“Вот падает снег На красное поле”.
— Что король, рожденный под пустыми небесами, обречет северное королевство на погибель, — пожимает плечами старик. Он хрипло смеется: — И ты так старался, чтобы это не случилось — так отчаянно завоевывал новые земли только для того, чтобы последняя победа принесла тебе проклятие. Злая судьба все равно отыскала тебя, звериный король. Или, может быть, уже просто Зверь? Король пожимает плечами. Он уже и не знает. Когти и клыки, острые уши и закрытые красными бельмами глаза — вот, во что Виктор превратится. В кровожадное существо, в жалкое человеческое подобие того, кем когда-то являлся. Это ужасное изображение заполняет мысли.“Как алая медь, Песенка льется. И льётся”.
— Ты потеряешь память, каждое воспоминание будет утекать из твоих изуродованных рук, будто песок, и чем сильнее ты будешь держаться за них, тем скорее они покинут тебя. Ты забудешь лицо моей дочери, как когда-то забыла её мать, — Георг вздрагивает, когда произносит это. — И то, как скоро она превратится из королевской фаворитки в королевский ужин — уже просто вопрос времени. — Нет. Это не произойдет, — сжимая челюсти, выдыхает Виктор. Он срежет когти. Он спилит клыки. Он вырвет себе кишки и свяжет в тугой узел, чтобы унять голод — что-угодно, лишь бы остановить проклятие. Георг ошибается. Как ошибалась мать, как ошибался королевский двор — Виктор не принесет на Север погибель и не убьет Жаклин. Нет. Он обманет злой рок, перепишет пророчество — высушит океан и развеет горный кряж, пойдет на самое ужасное преступление против времени, но докажет, что мир ошибался. Это была случайность, — то, что княгиня упала. Да, она же так и сказала. Через усилие Виктор убеждает себя, что случившееся — лишь нелепица. Значит, можно перестать ненавидеть себя — потому что ненависть и страх приближают погибель. Не стоило убегать — и не стоило спускаться в подвал. — Может, Жаклин попытается тебя спасти. Она всегда была слишком упрямая, слишком упорная, слишком… Слишком Жаклин, и я думаю, тебе уже известно, что это означает, — хмыкает князь. Он кивает на маленький нож, все еще лежащий между каменными плитами — нож, который Жаклин чуть не вонзила себе в грудь. — Она месяц притворялась, что служанка в крепости, которой выросла — она подавала мне чай и меняла постель... Потому что никто не смотрит в лицо прислуги… Она, должно быть, и тебе прислуживала. Повисает тяжелое молчание, и только леди Ви заводит новый куплет.“Королю некого хоронить Значит, и его Никому не придётся”.
— Почему ты не ответил на письмо, Виктор? — неожиданно спрашивает князь. Он хмуро рассматривает собственные руки, будто бы ищет чернильный след. — Я предлагал тебе проход на Юг в обмен на Жаклин — чертовски приятное предложение, даже если мне пришлось бы предать тысячелетний союз между крепостями и горными землями. Но ты промолчал. Потому что если бы ты ответил и согласился, я бы нянчился с белокурыми, как ты, внуками, не умеющими читать, но уже знающими, как заряжать арбалет, а не подыхал в сырости. Король морщит брови, не понимая, о чем речь. Виктор не получал предложение с подобными условиями — он и князь в первый раз встретились, когда Георг отправил короткое письмо, где, не вдаваясь в подробности, почему это делает, объяснил, как обойти магический заслон, охранявший горный кряж. — Потому что он не получил письмо, старик, — смеясь, отзывается леди Ви. — Потому что я знала, что он согласится, готовый на все, чтобы захватить Юг и плюнуть матери в лицо. Я не могла этого допустить Старая сваха хохочет — и опять напевает унылые строки.“Королю некого полюбить, И весь двор от него Отвернулся”.
Конверт, за который так отчаянно держалась служанка Элеонор… Виктор шумно выдыхает через нос, отгоняя от себя грустные мысли— потому что если он разозлится, если проклятие возьмет тело под контроль, подземелье наполнит кровь. — Я знаю про Изабель, — спокойно оборачивается король вместо того, чтобы вскочить на ноги и выломать дверь клетки. — И я нашел, где ты спрятала Жизель. — Это невозможно, — лицо леди Ви превращается в высушенной холст. — Это ложь. — Я утоплю её, как ты утопила Изабель и пыталась утопить Жаклин, — пожимает плечами король. Он направляется к двери. — И когда её разбухший труп отравит гниением воду, я волью в тебя этот яд. Пронзительный визг леди Ви слышится даже тогда, как Виктор покидает подвал. Это очень приятный звук — крики матери, что переживет собственное дитя, потому что старая карга знает, что король не разбрасывается словами. Король направляется в лес, чтобы поохотиться, и неважно, что ни лось, ни олень не утолит голод. Это очистит рассудок и выплеснет ярость, и тогда он возвратится к Жаклин. Неся еще один, последний на сегодня, подарок. Если она, конечно, позволит… … Сон не приходит. Жаклин вертится между подушками, то и дело раздраженно скидывая на пол драгоценные камни, которые выплакала; они, уже не круглый речной жемчуг, больно колются, когда запутываются в простыни. Девушка занимает сознание историями, которые не случаться. Жизнями, которые не удастся прожить. Княгиня окутывает себя иллюзорными мирами, — и пока тонкая фантазийная нить дрожить между пальцами, она не чувствует ни грусти, ни тревоги. И все равно, какой грубой выходит воображаемая пряжа; главное, чтобы она не порвалась, — потому что реальный мир полнится печалями. Будто бог, Жаклин создает реальности. Крепость, что возвышается над руинами деревни уже пятый век, фундамент которой возводился из боли. Заснеженный край, обреченный на вечный холод, брошенный всеми жителями. Храм, где восседает бессмертный бог, руки которого окрасил в красный виноградный сок. Лес, приютивший ужасное существо, что потеряло память. Омываемый теплыми волнами берег, на который первый раз за долгое время ступает человек. Кофейный дом с покосившимися ставнями, где любовь цветет свободно и не рядится в ложные краски. Пустыня, созданная из костянной трухи, и потерявшиеся путники, не желающие держаться за руки. Так много и так мало всего; княгиня равнодушно представляет каждый новый пейзаж, пока уже не остается, что выдумывать. Рассудок наполняет пустота, которую, — если не заполнить немедленно, — заменит горькое уныние. Тогда Жаклин оживляет в памяти любимый неслучившийся сюжет. Спрятавшись между тяжелыми занавесками, княгиня подслушивает разговор, который ведут отец и захватчик, войско которого сегодня ворвалось в крепость. Беседа тянется удивительно спокойно, хотя тема обсуждения — судьба горной крепости. Мужчина, имя которого Жаклин еще не знает, говорит, что Юг падет еще до того, как наступит полнолуние; и что Георг может или ускорить это, или умереть. Тогда девушка шумно, раздраженно выдыхает; и захватчик поднимает удивленный, но бесконечно злой взгляд на место, где Жаклин прячется. В груди холодеет, и она зажимает ладонями рот — но звук уже не вернуть. — Мне кажется, мы не одни, князь, — чужестранец делает уверенный шаг и отдергивает занавески, за которыми княгиня скрывалась. Может быть, злое лицо озарит удивление. — Жаклин! — разочарованно разводит руками отец. Он немедленно извиняется: — Простите, милорд, она… Это… — Это горная княгиня, верно? Если бы вы сразу сказали, что она красавица, я бы немедленно согласился на это условие. Не задумываясь. Звериный король с глазами голубыми, будто источник жизни, целует Жаклин в ладонь и вытягивает на свет. — Привет, — беззаботно улыбнется мужчина. И… Даже представлять это, искушая злой рок, невыносимо. Девушка злится, потому что сколько не фантазируй, переписывая жизнь, сколько не воображай, будто бы тебя спасли, сколько не мечтай про отмщение — все пусто и нелепо; потому что она все равно лежит в пустой постели и плачет бриллиантами. Пустая бутылка виски украшает прикроватный столик. Платье, которое Жаклин не удосужилась снять, превращается в обрывок мятой ткани, а не шикарный наряд. Цепи перепутались, а некоторые даже больно впились в пряди разрушенной прически. Кровавая диадема давит на виски. Комната кружится. Кажется, последний глоток был лишний, но какая разница? Пошатываясь, девушка поднимается на ноги, но теряет равновесие и опускается на кровать. Виски ударяет в виски; что за забавный каламбур, пьяно думает она и обреченно упирает взгляд в потолок, расписанный фресками. За рисунками давно не ухаживали, и краска пошла трещинами. Жаклин ощущает странное родство с бесполезными, но красивыми картинами. Дверь тихо открывается, и девушка резко садится, жалея про это. Жаклин стоило бы догадаться, что за человек единственный посмеет войти в королевский апартамент, не стучась, но мысли уже слишком хмельные, чтобы рассуждать здраво. Не решаясь переступить порог, Виктор произносит: — Я не знал, где тебя искать. — Мне уйти? — резко спрашивает Жаклин, но когда она поднимается на ноги, виски побеждает еще раз; она, недовольно складывая руки на груди, опускается на кровать. Даже самый маленький шаг, скорее всего, обернется в падение. — Нет, пожалуйста, останься, — вздыхает мужчина, закрывая тяжелые дубовые двери на замок. Он щелкает, будто арбалетный курок. — Мне нужно извиниться. Звериный король, который завоевал целый континент, который обратил море в кровавое озеро и который построил дворец из костяной трухи, опускается на колени перед Жаклин. Он протягивает на раскрытой ладони то, чего девушка совершенно не ожидает увидеть. Кинжал из кровавого хрусталя — редкое и невероятное оружие, будто бы из сказки. — Еще один подарок, — вздыхает Виктор, когда девушка перенимает холодную рукоять. Магия щекочет ладони; кинжал зачаровали всегда бить насмерть. — Зачем? — удается выдавить только одно слово; горло сжимает болезненная удавка, и Жаклин едва сдерживается, чтобы не заплакать. Она прекрасно знает ответ, но отчаянно надеется, что ошибается. — Чтобы защищаться. От… Мужчина виновато отводит взгляд. — Не от тебя, Виктор, не смей говорить это! — вскрикивает девушка, потому что это была нелепая случайность, что она поскользнулась именно тогда, когда мужчина собирался нанести удар. Потому что единственное, что важно — это то, что король остановился, противостоял шахтерской хвори. — Пожалуйста, давай притворимся, что ничего не произошло, — просит Жаклин, откладывая кинжал на прикроватный столик. Она обещает себе, что ни за что не использует оружие; она верит, что оно не понадобится, как бы далеко не зашло проклятие. — Ты часто так делала, да? Притворялась, будто бы ничего не случилось? — грустно усмехается мужчина. — И посмотри, куда меня это привело… — вздыхает Жаклин. И хотя игнорировать собственное горе — губительно, она смеется: — Что еще опустило бы тебя на колени? Княгиня соскальзывает с кровати на пол, в мужские руки. Она расцеловывает холодные щеки, пахнущие лесными травами, пока мраморная кожа не теплеет под прикосновениями. — Как ты можешь желать меня после того, как я причинил тебе боль? — кажется, мужчина действительно не понимает — он поднимается на ноги, утягивая Жаклин, и она осознает, что комната уже не кружится; так, легко пошатывается. — Это была нелепая случайность. И я люблю тебя, Виктор, вот почему, — “и пока я люблю тебя, с тобой ничего не случится”, добавляет уже про себя княгиня. Она прячет волшебство в каждый поцелуй, принося исцеление по капли. Может быть так, незаметно и постепенно, проклятие исчезнет. И неважно, как сильно разболится голова. — Ты любишь исчезающего человека, — сдавленно произносит король. Жаклин прекрасно понимает, про что речь, но она не позволит, что Виктор растворился в проклятой хвори. Даже если он не отвечает на признание так, как хочется… — Я сделала выбор, — отрезает девушка. — Так что давай не терять драгоценное время. Когти не распутывают золотые цепи; нет, они срезают каждый узелок, пока тонкие металлические змеи не поглощают ноги Жаклин. Виктор делает это отрешенно, но методично. И каждый раз, когда звено цепочки щелкает под пальцами, он совсем немного, но улыбается. — Если бы ты знала, как я люблю тебя… — наконец-то произносит мужчина. Он звучит так смиренно, будто подписывает себе смертный приговор, а не признается в любви, но княгиня ощущает себя так же. — Ты наглядно показал это сегодня, — усмехается девушка. — Ты действительно подарил мне лучший день в жизни, но, кажется, ты обещал мне кое-что еще… Это исключительное доверие — и это подтверждение того, какой опасной бывает запоздавшая во времени любовь. Виктор закрывает глаза и кивает; и он, и она ждали слишком долго, чтобы отступать. Мир перестает существовать — сжимается до королевской спальни под дворцовыми крышами. И неважно, пожар или потоп, мор или война; чтобы не произошло, король и королева уже не остановятся. Как и цепи, золотой ошейник щелкает под когтями, будто не металл, а тонкий лед, и платье, которое уже ничто не держит, стекает на пол. Жаклин делает шаг, чтобы освободить ноги от струящейся ткани. Она напряженно выжидает — обнаженная и беззащитная, расставшаяся с масками. — Ты — самое прекрасное, что я видел, — медленно выдыхает мужчина. Он смотрит жадно, будто зарисовывает в памяти каждую деталь. За темными зрачками разгорается чудовищное желание. — Мне бы любоваться вечность, но… — Но у нас нет вечности, Виктор, — печально отзывается княгиня. Застёжка, пуговица, запонка — и черный камзол летит на пол, где он и платье сливаются в бесконечный океан. Король — завоеватель, и каждая победа — это маленький мазок, это белоснежный шрам, впечатанный в холст кожи. Жаклин наконец-то видит, как они извиваются в пламени свечи, и опускает ладонь на мужскую грудь. Виктор сдавленно чертыхается — у неё опять ледяные руки. Выпуклые линии под пальцами рассказывают невероятные истории. Войны и битвы, сражения и турниры… И хотя уже поздно, — потому что Виктор нуждался в нежности тогда, когда шрамы еще были открытыми ранами, — княгиня все равно осторожно целует каждый рубец; каждый след, что доказывает непобедимость северного короля. Мужчина стоит, практически не шевелясь, все это время; он лишь шумно дышит, сжимая и разжимая ладони в кулаки. Будто бы не решается коснуться Жаклин. — Нет, постой, — оживает Виктор, когда княгиня почти было опускается на колени. Она удивленно выгибает бровь, но так и замирает, с ладонями, почти расправившимися со шнурками, что держат портки. — Это мне тебя целовать. Миг, и девушка оказывается на кровати, все еще усеянной драгоценными камнями. Мужчина рваными, почти раздраженными движениями расправляется с мешающими штанами, и тогда Жаклин накрывает ласковыми прикосновениями. Король наполняет каждый поцелуй незнакомыми словами, звучащими иностранно и чужеродно, — но девушка неожиданно понимает, что это молитва. Он, проклятый атеист, боготворит Жаклин, и она растворяется под его губами, не зная, чего ожидать — нежный поцелуй или короткий укус. Виктор смешивает наслаждение и боль в бесовское зелье, от которого княгиня слишком быстро забывает, как говорить — она только стонет, впиваясь пальцами в шелковые простыни. Но прекрасный момент сходит на нет, когда король ошибается — когда укус, который он опускает на грудь Жаклин, расцветает алыми лепестками. — Прости, — сжато извиняется Виктор; он слизывает кровь — и одно это движение заставляет тело княгини выгнуться. Она не сдерживает громкий, жалобный звук, и король насмешливо закатывает глаза: — Хотя, если тебе это нравится… Мужчина и женщина все равно меняются позами; Виктор, пускай и скрывает, боится крови, которую проронил — и он отдает контроль Жаклин, откидываясь на подушки. — Даже не думай, — звучит совершенно серьезно король, когда княгиня опускает любопытствующий взгляд на то, насколько он твердый. Впрочем, между ногами девушки тоже давно шумит жар прильнувшей крови. — Не продолжай то, что начала вчера, или я прикажу казнить тебя. Это же буквально приглашение. Княгиня не знает слово “нет”. — Но ты доводил меня до исступления целый день, Виктор, — невинно хлопая ресницами, улыбается княгиня. — Неужели ты полагал, что это пройдет безвозмездно? Мягкая ладонь ложится на член и легко сжимает; король издает практически животный звук — и это призывает Жаклин действовать. Она дьявольски усмехается и сбегает пальцами по его длине, пока Виктор не принимается дрожать. Княгиня немного сжимает руку и ускоряет повторяющееся движение, пока мужчина не срывается — пока он сдается и не делает толчок бедрами в кулак Жаклин, обещая уже не казнь, а трон, королевство, континент — что-угодно, лишь бы девушка продолжала. — Я не обещаю, что не проткну тебя когтями, — рычит Виктор, отворачиваясь в подушки. — Перестань — или наконец-то прими меня в себя. Это происходит, это действительно происходит. Жаклин закусывает внутренний бок щеки, когда король слепо вытягивает руки, не думая про когти, и просит, нет, умоляет, чтобы она приблизилась. Похоть затмевает страх, и тогда княгиня легко предлагает: — Если тебе хочется, давай поменяемся местами. — Только если хочется тебе, — кажется, это все, чего он хотел, но он все равно переспрашивает — все равно желает убедиться, что она принимает комфортное для себя решение. — Да, — стоит только кивнуть, как Жаклин оказывается вжатой в матрас. — Мне нравится так больше. — Хорошо, — довольно усмехается Виктор, устраиваясь между ногами княгини. Он наклоняется, опираясь на локти, и нежно, будто благодаря, целует Жаклин. — Это очень хорошо. — Все для вас, милорд, — хихикает девушка, но смех превращается в стон, когда она ощущает, что член короля задевает предательски чувствительно место. — Я буду нежен, — обещает Виктор, и сжимает ладонь в кулак, чтобы костяшками, — потому что когти, а он не знает, как долго еще будет помнить, про контроль и аккуратность, — выбить из княгини еще один всхлип. Круговое, но невесомое движение, лишь дразнит, а не приносит удовольствие. — Это необязательно, — выдыхает Жаклин, поддаваясь вперед, чтобы усилить ощущение; чтобы принять короля и прекратить миг сладостной пытки. Но Виктор легко шлепает её по внутренней стороне бедра, заставляя опуститься на простыни. — Терпение. Мужская рука властно ложится на затылок, и когти путаются между локонами. Кажется, король очень любит, когда доводит Жаклин до исступления. Она сдавленно стонет в подушки тихое проклятие, когда позвонок выгибает первый резкий толчок; и, не давая привыкнуть к давящему, удушающему ощущению неожиданной наполненности, Виктор принимается двигаться. Он делает это нарочито медленно и размеренно, и каждый рывок пронзает тело вибрациями. Живот сдавляет томящий, желающий развязаться узел. Жаклин шевелит бедрами, пытаясь задать собственный темп, и стонет еще одно ругательство в ладонь. — Пожалуйста. Виктор перехватывает девичьи руки и заводит за затылок, под изголовье кровати. Голубые глаза смотрят остро и внимательно. Впитывают. Запоминают. Наслаждаются. — Какая же ты… — начинает мужчина, но и без того неровная, сбитая речь тонет между громкими стонами княгини. Король дает слишком мало, но и слишком много, и еще через толчок мир Жаклин взрывается фейерверками. Она шумно кончает, повторяя только его имя, и мучительно медленный ритм, который удерживал Виктор, сбивается. — Нет, нет, нет, — притягивает девушка его к себе и целует, и он пьет этот поцелуй, будто источник жизни. — Продолжай. Он перехватывает её за талию, притягивая к себе еще ближе, хотя кажется, что ближе уже невозможно. Новая поза приносит небывалое удовольствие — и каждое ускоряющееся движение отзывается всхлипами и стонами. Она снова близко; его ладонь требовательно хватает её подбородок, не давая отвернуть лицо. Король резко останавливается, все еще находясь внутри — Жаклин почти испуганно округляет глаза, бессвязно умоляя, чтобы он продолжал. — Я хочу видеть, что я делаю с тобой, — между тяжелыми вздохами произносит Виктор. Он сам почти на грани, но все равно издевательски спрашивает: — Что ты сказала? Чтобы я продолжил? Может, если ты хорошо попросишь, Жаклин… Я смилуюсь. И будто заклинание, княгиня покорно шепчет: — Пожалуйста, не останавливайся, пожалуйста, пожалуйста, Виктор, молю тебя, — и хотя это звучит уничижительно, возбуждение только растет. Кровать опасно скрипит, но это последнее, что волнует. Она уже не пытается спрятаться, нет — она наполняет помещение собственными криками. Оргазм сливается в один. Виктор валится на соседние подушки и немедленно утягивает Жаклин на себя, целуя лицо, шею, ключицы, плечи и руки, — всюду, куда только дотягивается. Он уже знает, как Жаклин нравится похвала. Он нежно шепчет, как хорошо она справилась, как идеально она смотрелась, и как сильно он влюблен. И он говорит чертовски приятные вещи, не повторяясь, каждый раз находя что-то новое, чтобы сказать, пока её дыхание не выравнивается, а бешеный пульс, отзывающийся ударами ему в грудь, не успокаивается. — Тебе надо попить, подожди, — когда девушка принимается осознанно язвить на каждый комплимент, произносит Виктор. Он закатывает глаза, когда она презрительно фыркает, что заставляет короля прислуживать себе. Мужчина почти встает, когда Жаклин мычит немой отказ, потому что она совершенно точно не желает, чтобы он куда-нибудь уходил. Даже всего на миг. — Хорошо, ты победила, — тихо вздыхает звериный король. Он поднимается на ноги с ней на руках и доходит до витиеватой медной телеги, где хранится выпивка и вода. — Только не упади. Она, конечно, не падает, потому что он продолжает её держать — но падает, разбиваясь, последний стакан в его апартаментах, и пить приходится с кувшина. — Я схожу за полотенцами. Позволь мне позаботиться о тебе, — стоит только княгини напиться, как просит мужчина. Он опускает Жаклин на кровать, но ждет позволительный кивок, чтобы разжать объятие. — Я прикажу пока наполнить купальни. И поменять постельное белье. Простыни в крови; она опускает взгляд себе на ноги, исполосованные царапинами, и согласно вздыхает. Магия, вырывающаяся из-под ладони, необычайно сильная, почти обжигающая. Она в один миг накрывает оставленные когтями и клыками отпечатки, и синяки, — “я буду нежен” мысленно передразнивает Жаклин, — исчезают. — Прости, — пожимает плечами Виктор, хотя, кажется, совершенно не испытывает стыд. Он открывает шкаф, и на пол, будто лавина, выплескивается нарядная одежда. Возмущенно выгибая брови, мужчина заглядывает на полки, которые полнятся чем-угодно, но не полотенцами. — Тебе же совершенно не жаль, — хихикает Жаклин, переворачиваясь на живот. Она сбрасывает кинжал на пол, чтобы позвонить в серебряной колокольчик, и кутается в одеяло. Когда в помещение осторожно входит в прислужник, княгиня приказывает: — Наполни купальни и поменяй постель. Но слуга не двигается. — Выполняй приказ. Немедленно, — медленно оборачивается Виктор. Он звучит исключительно спокойно, но именно невозмутимый тон и пугает. Мужчина холодно добавляет: — С сегодняшней ночи слово княгини — это слово короля. Это закон. И хотя это лишь доказывает грустное правило, что женщина может получить власть только родившись под правильными знаменами или через постель, Жаклин довольно улыбается. Жизнь обещает вспыхнуть новыми, удивительными красками — и неважно, что тень, которую Виктор отбрасывает на мраморный пол, уже не напоминает человеческий силуэт.