Flashback
— Это ведь не сильно больно? Она спрашивала, но была уверена: ей будет больно. Не то чтобы Сасори не умел держать себя в руках, совсем нет. Но даже Ино, которая была стойкой девушкой, вспоминала о своем первом разе с содроганием. Сакура перерыла тысячу форумов, чтобы не упасть в грязь лицом в их первую ночь. Но эти ее манипуляции в попытках узнать больше дали обратный эффект. Харуно начала бояться. Одни писали, что совсем ничего не чувствовали, а другие утверждали, что падали в обморок от сильной боли и количества крови. В конце-концов, у Сакуры заболела голова, и она была вынуждена отложить телефон подальше. Во всех медицинских источниках твердили, что итог процесса зависит исключительно от партнера. И если он проявит терпение и аккуратность, будет не больно и, возможно, даже обойдется без крови. Сасори ненавидел ждать и иногда не делал исключений даже для Харуно. Но это же не значит, что он раскромсает ее на части в порыве страсти? Не значит же?! Сакура была готова разреветься. Не то, чтобы они договаривались заняться сексом, но Акасуна позвал ее к себе на ночь. И Харуно очень сильно сомневалась, что в таких ситуациях нормальные пары просто сидят рядом, романтично касаясь друг-друга кончиками пальцев. Вообще-то они уже перескочили этот этап. Харуно заметила это недавно, когда их поцелуи стали глубже и жарче, а руки Сасори начали сжимать ее талию сильнее, чем обычно. Он желал Сакуру, и она это чувствовала. И, признаться честно, испытывала такие же ощущения, когда Акасуна проникал языком в ее рот и целовал так, будто каждый раз был последним. Девушка ощущала такие разряды внизу живота, что иногда Сасори приходилось ее придерживать, потому что у Харуно подкашивались ноги. В такие моменты она всегда смотрела в его потемневшие от возбуждения глаза и понимала, что готова. Все шло к этому, они оба хотели друг-друга. И, казалось бы, никаких проблем и сомнений быть не должно, но Сакура вдруг поняла, что это, оказывается, может быть больно. Харуно знала, что в данной ситуации не все будет зависеть от Сасори. Ей самой нужно было расслабиться, чтобы не навредить им обоим, но как это сделать, если в голове крутятся ужасные мысли? Харуно завидовала Ино. Они с Дейдарой уже давно занимались этим, совершенно не обращая внимания на правила приличия… Сакура не могла сказать точно, есть ли в мастерской Тсукури хоть одна неопороченная утехами поверхность. У Ино вообще все с сексом было просто. Они с Дейдарой переспали ещё в тот день, когда Ино с Сакурой пришли на университетскую выставку. Правда, отношения все еще не закрепили, выводя друг-друга из себя и проверяя на прочность. У Сасори с Сакурой была совершенно обратная ситуация. Пусть они и были в официальных отношениях, но Акасуна никогда не настаивал на чем-то таком, что могло бы смутить Сакуру или заставить ее чувствовать себя дискомфортно. Однако сейчас становилось очевидным, что в их ситуации секс был бы логичным этапом, на который им обоим стоило перейти, чтобы объединиться в единое целое. Сейчас, вспоминая их знакомство, Сакура понимала: так и должно было случиться. Иногда ей казалось, что она была рождена для него, вот почему нисколько не сомневалась, что именно он должен стать ее первым и последним мужчиной.***
— Ты что, оглохла? Я обращаюсь к тебе уже третий раз. Харуно опешила от его грубости. Стоящий рядом парень выплюнул эти слова с таким ледяным пренебрежением, что Сакуре захотелось его ударить. Какого черта он позволяет себе так с ней разговаривать? — Очень «любезно» с вашей стороны переходить на «ты» без согласия собеседника. Неужели не видно, что я сейчас занята? Парень приподнял бровь и, кажется, скривился. Глупая девчонка, что, действительно не знает, кто перед ней стоит? — Что вам нужно? Этот напыщенный придурок с лицом-маской начинал бесить Сакуру все сильнее. Он не имел права себя с ней так вести. И ей было плевать, что он был дьявольски красив. Даже красивее братьев Учиха. Сасори постарался отбросить свое раздражение. Но лишь потому, что ему было важно получить ответ на свой вопрос. Смотря на девушку, которая буквально погрузилась в его картину, ему было интересно узнать, о чем она думает, не более того. Обычно его картины воспринимали как должное. «Ну это же Сасори Акасуна написал. Иначе и быть не может!» «Сын Акасуна всегда славился своим безупречным талантом!» «Превосходно! Кто автор этого шедевра? Ах, Акасуна? Тогда все ясно…» Что им всем, блять, было ясно? Что Акасуна сыночек своего великолепного и непревзойденного папочки? Что весь талант в руках Сасори был лишь благодаря его чертовой семье? Что самого Сасори не существовало? Акасуна никогда не принимал эту позицию. Он был гениален сам по себе. Дело было не в отцовских или бабкиных генах. Сасори трудился изо дня в день благодаря своей усидчивости и любви к тому, что он делал. Акасуна считал себя королем своего клана. Потому что он был лучше их всех. Только он был достоин носить эту фамилию. Его картины были всегда совершенны. И все вокруг настолько привыкли к этому совершенству, что его работы привлекали людей лишь на секунду. Эта серая масса никчемных уродов молча отдавала дань его работам, склоняя головы и охая от удивления. А затем они плавно переходили к идиотской абстракции из жестяных банок и искали там какой-то смысл, тратя на ебаную философию часы. Сасори было их жаль. Они ничего не понимали в искусстве. Никто не понимал. Они все, даже его друзья, были не достойны Сасори. Акасуна ничего не ждал от сегодняшней выставки. Ему по большому счету было совершенно плевать. Он пошел только потому, что его потащил с собой Дейдара. Тсукури был похож на ребенка. Тсукури влюбился. Тсукури было плевать, какие у Акасуна планы. Ему нужна была поддержка. И Сасори ее давал. Потому что Дейдара был единственным, с кем Акасуна мог поспорить, когда речь шла об искусстве. У Дейдары была своя точка зрения, которую Сасори не принимал. Этот идиот думал, что его скульптуры были верхом совершенства, а Акасуна считал их пошлыми. Задень одну из них рукой — она тут же развалится. Разве искусство не должно быть вечным? Они могли дискутировать об этом постоянно. Тсукури был жутко раздражающим. Настоящая заноза в заднице. Громкий, непостоянный, странный. Но привычный, потому что этот идиот прилепился к Акасуна ещё со школьных времен. И так и не отставал потом на протяжении лет десяти. Акасуна уже привык, что куда бы он не шел, Дейдара постоянно был рядом. Вот такая у них была своеобразная дружба. Сасори не удивился, когда Дейдара в буквальном смысле вытащил из директора их университета душу, лишь бы эта выставка состоялась. Не то чтобы директор сильно возражал. Ему в карман упали немалые деньги за весь этот фарс. Но директору пришлось поделиться полученными деньгами с вышестоящими людьми, чтобы те закрыли глаза на предстоящую в стенах образовательного учреждения вечеринку. И все ради какой-то девчонки… Тсукури считал, что Яманака стоила того. И Сасори не собирался его переубеждать. Хотя бы потому, что Акасуна обладал колоссальным умением не влезать в жизни своих приятелей. Он занимал позицию молчаливого наблюдателя, который был в курсе всего, что происходило вокруг, но Сасори никогда не показывал виду, что это действительно было так. Уступив Дейдаре и оказавшись здесь, в выставочном зале, Сасори, откровенно говоря, скучал. Пока Тсукури вихрем носился по всему залу, Сасори наблюдал за всем этим со стороны, пару раз отмахнувшись от нанятых на вечер официантов. Шампанского ему не хотелось, он предпочитал вино. Акасуна бы и дальше смотрел в большое окно без всякого интереса, пока не увидел рядом со своей картиной девушку. Эту картину он закончил пару месяцев назад. Она получилась великолепной, как и все, что делал Сасори. Когда речь зашла о выставке, Акасуна знал, что именно эта работа будет украшать стену зала. Она хорошо гармонировала с зелеными стенами. Девушка тем временем продолжала стоять и рассматривать полотно. Акасуна знал ее. Подруга той самой Ино, о которой без умолку трещал Тсукури. Значит, Дейдара уже умчался развлекать свою ненаглядную, а та, кажется, была совсем не против, раз так просто оставила подружку рассматривать картины. Сасори подошел к девушке достаточно близко, но она его даже не заметила. И когда он обратился к ней с единственным вопросом: «тебе нравится?» беспощадно его проигнорировала, вызвав у Акасуна раздражение. Он, впрочем, без труда взял себя в руки, как это обычно бывало, когда что-то доставляло ему дискомфорт. Ему действительно хотелось узнать, почему эта девушка так долго здесь стоит. — Я спросил, нравится ли тебе картина. Сакура хлопнула глазами, вновь возвращаясь к полотну. Глядя на ровные линии, она начала успокаиваться. — Да, это очень тонкая работа. Я никогда не видела ничего подобного. Мне приходилось бывать в Риме, и я видела Колизей вживую. Но у человека, который нарисовал это, получилось передать характер архитектуры гораздо лучше, чем есть на самом деле. Акасуна чуть наклонил голову, пробежав по девушке взглядом. Она была красивой, но суть была не в красоте. Прямо сейчас она сделала то, чего не делал ни один человек в жизни Акасуна — эта девчонка признала его искусство. И этого было достаточно, чтобы в нее влюбиться.***
— Сакура, — Акасуна мягко провел пальцами по щеке девушки, чувствуя, как сильно она нервничает. — Я ничего не смогу сделать, если ты будешь так зажиматься. Она лежала под ним абсолютно голая, ничуть не стесняясь своей наготы. И это нравилось Сасори, она была идеальной. Ей действительно не нужно было ничего стесняться. Бархатная кожа без единого шрама, аккуратная небольшая грудь, тонкая линия талии — Сасори знал, что Сакура будет такой. Они были абсолютно трезвы и знали, что делают. Они оба были уверены в том, что так надо. Сакура была податливой и чувствительной. Акасуна даже не успел к ней прикоснуться, а она уже была до неприличия влажной и готовой к тому, чтобы принять его. Сасори сдерживался, сохраняя холодный ум. Он знал, что она боялась боли, это было видно по ее глазам. Но его основная задача заключалась в том, чтобы доказать ей, что с ним никогда не будет больно. Он не причинит ей вреда, он оградит ее от всего. Ее тело горело и тянулось к нему. Он чувствовал, как она вся пульсирует от напряжения. Но Сасори ждал. С ней он делал то, что ненавидел больше всего. Иначе все пойдет насмарку. Акасуна вновь поцеловал девушку. Нежно, аккуратно и немного требовательно. Проводя рукой по ее груди, Сасори чувствовал, как она рвано вздыхает, стараясь прижаться к нему сильнее. Сакура Харуно нуждалась в нём. Иначе и быть не могло. — Это ведь не сильно больно? Он улыбнулся одними уголками губ, целуя Сакуру в лоб: — Нет, детка. Ты уже достаточно помогла себе, чтобы снизить болевые ощущения. Харуно густо покраснела, понимая, на что он намекает. Она сама чувствовала неимоверную влажность и жар своего тела. — Ты готова? В его просторной комнате было темно, но сквозь окно просачивался лунный свет, лишь иногда освещая лицо Сасори. Даже сейчас у него был абсолютно спокойный взгляд. Без примеси волнения, без каких-либо эмоций. Он был похож на фарфоровое изваяние, заставляя Сакуру трепетать перед ним. Отступать было некуда, да и не хотелось. Вот почему Харуно кивнула головой, чувствуя, как Сасори мягко входит в нее, заставляя мысли улетучиться буквально за секунду. Сакуре стало невыносимо жарко, но это было приятнее, чем она думала. Акасуна вглядывался в ее лицо, чтобы понять, в какой момент ей станет некомфортно. Но Сакура лишь слегка сморщилась, когда Сасори вошел полностью, чуть сильнее подняв ее ноги для более глубокого проникновения. Он остановился, прикоснувшись большим пальцем к ее губам: — Больно? — Немного… — Нужно привыкнуть, — Акасуна поцеловал ее снова, на этот раз куда более страстно, чем раньше. Ему легко давался этот процесс, даже несмотря на то, что он уже был в ней. Им было некуда спешить, Акасуна наслаждался каждым ее изгибом. Делая аккуратные медленные толчки, Сасори ждал, когда она почувствует себя лучше. Он не удивился, когда спустя всего несколько минут Сакура сама потянулась к нему, чтобы поцеловать. Это было хорошо, и Акасуна знал, что они справились. Харуно водила пальцами по его спине, и каждый раз, когда он входил в нее снова, с ее губ срывался тихий стон. Она больше не чувствовала боль, она хотела Сасори все больше. И Акасуна исполнял ее желания, соединяясь с ней воедино. Когда он коснулся ее самой чувствительной точки, Харуно показалось, будто мир раскалывается напополам. Не то, чтобы она никогда не трогала себя там ранее, но его руки, его пальцы — это было совершенно иное ощущение. Он заставил Сакуру кончить, не выходя из нее, наблюдая за тем, как она дрожит, как дрожат ее ноги. Это было бесподобно. Сасори бы хотел нарисовать эту картину, чтобы запечатлеть на холсте ее затуманенный взгляд. Харуно была совершенна, и едва ли она сама осознавала, насколько. Уже после, лежа на его груди, Сакура впервые скажет, что любит его. И Сасори, вечно идеальный и непревзойденный Сасори растеряется. Потому что ему никто и никогда не говорил таких слов.