Все, что тебя не убивает

Когда приходит рассвет и Жаклин просыпается, она удивленно осознает, что вечной холод, который до того ощущался каждое мгновение, пропал. Это… приятная перемена. — Доброе утро, — слышит княгиня, когда садится в постели. Маленькая койка скрипит, отзываясь на даже самое мимолетное движение. Виктор говорит это, не отрывая взгляд от собственной ладони, где лежит медальон-перышко. Он стоит, опершись о дверной косяк — нетерпеливо желающий вернуться в костяной дворец, размытый силуэт которого выгибает горизонт. Но Жаклин чувствует невероятную слабость, которой не было, когда она засыпала. Память омывает странное видение; и в тени, что отбрасывает монастырская свеча, девушка видит, как умирает в третий раз. Она не желает знать, что произошло. Она только замечает, как матово блестят звериные когти на мужской ладони, и безнадежно откидывается на подушки. Тело протестует в ответ на резкое движение. Жаклин едва ли дойдет даже до лесной опушки. Что ж, дорога в замок обещает затянуться… Хотя возвращаться совершенно не хочется. Только, разве что, нанести короткий визит и вспороть Джорджи живот, а Элеонор накормить крысиными фекалиями. Не говоря уже про то, что она желает сделать с леди Ви… Злость заставляет кровь кипеть. — Ты хоть поспал? — спрашивает девушка, делая глубокий вдох, чтобы успокоится. Он режет грудь. Ожидая ответ, Жаклин беспокойно мечется между влажными одеялами. Егерская хижина отсырела от того, как давно пустует. Девушка прекрасно помнит, как Виктор всего за миг превратил егеря в кости да ошметки кожи. Что за роковая встреча. — Нет, не получилось. Слишком много думал, — пожимает плечами мужчина. Обычно красивое лицо бороздят мрачные тени бессонной ночи. Синяки под заплаканными глазами выглядят ужасно. — Прости, — выдыхает Жаклин, почему-то чувствуя стыд. Она не знает, за что извиняется; за то, что подарила лишь временное исцеление или из-за того, что заставила волноваться и не спать. Кажется, за все и не за что одновременно. — За что? — уточняет, дергаясь, Виктор. Он прячет медальон в карман и поднимает больной, затянутый молочными туманами взгляд на свинцовое небо. Тогда Жаклин замечает тонкий серебряный перстень, что опоясывает мужской мизинец. Металл украшает тонкий венок из хрусталя. Это кольцо… единственное, что она унесла из горящей южной земли; единственное, что не отобрал Пирит — последний символ власти, говорящий, что она княгиня. Как долго Виктор носил это кольцо? Сколько, если не все ночи, крутил перстень между пальцами и надеялся, что она отыщется? Жаклин и про это думать тоже не категорически не желает. — Что я уснула и оставила тебя, — неловко мычит она ответ в собственные ладони, надеясь заглушить звук. Глаза предательски наполняются колючими жемчужинами. Но Виктор слышит и оборачивается, выгибая идеальную бровь. В один шаг он опускается на колени у низкой постели и осторожно берет за Жаклин. Прикосновение разбегается мурашками; она вспоминает про отчаянный поцелуй у озерной глади. Одно хорошо — она хотя бы сдержала признание в любви за зубами. Сейчас, когда настало утро, уверенность в том, что это правильно, исчезает. Растворяется, как еще одна тень или ночной морок. — Это глупости, — ласково произносит мужчина. Когда он говорит, Жаклин может сдержать разочарование: взгляд то и дело падает на клыки. — Тебе надо было отдохнуть. А мне — осознать многие вещи. Нет, все же любопытство побеждает. Она притягивает мужскую ладонь к себе и осторожно целует сбитые костяшки. Виктор замирает, будто бы олень, на которого нацелили арбалет, и быстро усмехается в воротник порванной рубахи. — Почему ты вновь больной? — тихий-тихий вопрос, от которого першит горло. — Почему ты снова проклятый? Молчание затягивается. Она ищет ответ за голубыми, холодными глазами, но находит только… Нет, Жаклин не собирается кормить себя иллюзиями. Сон привносит в сознание ясность, и то, что вчера ощущалось как любовь, сегодня — лишь благодарность за спасение. Поцелуй лишь слабость плоти. Дура; возможно, только возможно, что если что-то выглядит как роза и пахнет как роза — это в действительности роза, а не ловушка. — Потому что не-проклятый-я означает мертвая-ты, — наконец-то, выдыхает мужчина. — Мне пришлось сделать выбор. И вот еще одна вещь, про которую княгиня не собирается думать. Она помнит, какой выбор звериный король сделал, когда она была при смерти в последний раз. Многое изменилось; Виктор не морщит в отвращение нос, взвешивая между ладонями меч, а она, может быть первый раз за долгое время, не желает, чтобы он захлебнулся в собственной крови. — Значит, договор все еще действует? — через некоторое время, когда Жаклин окончательно осознает, что Виктор сказал, спрашивает она. Он вопросительно выгибает бровь, и она тихо смеется: неужели он позабыл? Снова полезная. Снова находящая себе оправдание. Снова убеждающая себе, что в близости есть выгода, а не простое желание. — Пока не прибудет эликсир, ты попросил меня быть подле тебя, — напоминает она и опускает еще один поцелуй на мужскую ладонь. Он заживляет тонкие ранки, которыми обвитыми пальцы, будто терновыми лозами. Уже Виктор смеется и согласно кивает: очень коротко, но Жаклин вспоминает, какой это приятный звук. Возможно, роза — это лишь роза, а княгиня просто боится уколоться. Она крепко жмурится, не понимая, почему так волнуется. — Полежи со мной, пожалуйста, — просит Жаклин, ощущая стыд за то, насколько ослабла; насколько нуждается в том, чтобы чувствовать тепло и нежность, как тогда, когда существовал только дождь и Виктор; единственный, кто пришел на помощь, когда она немо позвала. Озерное дно — бесконечно одинокое место. Она явственно помнит каждый миг, который провела между черными водами, живая, но безжизненная. Жаклин вздрагивает, отгоняя от себя морок бессмертия. — Конечно, — улыбается Виктор, будто бы получил какой-то славный подарок, про который давно мечтал. — Конечно. Кровать — маленькая и узкая, и это открывает опасные возможности. Король аккуратно ложится на край постели и еще до того, как он устраивается, распределяя собственный вес между сваленными одеялами, она поворачивается и целует его. Быстро, мимолетно, почти не задерживая прикосновение. Это ощущается правильно; но Виктор столбенеет, так и замирает, на полусогнутых локтях. — Благодарю тебя. Спасибо, что спас меня, — говорит Жаклин, венценосная дура, которая слишком боится признать, что влюбилась снова. Что влюбилась после того, как обещала не любить, обещала ненавидеть и уничтожать. — Если это способ отвлечь меня, он… — медленно начинает мужчина, кажется, совершенно забывший, что он собирался делать. — …Сработал, звериный король, — медленно, словно кошка, моргает Жаклин. Она вновь бросает взгляд на тонкий перстень, что опоясывает мужской мизинец. Грудь щемит тепло. — Если вам так угодно, южная королева, — смеется Виктор. — Могу ли я..? Он не заканчивает предложение, просто замолкает; и всегда бледное, аристократическое лицо касается румянец. Даже заострившиеся уши обретают розовый оттенок — ожидая ответ, Виктор, кажется, пропускает сердечный удар. Конечно, Жаклин кивает. Она так долго ждала любви, физической и духовной, и каждый жадный поцелуй ощущается, как заслуженная награда. Девушка сколько угодно может убеждать себя, что это лишь игра, но тело обмануть не так легко, как разум. Правда прячется за осторожными движениями, с которыми Виктор Верст изучает каждый дюйм её открытой кожи; в наслаждение, которое она, стесняясь, отыскивает в каждом его жесте. Его когти невесомо скользят по её руке, сопровождаемые жаркими, мокрыми поцелуями. Жаклин не знает, что делать с собой, а потому просто закрывает глаза. Виктор чертовски горячий, будто печь, и хотя она больше не мерзнет, ей нравится ощущать вес его тела на себе. Это… заземляет, помогая забыться. Дорожка его поцелуев приводит к тонкий бретели её ночной рубашки. Он замирает, поддевая атласную ленту когтями, и ожидает разрешения; и пока Жаклин думает, готова ли она переступить эту черту, Виктор целует её в шею. Прямо туда, где бьется пульс. Сердце Жаклин делает прыжок, и она издает сдавленный звук, очень похожий на стон. Его губы, все еще касаясь её кожи, кривятся в улыбке. — Сделай так еще раз, — Виктор отрывается от её шеи, чтобы полюбоваться тем, как удушливо она краснеет. Тихий шепот расползается сотнями мурашек; и когда он договаривает, то легко сжимает зубами мочку её уха. Но еще не время и не место. Она осторожно отстраняется, пускай это и тяжело — пускай Виктор и пытается увлечь в объятие, пускай прежде, чем отстраниться, он возвращается к этому проклятому чувствительному месту, прямо над сонной артерией. Но уже не целует, а прикусывает, опасно балансируя между тем, чтобы оставить след — или шрам. Жаклин охает, когда в жар поцелуя добавляется разгоряченный металл её крови. Разочарованно шепча извинения, звериный король отпускает руки. — Когда мы вернемся в дворец, — говорит Виктор, облизывая губы, — у меня будет достаточно время попрактиковаться. Это обещание заставляет что-то внутри сжаться, предвкушая. Но еще, — повторяет она про себя, как заклинание, потому что, видит северный ветер, она не желает сейчас ничего больше, чем еще один поцелуй, — не время и не место. Пусть сначала враги захлебнутся в крови, а северное королевство обратиться в пыль — и только тогда, на руинах империи, Жаклин позволить себе забыться. Девушка медленно садится, опираясь на влажные перьевые подушки. Она мечтает про теплую постель и горячий чай, но единственное, что может предложить хижина — это сломанная печь и черствая хлебная корка. Виктор опускается на противоположный бок кровати и закидывает ладони на затылок. Он устало прикрывает глаза, сдерживая зевок. — Как долго меня не было? — она не знает, с чего начать, и поэтому выбирает самый простой вопрос. Мужчина медленно считает, загибая длинные пальцы. — Четыре недели и три ночи, — наконец-то произносит Виктор, открывая глаза. Мужской голос наполняет боль: — Слишком долго, Жаклин, слишком долго. Я… я делал ужасные вещи, пока тебя не было. Что произошло? — Ты бы все равно делал ужасные вещи, и неважно, была бы я или нет, — слишком быстро и слишком резко отзывается она. Звериный король согласно кивает, совершенно не обижаясь — потому что она чертовски права. Он получил собственное имя за жестокость задолго того, как подхватил шахтерскую хворь; он всегда делал, делает и будет делать ужасные вещи, и даже самая божественная любовь не изменит и не исправит это. Тело охватывает дрожь и немой протест затыкает горло. Всхлип, а не слово, вырывается из груди, когда Жаклин пытается заговорить. Виктор вздрагивает и протягивает ладонь, но княгиня отказывается принимать жалостливый жест. Она прячет собственные ладони под колени, надеясь согреться, и делает глубокий вдох. Больше не надо боятся и больше не надо скрываться. Жаклин напоминает себе, кто она, черт побери, такая. Южная княгиня, хранительница горной крепости и, кажется, источник самой жизни. — Джордж напал на меня, — тихо, но четко, произносит девушка, но не находит в себе смелости поднять глаза. Она боится смотреть. — Элеонор и он были за одно и действовали, как я поняла, с указания леди Ви. Раздается чудовищный громовой раскат. И без того свинцовое небо, видит она в узкое окно, затягивает черная туча. Она слышит, как скрипит кровать, пока Виктор резко садится. Мужское дыхание сбивается; он очень шумно выдыхает, но, кажется, не делает вдох. Жаклин вздрагивает, нервно кусая себя за внутренний бок щеки, и упирает взгляд в деревянный потолок. — Пожалуйста, скажи что-нибудь, — просит она, стараясь не расплакаться. — Не молчи. — Если это утешит тебя хотя бы на мгновение, я изуродовал Джорджи, — приглушенно звучит ответ. — И Элеонор неделями пытали, пытаясь понять, знает ли она, куда ты сбежала. Я… Мы думали, что ты сбежала, потому что испугалась, что сэр Мальвари раскроет тебя. Что он, кстати, и собирался сделать, но это уже неважно. Княгиня тратит последние остатки смелости, но опускает взгляд от потолочной балки. Она и Виктор встречаются глазами. Даже тогда, когда он ворвался в южный тронный зал, черный зрачок не наполняло столько ненависти. Не зная, что сказать, Жаклин просто протягивает ладонь, предлагая утешение; хотя сама всего момент назад отвергла столь жалкий жест. Но Виктор куда более сильный, чем она, — и он спокойно принимает девичью руку, не боясь и не стесняясь собственной слабости. — Кто мы? — еще один вопрос, хотя, кажется, пора заканчивать, потому что небо трещит молниями, а тяжелый ливень превращается в крупный град. — Ты и отец разминулись всего на полчаса, — выдыхает мужчина, и сила, с которой он сдавливает ладонь Жаклин, начинает приносить боль. — Мне так жаль. Я не должен был покидать тебя. Я думал… Я хотел остаться, пока ты не вернешься в сознание, но… Я выбрал насилие, и я потерял тебя; слуги и леди Ви переиграли меня. Папа… Жаклин сдерживает вопрос, убил ли Виктор князя, потому что не знает, какой ответ желает получить. Она не думает, что когда-либо простит то, что допустил отец — и дело уже давно не в том, что он пропустил северное войско через крепость. Вместо того княгиня произносит то, что закрепляет смертный приговор над всеми северными землями. — Джордж стрелял в меня из твоего арбалета. Я узнала его мраморную рукоять. Виктор подрывается на ноги, будто ужаленный. Он утягивает её за собой, и она тоже невольно встает, едва не теряя равновесие. Усталость куда-то улетучивается, и причина тому — то, как крепко мужчина сжимает ладонь Жаклин, практически впиваясь когтями в бледное полотно кожи. От прикосновения растекается темная энергетика, но проходя через тело княгини, проклятие превращается в благословение. Виктор подпитывает Жаклин силами, как она совсем недавно успокаивала чудовищный голод, от которого он думал, что потеряет рассудок. — Пора возвращаться в дворец, — почти рыча, говорит он. Он снимает с себя разорванный камзол, все еще украшенный водорослями и песчинками, и протягивает Жаклин. — И как ты себе это представляешь? — выгибает девушка бровь. Когда она пробиралась в замок, это было чертовски сложно. Она день выжидала подходящий момент, чтобы смешаться с южными рыцарями и примерно столько же подделывала отцовский почерк, чтобы убедить леди Ви, что она не какая-то самозванка, а настоящая горная княгиня. И то, она все равно едва прошла многочисленные проверки — архивариус целый час проверял древние книги с родословными, пытаясь понять, откуда начинается род Леруа — и достаточно ли он знатный, чтобы Жаклин обрела дом под дворцовыми сводами. — Через парадные двери, — широко, показывая клыки, усмехается Виктор. — Я все еще король, если ты не забыла. Жаклин отпускает шутливый реверанс и шепчет притворное извинение. — Может, мне придется поставить тебя на колени, чтобы напомнить про это, — уже на ухо добавляет звериный король, когда она выпрямляется. Княгиня медленно вздыхает, предательски ощущая, что это перспектива вызывает совсем не раздражение. Через стоическое усилие, она успокаивает собственное воображение, и только лишь пожимает плечами. — Или это я заставлю тебя преклонить колени, северный король, — предлагает она так же низко, утробно шепча каждое слово. Виктор, уже было готовый переступить порог, замирает и удивленно моргает. Она хихикает. И он смеется тоже. Все в первый раз за долгое время невероятно просто. — Власть идет тебе, южная королева, — голодно произносит мужчина. — Пора показать это знати. Дорога во дворец занимает всего час.