Солнечная сторона

Находиться в больнице было скучно и неприятно. Первые несколько дней после пробуждения Шустов чувствовал себя очень вялым и много спал, но Илья Евгеньевич сказал что это - нормально. Повязки меняли с постоянной периодичностью. Когда Макс увидел своё тело в первый раз - в горле встал ком. Ему сказали что всё могло быть в несколько раз хуже, что он отделался "легким испугом" и всё это просто чудо. Максим поджимал губы. Он остался жить и это главное, но какая-то часть внутри него не принимала "нового" тела и требовала времени на его принятие. Шрам остался даже на лице: на левой скуле красовалось розовое пятно, скрываемое до этого под повязкой. Что-то внутри драло душу мыслями "урод", но Шустов заглушали эти мысли другими и старательно забивал болт. Курс реабилитации проходил медленно и спокойно. Руки и ноги приходилось разрабатывать заново. Шустов первое время даже сидел с трудом, не говоря о том чтобы ходить. Это после Илья выдал ему трость и в шутку назвал его "стариком". Макс глаза закатил, но на подкол посмеялся. Некоторые ожоги всё ещё болели, и иногда складывалось ощущение, что они никогда не заживут. И один раз, когда пожарный сказал об этом вслух, Третьяков легонько ударил его папкой по голове с фразой: "Я не дам тебе испортить мне статистику!" К слову, если бы не Третьяков - Максим бы загнулся окончательно. В прямом и переносном смысле. Илюша не давал ему пропасть ни в обжигающей боли воспаленных ран, ни в печальной рефлексии своих чувств. Казалось, для Шустова он - личный, самый сильный сорт обезбола. С врачом было на удивление спокойно и даже уютно, а разговоры ни о чем, и одновременно обо всем, в пустующем холле отделения скрашивали серые однообразные будни. А ещё Третьяков давал ему по шее, когда тот не соблюдал режим или уходил в какую-то глубокую печаль. Один раз Максу досталась так сильно, что ему было даже стыдно. У Ильи и так много забот, другие пациенты, а он тут с ним нянчится. Пожарный даже извинялся потом, неловко и сбивчиво. А док лишь лыбился в усы обаятельно и по-доброму, а после долго подкалывал за этот случай. Одним словом - Шустов привязался. Уж больно ему нравился этот доктор. Пожарный постоянно пытался найти возможность увидеться с хирургом, поговорить, делал комплименты и откровенно подкатывал. Третьяков лишь ехидно улыбался, смотрел снизу вверх, ворчал лишь для вида и грозился накачать лекарствами "чтоб поспокойней был". В какой-то момент Максу даже показалось, что он слишком настойчивый, напористый. Но какого-то недовольства со стороны не последовало, а наоборот, казалось, с ним флиртовали в ответ. Во всяком случае, Шустову хотелось в это верить. Отрицать то, что он влюбился по уши было глупо, но Макс и не пытался. Он выжидал момента для признания, пока его пожирали отнюдь не радостные мысли: "а что, если не взаимно?", "вдруг я слишком навязчив?", "зачем ему такой как я?" Шустов лишь тяжко вздыхал, закрывал эти мысли в коробочку и убирал на дальнюю полочку своего мозга, чтоб не мешались. Вот и сейчас он сидел во дворе больницы и старался думать о хорошем. Начало августа выдалось жарким и солнечным. Теплый ветер приятно играл в только-только начавших отрастать волосах, а солнечные лучи грели лицо. С недавних пор Максу разрешено было выходить на улицу и он этой возможностью активно пользовался. По природе пожарный уже успел соскучиться, но приходится довольствоваться малым. Ребята из команды приезжали редко, сезон как-никак. В один из первых визитов Ромка привез ему новый телефон: Макс предварительно дал ему денег. В прочем, Шустову хватало редких звонков и знания что его товарищи в порядке. Из мыслей вывел неожиданно прозвучавший над ухом знакомый голос. — Чего приуныли, Максим Николаевич? — Третьяков плюхнулся на другой конец лавочки, вальяжно вытянув ноги и смотрел на мужчину своим хитрым взглядом, слегка прищурившись. Русые волосы лохматились во все стороны, что делало хирурга похожим на воробушка. Красивый. — Скучаю без вашей компании, Илья Евгеньевич. — Доктор тихо хихикнул и своим манерным движением убрал спадающие на лицо волосы назад. Шустов ехидно улыбался. Илюша вынул из кармана своего халата пачку сигарет и зажал сигарету меж зубами, подкуривая. — Ай-яй-яй, и не стыдно вам, товарищ хирург? Вам ли не знать о вреде курения? — Шустов, еще одно слово - и ты у меня из палаты не выйдешь, понял? — Это было сказано наигранно сурово, без какой-либо злобы, однако некое раздражение в голосе проскальзывало. Пожарный поднял руки в знак капитуляции под внимательным взглядом. Собеседник устало улыбнулся и выдохнул ядовитый дым, протянул пачку в немом вопросе. Шустов благодарно кивнул и покачал головой в знак отказа. Хирург пожал плечами и убрал пачку обратно. Несколько минут они сидели молча, под шум листвы и стройки. Молчание не было неловким, однако от Ильи разило раздражением и недовольством. Макс мялся. Он не раз видел Третьякова в таком состоянии, и угадать благосклонен он к разговору или нет было сложно. Подумав, Максим пришёл к выводу, что если бы мужчина хотел побыть один - он бы не подсел к нему. Вывод показался более чем логичным, и потому было решено действовать. — Тяжёлый день? — Илья тихо посмеялся. — Да чёт не фартит мне сегодня. Сначала начальство мозгоёбство устроило, а потом привезли там, одного отморозка. Носятся на байках без экипировки, а мы потом их по частям собирать должны. — Мужчина жестикулировал, параллельно стряхивая с сигареты пепел. Шустов слушал, качая головой и наблюдая за мужчиной. Позже, Макс понял что так откровенно пялится как минимум неприлично, и поспешил отвести взгляд. — А ночное дежурство у тебя когда? — Сегодня, — произнёс на выдохе, выпуская сигаретный дым и потёр переносицу. — А что? Сбежать хотел? — Ну разумеется. Сколько можно здесь тухнуть? Я работать хочу. — Максим тихо смеялся под изучающим взглядом, а после получил слабый толчок в плечо. —Ну, я посмотрю, как далеко ты с тростью убежишь. — Усмехнулся Илья, кивнув на трость рядом с пожарным. — Попридержи коней, герой. Не денется никуда твоя работа. Третьяков докурил сигарету и одним метким броском отправил окурок в урну, вставая с лавочки и зевая. — А ты? — Не раздумывая спросил Макс и мысленно отвесил себе звонкую пощёчину. Он нервно поджал губы, пока Третьяков смотрел на него сверху. Во взгляде не было осуждения или злости. В нём была легкая растерянность, и немой вопрос, желание понять. И хирург никогда не признается, что был смущён в этот самый момент. Илюша вздернул бровь и посмеялся в свои пышные усы. — А что я? Мне некуда деться, тут буду. — Развернувшись на пятках, он махнул рукой и крикнул через плечо, — у тебя перевязка через час, не забудь! Шустов хихикнул, не посчитав нужным кричать что либо в ответ. Подняв взгляд на небо, Максим наблюдал за редкими облаками. Время близилось к вечеру. Оглядев двор, мужчина взял трость и, чуть прихрамывая, поплёлся в здание, в котором пару минут назад скрылся Третьяков.

***

Максим лежал в палате, смотря на тёмное небо за окном. Циферблат мобильных часов показывал 00:09. Отбой давно начался, а сон всё никак не шёл. Мужчина вздохнул и сел на кровати, разминая шею. Встав, пожарный бросил беглый взгляд на трость, что стояла возле кровати. Он уже не нуждается в ней так сильно, как несколько недель назад, и спокойно может ходить сам, хоть и прихрамывая. Оставив кусок дерева в палате, Шустов аккуратно вышел из помещения и поплёлся по коридору. Естественно, в такой час никого не было, а некоторые лампы были выключены, хотя в некоторых палатах горел свет. Видимо, кому-то тоже не спится. Дойдя до небольшого холла, Макс застал весьма интересную картину: Третьяков довольно искусно грабил автомат с едой, засовывая улов в карманы. Шустов оперся на стену и просто наблюдал. Илья, насвистывая под нос какую-то весёлую мелодию, наконец поворачивается лицом к Максу и испуганно вздрагивает. Сейчас он напоминал нашкодившего школьника, которого родители спалили за курением. Максим начал откровенно ржать. — Шустов, мать твою! Меня чуть инсульт не хватил! Почему не в палате? — Громким шёпотом ругался врач. Как никак, а тишину в отбой нужно соблюдать. — Прости, просто мне не спалось и я решил пройтись. А ты был так сосредоточен, что я не посмел тебя отвлекать. — Успокоившись, мужчина рассматривал доктора. На нём была его неизменная болотного цвета форма, только вместо привычных кед на ногах были бело-синие кроксы. Пряча "добычу" в карманы, Илья угрожающе наставил на Максима инструмент. — Ты ничего не видел. — А что я должен был увидеть? Не понимаю, о чём вы, товарищ хирург. — Третьяков одобрительно улыбнулся, убрав инструмент. — Не спится, говоришь? — Пожарный положительно кивнул. Вздохнув, доктор поманил рукой мужчину за собой, растягивая гласные в ловах, — пошли, полуночник, чаем напою что-ли. Зайдя в ординаторскую Илья вывалил на стол всё содержимое карманов и подошёл к чайнику, стоящему на подоконнике. Максим сел на небольшой диван под мирное "проходи, располагайся" и осматривал помещение. Он был здесь первый раз, раньше не доводилось как-то. В целом, комната была обычным кабинетом: стол с большой кипой бумаг, снимки, шкаф, ширма. Но одна вещь смогла заполучить внимание мужчины. — О, гитара! Можно? — Третьяков бросил безразличный взгляд из-за плеча, заваривая чай, и сделал неопределённый жест рукой, мол "бери". Взяв гитару, Шустов бережно провёл по струнам, гладил гриф. — Кла-а-асс, давно гитару в руках не держал. А ты давно играешь? — Играю - громко сказано. Скорее, просто бренчу в своё удовольствие. Это ты у нас музыкант. — Смеётся хирург, ставя на стол две кружки горячего чая и садясь рядом. Максим тихо сыграл какую-то простую мелодию, а после поставил инструмент на место. — Не будешь играть? Макс отрицательно покачал головой. — Настроя нет, да и думаю, пальцы мне спасибо не скажут. — Смеётся, смотря на свои руки. — Скажи спасибо, что они у тебя вообще двигаются. — Усмехнулся Третьяков, залезая на диван с ногами. Максим лишь смеётся, знает, что операция сложная была, Илья рассказал. — Ну ничего, еще не много и ожоги окончательно затянутся. И как тебя угораздило вообще? Вопрос был риторическим и Илья не требовал на него ответа. Понятно же, что ничего хорошего не произошло. А Шустов лишь усмехнулся, взял кружку и отпил немного чая. — Мы деревню эвакуировали. Взрослые пешком к реке, а дети на вертолёте, а он сесть не мог. Ну, мы привязали тросами грузовичок к вертушке. Дети в багажник, я в салон. Так и летели, пока трос не оборвался. Ну, мы сели, пересадили детей, а вертолёт взлететь ну и, в общем... вот. Шустов тихо посмеялся, показывая рукой на своё тело. А Илья молча слушал смотря на пожарного. Он открыл было рот, но тут же закрыл, не найдя слов. Макс рассказ закончил, но и не нужно было, и так всё ясно. — Пиздец. — Лаконично и многозначительно выпалил Третьяков, истерически усмехнувшись. Максим лишь смеялся, пожимая плечами. — И не страшно было? Хотя, глупый вопрос, наверное. Максим криво усмехнулся и качнул головой. Он жизнь любил. По настоящему так, искренне, по детски даже. Всегда говорил: "Живём один раз!", и потому с охотой брал то, что жизнь могла ему преподнести. Но даже несмотря на весь оптимизм и жизнелюбие - пожертвовать собой Макс был готов. Не то, чтобы он не боялся смерти. Боялся, конечно, но ради спасения людей или службы Родине был готов "и в огонь и в воду", как говорится. Поэтому, выпрыгивая из вертолёта полного детей и окруженного горящим лесом, в своем выборе пожарный не сомневался. Лучше он один, чем все вместе. Да, неравноценно, да, жестоко, но такова жизнь, суровая реальность. И Макс был готов. Глубоко внутри себя он понимал, что рано или поздно этот день может произойти. — Страшно, конечно, но выбора не было. Там либо я, либо все вместе. А детей-то жалко. Они ж мелкие совсем. А мне и терять-то нечего.— Шустов грустно улыбнулся. Это было жестокой правдой. Семьи у мужчины не было, любимого человека тоже, единственное что у него было - друзья и товарищи. И этого ему было, в принципе, достаточно. Илья слушал его и крутил в руках стакан. — Я тоже в медицину когда пошёл, думал, вот, людей спасать буду, благородная профессия, все дела. Так-то оно всё так, вот только съедает всего. Носишься, трясёшься за каждого, с работы не вылазишь. Сложно это. — Досадливо цокнув, хирург закинул в рот конфету, методично жуя. — Так что, я тебя понимаю, тоже держаться не за кого, к сожалению. И Илья понимал. Он уже и не помнил, когда последний раз был в серьёзных отношениях. Пустил всё как-то на самотёк, ну вот и вытекло. Не то, чтобы он жалел, его всё, в принципе, устраивало. Но всё же, иногда после особенно дерьмового дня хотелось упасть кому-нибудь в объятия и лежать так всю ночь. Но вместо этого он пил вискарь на пару с Серёгой. —Неужели у того хорошенького хирурга нет пары? Как же так? — Макс откинулся на спинку дивана, ухмыляясь и растягивая слова. — А ты плохо меня знаешь, товарищ пожарный, не такой уж я и хорошенький. — Смеётся мужчина, поставив локоть на спинку дивана и подперев им лицо. — Со мной шутки шутить не надо, дрель у меня всегда при себе. Максим громко засмеялся, смотря на Илюшу внимательным взглядом. — Угроза? — Предупреждение. — Но я ведь шутил с тобой, так почему я ещё цел? — А может, нравишься ты мне? — Произнёс ровным тоном Третьяков, хотя внутри что-то взорвалось. Он чувствовал, как покраснели его уши, ладони потели а пальцы стали как лёд. Он молился, что Макс не поймёт намёка, сведёт всё в шутку. Но он, зараза, был слишком сообразительным. А Максим молчал, а в голове активно работали шестерёнки. Это намёк? Или шутка? Что он должен сделать сейчас? Это ведь невинная фраза, но звучала настолько неоднозначно, что мозг кипел. Шустов понял что сейчас - идеальный момент. Сейчас, или никогда. И будь что будет. И так несколько недель ломался. Он в одно движение сократил и так короткое расстояние между ними и прижался губами к чужим. Усы немного кололись, но вот губы были мягкие, тёплые. Максу показалось, что этот момент длится вечность, а на деле прошло лишь пару секунд. Отстранившись он смотрел на мужчину. А Илья сидел с абсолютно нечитаемым выражением лица. Громко сглотнув, он рассматривал пожарного, остановив взгляд на губах. Ему было мало, и он хочет повторить. Дорвался, дотерпел. Притянув к себе мужчину за шею, Третьяков пылко поцеловал чужие губы. Шустов опешил даже. А после начал так же отвечать, быстро перехватив инициативу и притянув к себе за талию. Дрищём Илья Евгеньевич не был, но по сравнению с огромным пожарным смотрелся трогательно маленьким. Доктор прижимался ближе, зарываясь рукой в короткие волосы, обнимая второй рукой за шею. Целовать Максима было ахуенно круто. Третьяков кусал его обветренные губы, сплетал языки, пока Шустов проводил своим языком по его губам и гладил по спине. Пожарный даже был готов умереть от недостатка кислорода, главное с илюшиными губами на его собственных. — Я уж думал, ты до самой выписки вокруг да около ходить будешь. — Прошептал Илья в чужие губы, когда воздуха в лёгких совсем не осталось. — А сам-то,— смеётся Макс, облизывая чужие губы. — А я твой лечащий врач, мне по закону нельзя. А так, случай чего, скажу что это ты меня соблазнил.— Усмехнулся, и провел большим пальцем по почти зажившему ожогу на скуле. Максиму, почему-то, на душе стало тепло от этого действия, хоть он и не почувствовал. — Кто кого еще соблазнил, родной. — Прошептал в губы Шустов, прежде чем затянуть мужчину в поцелуй. Доктор охотно отвечал, пока не вспомнил что он, вообще-то, на работе и дверь не заперта. Отстранившись, он взял лицо мужчины в ладони, поглаживая щёки и рассматривая чужое лицо. — Сон никто не отменял, Шустов. Так что давай, брысь отсюда. — Беззлобно усмехнулся мужчина, и вывернулся из объятий, поправляя брюки в районе паха. Максим попытался подлизаться, выкроить время, но Илья Евгеньевич был неприклонен. Чмокнув доктора на прощание в лоб, пожарный радостный и абсолютно счастливый попёрся в палату, пока сам Илюша растёкся по дивану, довольно улыбаясь и прикусывая и без того искусанные губы.