Все, что тебя не убивает

Она плачет все время, пока Виктор шагает ступенями, коридорами, дверными проемами и пустыми залами. Стыд сжимает грудь, будто тесный доспех, и не дает сделать глубокий вдох — такой важный, чтобы успокоиться. Сжимая и разжимая пустые ладони, Жаклин все еще ощущает морок скользкой рукояти, которой она хотела нанести себе смертельный удар. Металлический аромат впитался в руки. Щелкает замок, расшаркивается прислуга — и девушка ощущает под собой мягкий матрас. — Подожди, — тихо просит Виктор, когда она пронзительно всхлипывает, ощущая, как он отпускает руки. — Всего на миг, пожалуйста. Только дождавшись, пока девушка кивнет, мужчина отходит от кровати. Он поднимает закатившийся под стол стакан и откупоривает кувшин, где блестит медовая жидкость. Она пахнет весенними травами — и спиртами. — Держи, — протягивает он в напиток в дрожащую ладонь. Кажется, это виски. — Пей. Виктор заставляет осушить бокал и зажимает Жаклин нос, чтобы она не выплюнула, а проглотила обжигающий горло спирт. Княгиня возмущенно закашливается, но глотает, — и как жар растекается в груди, так и она, медленно успокаивается. Стоит только перестать дрожать и плакать, как лицо короля, до того взволнованное, наполняет злость. Она не такая, как Жаклин привыкла видеть — не опасная, не полная ярости, несущая в себе только горечь. — Что ты собиралась сделать? Убить себя? И чтобы это доказало? — опускается мужчина на колени у постели, где сидит Жаклин, подобрав под себя ноги. Он старается звучать спокойной, но голос то и дело вздрагивает, набирая громкость. — Я так чертовски волновался, Жаклин. Я… Видит северный ветер, я не хочу на тебя кричать, но я не понимаю! Зачем ты хотела сделать это? Ища ответ, княгиня оглядывает помещение. Это не её спальня. И не те новые апартаменты, в которые её определили. Она нервно сглатывает, когда понимает, что это комната Виктора. На колоннах виднеются следы от когтей. Из пасти камина торчит полусожженая икона с изображением небесных святых — всех, в которых король не верит, которые оставили его в день рождение. Со стены глядит разорванный на клочья семейный портрет. Точно. Жаклин хотела, чтобы отец страдал. Вот почему схватилась за нож. — Я бы не умерла, — когда она произносит, приходит осознание, как безрассудно это звучит. Нельзя просто отрицать смерть. — Откуда тебе знать? — повышает голос мужчина. Она не вздрагивает, потому что заслужила это. А Виктор морщит нос, стараясь не расплакаться: — Если бы ты знала, что я почувствовал, когда меня разбудила прислуга и сказала, что ты спустилась в подземелье. Что у стражи не получается открыть дверь. Я ничего не помню до того, как увидел тебя — как выбил у тебя из руки нож. Ничего, только это, — он указывает на плечо, которое выглядит так, будто было вывихнуто, — очень болит. Должно быть, я выбил дверь. Княгиня виновато вытягивает ладонь, и мужчина забирается на кровать. Всего одно прикосновение, и раздается тихий хруст — магия вправляет плечо. Виктор недоверчиво проверяет сустав, но когда убеждается, что в руку вернулась подвижность, сгребает Жаклин в объятие. — Ты напугала меня, — повторяет он между поцелуями, которые она чувствует, как опускаются на затылок. — Скажи, что мне сделать, скажи — и завтра князя казнят, завтра князя сошлют… Завтра все, что тебе только угодно, лишь прикажи. Но Жаклин ничего не просит. Только устраивается удобно между мужскими коленями и устало вздыхает. — Я не знаю, — признается девушка. — Мне просто хотелось, чтобы он извинился. Признал, что ошибался. Но он стал оправдываться. Виктор молчит, ожидая, скажет ли она еще что-то, но нет. Княгиня закончила — потому что она ненавидит говорить про то, что чувствует, потому что каждый раз, когда она открывает рот, чтобы сделать это, она наталкивается на непонимание. И хотя Виктор не такой, другой, — и он не ранит неосторожными словами или хмурыми взглядами, страх не исчезает так легко. Исцеление — это долгий процесс. — Мне жаль. Ты пережила столько всего, и я… — тогда подает голос мужчина. — Мне так жаль. Не стоило это делать, но победа опьянила меня. Княгиня почему-то понимает, про что Виктор собирается сказать, и стремительно закрывает мужской рот ладонями, выворачиваясь между когтистыми руками. Не сегодня. Никогда больше — Жаклин хватает размытых воспоминаний о том, как про дитя говорил Мальвари. Северный король и южная королева встречаются взглядами. Холодный, удивленный и непонимающий, и теплый, который наполняет самый настоящий звериный страх; когда Жаклин осознает, что делает, она испуганно охает. — Не говори про это, потому что каждый раз, когда кто-то говорит про это, оно вновь превращается в реальность. Я так стараюсь забыть, но каждый спешит напомнить мне. Я почти убедила себя, что это был кошмарный сон. И если это был всего лишь сон, значит, ничего не случилось, — она ждет кивок, чтобы продолжить: — И если ничего не случилось, тебе не за что извиняться. Виктор понимает. Он бережно подносит руку к ладони Жаклин, обвивая пальцами запястье — и освобождает собственный рот, чтобы сказать: — Но про то, что случилось, надо говорить, или оно сожрет тебя. Я знаю, — мужчина бережно подбирает каждое слово, но как бы он не старался, княгиня уже уверенно может сказать, что не послушает. Горе лечится разными способами. Собственное Жаклин предпочитает игнорировать, пока не становится так больно, что она взрывается. — Нет, — отрезает девушка. Мужчина не сдается, но и не давит: — Хорошо, тогда я расскажу тебе кое-что. Просто чтобы ты поняла, как это работает — и я не обязываю тебя на взаимность. Хорошо? Жаклин медленно кивает. Она понимает, что Виктор собирается открыться — что он желает, чтобы близость между ними была не только телесная, прописанная проклятиями и благословениями, но и духовная. Эмоциональная — такой, которой в жизни княгини еще не было. Виктор смелый — Виктор гордится своими слабостями, потому что если бы не они, он бы не завоевал целый континент. — Жил-был мальчик, которого ненавидела мать. Потому что он посмел родиться в день, когда луна забыла взобраться на небо. Но его очень любил отец, потому что мальчик был долгожданным наследником северного престола. И отец поклялся, что он и мальчик станут лучшими друзьями. И так и было. Отец учил, а мальчик учился — музыка, языки, охота, военное искусство. Чего только мальчик не умел… Он был самый счастливый ребенок, — и одновременно самый несчастный. Потому что не понимал, чем заслужил холод матери. Виктор замолкает, но Жаклин не подгоняет. Она чувствует, что это первый раз, как он рассказывает про это. — Мальчик очень хотел, чтобы мать любила его так же, как любит отец. И мальчик решил, что он отыщет признание матери… Чего бы это не стоило и чтобы это не означало. Десять лет — и он побеждает медведя лишь двумя стрелами. Мать хмыкает и говорит, что он косолапит так же, как заваленный зверь. Одиннадцать лет — и он выигрывает рыцарский турнир, где наравне сражался со взрослыми мужчинами. Каждый человек, слышащий про это, восхищается, но мать говорит, что он лишь исполняет пророчество. Двенадцать лет — и мальчик, мать и отец отправилась на охоту. Мальчик радовался, потому что это был редкий миг, когда матери приходилось притворяться, будто бы она хорошая. Потому что если она чего-то и боялась, так это отцовского гнева. Вновь молчание. Судорожный выдох, и история продолжается. — Мальчик и отец были лучшими друзьями. Мальчик… Я… Я не знал, что арбалет выстрелит. Арбалет заряжает женщина, такая традиция, и она сделала это и попросила меня… сказала мне, чтобы я поспешил. Отец не любил ждать, и поэтому я побежал через поле. И… может, я неправильно его держал, но я уже умел тогда обращаться с оружием… Я не знаю. Он просто выстрелил. Отец не видел меня, он не ожидал меня, он… понял, что случилось, и не стал кричать. Не стал падать на колени, не стал проклинать меня. Это я кричал. Звал мать. Но она не пришла, и папа… я царапался и выл как зверь, как они пытались снять с меня рубаху, которой я пытался остановить его кровь… Я… Я… это вышло случайно, но все подумали, что я застрелил его. Потому что это было после того, как я победил в турнире, как я показал свою силу — высказал претензию на трон… Я… Умирая, он сказал мне, что это не моя вина. Что он прощает меня, потому что он знает, что мне нужно это прощение, а не потому что меня надо было за что-то прощать. Он был хороший человек. И он умер на моих руках. Мой лучший друг и мой отец — умер у меня на коленях, со стрелой в спине, что выпустила моя рука. Виктор не плачет только потому что физически не может — это последствие шахтерской крови. Но он находит ладонь Жаклин, и она ощущает ужас, она чувствует, каково это, когда тебе двенадцать и тебе приходится нести на себе гроб. Космическая печаль перетекает между телами, усиливаясь и ширясь, и уже Жаклин понимает, что плачет; она единственная, кто может это сделать. И когда она выплескивает это чудовищное, но чужое горе на простыни — алмазами, сапфирами, аквамаринами и лунными камнями, — Виктор перестает дрожать. — Мне так жаль, — произносит она сдавленно, пока он внимательно изучает драгоценные камни, рассыпавшиеся между подушками. — Ты заслуживал счастливое детство. — Еще была Изабель, — задумчиво добавляет Виктор, крутя между когтями особенно крупный бриллиант. Он грустно улыбается: — Я осознал, что потерял её совсем недавно — тогда, когда отыскал тебя. Она оставалась со мной, когда другие дети отвернулись, думая, что я отцеубийца. Но её убила леди Ви, думая, что я собираюсь на ней жениться. Но, смысла хранить этот секрет уже нет, Изабель нравились женщины. И она мечтала сбежать на восток, где это было так же привычно, как у нас — инородно. Повисает молчание. Княгиня не знает, что говорить, кроме как миллион раз повторять одно и тоже. Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль. Пока это не превращается в заклинание, пока опьяневший от виски язык не заплетается в узел — пока Виктор не смеется тихо, утягивая Жаклин в объятие. Он заваливается на подушки. — Мне полегчало. Может, и тебе попробовать? — тихо шепчет он, пока она находит удобное положение на мужской груди. — Я не знаю, как это рассказать. Я не хочу про это говорить, — отмахивается Жаклин вновь. — Я ценю, что ты открылся мне, но я не могу так. Я не знаю как. — Просто попробуй начать, — Виктор запутывает когти между выбивающимися из прически прядями.— Остановись, если тебе станет тяжело. Я не заставляю тебя. Если тебе нужно время, я буду ждать. Даже вечность, если понадобится. Вода точит камень, а беспричинная доброта согревает даже самое мертвое сердце. Стеклянный шарик лопается, и когда Жаклин начинает говорить, она уже не останавливается. — Они пообещали мне, что когда оно родится, я полюблю его. Что материнский инстинкт победит, и что он позволит мне позабыть, через что я прошла, чтобы оно появилось на свет. И я надеялась, я молилась, чтобы так произошло — потому что я всегда мечтала про замужество и материнство, потому что я не знала, каково это, мечтать про что-то другое. И я думала, что если Пирит отравил для меня первое, может быть, я найду утешение, воспитывая дитя. Но нет. Когда оно родилось, когда они положили мне это на грудь, я… попыталась сделать так, чтобы оно упало на пол и умерло. Тогда они схватили меня, потому что оно хотело пить, и Пирит приложил его к моей груди. Оно укусило меня. Беззубыми деснами, но до крови — потому что я не имела молоко. Но оно все равно пило, — княгиня передергивает плечами. Виктор, кажется, и не дышит все время, пока она ведет неровный, сбивчивый рассказ. Он терпеливо ждет, но Жаклин понимает, что еще хотя бы одно слово, и она свихнется. — Это носило имя. И я убил это, и оно не может причинить тебе боль, — серьезно, будто это был настоящий бой, а не беспощадное, жестокое убийство, произносит мужчина. Она долго раздумывает над тем, что сказал Виктор. Сколько еще мертвый младенец, которого она даже не брала на руки, будет отравлять каждый бодрствующий миг новой жизни? Резко садясь, Жаклин чувствует себя так, будто пробивает озерную гладь и делает долгожданный вдох. — Оливин, — княгиня произносит это слово, но не желает умереть. Она подсказывает — она хочет, чтобы Виктор сказал это еще раз. — Оливин. Оливин был убит — я видел, как пламя сделало это, — обещает, клянется звериный король. — И Пирит умер тоже. Боясь узнать ответ, Жаклин задает еще один очень важный вопрос. — Пирит шагнул в костер или..? — договорить не удается, как бы она не старалась протолкнуть еще одно слово. Виктор смеется, опираясь на подушки. Грандиозный звук раскатывается, будто эхо, между колоннами, и девушка уже знает, что он скажет. Что ж, она догадывалась про это — просто боялась признать. — Нет! Это сделала ты. Всего один толчок, — мужчина резко умолкает, чтобы продолжить уже медленно и вдумчиво: — И… ты так чертовски сильно напугала меня. Я ощутил первобытный страх. Подумать только! Ты, полумертвая женщина, и я, великий воин, только что ливший тебя земли и власти — но это я, а не ты, задрожал, будто осиновый лист. Потому что то, как ты сделала это… Столько ненависти. Столько злости. Я видел такое тогда, когда ловил собственное отражение на лезвие сабли… Я увидел в тебе себя, и я испугался. — И поэтому не убил? — еще до того, как она понимает, что говорит, произносит Жаклин. Она охает, потому что они… они обменялись прощениями за это. Но Виктор отвечает быстро, даже не задумываясь. — Нет. Да? Я… не знаю, почему я сохранил тебе жизнь; наверное, ты выглядела и так, будто бы при смерти. Но я ошибался, как оказалось. Молчание, уже не тяжелое, уже не наполненное молниями и громовыми раскатами, охватывает помещение. Только луна освещает кровать, закрытую тюлевыми балдахинами. Княгиня чувствует себя удивительно легко. Гордость, а не ужас — вот, что она испытывает, потому что она отомстила за себя; потому что Пирит заслужил это — чудовищную смерть в пламени. Когда на небо заползает свинцовое облако и будуар погружается во мрак, Виктор осторожно берет ладонь Жаклин и медленно целует в запястье — в то место, где бьется пульс. — Я жалею, что Пирит не вызвал меня на дуэль, — признается северный король неожиданно. — Так бы мне не пришлось пролить столько крови — и так бы я… Глупо думать, как бы я поступил, да? Потому что я не знал тебя тогда. Ты была бы просто очередная овдовевшая королева Да, думать про утраченные возможности и непрожитые жизни — исключительно глупо. Но Жаклин часто видит сон, где она — не она, и где мир — совсем другое место, наполненное взрывами и гигантскими птицами из стали. Княгиня любит представлять и выдумывать — еще недавно это было единственное, что она могла себе позволить; единственная радость, которую Пирит не отнял, даже отослав на чердак самой высокой башни. — Я часто думала, как бы все сложилось, если бы отец выдал меня за тебя, — поддерживает Жаклин пустой разговор. — Я мечтала о тебе задолго до того, как позволила себе признать это. Я представляла… Глупости. — Нет, пожалуйста, скажи, — невероятная искренность наполняет мужской голос. — Я представляла, как мы забираемся на ритуальное плато, и как северный ветер благословляет тебя и меня на счастливый брак. Я… — княгиня кусает себя за внутренний бок щеки, не зная, стоит ли продолжать. — Когда я… Когда я оттерла тебя от крови тогда, после лесной вылазки… Что ж, я стала думать про то, про что не пристало говорить леди. Даже абсолютный мрак не скрывает то, что северный король покраснел. — Ох… — Виктор беспокойно проглатывает это признание. Он, кажется, звучит немного хрипло: — Если бы я женился на тебе, ты бы все равно отправилась на юг. Просто как завоевательница. Тебе так бы пошел черный мундир… И бы не допустил, чтобы тебе что-нибудь или кто-нибудь причинял вред — уже потому что ты бы принадлежала мне. А я тебе. Я бы… Черт, Жаклин, я не могу связать мысли. Слушать, как Виктор сбивается, как путается между словами — невероятно приятно. Княгиня дьявольски хихикает. Интересно, хорошая ли у короля выдержка. Жаклин собирается это узнать. — Я представляла, как испытываю тебя, пока тебе, Виктор, приходилось бы слушать военный совет и делать вид, будто бы ничего не происходит. Я бы держала ладонь здесь, — она задумчиво замолкает и забирается на мужские колени, а руку кладет на мужской пах. Виктор издает звук, от которого разбегаются мурашки. — Или тут, если бы я чувствовала себя особенно жестокой, — она нащупывает пальцами шнурок, держащий портки. Северный король так легко возбуждается — он уже твердый. Жаклин довольно улыбается, абсолютно точно не собираясь останавливаться: — И когда тебе бы приходилось закончить собрание, когда мы оставались одни… — Не молчи, — рычит Виктор, но девушка только хохочет, нарочито медленно растягивая каждый следующий слог. — И когда бы мы остались одни, я бы позволила тебе… Даже не знаю, — задумчиво шепчет Жаклин. Она наслаждается, как мужчина тает под невесомыми прикосновениями. Звериный царь, поверженный и побежденный, лежит с закрытыми глазами, заведя руки за подушку. Он едва сдерживается. — Я бы позволила повалить себя на военный стол, и тебе было бы так абсолютно и совершенно наплевать на испорченные бумаги… Я бы попросила поцеловать себя, и ты бы уступил… Ты бы собрал в ладонь струящийся подол мешающей тебе юбки и… — Жаклин забывает, что хотела сказать, потому что Виктор срывается — он поднимает ноги и она, не ожидая это, съезжает вперед. Его рука, следуя её словам, поднимает подол ночной рубашки. Когти холодят кожу. — Продолжай, — открывает король один глаз, когда она, пытаясь сохранить равновесие, упирает ладонь в его грудь. — Или ты проглотила язык? — Ты… — девушка нервно собирается со словами, потому что теперь тоже вовлечена в эту опасную игру. Потому что руки Виктора опускаются ей на талию и вжимает в его бедра, заставляя почувствовать жар его желания. — Я? — поднимает он бровь, выжидая. Он садится, и она инстинктивно поддается вперед, чем вызывает плохо сдерживаемый стон. Между их лицами — меньше, чем выдох, когда Виктор перенимает бразды правления. Жаклин хочет и дальше сводить его с ума — но мужчина держит так крепко, что она едва ли может пошевелиться, не напоровшись на когти. Или клыки его улыбки. — Ты, кажется, хотела что-то сказать, южная королева. Может быть, как я целую тебя? До последнего не разрывая зрительный контакт, мужчина легко перехватывает оба её запястья и заваливает на противоположный бок кровати. Когда она кивает, чтобы он продолжал, Виктор мягко прикасается губами к ложбинке между её ключицами. — Я видел похожий сон, — признается он, опуская еще один поцелуй на шею; уже требовательный и жадный, такой, что наверняка оставит по себе след. В теле Жаклин происходят невыносимые кульбиты, и она борется с собой и собственными желаниями, чтобы не развести ноги. — Но я хочу, чтобы все было правильно, — продолжает Виктор. Он не трогает её грудь, а задирает подол пеньюара и целует в живот; в самый край резинки нижнего белья. Она пытается ерзать под его хваткой, пытается податься вперед за его губами — потому что плоть слаба, и она всего лишь человек в руках бога, — но северный король остается непреклонен. — Лежи смирно. Тихий приказ растекается волнами по каждой мышце, пока не собирается в тугой узел между кишками. Жаклин недовольно стонет, когда понимает, что поцелуев больше не будет — что Виктор держит её, не позволяя шевелиться, потому что только так она не доведет его до потери контроля. Он сдавленно дышит, и для него это такая же пытка, как для княгини — забава. — Я бы дарил тебе каждый танец, — задумчиво произносит мужчина, явно пытаясь отвлечься: — Я бы целовал тебя, пока бы не покрыл поцелуями каждый сантиметр кожи. Я бы избаловал тебя, я бы испортил тебя, я бы сделал так, чтобы ты забыла, что такое слово “нет”. И знаешь, что я только что понял? Его руки наконец-то отпускают её запястья. Виктор падает на соседние подушки, все еще борясь с собой и своей природой. — Мне не стоит жалеть про утраченное время. Потому что я король, и я делаю, что я хочу, — Жаклин проглатывает издевательский комментарий, что сейчас он явно не делает то, чего бы так хотел. — Завтра, стоит тебе проснуться и позавтракать, я обещаю подарить тебе лучший день в жизни. Нет, я клянусь. А теперь спи, южная королева, спи и ни про что не думай. Кровать скрипит, когда мужчина поднимается на ноги. — Куда ты? — пугается княгиня, переворачиваясь на живот. Она видит сквозь полупрозрачную тюль, как Виктор рваными движениями скидывает с себя ночной костюм; как буквально швыряется вещами. — Мне нужно принять холодную ванну, — недовольно произносит мужчина, и Жаклин спешит спрятать издевательский оскал в одеяло. — Ты такая довольная. Хоть бы постеснялась. — Спокойной ночи, северный король, — смеется девушка, храня в груди обещание, что завтра будет лучший день в жизни.