Ступая по рябине красной

Подходило к концу лето, вокруг приюта вовсю кипела работа. Не так давно от княжеского двора спустился указ о пожаловании сиротам средств на новую крышу и на укрепление уже давно прохудившися окон. Илья рубанком проходился по доске, срезая неровные края. Вот ведь чудно сложилось! Еще два месяца назад для него, заклейменного каторгой, нигде не было работы. На базар дорога закрыта, да и торговать нечем было. Это он раньше с мамкой тюки к лавкам возил, а без нее как? Сунулся было к плотнику, у которого долгое время подмастерьем ходил. Прогнал. Не нужен тому был в работниках бывший каторжник. Горюнов его понимал, хоть и трещало все от обиды: разве он каторгу свою заслужил? Он ведь не убивец, не вор! Люди тогда на площади бунтовать вздумали, а его толпа закрутила и вынесла прямо к взбешенным стрельцам под ноги. Брыкался, упирался, горячей головой не думал и наговорил лишнего, а его в подвалы и с них же прямиком на каторгу, даже мамку не пустили увидеть напоследок. И вот теперь он вернулся - ненужный всему свету, даже соседи глаза воротят, будто если посмотрят, клеймо и на них заразой перейдет. К приюту Илья пришел с голодухи, был согласен на любую работу за миску похлебки исполнить. Денег, что жаловала приюту церковь, едва хватало на пропитание сиротам, а меж тем сгнившее крыльцо уже невозможно было прикрыть трухлявыми досками, да и с окон в холодные ночи сквозило кошмарно. Смотря на прибившихся друг к другу беспризорников с потерянными и осторожными взглядами, Илья понял: до сирых и убогих дело есть только другим сирым и убогим. На его неотмывающиеся от руды руки смотрели так же косо, как смотрели на перепачканные мордашки этих детей. И некому их было умыть, приласкать, остеречь от дурных поступков, но только Илья уже давно вырос, а этим мальцам еще предстояло выйти в жизнь. Но кем они после приюта выйдут? Детей стало так жалко, как не было жалко самого себя. Так и взялся Горюнов чинить приютское крыльцо за миску жидкой похлебки. С той поры все переменилось. Приюту выписали денег, каждое утро привозили румяный и пышный хлеб. Думалось Илье, что это все заслуга того барина, заглянувшего к ним перед кострищами. Прошка, будь она неладна, умудрилась посреди торговых рядов стащить у него одну весьма важную и драгоценную вещь. Горюнов с ужасом в сердце подумал, что бедную девочку выволокут за худенькую косичку на улицу и отлупцуют до потери духа. Соврал, что та в приют не возвращалась, пообещал самолично ее отыскать и передать украденную вещь монастырским сестрам. Барин лишь удрученно вздохнул, не стал скандалить или громко недовольствовать. – Ты уж постарайся ее отыскать, ладно? – только и сказал он, взглянув на Илью с легкой доверчивой улыбкой. Горюнов, право слово, не мог вспомнить, когда на него кто-то из благородных людей глядел так, будто он самый обычный человек, а не грязь под ногтями. Барину этому словно и не было нужно смотреть на других свысока, чтобы утвердить свое положение. Стоял уверенный и спокойный, понапрасну в чувствах не распылялся и не спешил гневаться на провинившуюся Прошку, хотя имел на это все права. Пропажа нашлась. Прошка, размазывая слезы по запачкавшимся в саже щекам, не могла толком объяснить, зачем это сделала. Бисерную веточку передали монастырским сестрам, но ни барин, ни его люди за ней не вернулись. Илья может и сам забыл бы про эту веточку, но ему день ото дня вспоминался тот взгляд. Может, не зря барин на него так посмотрел? Может осталось в Илье еще что-то от достойного человека, и не важно, что за плечами каторга? Внутри копошилось все то разбитое и истерзанное за годы на рудниках. Тяжело возвращаться в люди, когда привык, что тебя шпыняют, как безродного пса, но Илья искренне захотел стать тем прежним собой, каким был до злосчастного бунта. Остриг свалявшуюся косматую бороденку, да и чернота с рук потихоньку начала отходить. А когда к приюту стали привозить хлеб, на сытый желудок работа пошла бодрее. Жизнь медленно, но верно, ползла если не в гору, то хотя бы прочь из той бездонной ямы, куда Горюнов свалился. С княжеским указом рабочих вокруг стало в разы больше. Илья так и остался в приюте плотником, только теперь жалование платили не похлебкой, а деньгами. Когда ему впервые отсчитали его честно заработанные монеты, Илья купил на рынке новую рубаху. Примерил дома и расплакался - он так давно не видел на себе чистой и не испещренной заплатками одежды. Мужик, что руководил всеми работами, похвалил крыльцо, которое Горюнов подлатал сам. Душу тронула несмелая мечта, что если Илья и дальше будет добросовестно трудиться, то может мужик его к себе приметит, подкинет какую-нибудь работенку. С этим настроем Горюнов сейчас и тесал доски. При хорошем раскладе, с приютом должны будут управиться до первых осенних ливней, но в последние дни небо то и дело затягивало плотной хмарью. Кабы в конце месяца все не залило. Руки уже начинали побаливать от рубанка, впившиеся в пальцы мелкие занозы неприятно кололись, но Илья привык их не замечать. Он утер проступивший на лбу пот и оглядел высокие дощатые стены приюта. Когда-то давно это была церквушка с возвышавшимся над колокольней шпилем. Колокол давным-давно сняли, оставляя небольшую башню пустой, а само здание передали под приют. По крыше аккуратно переступал паренек, держась за привязанную под охлупнем веревку. Он направлял доски в стыки, пока мужики с другой стороны крыши ему их подавали. Ругань доносилась от туда громкая, но веселая, правда негоже было ей вообще звучать. Рассыпавшаяся на полянке рядом с приютом ребятня каждое их слово подхватывала и разносила между собой смеющимся шепотом, того гляди понаберутся всякой брани и будут кидаться ею в каждого без разбора. Эта самая ребятня вдруг замерла, всматриваясь куда-то вдаль, а потом и вовсе подскочила, взбудоражено о чем-то галдя. Вскоре показалась стрелецкая конница, даже рабочие при ее виде замерли и затихли. Мужик, что ими всеми руководил, от своего стола с чертежами подскочил, бросая в сторону кружку с квасом. Утер намокшие усы и гаркнул всем, чтоб живо взялись за дело и прекратили разевать рты. Илья вновь подхватил рубанок, тесанул один раз по бревну и чуть не задвинул им по собственной руке. Во главе стрелецкой конницы к приюту подъехал Петр. Тот самый Петр, второй московский княжич, стрелец, по вине которого Илью незаслуженно загребли на каторгу. Пальцы до побелевших костяшек сами сжались на рукояти рубанка. Горюнов облизал вмиг пересохшие губы, под желудком нервно задергало. Еще каких-то два жалких месяца назад Илья попрошайкой сидел недалеко от главных ворот кремля, желая хоть глазком углядеть Петра. И стоило ему только бросить эту затею, попробовать жить без оглядки на прошлое, как судьба сама устроила им встречу. Хазин совсем не изменился. Все тот же угольный стрелецкий кафтан с полосой тошнотворно-багрового пояса, та же напряженная линия скул и надменный взгляд. Он холодно осмотрел рабочих вокруг и недовольно хмыкнул, спешился ловко, но с места не сдвинулся. Ждал, когда неуклюже переступая и прихрамывая их рабочий голова сам к нему подскочит. – Здравствуйте, свет наш, Петр Юрьевич, – залебизил он в свои усы. – Чем обязаны? Вы бы предупредили, а то мы вам даже с дороги ничего, кроме квасу, предложить не можем. – Если б я стал предупреждать, то настоящей работы и не увидел бы, – недовольно дернул плечом Хазин, и от этого жеста у Ильи покрылась нестерпимым зудом спина, даже дышать тяжелее стало. – Да и не я к вам приехал. Когда-то Горюнов хотел в глаза его посмотреть, и что надеялся в них увидеть? Что могло в этом злом и беспринципном человеке измениться? Как был три с половиной года назад полным ненависти и гнили сволочью, таким и остался. Смотрел колко, будто каждый вокруг должен перед ним голову склонить, да и говорил ровно так же. Нет, в Хазине не было и капли сожаления о всех тех, над кем он отдавал пыточные приказы, о тех, кого допытывал сам. Думалось даже, что если Илья к нему сейчас подойдет, то Петр его и не узнает. Точно ведь не узнает, а Горюнов его имя, его лицо помнил и каждый день каторги нес в себе. Ладони задрожали. Небо, да как так?! Хазин ему жизнь поломал, в одно короткое мгновение лишил всего, и для него это ровным счетом ничего не значило. Рубанок, так легко проходившийся по твердому дереву, разрезающий его словно масло, наверняка так же легко пройдется по русой макушке, вскрывая ее до костей. Стрельцы от Петра стояли далеко, Илья в несколько быстрых шагов доберется, и никто не успеет ему помешать. Пускай потом забьют до смерти, да хоть четвертуют. Не мог Горюнов позволить, чтобы этой падали все так просто сошло с рук. – Петь, ты хоть бы меня подождал, – донеслось откуда-то из середины стрелецкой конницы. К Хазину подошел человек в легком расшитом кафтане и в точно такой же расшитой накидке. На его исполненных из тонкой кожи сапогах переливались и сверкали серебрянные застежки, человек этот стрельцом никак не был, оттого стало еще непонятнее, что он среди них забыл. Но в высокой фигуре, в спокойном уверенном лице Илья узнал того самого барина, что приходил к приюту перед кострищами. Явился за своей пропажей с целым отрядом стрельцов, да еще и во главе с княжичем? Будет искать расправы? Неужели Илья ошибся на его счет, обманулся тем взглядом? Горюнов так и застыл с рубанком в руках, занеся ногу для шага. Барин по Хазину взглядом скользнул, коснулся украдкой его плеча и развернулся к рабочему голове, приветствуя. И пока перед ним голова распинался в красивых словах, Хазин стоял чуть позади и весь в себе преобразился. Руки расслабленно перед собой сложил, на губах залегла мягкая, едва заметная, улыбка, а взгляд... Совсем не тот, каким он на рабочих смотрел, и направлен он был только к барину. Голова их повел к своему столу, на котором лежали чуть помятые чертежи. Тут Илья вспомнил, что княжич готовился к свадьбе с одним верхградцем. Весной Горюнов и еще несколько каторжников получили помилование то ли в честь какого-то праздника, то ли по еще какому благостному событию. Им тогда ничего не объяснили, только всучили в руки вольную грамоту и выгнали прочь. А теперь Илья смотрел на стоявшего у стола барина, смотрел на вскользь улыбающегося Петра и все понимал. Что помилование, что деньги приюту были выписаны в честь грядущей княжеской свадьбы, и не последнюю роль в том наверняка сыграл нареченный Петра. Внутри жгло пламенем - Хазин совсем не достоин столь благородного человека! Но все размышления Ильи разом прервались. Парень на крыше приюта поскользнулся неуклюже, доска из стыка слетела на землю. Хотели мужики ее ухватить, но не успели. Ушла вниз колом, вот-вот врежется в твердь и полетит прям на стол, прям туда, где стоял барин. – Берегитесь! – крикнул Илья с замершим от испуга сердцем. Но прежде его крика барина дернули за руку в сторону. Все случилось в одно короткое мгновение, которое Илье казалось вечностью. Доска рухнула на стол, переломив его пополам. Барин стоял в нескольких шагах от нее, обнятый за плечи стрельцом. Он был буквально на волосок от того, чтобы эта доска свалилась ему на голову. – Игорь, – сверкая полными ужаса глазами, выдохнул Хазин. – Боги, Игорь, еще чуть-чуть бы... – Уроды криворукие! – взревел рабочий голова. – Живо спускайтесь, я вас всех сам задушу! Барин проводил взглядом метнувшегося в приют мужчину. Хазин уже было хотел пойти вслед за ним, но Игорь его за рукав кафтана придержал, коснулся пальцами запястья, ласково по коже проводя. – С ними разберутся без тебя, – только и сказал, в глаза княжичу глядя. Хазин головой нервно тряхнул, а после взглядом одному из своих стрельцов приказал пойти и проследить за всем, но сам с места не сдвинулся. Остался рядом. Лицом был все так же зол, но стоявший подле него барин будто того не замечал. Игорь говорил ему что-то совсем тихо, и с каждым его словом Петр становился спокойнее. Ребятня с полянки спряталась за углом, осторожно поглядывая на стрельцов. Облезлый шпиль приюта норовил проткнуть хмурое небо, под ногами хрустели первые пожелтевшие и иссохшие листья. Илья взял в руки рубанок и вернулся к доске, которую тесал до этого. Работы еще предстояло много, надо бы до первых осенних ливней управиться. А что касается Хазина... То про него он готов позабыть, покуда рядом с ним находится тот барин, что позволил Илье почувствовать себя человеком.

***

Конец лета выдался совсем пасмурным и холодным. Вот уже который день дождь мыл землю, лишь изредка затихая. Хоть на улицу было сейчас и не выйти, Игорю скучать не приходилось. До свадьбы оставалось меньше двух месяцев, и весь двор погрузился в суетливую подготовку. Ксения снисходительно улыбалась и заверяла, что ближе к назначенному дню все станет только хуже. Грому оставалось лишь принять неизбежное и смириться - о покое на ближайшее время можно забыть. По окну малого библиотечного зала хлестали крупные капли дождя, наполняя тишину звонким стуком. Мариюшка в углу разбирала книги на две стопки: одну Игорь попросил убрать подальше, а другую отнести в его покои. До чего Гром был неприхотлив, но даже ему становилось холодно после долгих посиделок в библиотеке. В натопленной спальне читать было куда приятнее, а читать с недавней поры пришлось много. На свадебное пиршество, как и ожидалось, пригласили добрую половину Московского княжества. Если знатных людей из Верхних земель Игорь хорошо знал по фамилиям, а зачастую даже в лицо, то с Москвой дела обстояли сильно хуже. Гром изучал второй том переписи удельных князей и чувствовал, как голова начинала медленно закипать. Он то и дело вспоминал, как в детстве матушка его заставляла сидеть над точно такими же учетными книгами, где имена Верхградских дворян прыгали из одной родословной в другую. Все эти буковки ничего для него тогда ровным счетом не значили. Обезличенные и сухие они не давали Игорю никакого представления о тех людях, с которыми, по мнению матушки, он мог спустя время повстречаться. Стоило ему чуть-чуть подрасти и приблизиться к заветным шестнадцати годам, матушка начала вытаскивать его в свет, и все те незнакомые фамилии наконец обретали образы, хоть и не избавляли от настигавшей скуки. Игоря спасал лишь такой же скучающий Сережа, которого от этих встреч чуть ли наизнанку не выворачивало. Увы, обоих принадлежность к знатному роду обязывала держать благородный вид. Они сбегали в сад, как только смотрящая за ними прислуга слишком пьянела от выпитого тайком вина, а матушка так увлекались разговорами с другими барынями, что становилась совсем безразлична к местонахождению своего сына. Сейчас Игорю сбегать было некуда, да и совесть не позволила бы. На торжественном пире будут люди, которых он обязан знать по именам. После возвращения из Залесского до Грома все чаще доходили слухи, что именно Петя станет следующим московским Князем. Где-то в глубине души Игорь об этом и сам догадывался. Андрей хоть и был старшим княжичем, но его здоровье оставляло желать лучшего. За все время пребывания в Москве, Игорь виделся с ним дважды и каждый раз испытывал острое сочувствие. Худой, кожа посеревшая, словно пергамент, а в темных глазах болезненный блеск. Он видел Андрея на Сережиной свадьбе, он знал, каким тот был - высоким, улыбчивым, румяным. Сейчас от прежнего княжича осталась лишь тень. Если вправду случится так, что следующим на престол взойдет Петя, то Игорь не имеет права оплошать на торжестве. Он не должен выглядеть потерянной ланью, приветствуя всех гостей. Он должен смотреть на них и уже знать, что они из себя представляют, какая история кроется за их именами. – И не скучно тебе? – раздалось над ухом. Гром крупно вздрогнул от неожиданности. Петя рядом выпрямился и тихо рассмеялся, не скрывая удовольствия от произведенного впечатления. Он ярко улыбнулся, и в сторону от глаз поползли тонкие лучики, озаряя его вечно серьезное лицо каким-то радостным светом. Игорь с силой заставил себя отвернуться обратно к книге. – Не представляешь как, – ответил он на заданный ранее вопрос. Дождь все еще бил по стеклу, его шум разбавлялся лишь треском горящих свеч. Игорь бросил взгляд в угол, где Мариюшка раскладывала книги, но он пустовал. Видно, служанка решила отнести их к другому столу, и тем лучше, что она не застала его растерянности. С приходом Пети под грудью начало расползаться радостное и щекочущее чувство. Игорь себя в такие моменты ощущал ужасно беспомощным и счастливым. Он не привык терять власть над собой, но рядом с Хазиным теперь по-другому не получалось. После Залесского Гром окончательно и решительно признался себе, что Петя нравится ему слишком сильно. Но несмотря на все эти мысли, на все эти чувства, у Игоря оставалось еще слишком много обязательств, которыми нельзя ни в коем случае пренебречь. Их союз и без того многие не одобряли, а кто-то и вовсе хотел помешать ему случиться. Если для сближения княжеств, для установления желанного мира, Игорю нужно будет выучить всех благородных господ Москвы до седьмого колена, он это сделает. Но внутренний голос упрямо твердил, что того будет все равно недостаточно. Когда Игорь решил перевернуть страницу, Петя склонился над ним, одной рукой опираясь о стол, а другой о высокую спинку резного стула. Его ровное дыхание было совсем близко, чуть касаясь громовского уха, по спине прокатилась слабая дрожь. – Родословная князей? Скука смертная, меня заставляли учить ее лет в десять. До сих пор от нее тошно, – усмехнулся Хазин, заглядывая в книгу. – Ты меня искал? – спросил Игорь, всеми силами удерживая в себе прежнее спокойствие. Петя, черт такой, специально его выводил! Ведь знал и видел, как волнительно становилось ему от всех этих случайных прикосновений. Из чистого упрямства Грому никак не хотелось Хазину поддаваться, но вот он снова сидит и позволяет ему побыть непозволительно близко еще несколько долгих мгновений. – Искал, – согласно кивнул Петя. – Я уеду на несколько дней, хотел предупредить. Игорь даже не успел подумать, развернулся в привычном движении и тут же замер. Петин нос мазнул по его щеке, дыхание теперь касалось не уха, а губ. Одному Небу было ведомо, что плескалось на дне этих карих глаз, но Игорь, завороженный их блеском, не мог заставить себя сдвинуться с места, да и не хотел. Петя повел носом к его виску, вдохнул глубоко и шумно, а после прошептал в рваном выдохе: – Жду не дождусь нашей свадьбы, – и оставил короткий поцелуй у щеки, прежде чем успела вернуться Мариюшка. Хотелось крикнуть ему в спину что-то возмущенное и пылкое, но Игоря хватило лишь на то, чтобы растереть лицо руками. Он чувствовал, как охватило огненным жаром кончики ушей, как заныло сладко под животом. Иногда Игорь жалел, что не стал скрывать перед Петей свои чувства. Надо было до самого венчания держать этого сорванца в неведении, может тогда поспокойнее себя бы вел! Но против всех внутренних возмущений, на лице расползлась улыбка, которую было невозможно запрятать. Перед ужином Игорь вспоминал недавний визит в приют. По возвращению в Москву он хотел оформить пожалование сиротам из своих личных денег, но Петя тому воспротивился и оформил указ от княжеского двора. В приюте развернули работы, и Гром решил на них посмотреть, да и к тому же вдруг его рябина нашлась? Страшно было подумать, чем бы все могло кончится, не увяжись Хазин тогда вместе с ним. Петя еще долго ходил мрачный и задумчивый. "Жду не дождусь нашей свадьбы," – шепнул перед отъездом ему княжич. Игорь с тоской подумал о том, что Хазин куда-то отъезжает не в первый раз. Оно и понятно, служба. Но разве дальше будет иначе? Как знать, не придется ли Пете уже будучи Князем подолгу не возвращаться в Москву, решая государственные дела? В детстве Игорь мог так месяцами не видеть отца. Он до сих пор помнил, как сидел у окна и выглядывал его конницу, но вдалеке стоял лишь недвижимый лес, а отец все не появлялся. Неужели, ему придется так же ждать Петю? Отринув все ненужные беспокойные мысли, Гром решил разбираться с делами по мере их поступления. Да и к тому же в последние дни он стал чувствовать себя весьма скверно, чтобы тратиться сейчас на бесполезные размышления. То ли с дождем хворь какую подцепил, то ли еще что. Игорь по своему обыкновению решил на это не обращать внимания, но на следующее утро живот скрутило болью. У Игоря началась течь.

***

Миновал третий день. На четвертый Грому всегда становилось легче, хоть из-за схватывающих ранее судорог подняться с постели без боли и ломоты все равно не получалось. Ему приносили отвары, Игорь пил их, просил еще и еще, лишь бы унять разбушевавшееся нутро. Иногда ему даже удавалось провалиться в тяжелый и липкий сон. С трудом разлепив глаза, Игорь позвал Мариюшку, изволив умыть лицо. Обтерся смоченным в воде платком, сменил рубаху и почувствовал, как под животом наконец расплеталась легкость, а не тугой болезненный ком. Еще один день и он полностью придет в себя, тогда может и Петр воротится, и случившаяся с Игорем раньше времени течь останется незамеченной. Для всего двора Гром просто занемог, свалился с простудной болезнью, лишь Ксения, Мариюшка и лекарь знали об истинном положении дел. Последний твердил, что должно быть на барина так повлияло общение с Петром Юрьевичем, вот течь и наступила раньше времени. Дышать постепенно становилось легче. Воздух в комнате больше не казался тягучим и удушливым. Игорь мог даже учуять свой собственный запах, что в дни природной слабости пробивался необычайно ярко. Тонкие солнечные лучи крались через занавеску, кидали на пол полоски золотого света. Игорь утопал в мягкой перине, накрывшись облаком одеяла, и млел от заполняющего нутра спокойствия. Простыня больше не казалась колючей и жесткой, ничего не раздражало своими прикосновениями. Теперь между ног не сочилось так, что рубаху приходилось менять каждые два часа, а иногда и вовсе не надевать. Игорь намеревался вновь подремать перед визитом лекаря, как из соседней комнаты, что вела в коридор, послышался громкий шум. – Болеет! Нельзя, никак нельзя! – восклицала Мариюшка. – Я еще тебя спрашивать буду, что мне можно, а что нельзя?! – отвечал грозный, до боли знакомый голос. – Какой день он болеет? Третий?! И мне об этом ничего не сообщили?! – Нельзя! Нельзя! – Уйди с дороги, пока я тебя здесь же саблей не высек! Мариюшка, кажется, бессильно всхлипнула. Дверь в спальню распахнулась, впуская в нее прохладный воздух с соседней комнаты и слишком яркий свет. – Игорь! – обеспокоенно воскликнул Петя. Но, зайдя, Хазин не сделал и нескольких шагов дальше. Замер и задышал мелко, рвано, принюхиваясь, как охотничий пес. Гром присел, спуская ноги с кровати, но сразу понял - встать сил не хватит. От Петиного взгляда, застекленевшего и удивленного, по коже рассыпалась стайка мелких мурашек. Мариюшка, едва ли не плача, осторожно показалась из-за спины стрельца. Вроде нос покрасневший, глаза влажным блестят, но кулачки так сжала, будто готова в любую секунду в Петю вцепиться и всеми правдами и неправдами из спальни утащить. Неужто думала, что будущий муж посмеет его обидеть? Игорь на это слабо, но искренне улыбнулся. – Ступай, все хорошо, – обратился он к ней чуть сиплым голосом. Мариюшка неуверенно кивнула, бросила на Петю рассеянный взгляд и вышла из спальни. Дверь за ней закрылась. Хазин стоял все так же неподвижно. Черный стрелецкий кафтан изрядно помялся в дороге, сапоги тусклые, а не начищенные до блеска, как обычно бывало. Волосы взъерошенные от ветра при скачке, да и лицо с проступившей небрежной щетиной, которую Петя явно просто не успел сбрить. Наверняка, как примчался ко двору, услышал об игоревом нездоровье, так сразу и направился к его покоям, позабыв о себе и своем виде. А если бы Игорь действительно был болен, да и еще чем-то заразным? Чем-то, от чего Хазин сам мог бы слечь? Все равно пришел. Никого не послушал, даже бедную Мариюшку грозился высечь, если не пустит. Сквозь занавеску солнце пробивалось все ярче, заползая золотым светом на стоявшего у двери Петю. Игорь глубоко вдохнул, пытаясь справиться со своими вспыхнувшими ни к месту чувствам. Он по Пете ужасно скучал, но сейчас нужно было его успокоить, сказать, что зря волновался, что с ним все в порядке. Хазину и без того пришлось немало тревог о нем испытать. Только Игорь собрался открыть рот, как Петя заполошно вздохнул: – Прогони меня. Прогони, и я уйду. Не просил. Молил. Сердце бухнулось об грудную клетку. Только сейчас Игорь заметил, как подрагивали у Пети руки, как потемнели удивленные глаза. Это же для Грома собственный запах казался слабым, а для Пети, который наверняка отлично других людей чуял, было все непросто. Прогнать. Он просил его прогнать. Будто сам не в силах себя подчинить, но если Игорь попросит... Душу вышибло от мысли, что Петя, всегда такой яркий и напористый, сейчас был готов безропотно отступить, когда все его нутро взывало к обратному. Игорь слышал, какими несдержанными могли становиться мужчины, распаленные запахом течи. – Не уходи, – тихо сорвалось с губ. Петя крупно вздрогнул. Смотрел в неверии, словно не ожидал, что его попросят остаться. Игорь, если честно, и сам не до конца понимал, зачем об этом просил. Им никак нельзя до венчания быть к друг другу столь близко, но за время разлуки, пускай и короткой, в Игоре взыграла такая тоска по Петиной улыбке, по взгляду хитрому и дразнящему, что прогнать его сейчас не было никаких сил. Поняв, что ему не послышалось, Хазин подступил неуверенно, а затем и вовсе рухнул к Игорю в ноги. Голову запрокинул, словно верующий в мольбе, но ни прикоснуться, ни придвинуться ближе не решился. Ждал. Чернота в его глазах совсем растопилась, и от такого взгляда, открытого и живого, под ребрами закололо. Игорь и сам замер. Его собственный слабый, чуть заметный, запах мешался теперь с укутывающим, будто туманное облако, ароматом. Точно таким же, какой он улавливал всякий раз, стоило оказаться Пете рядом. И как только раньше не понял? Ведь всегда отголоски этого запаха слышал, а теперь всем своим естеством чуял. Смола, дым, хвоя. Ярко, изнуряюще, терпко. Вот так ощущался Петя. Было в его запахе еще что-то тонкое и дразнящее, даже будто легкое, странно выбивающееся из этой тягучей пелены, и оно неотвратимо влекло Игоря придвинуться ближе. Он впервые так ясно и чисто ощущал другого человека, должно быть из-за течи, и все нутро от этого свело то ли в жажде, то ли в раздирающем зуде скорее что-нибудь сделать. Склонившись, Гром мазнул просящим поцелуем по Петиным губам, не понимая, как поступить дальше. Тепло чужой кожи казалось обжигающим, в дни своей природной слабости Игорь вообще весь делался чувствительным. Сейчас его течь подходила к концу, от того в почти протрезвевшей голове опасно крутились мысли - нельзя им быть друг с другом, еще не время. Нужно было найти в себе силы оторваться и все же попросить Петю уйти, но вместе с тем Игорь отчетливо понимал, что совсем не хотел этого. И дело не в природной сути, изводившей его все эти дни. Наконец стрелец отмер, словно растаял из своего испуга, прильнул к губам в ответ, осторожно вбирая сначала нижнюю, затем верхнюю. Коснулся щеки Игоря ладонью, отстранился и выдохнул рвано в раскрытые уста. По нутру от этого разлилось непонятное нежное и горячее чувство. Игорь дрожащей далеко не от волнения рукой огладил Петю по загривку вверх, в волосы пальцами вплетаясь. Хазин только вперед вытянулся, вторую его руку к своей шее направил, будто говоря: гладь, цепляйся, сжимай. Все твое, Игорь, все тебе. Казалось, что все происходящее сон, что вот сейчас он проснется, и Петя исчезнет, но Петя не исчезал. Сердце билось будто утренний колокол. Не сон, все происходящее не сон, а явь! И осознание этого радостно расцвело покалыванием на кончиках пальцев. Под животом все наливалось свербящей тяжестью, рубаха внизу медленно мокла. Игорь вновь утянул Петю в поцелуй и, сам того не осознавая, углубил его, действуя по наитию. Задел кромку зубов, коснулся нежных десен и наконец скользнул по Петиному языку. От макушки до пят прошило волнующей дрожью. Они путались, сталкивались, сбивались, но отчаянно тянулись друг к другу с каждым новым рваным вдохом, разделенным на двоих. Игорь никогда так не целовался. В далеком юношестве он из интереса позволил украсть у себя пару коротких поцелуев, но они не разожгли в нем и искорки каких-либо чувств, кроме разочарования. Досадно было узнать, что превозносимая сверстниками близость оказалась лишь скучным лобызанием. С Петей все было иначе. Целоваться с ним до поджимающихся пальцев приятно, но даже тогда, у озера в Залесском, было не так волнительно, как сейчас. Все еще странно было ощущать мягкость чужих губ, теплоту языка, но чем дольше они касались друг друга, тем больше Игорь получал от этого удовольствия и все меньше задумывался над своими чувствами, просто отдаваясь им. Стрелец плавно провел по ногам Игоря от щиколоток до колен, запуская пальцы под полы длинной рубахи. Замер на мгновение и, не встретив никакого сопротивления или недовольства, повел еще выше и огладил напряженные бедра. Игорь не сдержал сдавленного наслаждением стона, колени сами в стороны подались от коснувшихся чувствительной кожи мозолистых ладоней. Что-то внутри переворачивалось, от шумных и глубоких вдохов кружилась голова. Петя все вокруг собой заполнял - запахом, жаром прикосновений, поцелуями, но до нестерпимого хотелось больше, хотелось глубже. Сколько лет Игорь иссыхал от боли и жажды, когда тело становилось готовым к сносям, сколько отваров перепробовал, лишь бы унять томление чревное, а утешение нашлось в одном единственном человеке. И не мог Игорь напиться этой близостью, не мог насытиться Петиным духом. Рубаха снизу под чужими руками затрещала в нетерпении, оголяя влажные бедра, и звук рвущейся ткани словно отрезвил ненадолго. – Нельзя нам, – вырвавшись из поцелуя, хрипло прошептал Игорь, а сам в Петю вцепился крепче прежнего. – Значит не будем, – пьяно выдохнул куда-то ему в шею стрелец. Слова эти кожу мурашками окропили. Игорь невольно запрокинул голову, открываясь для ласки, навстречу выгнулся послушной лозой. Он в Петиных руках сейчас звонче струн, острее любого лезвия. Не то мольба, не то всхлип сорвался с губ, когда Хазин у шеи носом провел, но ничего с ней не делал. Не целовал, не кусал. Игорь недовольно зашипел. Ему хотелось прижаться кожей к коже, хотелось хвататься за голую спину, а не царапать беспомощно грубую ткань кафтана. Он словно в бреду, забыв на мгновение про свои же слова, полез пальцами под стрелецкий ворот, пытаясь сорвать застежки, но Петя его остановил. Заглянул в глаза серьезно и решительно. – Веришь мне? Гром смог в ответ лишь кивнуть. Как он мог ему не верить сейчас? Петя уложил Игоря спиной на перину, а сам у ног остался. Колючей щекой об колено потерся, невесомо целуя. Грому от таких прикосновений почти что больно, до того там чувствительным было. Не сразу он понял, к чему все шло, когда его ноги оказались у Пети на плечах. А как понял - поздно стало. Поцелуи то срамные, от них хотелось немедля взвиться прочь, но вместе с тем изнутри щекотало стыдное желание податься ближе, теснее. Петя все метания пресек крепкой хваткой, руками удерживая его на месте. Целовал, оставляя по бедру алеющие отметины, а затем вовсе прильнул к истекающей соком расселине. Стало Игорю жарко и дурно, как не было никогда до этого. Внутри все от груди до живота узлом закрутилось, а Петя не переставал языком своим дразнить, звуков никаких не стесняясь. То оближет кожу вокруг, то проникнет в тугое нутро. Игорь мог бы вцепиться в его волосы, оторвать от себя, но прекращать эту пытку совсем не хотелось. Когда горячие губы коснулись затвердевшей плоти, Гром не смог удержать в себе надломленного стона. Он вырвался от него так громко, так резко, что испуг неминуемо сковал тело в мелкую дрожь. Игорь больше не владел собой и боялся, что если взгляд от потолка отведет, посмотрит вниз, то забудет про все данные обеты - сам Петю во грех на перину утянет. Но отдаваться ему было так сладко, так приятно, так нужно и правильно! Впервые Игорь честно и безраздельно вручил кому-то власть над собой, и теперь его, словно сорвавшуюся с якоря ладью, несло бурным течением все дальше и дальше от берега. Петя ласкал его языком и губами, пальцами поглаживал кожу между плотью и влажным входом. Мгновение за мгновением мир сужался только до его прикосновений, и ничего кроме будто не существовало. Сердце билось, стучало, отдавало ускоряющимся ритмом куда-то в виски. Игорь крепко зажмурился, не зная, как себя унять. Вдруг Петя, не выпуская его из своего рта, с наслаждением замычал и принял Игоря особенно глубоко. От глухого дрожащего звука Игоря выгнуло в безмолвном крике, он едва успел оттянуть Петю за волосы в сторону. На короткое мгновение в ушах загудело и всего словно под волну утянуло. Не осталось внутри никаких чувств, только блаженная звенящая пустота. Петя больше не удерживал его на месте, осторожно скользнул рукой к липкому животу. – Игорь? Сузившийся до одних лишь прикосновений мир медленно возвращался обратно, расправляясь. Гром наконец отвел взгляд от потолка. У Пети весь подбородок блестел влажным, а от раскрасневшихся губ тянулись мутные капли. Взгляд беспокойный, о чем-то вопрошающий. Хазин невесомо провел кончиками пальцев по животу, явно беспокоясь, не сделал ли он Игорю худо. Какой же бездонной была чернота его сверкающих глаз, подумал Гром. Смотреть в них - сплошная погибель, конца и края нет их глубине. Совершив над ослабевшим телом усилие, Игорь неловко присел и притянул Хазина к себе, сцеловывая все свое удовольствие с его губ. Плевать ему стало на данные обеты, им и так быть вместе начертано. Разве грешно любиться с тем, кому себя уже пообещал? Даже если это распутство, даже если боги за такое не милуют, Игорь все равно в них не верует. Они где-то там, в незримом для человеческого ума мире, а Петя здесь, перед ним - пышущий жаром, желанный, его. Гром принялся рассеяно расстегивать стрелецкий кафтан, на этот раз Хазин никак ему не мешал, лишь улыбался сквозь ленивый поцелуй и водил руками по расслабленным стройным ногам. В спальню громко постучали. – Петр Юрьевич, идет лекарь на утренний осмотр барина. Вам никак нельзя здесь быть! – беспокойно протянула Мариюшка. Игорь почувствовал, как напряглись Петины плечи, как стал резче и горше его запах. Мгновением раньше густая терпкость пьянила, теперь же она душила. Хазин на сунувшуюся в спальню Мариюшку грозно рыкнул, чтоб убралась прочь, девица испуганно захлопнула дверь. Комната резко погрузилась в звенящую тишину. Игорь вздохнул и огладил стрельца по шее, притираясь взмокшим лбом к его виску. – Не злись, – прошептал Гром. Петя от его голоса самую малость присмирел, промычал что-то невнятное, подставляя шею под ласкающие руки. Быть неприятностям, если лекарь застукает их вдвоем. Может и без скандала обойдутся, но до самой свадьбы им не дадут не то, чтобы оставаться наедине, а даже видеться запретят. Отпускать Петю от себя не хотелось, нутро металось и бунтовало против этого, но Игорь все равно мягко толкнул его в грудь. Взгляд у Хазина прояснился. Тоже все понимал, потому поднялся и вышел прочь, урвав напоследок короткий поцелуй. Мариюшка, опустив взгляд, подала Игорю чистую рубаху и халат. Лекаря Гром встретил в соседней комнате, сидя за столом. Дверь в спальню наглухо закрыли, с отворенных окон задувал свежий ветер. Игорь старался не думать о том, чем могло бы все кончиться, вернись Петя хотя бы на день раньше.

***

– Все! Надоело! – хлопнул ладонями по столу Сережа, сердито вскинув голову. – Нет моих сил терпеть этого изувера! Медные волосы разметались по плечам, одна прядь упрямо лезла в лицо, будто назло. Сережа ее сдул и, немного поразмыслив, встал из-за стола. В расписном тереме горело несколько свечей, разливая дрожащий свет на устеленный коврами пол. – Собирай вещи, – приказал он служанке, та ропотливо завертела головой. – Да как же против воли Князя-батюшки? – начала она заламывать руки. – И что? – взъелся Сережа, сам раскрывая сундук. – Твой Князь-батюшка продыху мне не дает! Меня в тереме посадил, а сам... ! – Ну то дела государственные, не веселиться же Князь уехал. Сережа на это лишь недовольно отфыркнулся, словно лисица, зарывшаяся мордочкой в снег. – Еще бы он веселиться уехал, – махнул рукой за спину. – Раньше я с ним по всем государственным делам отправлялся, а сейчас что? Я будто калека какой! – Да разве ж калека! – изумленно охнула служанка. – А я о чем?! Нет моих сил больше! Вели запрягать лошадей. – Куда вы, Сергей Алексеевич, по такой темени собрались? Давайте хотя бы до утра обождем! Сережа от сундука разогнулся и внимательно оглядел разворошенные в нем рубахи. За окном действительно уже стемнело, никакой толковой дороги у него сейчас не выйдет. Он коснулся спрятанного под одеждой серебряного клыка, что который год уже носил не снимая. Злость на Олега распирала нутро слишком сильно, чтобы отказаться от своей внезапной мысли, но и в ночи ехать никуда не хотелось. – Значит ранним утром. Вели всем приготовиться, – согласился с доводами служанки Сережа. – А куда путь держать будем? – уже без особой надежды убедить своего Княже остаться дома спросила она. – Как куда? В Москву, конечно же. Игоря замуж совсем скоро выдадут, а я его почти год не видал, – спокойно ответил Сережа, а потом сам своим словам изумился. Боги, почти год прошел с их последней встречи! Сердце наполнилось решимостью как можно скорее исправить эту нелепость, и неважно, что Олег просил в его отсутствие оставаться в тереме. Игоря хотелось срочно повидать.