Все, что тебя не убивает

Жаклин просыпается. Просыпается в постели короля. Это осознание приходит медленно; только проснувшиеся мысли толстые и ленивые, как кошки, что когда-то жили в горной крепости. Маленькая княгиня любила играть с ними, распуская дорогие атласные ленточки на нити; любила, пока кошки не пропали, а у Мальвари не появилась цветастая дубленка. Тогда она предпочла про это не думать. И сегодня — не лучший день, чтобы начать. После того, что случилось в ночи, девушка обещает себе, что она — пускай и немного, но новый человек. Человек, которого не преследует прошлое. Человек, которого не определяет мертвый призрак времени, что она провела несчастной и бессильной. Не избалованная дочь и не плохая жена, а королевская фаворитка — и пока этого достаточно, чтобы чувствовать себя хорошо. Чтобы, свешиваясь с кровати, не молиться о смерти. Жаклин звонит в серебряный колокольчик и довольно откидывается на подушки. Хотелось бы еще поспать, но часовая башня отбивает уже двенадцатый час, — и она не привыкла проводить столько времени в постели, ничего не делая. Ни про что не волнуясь. Это так… приятно. Удивительно, что Элеонора дала столько вздремнуть… Но княгиня быстро вспоминает, что случилось, и стискивает челюсти, переворачиваясь на живот. Точно. Она уже не узнает, как плохо служанка спала — как твердая подушка вызвала мигрень, как отвратительная соседка громко храпела и как влажное одеяло заставляло чесаться. Отгоняя непрошеное послевкусие печали, Жаклин раздвигает балдахин. Даже через плотные занавеси проглядывается солнечная погода и прозрачное голубое небо. Первый раз за многие недели в северное королевство приходит весна, и она приносит не только теплый, пахнущий цветами, ветер, но и чувство легкости. Будто бы еще чуть-чуть, и произойдет чудо. Княгиня так скучала за солнечными деньками. Крепость возвышалась над облаками, и Жаклин не знала, что такое дождь или снег, пока не спустилась в южное королевство. Тогда она в первый раз ощутила холод, заставляющий дрожать кости — холод, от которого хотелось выть, словно волчица, на лунный диск. Он, рожденный метелями и вьюгами, не исчезал, даже если поднести руки к пламени и обжечься. Не желая вспоминать это, Жаклин сбрасывает с себя тяжелое одеяло и сладко потягивается, пряча в ладони зевок. Только тогда она замечает, что это не новый апартамент, а… Княгиня осознает, где находится, и удушливо краснеет. Она проснулась в постели короля — проснулась после того, как чуть не убила себя; после того, как первый раз в жизни честно сказала, как себя чувствует, и после того, как… Черт! Девушка буквально падает с кровати, чтобы посмотреться в зеркало. Оно завешено рубашками, которые она, не стесняясь, сбрасывает на пол. Виктор, оказывается, удивительный неряха — или же Джорджи был плохой слуга. Впрочем, если он и Элеонор спелись, едва ли стоило ожидать, что он хороший паж. Напоминание о прошедшей ночи украшает горло багровыми пятнами. Что ж, она заслужила это новое колье. Оно хорошо смотрится — не так, как след руки, которое оставило по себе удушение. Жаклин клянется, что прекратит вести себя развратно, и взрывается короткими смешинками, потому что это обещание, которое не удастся сдержать — она южанка, она дикарка и она желает узнать, как легко ломается северный король. Наконец-то, на колокольный звон откликается прислуга. В апартамент входит служанка, очевидно совершенно не ожидавшая увидеть Жаклин; она даже забывается поклониться — просто стоит, не моргая, и нервно мнет между пальцами белоснежный передник. — Привет, — отворачивается от зеркальной поверхности княгиня. Она понимает, как выглядит: украшенная засосами, одетая в один только пеньюар. Стоящая посреди королевской спальни, будто хозяйка. Забавно, какие лживые слухи это породит; лживые только из-за того, что Виктор отступил, когда началось самое интересное. — Доброе утро, м-миледи, — немного заикаясь, отзывается служанка и наконец-то отпускает реверанс. Жаклин поднимает сброшенную на пол рубаху и быстро накидывает на себя. Она тонет в ткани, и слишком широкий вырез оголяет одно плечо. Но это хоть какое-то прикрытие. — Чего вы желаете? — исключительно растерянно спрашивает прислуга. — Думаю, завтрак, но ты опоздала и тебя накажут за это, — открывается дверь, и в помещение входит Виктор. Он держит поднос со соблазнительно пахнущими булочками, и Жаклин чувствует, как рот наполняет слюнями. Она и не думала, что так проголодалась. Бедная служанка падает на колени, прося прощение; все же звериный король — исключительный садист, и княгиня думает, что про это стоит помнить, когда они окажутся в постели следующий раз. — Перестань, — морщится мужчина, опуская поднос на стол. — Я пошутил. Или нет? Кто знает? Исчезни, пока я не решил. Уже через миг, и комната пустует — только Жаклин, Виктор и солнечный свет. — Доброе утро. Думаю, тебе еще не прислуживал король, — он приглашает на диван, пока разливай чай в фарфоровые чашечки. — Тебе очень идет. Даже не так, как мне — а она шилась на заказ лучшими восточными портнихами. Жаклин хвастливо кружится, будто демонстрирует бальное платье, а не сорочку, пока не падает на диванные подушки. Она мечтала про это, про жизнь, полную любви, с самой первой осознанной мысли; и когда Виктор быстро целует в оголенное плечо, княгиня безумно боится проснуться. Потому что так хорошо не бывает. — Доброе утро, — улыбается девушка. Не зная, что еще сказать, кроме как благодарности, благодарности и благодарности, княгиня принимается завтракать. — Сегодня насыщенный день, — когда Жаклин расправляется с булочками и выпивает чай, произносит мужчина. Он звучит удивительно серьезно, когда принимается перечислять, загибая длинные когти: — Прогулка угодьями, где уже расцвел розовый сад, поход торговыми лавками и небольшой бал в честь того, что ты нашлась. Каждое новое слово отзывается бабочками под ребрами. Жаклин не верит, что это происходит — что она получает, а не заслуживает такие удивительные и прекрасные вещи. Король умолкает, выжидая ответ. Обычно тусклый, будто затянутый тучами, голубый взгляд сегодня удивительно ясный. Он повторяет небо. — Ты безумец, Виктор Верст, — выдыхает девушка. Она не знает, как еще сказать то, что чувствует, а потому просто хватает короля за воротник и притягивает, целуя. Оно сладкое, это мучительно нежное и осторожное прикосновение — как сахар выпечки, что испачкал уста. — Я испорчу и избалую тебя, Жаклин Леруа, я обещал это, а король не разбрасывается словами, — отзывается Виктор. Он разрывает поцелуй лишь на миг, чтобы подняться на ноги и утянуть Жаклин к себе на руки. Он перехватывает её под бедра, а она перекрещивает лодыжки на его спине, чтобы не упасть. — И куда мы так направимся? — смеется княгиня, аккуратно переплетая руки в замок на его шее. Она чувствует натиск его когтей; его ладони уже давно заползли под край ночной рубашки, и покоятся на её ягодицах. — Я не хочу, чтобы это было только сном, — усмехается Виктор. Он отодвигает тяжелый занавес, чтобы освободить окно, но когда ткань застревает, просто в одно резкое движение срывает карниз. — Держись. Всего миг, и мужчина распахивает витраж, запуская в будуар свежий воздух. Он садит Жаклин на подоконник. Когда она понимает, про что идет речь, дыхание перехватывает. — Но это снилось мне. — Не только, — выдыхает Виктор и целует, заставляя прогнуться в оконный проем, заставляя свеситься так низко, что северный ветер вплетает в распавшиеся пряди собственное прохладное дыхание. Он опускает ладонь на горло Жаклин; неожиданный вес не смущает, а заставляет внутренности сжаться в тугой узел. — Дай мне еще миг. Это голод, на пути которого княгиня совершенно не желает стоять. Она перестает держаться за подоконник, потому что верит, что Виктор не уронит, и запускает руки под мужской камзол. Она слепо обводит пальцами каждый шрам, на который только натыкается; каждый шрам, про который отчаянно желает узнать — и зацеловать, принося исцеление. — Ты такая красивая, — шепчет звериный король. Он широко улыбается, когда опускает взгляд на синяки, проглядывающие между когтями. — Мне бы так хотелось заклеймить тебя… творить невообразимые вещи, пока бы ты не забыла собственное имя, Жаклин Леруа. Если бы не еще один поцелуй, закрывающий рот, княгиня бы исступленно завизжала. Потому что это уже могло произойти, но Виктор испугался, и она не понимает, почему. Только догадывается. — Пожалуйста, сделай это, — отворачиваясь, чтобы дать себе вдох, просит Жаклин. Она изнывает от того, что еще не испытывала — от того, что заставляет бешено желать, чтобы Виктор сжал ладонь, укрывающую горло. — Умоляю, прошу тебя… Но даже тихий стон не действует; звериный король кривится, будто от чудовищной боли, и убирает руки, помогая возвратиться в вертикальное положение и сесть на подоконник. — Что не так? — почти рявкает княгиня. — Почему ты..? — Потому что я боюсь! — вскрикивает Виктор. Так легко и так просто, что остается только слушать: — Потому что я боюсь причинить тебе боль, потому что я боюсь потерять контроль и превратиться в существо, которое растерзает тебя на куски! Я ничего так в жизни не хочу, как тебя, пойми! И поэтому мне страшно. Потому что такое желание… оно заставляет позабыть про многие вещи. Жаклин не знает, что сказать. Она ловит мужскую ладонь, которой он нервно расчесывает себе запястье, и возвращает на собственное горло. Виктор вздрагивает, но позволяет утянуть себя в это прикосновение. До того ясный взгляд, — и до того голубое небо, — затягивает свинцовое облако. — Сжимай, — говорит, нет, приказывает княгиня. Когда король одними губами произносит отказ, она повторяет: — Сжимай. Какой-то момент ничего не происходит, и девушка чувствует себя, как абсолютная дура. Но когда она уже отказывается от того, что собиралась сделать, Виктор скидывает с себя оцепенение. В первый миг давление не чувствуется. Но когда княгиня открывает рот, чтобы отпустить ядовитый комментарий, хватка усиливается — она сдавленно выдыхает, забывая, что хотела сказать. Виктор медлит. Он пробует натиск ладони, пока дышать становится не просто тяжело — пока Жаклин не приходится проталкивать каждый вдох и выдох. Зрение наполняется черными тенями, поедающими мебель — пока не остается только лицо короля. — Это неправильно, — задумчиво выдыхает мужчина. Он внимательно заглядывает в девичье глаза, но находит лишь то, что заставляет спросить: — Почему тебе не страшно? Ладонь, до того сжимающая горло, поднимается на затылок, чтобы Жаклин ответила. — Потому что я знаю, что ты не причинишь мне боль, — сипло говорит княгиня. Виктор ощутимо дрожит, и она не находит ничего, кроме как предложить объятие, которое он принимает, будто грешник — божественное благословение. — Потому что я доверяю тебе, — добавляет Жаклин, осторожно касаясь губами разгоряченный мужской лоб. — Позволь мне убедиться, что я делаю это не просто так. Спустя некоторое время звериный король кивает и показывает, что понял, предлагая очередной поцелуй. С души княгини падает чудовищный груз. Виктор немедленно просит прощение — немедленно демонстрирует, что осознал промах, который допустил, и не собирается тратить время. — На чем мы остановились? — усмехается мужчина, касаясь клыками тонкой ключевой кости. — Ах, да. Ты про что-то умоляла. Напомни мне. Неожиданно, он опускается на колени. — Ты только держись. Было бы чертовски обидно, если бы ты выпала в окно, — усмехается он, разводя ноги Жаклин и опуская поцелуй на внутренний бок голени. Княгиня послушно впивается руками в подоконник. Виктор насмешливо произносит, черча мокрую дорожку по девичьему бедру: — Хорошая девочка. И когда мир Жаклин уже было наполняется невообразимыми впечатлениями, в двери стучатся. Она издает чертовски недовольной тон, когда король встает, чтобы отворить замок. Он заливисто смеется, и девушка понимает, что это месть за то, что случилось в ночи. — Слуги. Пришли одеть тебя, — сообщает Виктор, выглядывая в коридор. — Какая жалость. — Я думала, что сегодня мне прислуживает король, — раздраженно шипя, княгиня сползает на пол и спешит привести себя в божеский вид. Она переминается с пятки на носки, пытаясь унять волнение, но погасить пожар не так легко. — О, я лишь раздену тебя, когда придет время, — это порождает мурашки. — Жду тебя у конюшни, южная королева. Северный король, исключительный и бесконечный садист, даже не оглядывается на прощание. … Воздух наполняет розовый запах. Нежный и дымный, он щекочет обоняние, и пока Жаклин наслаждается приятными ароматами, Виктор несколько раз оглушительно чихает, пугая лошадь. — Мы уже близко, — посмеивается мужчина, морща нос. В королевство пришло тепло, и Виктор сменил тяжелый бушлат на черный камзол, расписанный золотыми нитями. Узор блестит под солнечными лучами, притягивая взгляд; Жаклин забывает моргать, пока внимательно рассматривает причудливую вязь; но сколько не вглядывайся, все равно непонятно, что пыталась изобразить неизвестная портниха. А если смотреть слишком долго, то начинается головокружение. Странно. — В крепости почти ничего не цвело, — сообщает княгиня, когда Виктор свешивается с лошади и срывает дикий мак. Он задумчиво крутит тонкий стебель между когтями. Цветок стремительно чернеет, превращаясь в гниль. — Я не думаю, что видела розовый куст до того, как не прибыла на юг. Виктор, не глядя, выкидывает мак за себя, но северный ветер приносит увядший бутон на девичью ладонь. Он напитывается красными красками и распускается еще раз — прекрасней, чем в миг, когда был только сорван. — Твое платье было расписано розами, — вздыхает мужчина, и когда Жаклин вопросительно выгибает бровь, он нехотя и явно смущаясь, что помнит это, поясняет: — В день, когда мы говорили в первый раз, ты надела на ужин платье, украшенное розами — и даже тогда у меня не получалось отвести от тебя взгляд, наглой княгини, пускающей про меня слухи. Путь преграждает невысокий забор. — Ты запомнил? — княгиня натягивает поводья, призывая лошадь остановиться. — Я сделал выбор запомнить, — Виктор же пришпоривает коня; жеребец набирает скорость и одно плавное движение перелетает через ограждение. — Поэтому я и привел тебя сюда. Когда Жаклин тоже перепрыгивает забор, не дыша недолгий миг, что лошадь отрывается от земли, она видит прекрасный сад. Он напоминает сказочное место, разукрашенный самыми невозможными красками — роза, оказывается, бывает не только красная, как любовь, и белая, как снег. Розовый, фиолетовый, желтый, оранжевый, — Жаклин, выросшая среди каменной пустоши высоко над облаками, и представить не могла, что природа в действительно бывает столь разнообразной. У девушки перехватывает дыхание. Она, поддерживаемая руками короля, спрыгивает на мягкий травяной ковер и изумленно оглядывается, едва успевая осознавать, что видит. — Виктор, это невероятно, — выдыхает княгиня; она резкими движениями стягивает с себя перчатки и опускается на колени перед причудливыми кустами. Еще не распустившийся бутон, одновременно розовый и желтый, раскрывается, стоит только поднести ладонь. — Я рад это слышать, — отзывается король исключительно сдержанно. Когда Жаклин оборачивается, она понимает, почему: под мужскими ногами расползается мор. Проклятие выжигает травяной ковер — превращает в липкое, странное месиво, где копошатся черви. Виктор пожимает плечами, и от этого куст сирени скидывает листву. — Прости. — Это неважно, — вздыхает Жаклин, хотя в сознание пролегает тонкая трещина, из которой толчками разливается тревожность. Это неправильно — так не должно быть. Княгиня поднимается на ноги и требовательно щелкает пальцами, — раз, два, три — пока все разрушение, что принес звериный король, не обращается лишь на воспоминание. Рот наполняет железное послевкусие. — Постарайся так не делать, — пытаясь не звучать взволнованно, смеется девушка. Она приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть в затянутый туманами голубой взгляд. Виктор, до того беспокойно хмурящий брови, легко улыбается, наклоняя подбородок — готовый внимать любой приказ: — Поцелуй меня. — Зачем мне это делать? — издевательски тянет король, пускай и сутулит плечи, чтобы встретиться с Жаклин глазами. — Потому что тебе хочется, — говорит она очевидное и кладет ладонь на мужскую грудь. — И потому что я исцелю тебя. — Нельзя, — тихо отзывается Виктор. Он опускает ладонь поверх ладони Жаклин и вновь еле слышно повторяет: — Нельзя. — Ты невыносимый упрямец, — решает отступить девушка. Ненадолго, конечно — она обязательно отыщет миг, когда король, опьяненный от любви, позволит сделать это. Потому что Виктор заслуживает исцеление — и неважно, какой окажется цена. — Я невыносимый упрямец, который подготовил для тебя пикник, — кивает он между зарослями. Кажется, проклятие немного успокоилось — и куст, на который король указывает, не обращается в пыль. — Позвольте, южная королева. Когда Жаклин кивает, на глаза опускается сумрак. Она вздрагивает от неожиданности. — Тс, это всего лишь повязка. Атласная лента мягко касается кожи. — Это обязательно? — кусая себя за внутренний бок щеки, спрашивает княгиня. Она слишком внезапно лишается возможность контролировать окружающий мир — и это немного пугает. — Конечно нет, — смеется Виктор, пока пытается завязать узел. Следующая фраза, жаркий шепот, опускается прямо на ухо: — Но так — куда более интересно. Разве нет? Жаклин слепо оборачивается на голос — и получает то, за чем потянулась; быстрый, но требовательный, почти грубый поцелуй, накрывающий собой рот. Она забывает, что еще хотела сказать. — Тебя так легко отвлечь, — даже с закрытыми глазами, она слышит, как мужчина улыбается. Он аккуратно подталкивает сделать пробный шаг, но Жаклин спотыкается, и тогда на локоть ложится крепкая хватка. — Идти недолго. — Рано или поздно это перестанет работать, — морщит нос девушка. Мужские ладони, аккуратно держащие плечи, ведут между кустами и зарослями, душисто пахнущими цветами. — Как тебе угодно, — щекочет теплое дыхание затылок. — Но тогда я придумаю что-то новое. Дорога действительно быстрая. Жаклин спотыкается еще лишь раз до того, как она ощущает, как ослабляется лента. Виктор щелкает когтями, легко разрезая туго завязанный узел, и перед девичьими глаза вырастает невероятный пейзаж. Длинный цветочный туннель открывает вид на небольшое озеро, наполненное лилиями. Между кувшинками качается деревянная лодка, в которой сидит музыкант, тихо играющий приятный мотив. Это невероятно умиротворяет. Берег укрывает белоснежный песок, который плавно перетекает в светлый грунт, из которого невероятными красками вырывается полевой цвет: дикие лютики, незабудки и ромашки, посреди которых расстелен заставленный яствами плед. — Тебе нравится? — обеспокоенно спрашивает Виктор, когда молчание затягивается. Она чувствует, как отчаянно он сдерживает собственное проклятие, чтобы не испортить пейзаж; мор туманами кружится под ногами, а когти наполняет сумрак. — О да, — лишь выдыхает Жаклин. Она не видела в жизни ничего столь красивого и спокойного; горный пейзаж всегда кололся и плакал хрустальными слезами, но это… Просто волшебно. — Спасибо, я… “Ты не заслужила это”, — шепчет липкий голос между мыслями. Она узнает надменный тон — так говорил Пирит, но он умер, напоминает Жаклин себе. Заживо сгорел, не оставил после себя ничего, кроме поучительной сказки, что когда в двери стучится волк, нужно бежать и спасаться, а не сидеть, сложа руки. Он был жалкий король, отвратительный муж и плохой человек. Он призрак, который не имеет над Жаклин власти. Девушка прогоняет отвратительно чувство, будто бы не заслуживает хотя бы раз в жизни немного радости, и оборачивается, чтобы встретиться с глазами, полными любви. — Спасибо, Виктор, — каждый раз, когда имя обращается в звук, король немного улыбается. — Я даже не мечтала про это. — Правильно, потому мечтать стоит про большее, — насмешливо говорит мужчина. Атласная лента, будто змея, обвивает запястье, и он вытягивает ладонь, прося Жаклин завязать потрепанные кончики в узел. Это странное украшение для короля, но красивый жест, от которого в груди княгини зажигается теплый огонек свечи. Виктор коллекционирует любовь; и кольцо из горной крепости и лента — только начало. — Надеюсь, ты проголодалась, — посмеивается король, опускаясь на плед. Короткий хлопок по кашемировой ткани — это приглашение, которое княгиня немедленно принимает. — Потому что я — да. — Удивительно, — саркастически отзывается Жаклин, присаживаясь между плетеными корзинами. Из одной торчит записка, украшенная пятью восклицательными знаками. “Для караля”, — сообщает кривой почерк. — Я бы испугалась, если бы ты сказал, что сытый. Щелкает маленький замок, и девушка ставит на плед небольшое блюдо, где в крови плещется сырое мясо; и она не собирается спрашивать, что это — оленина или человечина. Виктор плотоядно облизывается и кладет ладонь на живот; но жест не заглушает того, как рычат кишки. — Могу ли я..? — улыбаясь, предлагает Жаклин. Король оживленно кивает еще до того, как она договаривает. Кажется, — но девушка действительно не желает про это думать, — шахтерская хворь действительно прогрессирует. Ох, не упрямился бы мужчина так сильно..! Стараясь не расплескать на себя кровь, девушка аккуратно берет мясо в ладонь. Она ловит себя на мысли, что, наверное, смогла бы оживить тело, из которого оно было взято — воссоздать разбитый сосуд, видя лишь маленький осколок. Про это не пристало думать, если ты не бог. Виктор открывает рот и она просовывает мясо между бритвенно-острыми клыками. Он не дает убрать ладонь, облизывая каждый испачканный в крови палец; и если это демонстрация, то Жаклин нетерпеливо ждет вечер. — Я знаю про тебя все и одновременно ничего, — говорит король, когда глотает. Княгиня вылавливает еще один ломтик из миски; голубой взгляд стекленеет, внимательно следя за тем, как она катает мясо между пальцами. — Я… Король запинается. — Ты как собака, — фыркает Жаклин и отправляет в приоткрывшийся рот еще один кусочек. Тогда мужчина восстанавливает способность связно разговаривать — а она едва сдерживается, чтобы не предложить исцеление еще раз. Он все равно откажет, несмотря на то, как стремительно превращается. — И я хотел спросить, какой у тебя любимый цвет? Еда? Мелодия? Танец? Я хочу узнать тебя, Жаклин. По-настоящему, — быстро произносит Виктор. — Я хочу запомнить каждую мелочь, которая заставляет тебя улыбаться. Красный. Шоколад. Старый шахтерский гимн. Вальс. И если это любовь, то княгиня хотела бы ослепнуть, онеметь и оглохнуть — не видеть, не знать и не слышать: потому что если это любовь, то она целую жизнь жила в ненависти. Если вообще жила… — Я умру, если не поцелую тебя прямо сейчас, — не моргая, выдыхает Жаклин. Княгиня не верит, что кто-то, — не кто-то, а самый могущественный король, которого только видел континент, — действительно желает узнать, что она за человек: про что может увлеченно говорить часами, какими книгами зачитывается и на какой танец всегда соглашается, даже если туфли смертельно жмут. Это невозможно, — чтобы так любили, так желали, так хотели. Но Виктор смеется и целует Жаклин так бережно, что она забывает про вкус мертвой крови, щекочущий язык — и про горькое сомнение. — Я спас тебя? — он нежно опускает ладонь на подбородок княгини. Они соприкасаются лбами, и княгиня крепко жмурится, боясь, что сладкий морок развеется — и она окажется в горной крепости, никому не нужная и никем не ценимая. — Или мне стоит поцеловать тебя еще раз? Король предлагает условие: поцелуй в обмен на ответ. Жаклин влюбленно соглашается, готовая на что-угодно, пока полу-сидит, облокотившись о мужскую грудь; пока ладонь, одно движение которой могло бы разрушить северное королевство, гладит затылок. — И что тебе хочется узнать? — Что приносит тебе радость? — спрашивает мужчина. Она протягивает ломтик плоти, и в руку, держащую мясо, утыкается горячий выдох. — Ты, — не задумываясь, отвечает Жаклин. Она скажет что-угодно, даже ложь, если король примет исцеление. Но она не врет, и это страшно. — Ты, Виктор. Как много поменялось за короткий отрезок времени… Еще совсем недавно сознание наполняло только желание мести. Оно отравляло мысли, и Жаклин засыпала, представляя, как умирает северный король. Как голубые глаза расширяет понимание, кто она такая — южная королева, который он отказал в смерти, — и как умоляет о быстрой гибели, но яд действует медленно, и пытка растягивается на долгое, долгое время. Жаклин искала спасение в мести, в жгучей ненависти — но отыскала шанс на новую жизнь в любви. — Подлиза, — усмехается Виктор. Разговор тянется лениво — и пьяно, когда между корзинами обнаруживаются вино. В первый раз княгиня, правда, обжигается, когда делает большой глоток бычьей крови — потому что бутылки повариха не подписала, — но уже следующая попытка наполняет рот приятными виноградными нотками. Беседа полнится бессмысленными шутками и такими же поцелуями; быстротечными, но продолжающими один другой. Так Жаклин узнает, что Виктор научился читать только после того, как научился держать меч и выиграл первый рыцарский турнир; что когда он закончит с войнами, он заведет себе не одну, а две собаки и не для того, чтобы охотиться, а чтобы играть и баловать; что он пишет стихи, которые сжигает каждый раз после того, как заучивает на память; и что да, он любит черный цвет. Так Жаклин рассказывает про себя, что целый год потратила, пытаясь освоить рояль, но научилась играть только простый мотив; что она каждый год выигрывала охотничье соревнование, что проводилось в крепости; что она любила прятаться в кухонный шкафчик и слушать, как прислуга обсуждает плоский мир, существующий за горными пиками; и что да, она была абсолютная заноза, от которой и отец, и нянечки теряли рассудок. Княгиня специально говорит про далекое прошлое, потому что если рассказывать про то, что она делала, когда взошла на южный престол, можно расплакаться; да и она не желает говорить про то, как убедила себя, будто бы жизнь под замками, где единственное развлечение было смотреть в окно — не такая уж и плохая. Могло быть и хуже; но сейчас девушка знает, что могло быть и намного, восхитительно лучше. — А что на десерт? — лениво спрашивает Виктор, когда миска пустеет. Он лежит, развалившись между корзинами, и довольно смотрит на ясное небо, а она вытирает руки о вельвет салфетки. — Я, — заливисто хихикает Жаклин. Ей нравится вести себя глупо и беспечно — наконец-то можно себе это позволить. Это не был призыв действовать, но король садится и демонстративно щелкает ладонями — и уже через миг она оказывается вжатой в плед, с заведенными за затылок запястья. — Если бы ты сказала сразу, я бы пропустил обед, — шепчет мужчина на ухо. Жакет Жаклин подходит под самое горло и Виктор нарочито медленно принимается бороться с крошечными застежками. — Если тебе дорого это одеяние, то мне не помешало немного помощи. Откровенная издевка, ведь он не отпускает девичье руки; он поддевает когтями тонкие, прозрачные нити, и вязь вышивки разлетается драгоценными камнями. — Ты покраснела, — смеется Виктор, усаживаясь на ноги Жаклин. Она и до того не особо могла шевелиться. — Это так забавно — ты говоришь самые грязные вещи, но сразу же заливаешься красками, стоит им только произойти… Интересно, во что тебя одели слуги… Жар его руки опаляет живот, когда он выправляет жакет и задирает до того, пока не оголяет кружевной лиф ночной рубашки. Жаклин поддается бедрами вперед, желая продлить прикосновение, но Виктор недовольно щелкает языком. — Терпение. — Я убью тебя, если ты сделаешь это опять, начнешь и не закончишь, заставишь меня ждать, — выгибает шейные позвонки, чтобы задрать подбородок, девушка. Она не шутит. — Как страшно, — притворно округляет мужчина глаза, пытаясь изобразить испуг. Но выходит только насмешка. Он наслаждается, как тело Жаклин реагирует даже на самое мимолетное прикасание, — а потому абсолютно равнодушно и отстраненно принимается выводить собственное имя между девичьими ключицами. Она взрывается, когда тонкая ножка “Т” соскальзывает на грудь. — Подумай, Виктор. Я могу дождаться ночи, когда все будет “правильно” и когда тебе надоест играться — или я утоплю тебя прямо здесь и сейчас. Ты не возьмешь меня на песках безымянного сада, — где-то глубоко Жаклин надеется, что это случится — но звериный король не только садист, но и исключительный позер, и он не позволит, чтобы это в действительно произошло так просто, под низко опущенными ветвями сирени. — Только из-за того, что я так и не научился плавать… — задумчиво отзывается король через некоторое время. Но перед тем, как отпустить, он целует след, где горит укус, распаляя слабую боль. — Хорошо. Когда Жаклин садится, понимая, что жакет превратился в бесполезный кусок ткани, мужчина немедленно предлагает камзол. Княгиня подозревает, что он отдал бы и последние портки, стоит только попросить. Ткань приятно обнимает плечи. Она пахнет, как Виктор, северными ветрами и нотками стали, — но еще так пахнет мор. Хотя бы сегодня, девушка решает про это не думать. … История любит повторяться, и по пути в замок уже Жаклин предлагает пари. Перед глазами открывается знакомый пейзаж: редкая лесная опушка и засохшая сосна, под корнями которой белеет лошадиный череп. — В прошлый раз ты победил нечестно, — усмехается девушка. — Я хочу взять реванш! — Может быть, мне еще спешиться? — обижается Виктор на бесчестное обвинение, приспуская поводье. — Не думаю, что это помогло бы мне выиграть, — морщится Жаклин. Позабыть про проклятие не получается — оно отбрасывает гигантскую тень на лучший день в жизни. — Ты просто не такая хорошая наездница, как тебе кажется! — но это король уже кричит, разгоняя лошадь. Он снова стартует преждевременно, не предупреждая — и счастливо хохочет, что княгиня купилась на это и во второй раз. — Или ты знаешь, что единственный шанс победить — это обмануть меня! — взвизгивает княгиня. Сократить разрыв — невозможно, особенно сегодня, с одинаково резвыми лошадьми. Но девушка не привыкла сдаваться. Свирепый ветер ударяет в лицо, кожу ладони жжет натянутое поводье, — но все это неважно, пока в груди языками пламени клокочет желание победить. Слишком увлеченная, Жаклин совершенно не замечает, что происходит; а Виктор останавливает лошадь и она, гогоча, поднимается на задние ноги. Он удерживается и не падает в грязь — а княгиня, будто стрела, проносится к старой ели. — Я победила! Победила! — смеется девушка, вскидывая руки в воздух. Она аплодирует себе, и вновь перехватывает поводье, чтобы развернуться. Но Виктор не сокрушается, что проиграл; нет, он, спешившись, успокаивает лошадь. Девушка мрачнеет: — Почему ты остановился? — Потому что я хотел увидеть это, — повторяя маленький танец победителя, который исполнила Жаклин, усмехается мужчина. — Это было очаровательно, южная королева. Она и не думала, что титул можно использовать, как ласковое обращение. Но Виктор вкладывает в это словосочетание столько нежности, что оно теряет привычное значение — и обретает новое, полное любви. И, кажется, власти, которую не давала ни кровавая диадема, ни хрустальный трон. — Не обижайся, — неправильно понимает мужчина внимательный взгляд княгини. — У нас будет еще много времени в действительности узнать, кто лучший наездник. Я обещаю тебе это. Но это ложь, — потому что Виктор кладет ладонь на яблочный бок лошади, и под пальцами вспыхивает язва: расползается желтыми, гниющими ранами, из которых сочится черная жидкость. Ложь, потому что времени мало. Но Жаклин закрывает на это глаза. … Дорога приводит в столичное поселение, но не в замок, а на торговую площадь. Она полнится людьми, радостно встречающими короля; Жаклин почему-то думала, что простой люд смертельно боится того, кто занимает костяной трон, но нет. Виктор — всеобщий городской любимчик, и это обожание не притворное, как у дворцовой знати. Толпа окружает памятник, где каменный король смотрит на мир, нахмурив брови; живой же правитель спрыгивает с лошади, чтобы принять восторженные крики. Он отвечает на каждое приветствие, пожимает каждую ладонь и целует каждое дитя; разбрасывается щедрыми обещаниями, что прикажет выкопать новый колодец, и клянется построить новый храм, — хотя княгиня подозревает, что это он, завзятый атеист, разрушил прошлый. — Тебя обожают, — завистливо произносит Жаклин перед тем, как спешиться. Она смущенно понимает, что так и не познакомилась с людьми, населявшими южные земли, а только наблюдала за шахтерами из башни, придумывая лживые сказки про ненастоящие жизни. — Что я могу сказать, это природное обаяние, — пожимает Виктор плечами. Он уже в который раз прощается с горожанами, но опять неудачно. — Хорошо, хорошо, хорошо! Дворец откроет двери, когда начнется рыцарский турнир, чтобы каждый взглянул, как я побеждаю! В пятнадцатый, юбилейный раз! Толпа взрывается счастливыми криками и люди отвлекаются, чтобы обсудить приятную новость. А мужчина, понимая, что это единственный шанс сбежать, хватает Жаклин за ладонь и утягивает в узкий переулок, где вжимает в кирпичное здание. Выглянувшая в окно портниха решает не обращать внимание на две влюбленные тени, и тогда Виктор облегченно выдыхает. — Прости за это, — усмехается мужчина, опуская подбородок на девичий затылок. — За что? Это было удивительно, — честно отвечает княгиня. Она слабо понимает, как король, которого прозвали “зверь” и про которого сложили чудовищные, страшные сказки, влюбил в себя народ, но это действительно прекрасно. — Я бы хотела, чтобы меня обожали так же. — Ох, это обязательно скоро случится, Жаклин! — произносит Виктор, кажется совершенно не понимая, что говорит. На что намекает так незатейливо, будто бы это житейское дело — пообещать кому-то народное признание. Только если… Но маленькое, черствое сердце девушки пропускает удар. Мысль про замужество заполняет сознание. Все случилось быстро, от ненависти до любви был всего один шаг, — да и Жаклин не представляла, что это возможно. Звериная королева… Она мечтала переписать собственную жизнь, но может, она получит то, чего так давно желала, просто потому что попросит — а не потому что заслуживает. — Кажется, я сказал то, чего не стоило? — широко улыбается Виктор, показывая клыки. Он оборачивается, чтобы проверить, опустела ли площадь: — Притворись, будто бы я не проболтался — и позволь, пока есть шанс, увести тебя в ателье. Ошеломленная, девушка только кивает. Жизнь складывается слишком хорошо, и под ребрами поселяется тревожное чувство. Но модный салон развеивает печаль. Он встречает невероятно услужливыми портнихами. Они щебечут, будто птички, то показывая невероятно тонкий шелк, то давая потрогать мягчайший бархат; и пока одна, рыжеволосая и пахнущая, как масло швейной машинки, наливает сладкое вино, угощает переспелыми фруктами и усаживает в широкое кресло, вторая выносит в зал высокие перегородки, за которыми, как Жаклин понимает, она будет переодеваться. Виктор собирается устроить себе шоу, но она не против; не против, пока он внимательно рассматривает прилавок, заставленный драгоценностями. В какой-то момент ювелир вздыхает и нехотя кивает. Король бросает на стекло тяжелый, набитый монетами кошелек и опускается на диван, потягиваясь. Когда мужчина кивает, помещение в который раз приходит в безумное, хаотичное движение. Жаклин едва сдерживает хихиканье — она быстро пьянеет, и это не вино, а осознание того, что Виктор организовал это просто для того, чтобы она порадовалась, ударяет в виски. В сознание не лезет липкий голос, говорящий, что это подвох, и даже тревожное чувство, что когтями сжимало кишки, исчезает. Княгиня оборачивается, чтобы обменяться с голубыми глазами взглядами. Король улыбается в ответ — счастливый, потому что она смеется, потому что она одними губами шепчет признание, которое так долго хранила под замками. На целый чай Жаклин — самая любимая женщина во вселенной. — Чтобы вы хотели примерить, миледи? — интересуется третья портниха, появившаяся из подсобки. Она тащит за собой длинный, увешанный платьями стенд, от которых кружится голова. Не зная, что выбрать, княгиня уверенно шепчет: — Все. Виктор взрывается аплодисментами, когда слышит это; и это одобрение — единственное, что важно. Он позволяет быть жадной и быть плохой, быть эгоистичной и быть злой, и Жаклин чертовски нравится не притворяться, будто бы она знает, где проходит грань вседозволенности. Первое платье — красное, обрамляющее тело. Оно глухое, доходит по самое горло — горло, все еще украшенное засосами, все еще выглядящее так, что портнихи ненадолго немеют, пока застегивают воротник, — а еще украшено длинными мягкими перьями, уходящими в подол. Красиво, но нет. Второй наряд — элегантное бальное платье. Зеленый, болотный бархат приятно обнимает оголенные плечи, а широкая, простая юбка, очаровательно шуршит, повторяя каждое движение. Жаклин выглядит замечательно, но и это тоже не то. Третье одеяние — белоснежное и полупрозрачное. Только лишь тонкое кружево прикрывает грудь, и девушка ожидает услышать, как Виктор скрипит зубами и приказывает немедленно переодеться — но он смеется и говорит, что не боится; что он умеет драться, и что про это не стоит переживать. Четвертое платье — это украшенный вышитыми цветами сарафан, под который одевается шелковая блузка. Милые бантики украшают широкие бретели, но это слишком простой образ, созданный для того, чтобы пить обеденный чай с фрейлинами, а не открывать бал. Кажется, княгиня меряет уже пятый наряд, когда Виктор, удивительно довольный, произносит: — Это платье идет тебе. “Действительно”, — хочет согласится Жаклин, но прикусывает язык. — Ты говорил так про каждое, — вместо того, чтобы кивнуть, отзывается девушка. Она упирает руки в боки и оглядывается на высокое зеркало. Это нежное, кремовое платье просто прелестное, но Жаклин выглядит, как кукла, а не горная княгиня, пережившая три смерти. Нет, нет, нет. — Что я могу сказать? — пожимает мужчина плечам. — Я предвзятый зритель. — Ты влюбленный зритель, — дразнится княгиня и охает, но портнихи делают вид, будто бы не услышали; и они так же уверенно отворачиваются, когда Виктор манит Жаклин к себе. Она покидает помост — и получает смазанный поцелуй в подбородок. — Постой, — вздыхает король; он берет девичье лицо в руки, и не промахивается во второй раз. Под губами вновь расцветает вкус мертвой, холодной крови. — Так-то лучше. Ты еще не выбрала? — А что? — смеется девушка. — Уже устал? Мужской взгляд то и дело нетерпеливо соскальзывает на грудь Жаклин, которую поднял туго зашнурованный корсет. — Нет, конечно нет. Я наслаждаюсь, — фыркает король, поднимаясь на ноги. Он внимательно изучает полупустой стеллаж, то и дело вытягивая новые вешалки. — Но может, я помогу тебе решить. Попробуй это. Черное платье из шелковой, струящейся ткани. Слишком глубокий вырез украшает плотное кольцо, от которого на грудь и плечи стекаются золотые цепочки. Он напоминает ошейник, украшенный черными опалами. Крупные камни стекают на тугой металлический пояс. Это невероятное сочетание слабости, открытости — и брони. — Оно бы хорошо смотрелось на тебе, — замечая сомнение Жаклин, добавляет мужчина. Он оглядывается на обслуживающий персонал, и когда портнихи зажимают уши, тихо произносит: — И, кажется, оно легко снимается. Увлеченная открывшимися перспективами, девушка медленно кивает. Но она желает сохранить преимущество, а потому отказываться мерить наряд. Пусть фантазия, как это платье сядет, будоражит мужское сознание, пока не начнется бал. — Ты меня убедил, — язвительно отзывается княгиня. Она объявляет, что желает купить это платье, и портнихи счастливо принимаются упаковывать одеяние в блестящий бумажный конверт, перевязанные черными лентами. Но случается странное… — Я же выбрала другое платье, — замечает Жаклин, когда портниха опускает на прилавок еще один наряд. И еще. И еще… — Виктор? — Ох, я забыл сказать? Я владею всеми магазинами на торговой площади, — кивает он, чтобы модистка не останавливалась. Он барабанит когтями об опустевший бок фляги. — Плюс, я же сказал, что собираюсь баловать тебя, а король… — Не разбрасывается словами, — продолжает, хихикая, княгиня. ... Новая служанка — совсем не Элеонор, но она тоже щедро сыпет комплиментами, пока расчесывает Жаклин, — и, что самое приятное, практически не тянет взъерошенные когтями пряди, а аккуратно распутывает каждый узелок. И каждый раз, когда княгиня охает, она принимается испуганно извиняться и нервно коситься на дверь, будто бы еще звук, и в будуар ворвется стража. — Как тебя зовут? — спрашивает княгиня, но быстро забывает ответ. Дружба с прислугами приносит только разочарование, напоминает она себе. — Это честь прислуживать вам, миледи, — отзывается служанка, аккуратно проверяя, нагрелились ли положенные в угли щипчики для завивки. — Наденете ли вы подарок короля? Жаклин оглядывается на кровать, заваленную платьями, опускает взгляд на туалетный столик, заставленный шкатулками с драгоценностями, и поднимает соболиные брови. На всякий случай, она решает уточнить: — Какой из? — о северный ветер, как же приятно это произносить. — Кровавую диадему, конечно же, — поясняет прислужница и надевает кожаные перчатки. В отличие от Элеонор, она не отговаривает от сложной прически, а молчаливо смиряется с неизбежными ожогами. — Если вы хотите, миледи. — Почему бы и нет? — кивает Жаклин, глядя, как служанка аккуратно накручивает тонкую прядь на раскаленные щипчики. И пока растрепанная прическа превращается в аккуратные кудри, а после — в локоны, где блестят тонкие золотые нити и драгоценные камни, — мысли княгини наполняет приятное волнение. Чтобы отвлечься, она рассматривает шкатулки с украшениями; внимательно изучает новые драгоценности, и красота каждой перехватывает дух. Это целое состояние — состояние, который Виктор отдал, не задумываясь, просто потому что она бросила на ювелирный прилавок заинтересованный взгляд. Виктор обезумел в собственной любви; он отыскал в Жаклин целый мир, единственную радость, — и княгиня все еще не понимает, как можно любить так сильно того, кто обманывал тебя и кто желал убить тебя. Если это проклятие ищет исцеление, если это тело изнывает от похоти, если это эфемерный обман… Нет, отметает непрошенный мысли Жаклин. Это любовь, любовь, которая не подчиняется здравой логике. Княгиня нетерпеливо предвкушает бал, — первый настоящий в жизни бал под дворцовыми сводами, про который всегда мечтала. Бал, где она — главное украшение. Еще Жаклин думает про то, как закончится вечер. Ожидание порождает нездоровый аппетит, от которого живот сводит сладкая истома. Утомительная погоня за крупицами наслаждения, — погоня, что длилась целый день, погоня, где она была дичь, а Виктор — охотник, — наконец-то завершится, и дурацкое платье полетит на пол. Терпение — не самая сильная сторона княгини. Король уже давно про это догадался и уверенно использует против Жаклин. — Я закончила, миледи, — довольная, как получилась прическа, улыбается служанка. — Будете переодеваться? Бал скоро начнется. — Конечно, — придирчиво рассматривая собственное отражение, кивает девушка. Она давно не выглядела так хорошо: щеки озаряет легкий здоровый румянец, а под глазами не лежит тень бессонной ночи. Прислужница аккуратно опускает платье на пол, чтобы Жаклин сделала шаг в бурлящий океан черной шелковой ткани. Полотно скользит, обнимая тело, будто вторая кожа. Многочисленные тонкие цепи ложатся на плечи и на грудь; они холодные, и девушка вздрагивает, когда служанка принимается возиться с перепутанными звеньями. Золотые нити отзываются на каждое движение, извиваясь под дрожащими огнями свечи, будто живые змеи. Девушка защелкивает тяжелый ошейник, держащий платье, уже собственными руками и оборачивается на зеркало. С блестящей поверхности смотрит звериная королева — властная, жесткая и уверенная в себе. Вызывающая одновременно страх и обожание. Заставляющая любой разговор затихать, войдя в помещение. Притягивающая глаза, собирающая внимание. Жаклин бы все отдала, чтобы это наваждение воплотилось в реальность. Даже под самыми красивыми платьями, даже спрятанная за самыми роскошными украшениями, даже исписанная королевскими поцелуями, она все еще горная княгиня, насильно выданная замуж, и свергнутая королева мертвой земли. Противный, сомневающийся голосок заполняет сознание, будто колокольный звон. И целый миг не существует ничего, кроме боли, которую Жаклин утаивала годами. Самозванка. Выскочка. Шлюха? Девушка нервно разглаживает подол юбки, когда в раздается громкий стук в дверь. — Это господин король, миледи, — сообщает служанка, низко кланяясь тени, переступающей порог. Она неуверенно оглядывается: — Если вы позволите… — Да, уходи, — кивает Жаклин. И поскольку прислужница покидает будуар исключительно, нарочито медленно, приходится выдохнуть: — Добрый вечер, милорд! Когда Виктор входит в помещение, тревога растворяется под лучами любви. Это нездорово, это называется “созависимость”, но жизнь не существует без смерти, а княгиня — без короля. — Как тебе? — глупо улыбаясь, показывает девушка на платье. — Восхитительно, верно? — Нет, не восхитительно. Прекрасно, — голодный взгляд запоминает каждую деталь, зарисовывает в память каждый миллиметр обнаженной кожи. Виктор поглощает Жаклин глазами — и девушка не знает, радоваться или пугаться, учитывая обстоятельство проклятой хвори. — Ты… Вздыхая, будто мученик, идущий на эшафот, король собирается в ладонь подол длинной юбки. Ткань мягко струится между пальцами. Мужчина исключительно долго рассматривает, как растекается, как волнуется тонкий шелк, будто бурлящий темный океан. Наконец-то отведя взгляд, Виктор приглашает Жаклин в коридор; гуляние скоро начнется и почетной гости не честь опаздывать. — Сохрани комплимент до того, пока мы не пустимся в вальс, — не скрывая хихиканье, отзывается княгиня. Она обожает видеть, как король теряется между словами — как он забывает, что желал сказать, потому что страсть затуманивает мысли. Окружающий мир уже почти не волнует Жаклин. Во вселенной существует только любовь — и ничего, что ждало, пока девушка войдет в бальный зал, не привлекает внимание: ни шикарный банкетный стол, ни расписанные светящимися красками птичьи клетки, ни завистливые вздохи. Через усилие, от которого девушка физически устает, она все же скидывает с себя морок слепой влюбленности. Это праздник, созданный для того, чтобы веселиться и наслаждаться, а не терять себя. Жаклин вспоминает, как мечтала, чтобы дворец обратился в пыль, а северное королевство накрыла руина. И то, что она уже не желает, чтобы Виктор умер, не отменят того, как сильно она ненавидит звериный знатный двор. Каждый вежливый поклон, каждый глубокий реверанс дарит уверенность, дарит чувство небывалой важности и пьяное ощущение власти — даже если она иллюзорная и заключается только в мужской ладони, сжимающей запястье. — Я молюсь, — Виктор выплевывает это слово сквозь сжатые челюсти, — что северный ветер надежно охраняет тебя. Потому что еще один взгляд от графской дочери и, боюсь, от тебя останется лишь пепел. — Я сомневаюсь, — Жаклин понимает, на кого мужчина указывает, а потому оборачивается и по-ребячески показывает язык. — Мы вообще-то общались, когда я только прибыла в замок. Даже дружили. Вглядываясь в тени, все прибывающие в бальный зал, княгиня замечает знакомый силуэт. Она и леди Лиса обмениваются приветственными кивками — и княгиня замечает, что женщина сменила траурное одеяние на нарядный, но строгий костюм. Помещение наполняет приятная музыка, и Виктор, весело улыбаясь, поднимает вопросительно бровь — потому что Жаклин сказала, что обожает танцевать, но только один единственный танец — вальс. Это приглашение, которое княгиня немедленно принимает. — Окажите мне честь, — абсолютно точно нарушая дворцовое приличие, король целует ладонь Жаклин. — Я мечтал про это. Что за сказочный момент..! Притворяясь, будто бы они единственные, для кого играет волнительная мелодия, южная королева и северный король выходят из тени, где незаметно ядовитыми комментариями; девушка опускает ладонь на мужское плечо и замирает, ожидая правильный аккорд, чтобы вступить в танец. Виктор уверенно ведет, и не приходится задумываться ни про единый шаг, ни про одно движение. — Я танцую с самой прекрасной леди, — кружа Жаклин, улыбается мужчина. — Мне так повезло. — На меня не действует лесть, — одними губами произносит княгиня. Кажется, она уже говорила это, и лицо короля тоже было так близко. — Я помню, и теперь я знаю, что это ложь, — усмехается Виктор. — Тебе нравится, когда тебя хвалят. Когда тебе говорят приятные вещи. Например, “у меня перехватывает дыхание, когда я вижу тебя”, “тебе так чертовски идет это платье”. Или… Музыка ускоряется. — Или “я хочу тебя”, — добавляет мужчина и подхватывает новый ритм. Король и королева кружатся, кружатся и кружатся, пока еще позволяет дыхание, пока еще звучит быстрая мелодия, пока не затихает тонкий плач скрипки и пока зал не взрывается аплодисментами. Но еще до того, как девушка успевает отдышаться, даже до того, как стихает восхищенный хлопот, Виктор утягивает Жаклин в темное пространство между колоннами; вжимает в холодный мрамор и целует. Так исступленно, словно если бы не сделал это, то погибнул. Теряясь между шумными вздохами и тихими стонами и растворяясь под требовательными прикосновениями, княгиня неожиданно вспоминает один очень и очень важный факт. Это все еще бальный зал, который полнится знатными дамами и мужами — а не приватный будуар. — Что, если они увидят..? — оглядывается девушка. — Пусть видят, — улыбается в поцелуй Виктор. — Неужели тебя это волнует? Говоря это, он упирает в мрамор колено и сажает Жаклин, быстро собирая в ладони подол юбки. Но она осматривается, ища подвох в каждой тени, — и хотя между ногами уже тянет невыносимая истома, уверенно выдыхает: — Нет. Придумай что-нибудь. — Убедила, — смиряется король. Он хватает Жаклин на руки, не прекращая покрывать плечи девушки поцелуями, и неуверенно петляет коридорами, пока не вваливается в первый попавшийся кабинет с открытыми дверьми. Раз, — и бумаги, занимающие стол, летят на пол. Два, — и княгиня обнаруживает себя между чернильницами и сломанными перьями. Три, — и Виктор возвращается к тому, от чего так нехотя оторвался; под губами Жаклин расцветает жар крови, когда он, забывая про клыки, резко углубляет поцелуй. — Чей это кабинет? — выдыхает девушка, когда король отстраняется, чтобы ослабить воротник. Он сдавленно дышит. — Кажется, леди Ви, — фыркает Виктор. — Какая разница? Но разница есть — есть, потому что когда мужчина вновь накрывает Жаклин поцелуями, жаркими и щекотными, раздается тихий писк. Виктор останавливается, и его заострившиеся уши дергаются, реагируя на звук. — Это же была не ты? — Нет, не я. Княгиня переворачивается на живот, заглядывая под стол, — потому что это единственное место, где можно спрятаться. Она встречается глазами с Элеонор — бывшая служанка смотрит бесконечно напугано и зажимает руками рот; под неизменно грязный передник спрятано письмо, и на печати Жаклин угадывает герб горной крепости. — Попалась, — звучит совершенно безумно это тихое слово. Взвизгивая, Элеонор вываливается на ковер и, скользя между рассыпанными бумагами, бросается к двери; или пытается, да, пытается, потому что Виктор всего в один шаг преграждает путь. Жаклин поднимается на ноги, поправляя платье. Она наслаждается, наблюдая, как король играет в кошки-мышки, предугадывая каждое движение служанки. Она, выдыхаясь, принимается метаться между колоннами, будто загнанный в угол зверь. Княгиня просто хотела, чтобы Элеонор страдала — чтобы она ощутила страх, от которого холодеет кровь, а не смерть. Это происходит слишком быстро. — Виктор, остановись! Стой! СТОЙ! — взвизгивает Жаклин, когда видит, что мужчина готовится совершить рывок. Она кидается на пересечени и загораживает Элеонор, потому что она единственное, что заставит короля остановиться. Мужчина замирает, сжимая когти в кулак — но девушка, дергаясь, потому что все равно ожидает удар, поскальзывается и ударяется о камин. На миг кабинет темнеет, но когда зрение возвращается, перед глазами предстает ужасная картина. Виктор оборачивается на Элеонор, глядя исподлобья. Уже не человек, но еще и не монстр, мужчина щелкает клыками, раздраженно наблюдая, как служанка скрывается за дверьми. Она бросает письмо, которые держала, чтобы спасти собственную жизнь. — Зачем ты помешала? — опускаясь на корточки, спрашивает король. Он звучит раздраженно, но все равно поднимает Жаклин на ноги в одно легкое движение. — Потому что она дурочка, которая заслуживает порки, а не смерти, — княгиня поправляет кудри, но под пальцами вспыхивает пламя; и когда она отводит руки, ладони блестят от крови. До того готовый рвать и метать король осекается. Злое лицо искривляет абсолютный, божественный ужас. — Я причинил тебе боль, — короткий выдох наполняет столько печали, что хватило бы и на целый океан. — Стой, нет, стой! Это можно исправить! Ты не сделал это специально! Это я упала! Виктор! Виктор, пожалуйста. Безумная вина затуманивает рассудок; и Жаклин уже жалеет, что спасла жизнь Элеонор. Горное волшебство, вспыхивая под пальцами, приносит исцеление, но когда рана затягивается, звериный король уже покидает кабинет. Он выбегает так стремительно, что переворачивает на пути кресло. Понимая, что это конец, княгиня опускается на корточки и поднимает проклятое письмо, которое выбросила бывшая служанка. Отцовский почерк легко узнать, но Жаклин все равно не решается открыть конверт. Она догадывается, какой смысл наполняет неровные строки. Конечно, князь продавал собственную дочь, будто какой-то приз — будто она породистый щенок, ошейник которого украшал ключ от южной земли — и, как следствие, от мировой власти. Жаклин понимает, почему это письмо отыскалось у леди Ви — старая карга перехватывала и прятала каждое подобное предложение. Потому что знала, что Виктор, готовый на что-угодно, лишь прорваться на Юг, согласился бы. Она вытирает кровь о пушистый ковер и покидает кабинет. Дорога в будуар помнится смутно. Княгиня понимает только, что путает двери, что вваливается в королевский апартамент. Она надеется, что Виктор прячется под простынями, убаюканные собственными страхами и сомнениями, — но комната пустует. Дрожащими руками, девушка наливает себе виски. Напиток обжигает горло, но притупляет острое чувство печали. Княгиня не понимает, где провинилась и почему король сбежал, но ощущает чудовищный стыд — мужчина же говорил, как боится, что причинит ей боль, а она, не задумываясь, кинулась под когти. Благо, он остановился, но она, дура, упала. Упала и разбила затылок. Что за нелепица… Себя не за что винить, конечно, Жаклин не абсолютная влюбленная дура — но она вздрагивает от мысли, что это глупое происшествие лишь углубило страх, от которого изнывал Виктор. Понимая, что плачет, княгиня опускает на кровать, где встретила самое счастливое утро — и где, кажется, проведет ужасную ночь. И подушки, и одеяло, и простынь — все пахнет, как король, и Жаклин принимается рыдать в голос. Это нечестно. Когда открывается дверь, рассудок наполняет жалкая надежда, что Виктор вернулся. Но нет, увы, это прислужник. — Убирайся! — швыряет она стакан из-под виски, но паж пригибается и он разбивается о пол. Как и иллюзорное счастье княгини. На что она вообще надеялась? На “долго и счастливо”? Дура. Жаклин засыпает в постели короля, давясь горькими слезами.