Все, что тебя не убивает

Исключительно давно Жаклин не веселилась; она почти позабыла, каково это — не задумываясь, швыряться словами и вести себя, будто беззаботный ребенок. Усталость мгновенно улетучивается, как и сонливое состояние. Последний месяц жизни — постоянное переживание; и забыться хотя бы на миг, пока в лицо хлещет ветер, а конь скачет так быстро, что кажется, будто мир замирает, исключительно приятно. Поведение звериного короля веселит. Он так комично падает с лошади, так забавно, путаясь между собственными ногами, добегает до ели, и так самоуверенно кричит, что выиграл, что девушка не может ничего поделать, кроме как смеяться, громко, вскидывая подбородок. Небо сегодня удивительно красивое. Светлое, — не затянутое серыми тучами, а лишь белыми барашками-облаками, — и лазурное, как драгоценный камень. Княгиня забывает про собственное несчастье и лишь наслаждается, что в холодное северное королевство пришел редкий солнечный день. В сознание просто уже не влезает волнение из-за того, что может рассказать заключенный в подземелье Йоханнес Мальвари… Она решит, что делать и как быть, когда возвратится в замок. Пока что мысли только про одно — примет ли мужчина охотничье пари. — Если отказаться, я решу, что ты струсил, — это странно, использовать фамильярный тон и обращение по имени; но одновременно очень удобно — так легко произносить насмешки. Жаклин нравится дразнить короля. — Приготовься проиграть, — откликается, наконец-то, до того задумчиво молчавший Виктор, и широко улыбается, щелкая клыками. — Взаимно, — фыркает княгиня и, не дожидаясь, пока мужчина покажет, где пролегает охотничье угодье, углубляется с опушки в лес. Пока единственный зверек, встречающийся по пути, — это редкий солнечный зайчик, прыгающий с ветви на ветвь. Но Жаклин вообще слабо представляет, как выслеживать дичь между деревьями, а не в открытой горной степи. Возможно, стоило задуматься про это до того, как предлагать соревнование. Если оглядываться так часто, пытаясь отыскать хотя бы намек на звериный след, то может и закружиться голова. — Что-то не так, княгиня? — смеется Виктор, шагающий почти неслышно. — Ты привел меня в пустой лес, — щурится девушка, вглядываясь между соснами. Но яркое пятно оказывается лишь обрывок ткани, а не лисий хвост. — Едва ли я настолько злодей, — морщит нос король. Он недолго молчит перед тем, как задать неожиданно поинтересоваться: — Почему я не видел тебя в горной крепости, когда приехал в первый раз? Или когда вернулся из южной земли? Конечно, не стоило ожидать, что Виктор настолько глупый, насколько жестокий, и что он не заинтересуется подобными вопросами. Пока княгиня судорожно ищет ответ, — делая вид, будто бы заметила под кустами перепелиный выводок, — мужчина вновь подает голос. Может, если хранить молчание достаточно долго, не придется лгать — Виктор самостоятельно отыщет объяснение, которому и поверит. — Просто это странно, что отец решил скрыть тебя от меня. Обычно меня немедленно знакомят с сыновьями и дочерьми, — задумчиво тянет король. Жаклин кажется, забывает, как дышать. — Князь ничего не просил, кроме суверенности крепости, когда позволил мне воспользоваться воротами. Почему он не пожелал, чтобы я взял тебя в дворец тогда? Если он все равно отправил тебя в замок с рыцарями… Для чего было тянуть время? — Отец едва ли объяснил мне, почему, — подхватывает удобное повествование девушка и позволяет себе расслабить плечи. Это просто уникальное везение. Жаклин вспоминает, стискивая челюсти, как один единственный раз обман чуть не раскрылся: как она, которая притворялась, будто бы служанка в родной крепости, едва не попалась. Это было через две недели после того, как южное королевство пало. Девушка только привыкала к новой роли и не понимала, почему слуги, с которыми она выросла, не узнавали, кто она в действительности была. Может, потому что даже не представляли, что это возможно. Тогда лакей ворвался в помещение для прислуги с криками и воплями, что звериный король возвратился в крепость, чтобы лично передать меморандум про союз между северными землями и княжескими вложениями. Для того, чтобы быстро, — пока правители разбираются с документами и договорами, — накрыть праздничный стол, требовались даже слуги, которые обычно не покидали подземелье. Так Жаклин выгнали из кухни, где она чистила овощи и мыла тарелки, в обеденный зал, освещенный яркими магическими сферами, где спрятать лицо уже было не так легко. Но, благо, хотя бы собственный портрет завешивали тяжелые траурные ткани. Княгиня разглаживала скатерти и сервировала стол, когда слух ранил отцовский голос, — и еще один, который она слышала каждый раз, когда закрывала глаза. — Если бы не вы, сударь, я так бы и по сей день штурмовал каньон! Заскрипели двери, которыми давно не пользовались. Крепость вообще поникла и опустела, окрасилась в лицемерный черный свет, будто бы это не отец — причина, из-за которой считали, что она, Жаклин, умерла. Через порог перешагнули светящийся от гордости звериный король и угрюмый князь. — Считайте, что вам повезло, милорд, — горестно отозвался отец. Так скоро, как только могла, девушка спряталась за колоннами. Но она все равно дрожала, боясь, что не сделала это достаточно быстро. — За успешный союз! — схватил Виктор бокал, где плескалась вино, и поднял в воздух. Ладони северного правителя уже скрывали перчатки. — За успешный союз, — не так громко подхватил князь и сделал жадный глоток. Вино стекло алыми каплями на небритый подбородок, будто бы кровь. Именно тогда Жаклин решила, что отыщет возмездие, во что бы то ни стало. Так что нет, думает девушка гневно, она и Виктор встречались в крепости. Просто король не знает про это. Но ярость быстро проходит; Жаклин решает не злиться, а радоваться тому, как легко избежала неудобный вопрос. — Глупый старик, — фыркает Виктор, пригибаясь под низкими ветками. — Позволь он отправится тебе в замок тогда, я бы окружил тебя почестями. — Какими же? — вопросительно поднимает бровь девушка. Хотелось бы услышать полный и подробный список, даже если и понятно, что за комплиментами и милостями короля кроется один лишь холодный расчет. Мужчина скажет что-угодно, чтобы отыскать временное исцеление в прикосновение девичьей руки. — Я бы начал с того, чтобы заселил тебя в достойный апартамент; ты знатная дочь, и это оскорбление для княгини — делить один этаж с исследователями и купцами. — Мне нравится комната, которую мне выделили, и меня совершенно ничего не оскорбляет, — немедленно парирует Жаклин. Некоторое время Виктор удивленно молчит, но быстро понимает, что это — игра. — Я бы подарил тебе титул первой дворцовой леди. — Чем он отличается от того, который у меня уже имеется — фаворитки? — Это благородно и не подразумевает порочной связи. Еще тебе не грозили бы ревнивые матери, — попадает слишком близко к цели Виктор. Горло сжимает иллюзорная удавка и становится тяжело дышать. — Тогда быть первой дворцовой леди очень скучно, — стараясь звучать весело, насмешливо отзывается девушка. — Тебе не угодить? Что ж, может быть я даже ж… — мужчина умолкает, даже не договаривая слово, и резко приседает на корточки. Жест исключительно звериный. Недолго, но висит молчание. Виктор что-то внимательно рассматривает за сплетенными корнями старой ели. Жаклин тоже нагибается, чтобы понять, что так привлекает королевское внимание. Неожиданно, и княгиня видит это тоже, — серый комок шерсти за тонкими колючими ветвями, — но соображает слишком долго и опаздывает на целое мгновение. — Это заяц! — вскрикивает Виктор и бросается через ежевичный куст. Абсолютно точно не человеческая скорость делает так, что девушка едва успевает хотя бы не терять его светлый затылок из виду, пока бежит позади. Еще одни гонки; Жаклин понимает, что единственный шанс победить того, кто может растерзать кроля когтями — это выстрел на опережение. Только бы еще хватало сноровки одновременно и бежать, и взводить тугой арбалет. Дыхание спирает. Становится чертовски душно — настолько, что княгиня вообще забывает, что когда-либо мерзла. Недалеко шумит ручей. И как кролик, так и Виктор, легко перемахнули через широкое русло; Жаклин же приходится выискивать глазами мокрые камни и просчитывать каждый шаг, чтобы не упасть в ледяное течение. Погоня же ненадолго замедляется; слишком напуганный кролик просто замирает между высокими соснами. — Я сказала застрелить! Только застрелить! Когтями не считается! — тратит Жаклин вздох, чтобы закричать. Только не делай вид, будто бы меня не услышал. Король недовольно закатывает глаза, но кивает и тянется за плечи, чтобы выхватить арбалет. Это идеальный момент, которого княгиня ждала; собираясь с последними силами, чтобы не дрожали руки, Жаклин прицеливается и спускает курок. Подстреленный заяц — это абсолютная и сокрушительная победа. Ошеломленный Виктор недовольно хмурится, но все равно аплодирует. — Спасибо, спасибо, милорд! Выстрел посвящался только вам, — если бы под ногами была земля, а не мокрый валун и река, девушка бы сделала реверанс. — Тогда странно, почему он не вошел мне в грудь, — смеется Виктор, возвращаясь на берег, чтобы протянуть руку помощи. Жаклин удивленно моргает. Действительно, это был замечательный шанс убить короля, но мысли о мести куда-то исчезли. Принимая ладонь, княгиня легко перебирается с мокрой и скользкой каменной поверхности на илистый грунт. Запыхавшаяся девушка сгибается, упирая ладони в колени, и старается восстановить сбитое дыхание. — Никто не заставлял тебя бежать, — насмешливо приговаривает король, гладя по спине. Его ладонь то и дело соскальзывает на тонкую полоску кожи, которую обнажил задравшийся от погони бушлат. — Никто не заставлял тебя убегать, — выплевывает Жаклин. Она выравнивается, чтобы сорвать с мужской груди привязанные прямоугольник фляги. Кровь, а не вода, — конечно же, безмозглая ты дура, он же проклятый, — обжигает рот. — Ну, мы заключили пари! — уже откровенно насмехается мужчина. — Ручей прямо позади тебя, если что. — Я и не заметила, милорд, — иронизирует девушка, но жажда перебарывает гордость; она опускается на корточки и пьет, набирая воду в ладони, пока не смывает металлический привкус между зубами. Дикая вода освежает, но внутренний жар все еще распаляет тело. Княгиня недовольно стягивает тяжелый бушлат. Уж про что, а про холод нет даже и мысли. — Что это? — резко делает шаг вперед Виктор и хватает Жаклин за лицо, заставляя приподнять подбородок. Когти, думает девушка. Это было бы так легко — не рассчитать усилие и пустить кровь, но нет. Прикосновение короля практически невесомое. Черт. Она забывает про лиловый отпечаток, пересекающий шею. — Ничего, — вспоминает, что дала обещание, девушка, и дергается, чтобы освободиться. Мужчина позволяет отступить, — и едва не свалится в речное русло, — но серый взгляд так и не покидает гигантский синяк. Красивое лицо приобретает яростное выражение. — Я спрашиваю это из-за того, — медленно поясняет Виктор, и хотя голос звучит спокойно, каждое слово отзывается мурашками, — что кто-то осмелился нарушить королевский приказ. Это карается смертями — или же двор принимается думать, будто бы правитель ослабел, и королевство разваливается на части. Так что скажи, пожалуйста, как ты получила след от удушья, пока мне не пришлось собирать новый военный поход. Жаклин почему-то кажется, что это — не единственная причина, почему король так разозлился, но все равно не желает говорить, что произошло. Она не передаст вопрос собственной безопасности в чужие руки; даже если сладко желает получить отмщение. — Это приказ, княгиня, — сужает глаза Виктор и упирает руки в боки. Но грозный вид едва ли развяжет язык. — Тогда я использую желание, чтобы ничего тебе про это не говорить, — повторяет княгиня мужской жест. — Почему? — абсолютно точно не понимая, почему девушка отказывается говорить, хмурится король. — И нет, я не позволю тебе тратить желание на это. — Пари есть пари, — пожимает плечами Жаклин. — Хорошо. Молчи, — вздыхает Виктор. Он отступает слишком легко, чтобы это был конец. — Я не буду заставлять тебя говорить. Насупившись, мужчина отворачивается. Жаклин удивленно хмурится; неужели он действительно так просто оставит попытки выяснить, что произошло? Неужели король, завоевавший целый мир, уважит желание сохранить молчание? Это так странно — получать личное пространство и право выбирать, что делать и как быть. Очень и очень давно княгиня не имела даже намек на автономность. И даже когда удавалось говорить, никто не слушал, — особенно отец и Пирит. Княгиня разучилась просить помощи — это умение растворилось между напуганными мыслями, когда никто не пришел не спасение даже в самый темный и отчаянный миг. — На меня напали, — вырывается еще до того, как Жаклин осознает, что вообще открыла рот. — Кто? — ледяные глаза озаряет вспышка голодной злости. — Если бы я знала, то обязательно сказала бы тебе, — фыркает девушка, неловко обнимая себя за плечи. Она жалеет, что подала голос: ведь Эдмунд так просил замолчать нападение. Впрочем, стража, несмотря на обещание, так и не отыскала того, кто совершил преступление. — Спасибо, — неожиданно произносит мужчина. — Мне жаль, что я допустил, что это произошло. Виктор протягивает руку, приглашая углубится в лес, и Жаклин коротко кивает перед тем, как сжать мужскую ладонь. И хотя горное волшебство работает только в одно направление, девушка тоже ощущает странное спокойствие, когда когти без боли касаются кожи между костяшками. — Жалей того, кому я откусила палец — надеясь, будто бы диалог вернется в насмешливое русло, княгиня насмешливо добавляет: — Это тоже всецело посвящалось только тебе, Виктор. — И как, было вкусно? — морщит нос король. Он убирает ветки, преграждающие путь, и Жаклин не приходится пригибаться. — Не распробовала, — легкомысленно пожимает плечами девушка. Лес светлеет, медленно превращаясь в открытую степь. Горный кряж заполняет горизонт высокими зубьями; Жаклин различает между пиками, объятыми облаками, хрустальный блеск далекой крепости. — Тебе не холодно? — указывает Виктор на расстёгнутый бушлат, когда в лицо ударяет пронзительный северный ветер. — У тебя же вечно ледяные руки. Не дожидаясь ответ, король останавливается, чтобы побороться с слишком маленькими перламутровыми пуговицами, вшитыми в мех. — Не стоит, — смеется Жаклин и перехватывает мужские ладони: Виктор случайно срезает когтями нить, держащую жемчужную застежку. Бережно контролируя каждое движение, она застегивает собственный бушлат ненормально горячими пальцами короля. — Меня еще не одевала венценосная особа. — Обычно все наоборот, — раздается тихий смешок; но бледные, будто мрамор, щеки, наливает розовая краска. Несложно представить, что за изображение промелькнуло между мужскими мыслями. Не раздражение, а странное, щекотное чувство вспыхивает между ребрами. Жаклин на миг тоже представляет это — и немедленно задыхается от собственной наглости. …Как Виктор требовательно толкает на военный стол и собирает в ладонь струящийся подол юбки, пока не обнажает пояс чулок… …Как ладонь Виктор легко перехватывает оба запястья, как он мягко прикасается губами к ложбинке между ключицами… …Как Виктор разрывает тугой корсет и драгоценный камни просыпаются на пол… … Как Виктор умирает, — напоминает княгиня себе и про яд, и про месть. Она раздраженно сглатывает сухой ком, от которого першит горло, и неловко откашливается: — Скоро полдень. — Действительно, время так незаметно пролетело, — сухо отзывается мужчина. — Кажется, пора возвращаться в дворец. Обратный путь наполняет молчание, редко прерываемое взаимными едкими ремарками, что охотники и король, и княгиня абсолютно никудышные. Жаклин ощущает, как усталость возвращается — она едва волочит ноги, поспевая за широкими мужскими шагами. «Возвращаться с пустыми руками будет неловко», — сдерживая зевок, думает девушка. Она уже представляет, что выслушает от Элеонор. Впрочем, неудачливая охота — не единый повод для того, чтобы смутиться. У опушки стоит всего один конь, и выбор предстоит сомнительный: или кто-то идет ногами и возвращается в замок уже тогда, когда королевство накроет вечер, или… Виктор отвязывает лошадь и легко запрыгивает в седло. Ну конечно, он же король; но раздражение сменяет удивление, когда мужчина протягивает ладонь. Жаклин столбенеет. — Ты думала, я оставлю тебя? — исключительно возмущенно звучит немного хриплый голос. Хочется ударить себя, что прийти в чувство. Но как бы Жаклин не старалась, единственное, о чем она думает — это про то, какой бы из короля получился замечательный муж. Если бы не скорая смерть, то какой-нибудь надутой знатной дочери чертовски бы повезло. Ну, если бы Виктор излечился. — Нет, конечно нет, — врет княгиня. Она позволяет втянуть себя в седло; это ощущается так, как и представлялось. Виктор делает это настолько легко, что Жаклин забывает про собственный вес. — Я не кусаюсь, — произносит мужчина, когда княгиня выравнивает равновесие и хватается пальцами за рожок, чтобы не упасть. — Ой ли? — резко оборачивается она и мгновенно про это жалеет. Виктор оказывает слишком близко; она даже различает маленькие красные точки, наполняющие голубые зрачки — первый признак, что проклятие запустило собственный процесс. И что если король не получит скоро эликсир, он превратится в тварь. — Я не укушу тебя, — исправляется Виктор. Жаклин, смиряясь, облокачивается о мужскую грудь. Это удобно. Бесконечно уставшая, княгиня закрывает глаза. — Спи, — доносится тихий шепот. Рука короля крепко перехватывает стан. — Я не буду пускаться в галоп. Может быть, мужчина говорит что-нибудь еще, но равномерная тряска и тепло действуют, будто снотворное. Жаклин наконец-то отключается. Но сладкий сон прерывается, когда в плечо прилетает толчок. Княгиня вздрагивает и резко выпрямляется. Перед глазами вырастает не лес и даже не дорожный тракт, а королевский сад; одна довольно широкая тропа между пожелтевшими деревьями. Это странно. — Прости, — тихо выругивается Виктор. Когда девушка недоуменно оборачивается, король нехотя указывает руками, уже спрятанными в перчатки, на блестящий каштан, застрявший между тротуарными плитами. Но смущает Жаклин не это. — Почему королевский сад? — зевает она, едва собирая воедино простое предложение. — Потому что я хотел, чтобы ты поспала еще немного, — мужчина понимает мгновенно, что она подразумевала. Он спешивается и потягивается, хрустя позвонками, а после помогает и Жаклин спуститься. — Ты выглядела так, будто тебе это надо. — И как давно? — думая, что еще хотя бы одно слово и она расплачется, спрашивает княгиня. Это так чертовски несправедливо. Если позволить себе думать, что Виктор человек, а не звериный король, заслуживающий ненависти, то… Жаклин просто надеется, что это не произойдёт. Сколько бы мужчина не высказывал добродетели, он делает это лишь для того, чтобы получить исцеление. Забота — лишь очередной обман, и Виктор ведет себя так учтиво только из-за того, что страшится потерять собственный рассудок. Девушка стискивает кулаки. Она отчаянно не верит, что заслуживает беспричинной нежности. Люди всегда ищут выгодный обмен, и сегодня ласка меняется на прикосновение, которое останавливает кровь и притупляет шахтерскую хворь. Жаклин вспоминает, как свалилась в магический источник полумертвая — и как оскверненная вода окрасилась в красный и потеряла магическое свойство. Это единственная причина, по которой Виктор желает близости. Становится физически дурно. Ненависть, сомнение, обида и страх — опасное зелье. — Час? Три? В любое другое время, — совершенно не задумываясь, выпаливает король, — я бы расстроился, что пропустил обед. — Тебе не стоило ждать, пока я проснусь, — резко выдыхает Жаклин, не понимая, но поддерживая растущую в груди злость. Она криво опускает реверанс еще ватными ногами. — Спасибо, милорд, но мне пора. Горячий жемчуг рассыпается щеками. — Жаклин! Но девушка не оборачивается. Будто бы это — возможность улизнуть. — Жаклин, — вырастает перед глазами Виктор, сверхъестественно быстрый и чертовски раздражающий. — Что я сделал не так? Захватил южное королевство. Уничтожил хрустальный дворец. Погубил старинный дворянский род. Предал пламени новорожденное дитя. Подхватил шахтерское проклятие и позволил почувствовать к себе жалость. Подарил дорогие вещи и напомнил, как ощущается тепло. И даже рассмешил. Еще до всего, что случилось — еще тогда, между лестничными пролетами, когда рассудок не наполняло ничего, кроме ненависти. Список бесконечный. — Не знаю, — режет пронзительный всхлип горло. — Я не знаю, что происходит. Мир подрагивает. Голова наполняется маленькими колокольчиками, звучащими невпопад. Она путается между собственными мыслями и эмоциями, между словами, которые нельзя, но хочется говорить. От того, как рушится выстроенный на морали ненависти мир, темнеет рассудок. Жар собственной крови опаляет подбородок, вытекая через нос. Жаклин теряет сознание.