво улыбается. Первый глубокий вдох обжигает горло. — Любая и вся кровь на мне — чужая, — поднимает девушка глаза исподлобья. Она надеется, что звучит надменно; так Эдмунд не заметит дрожи, от которой даже диадема съезжает на лоб. В действительности княгиня чертовски испугалась. — Что? Что происходит?! — пробиваясь через заслон стражи, в пространство между колоннами проникает Элеонор. Она осматривает Жаклин, опускает взгляд на окровавленный огрызок под босыми ногами княгини, и покрывается красными пятнами. — Для чего ты вообще, Эдмунд, если замок — место, где бродят разбойники и насильники?! Бедная, бедная миледи! Стенание перерастает в всхлип. И хотя обычно умение служанки перетягивать внимание на себя раздражает, княгиня находит, что это успокаивает. Элеонор падает на колени, хватая пальцами подол юбки, и продолжает театральное представление. Голос звучит плаксиво, но глаза если чем и полнятся, то не слезами. Наверное, поэтому она прячет лицо в ткани. — Чтобы я без вас делала, если бы вы погибли? Кто еще позволил бы мне… — Позволил тебе ленится и не менять постельное белье каждый день? — хрипло интересуется Жаклин. Говорит сложно. — Поднимись, Элеонор. Служанка послушно встает на ноги, но причитание не останавливает; просто уже шепчет, а не кричит. — Миледи, простите… К двери спальни будет приставлен конвой, чтобы вы чувствовали себя спокойно. Элеонор останется ночевать с вами, — быстро произносит Эдмунд. — Но… — Это приказ, Эл. Не обсуждается. Кажется, служанка выдыхает себе под нос «вонючий старый хрыч» перед тем, как поклонится. Жаклин истерично хихикает, но прячет смех за кашель и благодарно кивает. — Спасибо, Эдмунд. Когда стражники удаляются и остается только один охранник и недовольная Элеонор, мужчина неожиданно просит: — Не могли бы мы трое сделать так, что про это происшествие не узнал король? Он четвертует каждого, кто заступил на дежурство сегодня, если услышит про то, что на вас напали, миледи. Позвольте мне найти того, кто осмелился на это, чтобы гнев короля можно было перевести в праведное русло. Эдмунд звучит действительно напугано. Нос щекочет иллюзорный запах паленой человеческой плоти, который девушка хотела бы позабыть. Так что неохотно, но княгиня кивает. Дорога в будуар — короткая. Только Элеонор причитает, что это возмутительно, что в замок пробрался преступник, хотя абсолютно понятно, что нападение совершил не пришелец. Спится Жаклин, конечно, чертовски плохо. Из-за двери доносится приглушенный разговор стражи. Собирая обрывками речи в единый диалог, девушка понимает, что покуситель скрылся. Возмутительно! Неужели это так тяжело, отыскать среди дворцовой прислуги, — ведь напавший точно был слуга, — того, кто потерял палец? Шея, на которой красный след ладони уже наливается черными красками, неимоверно болит, и сколько девушка не ворочается, она так и не отыскивает удобное положение. Да и Элеонор, занявшая диван, похрапывает. Сон наконец-то приходит, когда небо уже светлеет. Девушка просто забывается, гаснет, будто пламя свечи. Но когда раздается настойчивый стук в дверь, — когда Элеонор мученически стонет и отпирает замок, — тогда Жаклин открывает глаза и осознает, что ни тело, ни душа совершенно не отдохнули. Кажется, будто она даже и не дремала. Головная боль тисками сжимает виски. — Джордж? — доносится сквозь подушки удивленный голос служанки. — Прости, я спала. Жаклин садится в постели и трет глаза. Что прислужник короля забыл в столь ранний час? Принес очередное платье? Недовольный зевок застревает между зубами. Княгиня явственно видит, как юноша убирает с лица Элеонор прядь, выбившуюся из строгой прически, и заводит за ухо. Служанка краснеет и принимается нервно мять передник, а когда оборачиваясь, явно надеясь, что Жаклин еще спит, получает удивленный взгляд и высоко поднятые брови. Намечается прелюбопытный любовный треугольник. — Что вы хотели? — откашливаясь, строго интересуется прислужница. — Милорд изъявил желание поохотится и он хотел бы, чтобы княгиня присоединилась, — перекатываясь с пятки на носки и обратно, быстро произносит Джордж. — Король будет ждать у западной конюшни. Прислуга раскланивается. Элеонор шумно хлопает дверьми и отчаянно делает вид, будто бы Жаклин ничего не видела. Это смешит, и княгиня делает первый осторожный укол. — А как же Эдмунд? — невинно моргая, девушка потягивается. Шея громко щелкает. Мутная зеркальная поверхность отчетливо отражает гигантский синяк, который не скрыть лечебными мазями. — Противный старик, — пожимает плечами служанка, ныряя между вешалками с платьями. — Куда подевался дурацкий брючный костюм? Упс. — Мне все равно нужно закрыть горло, — осторожно произносит Жаклин, поднимаясь на ноги. Она тоже заглядывает в шкаф и вытягивает на свет расклешенное, свободное платье, и бушлат, у которого высокий меховой ворот. Идеально. Внимание служанки удается переключить на факт того, что она забыла почистить сапоги после последней вылазки Жаклин в лес — и что если так случится еще хотя бы раз, Элеонор придется вылизывать ботинки.