Ступая по рябине красной

Дни в наступившей осени пошли стылые и пасмурные, будто и не было никакого лета с его греющим солнцем. Князь Бадарин тяжело вздохнул, поправляя сползшую от спешной ходьбы теплую накидку, и двинулся вглубь дома. – Давно прибыл? – С час уже как, – ответил слуга, семеня по коридору за князем. – Изволил дождаться вас. – Вино предлагали? – Все предлагали. Отказался. Князь остановился у нужной двери, жестом повелевая слуге пойти прочь. Нехорошее предчувствие взвилось по позвоночнику, пронимая до самых костей. Должно быть Петр добивался такой растерянности своим нежданным приездом, но времени на размышления о том уже не осталось. Хазин стоял у окна, вглядывался в простирающийся перед теремом двор и даже не обернулся на скрипнувшую дверь. Дождался, пока она за князем закроется, и выдохнул обманчиво спокойно: – Я уж думал, что уеду, так и не повидав вас. – Приветствую, Княжич, – коротко поклонился Бадарин, и накидка чуть съехала с плеча вслед за его поклоном. – Не серчайте, был в отъезде по делам, и если б только знал о вашем... – Да-да, – перебил Петр. – Я без предупреждения, потому не сержусь. Обойдемся без любезностей, у меня к вам разговор долгий, так что лучше сядьте. Только сейчас Хазин обернулся. Его вежливой полуулыбкой и расслабленными плечами можно было легко обмануться, однако темные глаза, окаймленные строгим прищуром, опасно блестели в тусклом дневном свете. А ведь князь помнил Петра еще совсем малышом, который со стеснительной улыбкой прятался за спиной своей матери. Каким же огромным было попустительство совета, позволившего второму княжичу воспитываться за пределами кремлевского двора! Теперь уже было предельно ясно, что из Петра не выйдет спокойного и миролюбивого Князя, какой получился бы из Андрея, но Бадарин едва ли об этом сожалел. – И о чем же разговор? – спросил он, подходя к лавке, но не присаживаясь на нее. Хазин на это лишь хмыкнул. – Почему вы перестали навещать Дениса Сергеевича? – О чем вы? – насторожился князь. – В начале каждой седмицы вы исправно приезжали к нему, а после суда над Куракиным перестали. Почему? Под лавкой скрипнула половица. Бадарин сел, Хазину в глаза глядя и не зная, что на это ответить. – Вы следили за мной? – Не больше и не меньше, чем за остальными, – усмехнулся Петр и отошел от окна. – Да и прислуга у вас очень болтливая. Теперь мне интересно, почему вы пренебрегаете общением с давним другом. Даже боевым товарищем, насколько я знаю. Вы ведь вместе когда-то прорывали оборону Верхграда, так? Петр сел напротив князя и сложил сцепленные в замок руки на стол. Окинул своим нечитаемым взглядом из-под ломаной линии бровей, и не ясно было, что за этим последует. Княжич выбирал, подумал Бадарин, распылиться ему в гневе или проявить сдержанность. Верно бояре шептались, что Петр горазд впечатление оказывать, только поди разбери, когда это всего лишь предостережение, а когда самая настоящая угроза с почти что подставленной к горлу саблей. Раньше к княжичу никто прислушиваться не стал бы, а сейчас в каждом его действии видели намек и страшились. Бадарин, исполнившись восхищением к такой перемене дел, глухо рассмеялся. – Вам смешон мой вопрос? – прищурился Хазин. – Нисколько, – покачал головой он, чуть задумавшись. Огладил рукой бороду и выдал догадку: – я ведь не первый, кого вы осчастливили своим внезапным появлением, верно? – Но первый, с кем я говорю открыто, – кивнул Петр, чуть склоняясь вперед. – Так что? Хазин заставлял его, уже почти старика, повидавшего многое, чувствовать себя провинившимся мальчишкой. Будь Бадарин моложе и глупее, рассердился или вовсе обиделся бы за такое отношение к себе, пускай и от княжича, но сейчас прекрасно понимал - ему оказана честь, какая не каждому думному боярину выпадет. Петр, не юля и не таясь, показывал свое истинное отношение к нему, и назвать его неблагосклонным язык не повернется. Чего днем с огнем в кремле не сыщешь, так это честности. – В тот бунт, что случился почти четыре года назад, Сергеич был тяжело ранен в ногу, – начал Бадарин. – Вы это, наверняка, и сами помните. Ему даже пришлось оставить службу и обосноваться недалеко от Москвы. Накидка с плеч князя окончательно соскользнула на лавку. Он потянулся к кувшину и наполнил невзрачный кубок вином. Совсем некрепким, а жаль, потому как рассказывать обо всем Хазину было тяжело. Хоть и не думал Бадарин что-то скрывать, но не время еще. Не окреп княжич для тех дел, в которые хотел ввязаться. – Сергеич мне друг, товарищ, с которым мы из одного котла хлебали. Я не мог его просто так забыть, вот и навещал, – хмыкнул князь. – И что же изменилось после суда над Куракиным? Петр склонил голову в сторону, слушая. В своем черном кафтане он был словно выплывший из темноты, собрался тенью со всех углов и сидел теперь перед князем, внимая каждому слову и каждому жесту. – Я нередко обращался к Сергеичу за советом, – Бадарин отпил из кубка и глубоко вдохнул. – Письмо с призывом явиться в кремль меня взволновало. Вы знаете, почему случился голодный бунт на самом деле? – Князья собирали зерно на откуп османам в случае поражения, – нахмурился Петр. – Дед лично отдал на это распоряжение, а когда в начале весны было велено все вернуть на место, хранилище якобы сгорело. – Верно, – князь лицом помрачнел, как и сизое небо за окном. – Но хранилище не сгорело. Мало кто верил в победу, поэтому некоторые князья вступили в сговор, утаили часть зерна и даже золота, чтобы все же отдать его на откуп. – Вы были в этом сговоре? – Петр не отрывал глаз от лица Бадарина, лишь руки между собой крепче сцепил. – Был. Но когда захотел вернуть все обратно, ни зерна, ни золота в утаенном месте не оказалось. – Вы ослушались приказа Князя, не вернули зерно в хранилища сразу, – твердо заявил Хазин, хмурясь. – Я готовился к любому исходу войны, – не менее твердо ответил Бадарин, однако тут же смягчился. – Поймите, Петр Юрьевич, изначально это было благое дело. – Ценой которому стала жизнь наследника московского престола, – кивнул Хазин, вставая и упираясь ладонями в стол. – Андрей вот-вот испустит дух, и по чьей вине? Не случись того бунта... ! – Нас предали! Не один я хотел все исправить, но тайное место сгорело спустя день, как я там побывал. Угадайте, кто больше других изливался слезами по потерянному, – горько усмехнулся Бадарин и отпил еще вина. – Но даже если бы того не случилось, если бы зерно было возвращено, год все равно вышел голодным. Вам ли не знать, как уничтожали все посевы отступающие османы, и каким неурожайным было то лето и несколько лет до? Петр нервно провел пятерней по чуть встрепанным волосам, силясь унять вспыхнувшую злобу. – Я так долго искал виновных, а вы обо всем знали, – неверяще покачал головой Хазин. – И вас я подозревал меньше других. Как же так вышло? – Часть потерянного я восполнил из личных запасов, поводов сомневаться в моей верности Москве не было и никогда не будет, – князь держал голову прямо. – Петр Юрьевич, хоть я и бесконечно сожалею о том, что произошло с Андреем, но прошлого не изменить. Могло ли все сложиться иначе, если бы бояре сознались сразу? Если б пришли с повинной к Великому Князю, Андрей остался бы цел и невредим? Одному Небу известно. – Вас поэтому взволновало письмо? Боялись, что правда вскроется? – спросил Хазин, вновь присаживаясь напротив. – Тогда я ничего не рассказывал бы вам сейчас. Про меня Князь и без того так или иначе давно знал, однако голова моя до сих пор на плечах, а не на плахе, – Бадарин напрягся в плечах. – Вы схватили и приговорили к казни Куракина, но он это заслужил, сам виноват в своей глупости. А князь Хромов? Бесследно пропал месяц назад, и думается мне, что он вряд ли затерялся по пьяни на охоте. Петр Юрьевич, вы ворошите осиное гнездо, которое непременно вас ужалит, да побольнее. Вот это меня взволновало. Петр сжал нервно дрогнувшие руки, взглянул на него незнакомым взглядом и вдруг ответил со злой усмешкой: – Но и я в долгу не останусь. Вы страшитесь переворота? – Лишь хочу постараться его предотвратить, – кивнул Бадарин. – Потому и не навещал Дениса Сергеевича боле, он в деле этом мне не советчик, а то и вовсе враг. Ему ваше стремление лишние головы отсечь в радость. – А вам, стало быть, нет? Бадарин смолчал. Может и зря решил об этом поведать Петру, уж больно юная и беспокойная у него голова, но другого случая может и не представиться. Пыл княжича стоило поумерить, пока еще не сделалось слишком поздно, но станет ли он его слушать? Взглянув на Петра, в его темные, почти что черные, глаза, Бадарин вдруг вспомнил Светлану. У княжны были точно такие же два бездонных омута, в которых даже самый яркий солнечный свет терялся и таял. Когда-то он счел, что не имеет права говорить против ее желания подписать мирный договор, не решился просить обождать и дать думным чуть больше времени на размышления, не склонять их силой. Собственная робость обошлась слишком дорого. – Вы спешите, Петр Юрьевич, – тихо сказал Бадарин. – Половина думных спит и видит, как бы моего жениха извести, да меня с братом окончательно рассорить. Ксению чуть не сморили. Я все еще спешу? – поднял вопросительно бровь Петр, начиная сердиться, но все равно оставался готов выслушать до конца. Бадарин опустошил кубок с вином, продолжая: – Так вы не добьетесь поддержки совета, Петр Юрьевич, а я знаю, что вы ее ищете. Ваше положение при дворе шаткое, особенно после помолвки с Игорем Константиновичем. Брак еще не состоялся, а уже вызвал много возмущений. – А я думал, вы меня в этом поддерживаете, – хмыкнул Хазин несколько разочарованно. – Поддерживаю, хоть и не совсем понимаю, – честно ответил Бадарин. Разве союз с сыном когда-то бывшего советника, пускай и знатного воеводы, дал бы Петру должную поддержку Верхградского Князя? Если только благосклонность, не более, но этого мало. Бадарин не имел ничего против Игоря, юноша для Москвы не представлял особого вреда, но и очевидной пользы тоже. Родил бы наследников только, иначе совсем худо будет. Этот вопрос долго Бадарина мучал, но Великий Князь дал свое благословение и все сторонние возражения пропускал мимо себя. Если выгода и была, то простому думному боярину ее сразу не разглядеть. – Три княжества будут вместе либо насильно, либо по доброй воле. Только так нас перестанут терзать османы, кочевники и Север, – вдруг сказал Петр, едва улыбаясь уголками губ. – Мне нужен мир, Григорий Никитич. Я его обещал и обещание свое сдержу, поэтому очень хотелось бы, чтобы все случилось по доброй воле. Но для этого нужно время и немало. После случившейся во время бунта трагедии, Бадарин, как и многие, стал присматриваться к Петру. Над жизнью первого наследника нависла угроза, которая долгое время не исчезала. Тогда и встал вопрос о младшем княжиче, как о будущем Князе. Молодого стрельца было не заманить на думные собрания, и даже когда Андрею стало лучше, старик все равно хотел видеть на них Петра. Не отдавал приказов немедленно явиться, не вел силой, а лишь ждал, когда внук придет сам. И вот Хазин стал показываться чаще, все реже отмалчивался, предпочитая ответить или возразить. Думные учились читать его, будто книгу на заморском языке, в то время как сам Петр уже неплохо понимал их витиеватые и скользкие речи. – Вы собираетесь искать расположение не только Верхних земель, но и Нижних? Бадарин с интересом взглянул на княжича, торопливо огладив бороду. – И найду, – сказал с уверенностью Хазин. – Но сначала я должен разобраться со всем в Москве, и вы мне в этом поможете.

***

До свадьбы оставалось чуть больше месяца, к сердцу то и дело подползала тревога, и чем упрямее Игорь старался ее отогнать, тем крепче она вцеплялась. Ввинчивалась под кости, зудела, терзала, лишала сна. Кремлевский двор постепенно погружался в предпраздничную суету, пастырь Ларион велел читать молитвы по утрам для успокоения и очищения духа, но бессвязный бубнеж, что у Игоря выходил вместо молитвенных слов, ни разу не придавал должного спокойствия. Гром сидел за столом, устало вчитываясь в витые строки письма. Боярыня Шустова, прибывшая в середине лета в его родовое имение, отчитывалась о собранном с земель урожае, об отстроенной церквушке на краю одной из деревнь. Она рассказывала про крестьян, про прислугу, про своего младшего сына, с которым полюбил играться внук Ефима Палыча. "Люди нет-нет, да бросят украдкой, что тоскуют по барскому хмурому взгляду и твердой руке. Все ждут, что вы обязательно навестите имение после замужества," - писала боярыня, и у Игоря от этих слов на душе чуть теплело. В имении бурлила жизнь, частью которой Игорь уже не был, и пускай тетушка убеждала в обратном, на душе все равно ворочалось темное и неприятное. Он скучал по родному имению, даже сильнее, чем предполагал. Кремлевские стены для него были чужими. Но ведь и Петя когда-то был чужим, а теперь все нутро обмирало от взгляда карих глаз, от жадного желания прильнуть к сомкнутым в усмешке губам. Игорь помнил, как матушка при жизни рассказывала, что ценит в отце верность и ум, но никогда не говорила, что любит. Только повзрослев понял - у родителей не было трепетных чувств друг к другу. Уважение, признание, но не любовь. В его, Игоря, картине мира это было делом обыкновенным. Не каждому везет встретить своего сердечного человека, верно? Поэтому он равнодушно ждал, что если его замужество и случится, то с тем, от кого хотя бы не будет воротить. С Петей все получалось без усилий, чувства сами шли откуда-то из глубины, разгорались день ото дня, и привыкший к рассудительности Игорь не мог найти этому однозначной причины. Знатные мужчины Верхграда, что осмеливались к нему свататься, всегда стремились показать себя как сильного и надежного покровителя, Грома от них тошнило. Хазин тоже себя так показывал, но делал это удивительно по-другому. Сердце, глухое ко всем мольбам быть разумнее, прыгнуло Пете в руки и вверило всю власть над собой. Игорь никак не мог привыкнуть к такой нагой уязвимости, но оказалось ему до ужаса было необходимо довериться тому, кого он мог признать сильнее себя. На столе желтым воском стекала вниз горящая свеча, Гром устало потер глаза и отложил в сторону письмо боярыни Шустовой. Прежде чем обмакнуть перо в чернила для ответа тетушке, было решено проветрить голову. Мариюшка все пыталась уговорить барина на меховую накидку, но Игорь упрямо считал, что пускай дни стояли холодные, в меха облачаться до морозов смеху подобно. – Стыло как! – причитала служанка, идя подле Игоря вдоль кремлевского сада. – Поберегли бы себя, Игорь Константинович! Свадьба скоро, а там и дитятки. Может все же сослать за накидкой? Застудитесь! – Свадьба, дитятки, старость и смерть, – кивнул Игорь. – Чем еще вздумаешь меня убалтывать? Мариюшка всплеснула руками, мол, какая старость, какая смерть! Гром лишь глухо рассмеялся. Поползшие по беседке в саду листья винограда наливались алым цветом, зелень на деревьях медленно сменялась золотом. Игорь обожал эту пору осени, обожал раньше запрягать Воронка и мчаться в солнечного цвета лес, пробираться к ручью с раскисшими после ливней берегами и подолгу вслушиваться в затихающий гомон птиц. Воронка не стало на следующую зиму, как ушел отец. Захворал, перестал есть, исдох за одну седмицу, и с тех пор Игорь никогда не имел постоянной лошади. Объезжал то одну, то другу, но ни к кому не мог привыкнуть так же, как к Воронку. Когда забота о родовых землях полностью легла на его плечи, жизнь начала медленно осыпаться, словно песчаная крепость. Игорь совсем позабыл, каково это мчаться по дороге просто потому, что хочется ощутить вплетающийся в волосы ветер, а не из-за спешки в соседнюю деревню, где огнем охватило избы. Если бы не редкие приезды Димы и Юли, если бы не Федор Иванович, что стал ему вместо отца, Игорь замшел бы в своем имении. Свалившийся на голову, словно снег с крыши, московский княжич весь привычный уклад Грома взбередил. И пускай сначала Игорь не был тому рад, но сейчас он чувствовал себя действительно живым. Когда Мариюшка все же уговорила вернуться за накидкой, к ним со стороны главных ворот кинулся совсем молоденький стрелец, наверняка только-только определенный из корпуса на службу. Вытянулся струной перед Игорем и резко согнулся в поясном поклоне, будто сломанная пополам ветка. – Игорь Константинович! Для вас известие! – затараторил стрелец. – Велено сиюминутно доложить! – Ну так докладывай, – ровно отозвался Игорь. – Княже Нижегородский прибыл, Сергей Алексеевич. Ожидает вас в зале!

***

– Что за дурная привычка! – вспыхнул Игорь, раскрывая дверь в зал. – Меня хоть когда-нибудь начнут предупреждать заранее о своем приезде?! Сережа возмущенно обернулся, его отросшие волосы рыжими волнами разметались по плечам. Он охнул, приложив руки к груди, и шуточно нахмурился. – А сам-то? Кто так гостей встречает? Коль не рад, могу и уехать! – пригрозил он. Игорь в ответ рассмеялся, раскинул в стороны длинные руки и сгреб Сережу, отрывая того от пола. Закружил, не внимая к сдавленным просьбам немедленно отпустить, а после расцеловал в веснушчатые щеки. – Здравствуй, морда лисья! – все так же улыбаясь, выпалил Игорь и уложил ладони на узкие плечи. – Грубиян, – фыркнул Сережа, легонько стукая Грома по груди кулаком. – Годы идут, а ты все тот же мальчишка! – А лучше было, если бы я тебя с поклоном да сдержанной улыбкой встретил? – прищурился Игорь. Сережа поморщился и завертел головой. Для него дружба с Громом была тем и ценна, что не находилось в ней места чопорным приветствиям. Игорь знал об этом, потому и не боялся случайно обидеть грубым словом или взглядом. В отличие от него, Сережа приходился Верхградскому Князю племянником и с самых пеленок видел в свою сторону холодную сдержанность от которой было дико тоскливо. Сложно упомнить, в какое лето они познакомились, но встретив однажды мальчишку с буйными кудрями и таким же буйным характером, Сережа уже больше не хотел сидеть в окружении нарочито ласковых нянек. Игорь воровал с кухни пироги, убегал к речке, валялся на траве, не боясь попачкать зеленым соком дорогой кафтан, подстреливал из рогатки птиц и не стеснялся обзывать княжеского племянника "рыжей кикиморой". Сережа был так поражен честным и неуважительным отношением к себе, что в ту же ночь пробрался к Игорю в комнату, намереваясь придушить грубияна подушкой, а в итоге они заливисто смеялись, колошматя разлетающиеся перья. Нагоняй от нянек получили вместе, и каждое лето с тех пор тоже проводили вместе. – Я бы тебя побил, если б вздумал сейчас приветствовать меня по всем правилам, – вздернул подбородок Сережа, а затем стеснительно улыбнулся. – Мне так не хватает простого общения, ты бы знал. Игорь в ответ лишь кивнул. Оставшаяся за дверьми зала Мариюшка расторопно велела накрыть барский стол. Кушанья снесли быстро, и оголодавший после долгой дороги Сережа против всех своих привычек начал спешную трапезу. Пустяковый разговор о том, как он добрался и чего явился сильно раньше торжества, быстро сошел на нет. Игорь смотрел на румяные щеки, на рыжий блеск взившихся прядей, и не мог взять в толк - Сережа будто изменился, стал краше и ярче, но вместе с тем был ровно таким же, каким и раньше. – А где Олег? – Гром наблюдал, как его друг с упоением окунает зеленые стебельки лука в малиновое варенье. – Где-то, – ответил Сережа и с наслаждением замычал. Что такого было прекрасного в луке и варенье, Игорь решительно не понимал. – Вы в ссоре? – осторожно поинтересовался он. – Да, но не думаю, что Олег об этом знает. Сережа выглядел таким безмятежным, словно не о разладе со своим горячо любимым мужем говорил, а о погоде за окном. – Это как? – А вот так! – важно кивнул Сережа. Видимо все недоумение отобразилось у Игоря на лице, потому как Сережа бессильно вздохнул, словно ему сейчас предстояло обучать несмышленного пятилетку грамоте. Порой Гром скучал по временам, когда Серый был скромным и стеснительным юношей. Увы, жизнь в Нижних землях всю робость из него выбила и превратила нежного лисенка в мнительного и злопамятного Княже. – Олег невыносим, – начал Сережа, отодвигая в сторону варенье. – Он запер меня в тереме, а сам умчался вершить судьбы народа Низовья. Без меня! – Тебя запрешь, как же, – буркнул Игорь, за что получил стебельком лука в лицо. – Не злись, это же правда! Представить не могу, чтобы Олег тебя запер, он носится с тобой, как с сусальным золотом. Неужто совсем без причины оставил одного? – Не без причины. – Ну и? Сережа вздохнул, поднялся из-за стола, подошел к Игорю и раздвинул полы красно-золотой ферязи. Гром не заметил, как его руку подхватили и приложили к животу, который был совсем не плоским. Плотным, чуть выпуклым. Под всеми одеждами Игорь сразу того не углядел, да и когда обнимал не почувствовал. Он ощутил себя распоследним дураком, раз сразу обо всем не догадался. Горло на мгновение обожгло спазмом, а в носу защипало. – Ты...? – Именно, вот уже третий месяц. – Поэтому на помолвку не смог приехать? – При всем желании не смог бы. Меня охватило слабостью раньше срока, Олег четыре дня из спальни не выпускал! – вздохнул он, мечтательно улыбнувшись. Игорь тут же вспомнил, как сам недавно чуть не отдался Хазину прямо в своей спальне, как глубоко и мокро выцеловывал его, как жался ближе, оплетая руками. И если бы их тогда не остановили, то он вполне мог сейчас так же, как и Сережа... Мысль оборвалась, к щекам прилило огнем, и это не осталось незамеченным. – А чего ты пунцовеешь? – хитро прищурился Сережа и сел рядом с Игорем. Гром вместо слов крепко обнял друга и буркнул сдавленно, что бесконечно за него рад. Олег с Сережей заслужили свое счастье. – Не увиливай! – потребовал, отсраняясь. – Тебя скоро брачная ночь ждет, а ты от одного упоминания... кхм, краснее мака. В тебе стыда отродясь не было, так что выкладывай! Игорь умоляюще взглянул на Серого, вскинув брови, но тот оказался непрошибаем. Лишь склонился ближе и повторил вкрадчиво: – Вы что, уже... ? – Боги, нет! – А что тогда? Прокашлявшись, Игорь отвернулся к столу. Смотреть Сереже в глаза было выше всяких сил, с него станется выматывать из него мельчайшие подробности. – Мы были близки, но не настолько, – сухо ответил Гром. Сережа уперся локтем в стол и подпер рукой голову. Улыбался весело и не сводил своего бесовского взгляда с Игоря. – Когда я узнал о твоей помолвке, то думал, что ты москвича в труху раскрошишь. Про него слухи разные ходили, да и я маленько разузнал, – придвинулся ближе и коснулся руки Игоря своей. – Знаешь, я был готов вызволять тебя из этой навязанной моим дядюшкой женитьбы. Боялся, что повторишь мою судьбу. Одного отдали за реку, а другого за пушки, – горько улыбнулся Сережа. – Но ты же счастлив сейчас? – Сейчас да. А раньше, – Серый замялся и тяжело выдохнул. – А раньше я ненавидел Олега, умереть желал. Все было лучше, чем в той неволе, но Олег вытерпел меня, хотя мог сослать в монастырь. Гром тихо хохотнул. Очень слабо он представлял, чтоб Волче своего ненаглядного куда-то от себя отпустил. – Игорь, я серьезно! – нахмурился Сережа. – Я так боялся приехать и увидеть тебя понурым и смирившимся, увидеть ту же безнадегу, что видел когда-то в своем отражении. – И как, увидел? – повернулся к нему Игорь. Сережа в ответ мотнул головой. – Ты такой залюбленный стал, аж глазу приятно! – Игорь от его слов тут же смутился, но виду не подал. – Давно я у тебя такого голоса не слышал, веселого и живого. И наконец оделся нормально! Признавайся, москвич нарядил? – Се-ерый, – жалостливо протянул Гром. – Даю вам свое благословление! – хлопнул в ладоши Сережа. – Но если обижать вздумает, то ворота нижегородского кремля для тебя всегда открыты. Игорь возвел глаза к расписному потолку, но улыбнулся. Чего скрывать, приятно было, что за него готовы вступиться, хоть в том и нет нужды. Он сам за себя постоять сумеет. – И все же, – выпрямился Гром, возвращаясь к началу разговора. – Олега в известность о своем отъезде ты не поставил? Сережа довольно кивнул, но под прямым и строгим взглядом Игоря вдруг начал терять краску с лица. – Боги, – сокрушенно выдохнул он. – Я и в самом деле ничего не сказал, даже записки не оставил. – Думаю, что прислуга ему все передаст, так что за это не тревожься, – поспешил успокоить Гром. – Он разозлится, точно разозлится! – Сережа нахмурился и нервно закусил кончик большого пальца. – Это дитя сводит меня с ума, всякого разума лишило. Игорь, чем я думал?! Сережа жалобно всхлипнул, складывая руки на животе и звякая стукнувшимися друг о друга кольцами. Если Олег и разозлится, то под раздачу попадет точно не Серый, а слуги, пустившие его за пределы двора. Игорь лишь усмехнулся и похлопал друга по плечу. Верно говорят, что на сносях кидает то в смех, то в слезы. Минуту назад Сережа был полон веселого задора, а сейчас уже впал в уныние. По двери аккуратно стукнули несколько раз кулаком. – Игорь, ты здесь? – раздалось из проема. Нутро словно на веревочке вздернули, Гром тут же с места поднялся и обернулся. Петя вошел в зал, бегло осматриваясь. Сережа сразу о своей тоске позабыл и поднялся вслед за Игорем, цепляя на лицо вежливую улыбку. Только Гром видел, с каким интересом блеснули у него глаза. Хазин почтительно склонился к протянутой Сережей руке, наверняка уже знал, кто перед ним стоит, но все равно представился. – Наслышан о вас, – ответил Серый, хитро поглядывая из-под пушистых ресниц. – Олег рассказывал. – Ты знаком с Олегом? – удивился Игорь. Петя, не отводя чуть настороженного взгляда от гостя, кивнул. – Было дело. – И какое! – улыбнулся Сережа и вдруг рвано вдохнул, принюхиваясь. Лицо у него сделалось сложное, задумчивое. Заинтересованный взгляд на короткое мгновение сменился пронзительным, будто Сережа все про Петю сейчас понял. Ладони зачесались от нетерпеливого желания дернуть друга за рукав, спросить, но тот уже скользнул к выходу. – Думаю, вас к Игорю привело дело, а мне следует отдохнуть после дороги, – мягко улыбнулся Сережа и одними губами прошептал Грому "еще увидимся". Дверь за ним тихо закрылась. – Он прибыл без Нижегородского Князя? – спросил Хазин. – Ты и сам знаешь, что да. Петя на это лишь самодовольно усмехнулся. Потянулся к руке Игоря, привычно огладив большим пальцем костяшки, и коротко поцеловал чуть обветрившуюся кожу. – У тебя вправду ко мне какое-то дело? – спросил Гром, чувствуя, как пересыхает в горле. – Да, – кивнул Петя, вставая ближе. – Я соскучился. Игорь воровато осмотрелся и понял, что нерасторопные слуги оставили их совсем наедине. – Мы виделись утром, – фыркнул он, внимательно оглядывая Хазина. – И? – требовательно отозвался стрелец. Сердце вскинулось в охвате ребер, под пальцами закололо от прикосновения к чужой шее. Игорь недовольно покачал головой и поспешил смять капризные губы своими, пока их никто не видит. В грудь забился дымный запах хвои.