***
В разрытой от выстрелов пушек земле виднелись первые зеленые росточки. Петя внимательно смотрел на крохотный голубой бутон еще нераспустившегося полевого цветка, хотел уже было его поднять, но тяжелый стрелецкий сапог вмял этот бутон прям в землю. В голове стоял звон, вместе с тошнотой Петя ощутил легкую досаду, но, впрочем, быстро о ней позабыл. Сдался ему этот цветок вообще? Видно, неплохо его приложили. Бой уже давно кончился, а Петя все сидел на поваленном бревне и не мог отдышаться. Который день они гнали османов прочь от границ, и казалось, что победа уже близка, что вот-вот прозвучит праздничный колокол, да только все не наступал этот желанный миг. Кто-то стоял перед Петей, говорил ярко и громко. Все звуки липли друг на друга, превращаясь в монолитный гул. Хазин провел ладонью по лицу, засохшая кровь, перемешанная с потом и грязью, неприятно стягивала кожу. – Петр Юрьевич, там пленных взяли. Что прикажете с ними делать? – наконец разлипился из гула чей-то голос. Петя тряхнул головой, приходя в себя. Перед ним стоял здоровый, как бык, боец. Бритый наголо, с короткой бородой. Кажется, он был даже из его десятины. – Пленные не моя забота, – между рваным кашлем хмуро отвечал Хазин. – Но веди. Сомневался Петя, что боец сейчас в этом безобразии сможет отыскать хотя бы сотника, не говоря уже о воеводе. Звон в голове становился все тише. Петя поднялся на ноги и почувствовал, как его начала отпускать тошнота, а вместе с тем и весь гул раскладывался на отдельные звуки. Боец привел Хазина к месту, где взятых в плен османов связали и поставили на колени. Их было немного, но один лишь вид вражеских рож будил в мужиках острую звериную ненависть. – На кол каждого, да их головы на границе развесить! – Сжечь! Сжечь их, как они жгли нашу землю! Петя равнодушно оглядел пленников. Они стояли на коленях, повинно опустив плечи, а кто смел держать взгляд прямо, того тут же вжимали лицом в землю и запинывали, пока не польются полные боли хрипы. Среди всех пленных, у одного были удивительно правильные черты лица. Он сидел в центре и смотрел поверх голов своих товарищей даже будто с призывом. Видел, что творится с теми, кто не опустит голову, и все равно держал ее гордо и высоко. Грязный, в разодранной багровой одежде своего войска, он не мог ничего сделать, только лишь в несклоненной голове сохранить свою воинскую гордость и с ней же погибнуть. Петя заметил, с каким беспокойством на него косился сидевший рядом уже немолодой мужичок, и когда очередь опустить голову дошла и до них, этот самый мужичок вдруг начал что-то истошно вопить. – Замолкни! – проходивший между рядами пленников стрелец с силой отвесил пощечину, мужичок тут же свалился и замолк. Петя, кажется, слышал как треснули чужие хрупкие кости, да и шея у мужичка вывернулась неестественно криво. Стрелец лишь хмыкнул и со злобой сплюнул себе под ноги. – А ты че? Самый гордый? – взглянул он на пленника. – Давно землю не жрал, паскуда? Тот голову все еще прямо держал, лишь челюсти крепче сжал. Когда стрелецкая рука двинулась к чужой шее, пленники вокруг опасливо заозирались. Что-то было определенно не так, но Петя не мог понять, что именно. Так единодушно беспокоиться о том, кто ничего не значит, точно не станут. – Не трогай его, – Хазин сам подошел к пленнику и внимательнее взглянул на его лицо. – Эт с какой стати? – возмутился стрелец. – А сам не видишь? Или последние мозги отшибло? – начинал злиться Петя. В любом другом случае Хазин и лезть бы не стал, судьба пленников его никак не заботила. Уж точно не после всего, что сотворили османы с его людьми, княжеством. Стрелец рядом начал возражать, но Петя того взглядом осек. Тех, кто решился бы с Хазиным спорить, день ото дня становилось все меньше, да и его десятина стояла рядом, готовая в любой момент вступиться за своего голову. Петя присел перед пленником, в глаза заглядывая. Карие, с красивым зеленым отливом. Чтоб такая благородная красота была у простого солдата - большая редкость. – Будешь дальше упрямиться, твоих людей забьют до смерти, а их головы вывесят на границе без права на погребение, – заговорил Петя спокойно и тихо. Пленник, его слова услышав, глаза распахнул широко. – Значит, по-гречески разумеешь, – удовлетворенно кивнул Хазин. – Кто ты? Осман ничего не ответил, но взгляд его был полон понимания. И чуял Петя, что за этим молчанием скрывалось нечто важное, значимое. В грязно-сером от дыма небе пробивался багрянцем закат, Хазин устало вздохнул. Хотелось бы с допросом управиться до темени, а то которую ночь он уже без нормального сна. – Довольно с ним на тарабарщине лясы точить! Вздернуть гада, и дело с концом! – рявкнули недовольно из толпы. – Слышишь? Они не будут ждать. Они злы и полны ненависти, – продолжил Петя. – Прежде чем спрашивать мое имя, представься сам, – наконец ответил пленник, смотря все так же гордо и прямо. – Петр Хазин. Второй московский княжич, – взглянул он с прищуром. – И в моей силе сохранить жизнь тебе и твоим людям. Или наоборот. Будешь со мной говорить? Осман отвел взгляд. Сомневался, стоит ли Хазину верить. Откуда ему было знать, что этот москвич сохранит им жизнь? Откуда знать, что не соврет? Петя и сам был не до конца в этом уверен. Ему и вправду ничего не стоило пообещать спасти их, а затем всех до единого отправить на плаху. И если уж быть с собой честным до конца, то сделает это Хазин без сожалений, даже совесть мучить не будет. Наконец пленник дернул плечом, вздохнул и вымолвил: – Мехмед, сын Рустама паши, правой руки Великого Султана. Как сын столь важного человека оказался среди простого войска, Хазина волновало мало. По словам Сергеича, именно войско Рустама паши уничтожило южную заставу, и лишь от одной этой мысли все былое Петино равнодушие испарилось, будто вода из забытого на огне котла. Он немедленно поднялся на ноги, сжимая кулаки, и отошел чуть в сторону. Воздух вокруг пропах чужой злобой, бессилием, гарью и кровью. Из окутанных кольчугой голов на Хазина смотрели десятки пар глаз - дикие, жадные, ожидающие. Петя и сам чувствовал, как начинала разгораться тлевшая все это время ярость, и не знал, чем затопить ее. Как удержаться, не позволить себе и другим потерять все то последнее, что делало их людьми. Ведь у них в руках сейчас такая прекрасная возможность отомстить, заставить врага почувствовать всю их боль сполна. Но коли закон есть, то все по закону вершиться и должно. Петя плотно сжал губы, давя в себе нервную улыбку. Сейчас ему эти слова казались такими глупыми, такими неуместными. Какой к черту закон, когда все деревни на несколько верст окрест превращены в безжизненное пепелище, когда поля усеяны гниющими телами, когда изо дня в день ты сам захлебываешься в льющейся крови, когда сходишь с ума от криков и боли?! ...не дал новый барин самосуду твориться... А ведь наверняка хотел, прям как Петя сейчас. Но ведь удержал же себя? Удержал своих людей? Петя глубоко вдохнул и выдохнул. – Пленных под стражу, – скомандовал он бойцам. – Кто пальцем их тронет, тому лично руку отрублю. – Да чтобы мы их еще и жалели?! – крикнули из толпы. – Приказ не обсуждается! – вскинул строгий взгляд Петя. Не было в нем все еще никакой жалости к стоявшим на коленях османам, даже желания поступить по закону. Но война рано или поздно кончится, начнутся долгие переговоры, а вслед за ними обмен пленными. И лишь за одну голову сына Рустама паши они смогут вернуть домой сотню-другую своих бойцов, что попали в османский плен. К тому же, Петя не сомневался - Андрей, всегда вежливый и скользкий в разговорах, наверняка сможет надавить на правую руку Султана, выбив из него все, что будет для княжества нужно. – Ты. Как звать? – Петя ткнул на того бойца, что привел его к пленным. – Егор. – Так вот, Егор. Вот с этого не должен упасть ни один волос, своей головой за него отвечаешь, понял? – указал на Мехмеда Хазин. – Исполню, Петр Юрьевич, – кивнул Егор. Петя довольно хмыкнул. – Хоть кто-то еще помнит про дисциплину, – громко отозвался Хазин, оглядев напоследок стоявших рядом людей. – Выполнять! И мужики нехотя принялись следовать приказу. Больше никто не возникал.***
– Петь, ну не вызывает он у меня доверия, хоть убей! – тихо ворчал Цветков, помогая забраться Хазину в телегу. Мужик, везший в ближайший город кур на ярмарку, смотрел на них, испуганно вытаращив глаза. Петя ногой подвинул клетушки с курами и откинулся уже на подстеленную под спину солому. От пернатых пахло скверно, но выбирать не приходилось. С раненым плечом он верхом далеко не уедет, вот и пришлось стопорнуть на дороге мужичка с телегой. Хазин обещал ему за помощь несколько медяков накинуть, но что-то подсказывало, что мужик и без этого согласился бы их подбросить. Попробуй отказать вылезшим из кустов московским стрельцам, которые черт знает как оказались на самом краю Нижних земель! – Костян, мало ли что он у тебя там вызывает? – не особо стараясь быть тише, отвечал Хазин. – Услуга за услугу. Цветков лишь покачал головой и вернулся к своей лошади. – Дядь, трогай! – запрокинув голову, крикнул Хазин. Мужик дернул за поводья свою кобылку, телега со скрипом тронулась с места. Над головой мелькали переплетающиеся между собой деревья, солнце пробивалось через листву косыми лучами. Кто-то из стрельцов дал Пете отпить своей припрятанной бражки, чтоб боль унять, но легче не становилось. После окончания всех сражений, Петя вернулся в Москву. Ксения долго его обнимала и рыдала так, что Хазин сам едва смог сдержать себя от слез. Даже после всего княжна ждала его возвращения. Простила, не держала зла и очень упрашивала никуда не уезжать, так и вернулся Хазин на стрелецкую службу. Конечно, делал он это не по просьбе Ксении, а из желания отскрести от своего имени ту грязь, которую на него налепили. Работы по всему княжеству предстояло немало: сожженные деревни и города требовалось отстроить, а пустившихся в разбойничество изловить. Последним, к слову, Хазин сейчас и занимался. Уже давно приходили прошения с границы Нижних земель - остатки кочевников снюхались с беглыми крестьянами, грабили проезжающие мимо обозы, да и в целом не давали никому покоя. Низовье и без того постоянно терзали набеги, управиться с разбушевавшейся кучкой лиходеев рук не хватало. Да и как, если те, почуяв, что нижегородский Князь направляет по их головы своих людей, тут же сбегали на прилежащие к Москве земли, где низовская дружина не в праве кого-то ловить и преследовать. Если б Петя только знал, что на пути к удельному князю Нижних земель эти самые разбойники его настигнут, то явно запросил бы с собой вторую десятину. Так и разбили бы эти сволочи их на границе, если б в разбойничьи головы не засвистели стрелы. Как только кончились стрелы, из-за покосившегося дерева вышел человек в совсем простой одежде - ни на разбойника, ни на бойца похож не был. Подобрал брошенный кем-то клинок и принялся биться со стрельцами бок о бок. Там то Петю и ранили, когда он, неудачно развернувшись, принял удар в плечо, отводя чужую саблю от спины их неожиданного спасителя. Теперь Хазин, раненый и чуть захмелевший от браги, катился в тележке до терема удельного князя. Рядом на чуть подхрамывающей лошади ехал незнакомец, что помог им от разбойников отбиться. Петя прекрасно понимал, отчего он у Цветкова доверия не вызывал: повалил десяток-другой из самодельного лука, ни разу не промахнувшись. Якобы сам этих беглецов выслеживал, да стрельцы случайно им на пути подвернулись. Незнакомец благодарность за помощь деньгами не принял, зато попросил устроить ему встречу с князем Коровьевым, к которому и направлялся Хазин со всей своей десятиной. Мол, дело у него к нему срочное было. Петя, не особо размышляя, согласился. К князю все равно близко не подпустят, а если вздумает что-то учинить, то коровьевская дружина мигом его прихлопнет. Незнакомец для простого человека был слишком крепок в плечах, да и смольная косматая борода не рисовала в нем добродушного крестьянина. На лошади держался крепко, в спине излишне не гнулся, смотрел пронизывающе. Петя думал о том, не мог ли он оказаться беглым бойцом, который теперь выпрашивал прощения или же искал легкой добычи, но никаких путных мыслей из-за ноющего плеча к нему не шло. – Эй, – позвал незнакомца Хазин. – Как тебя звать? Мужчина обернулся лениво через плечо, смерив Петю внимательным взглядом, и хмыкнул глухо. – Все по-разному зовут. – Ну ты уж представься как-нибудь. Мое имя знаешь, а я твое нет. Разве так делается? – чувствуя, как в нем просыпается въедливое мальчишеское озорство, спросил Хазин. – Товарищи как тебя кличут? – Товарищи кличут Волком, – пожал он плечами. – Ух, как грозно! – беззлобно хохотнул Петя. – Тебе подходит. Волк окинул его чуть насмешливым взглядом. Мол, конечно подходит. Лес все не спешил заканчиваться. Петя ощущал, как наливается тяжелым жаром раненое плечо, но отпить еще бражки не решился, того гляди хуже станет. Ему страшно хотелось отвлечься от подскакивающей на каждой кочке телеги, от кряхтящих рядом кур. Волк, на свое несчастье, ехал рядом. Хазин преисполнился решимости вытянуть из этого таинственного человека как можно больше, ведь не мог же он, в конце концов, привести к воротам Коровьева совсем незнакомого человека? Петя еще раз мазнул по широкой фигуре взглядом и заметил, как под прорезью рубашки на веревке болталось колечко. Тоненькое, золотое, явно не на Волчью руку сделанное. – Подарок от невесты? – ткнул на него Хазин. Волк едва заметно сощурил глаза, косматые брови сдвинулись к переносице. – Да брось, – протянул Петя. – Ты наши шкуры спас. К тому же, разве не могу я узнать чуть больше о человеке, за которого сам подставил плечо? – Подарок от мужа. – О, – удивленно выдохнул Хазин. – Так значит, тебя дома ждут? – Надеюсь. Не уверен, что он знает, что я жив, – мрачно кивнул Волк. – Мою крепость сожгли, я чудом выжил. – Как знакомо, – хмыкнул Петя. Хазину сейчас совсем не хотелось вспоминать ни о южной заставе, ни о всех тех страшных потерях. Ему хотелось лишь забыться в простом разговоре, забыться от простреливающей плечо боли. – А какой он? Ну, муж твой, – брякнул первый пришедший на ум вопрос Петя. Уже думал, что Волк сейчас на него снова скосится недовольно и замолкнет до конца пути, но на суровом лице неожиданно просияла такая улыбка, что Петя залюбовался. – Краше на всем белом свете не сыщешь, – ответил Волк, нежно коснувшись пальцами болтавшегося на шее колечка. Петя тихо хмыкнул. Хотелось бы ему также искренне улыбаться от одной мысли о любимом человеке. – А ты, я погляжу, счастливец. – Почему? – спросил Волк. – Любишь, вот и счастливец, – указал на его улыбку Петя. – Никуда твой красавец от тебя не денется, дождется. А если не дождется, нас зови. Уговорим вернуться. – Чепуху мелешь, – усмехнулся Волк, но взгляд у него заметно подобрел. – Ну, так может у меня горячка? Костя! Костян! Потрогай мне лоб! А лучше воды дай! – крикнул Хазин, веселясь. – Петь, лежи уже, а, – буркнул надувшийся Цветков. – Доедем до князя, там и вода будет. Хазин лишь широко улыбнулся. Но, несмотря на весь свой ветреный настрой, с едущего рядом Волка взгляда внимательного не сводил, да нож за пазухой поближе к руке держал.***
Хоромы у князя Коровьева были украшены небогато, без лишних изысков и вычурности. На расстеленную по столу белоснежную скатерть слуги вынесли угощения для стрельцов. Оголодавшие с дороги мужики мигом расхватали капустные пироги, Петя же от трапезы пока воздержался. Князь обещался выйти к ним как можно скорее, но больше этого Хазина беспокоило другое - Волка от ворот повели сразу к Коровьеву. – А я говорил, что не вызывает он доверия, – стоял на своем Цветков, запивая пирог парным молоком. – Именем человеческим не представился, зачем к князю надо, не сказал. Полетят наши головы, точно говорю! Петя на причитания Цветкова отмахнулся. Плечо все еще ныло, местный лекарь приложил к ране какую-то странную примочку, от которой нестерпимо щипало и жгло. – Ты слышал, как он караульным представился? – спросил у Кости. – Да Волком и представился. – Не, – мотнул головой Хазин. – Он им что-то другое сказал. Знать бы, что. Из коридора донеслись шаги тяжелые и быстрые, стрельцы все едино замерли. Костя подавился пирогом. Дверь в трапезную распахнулась, а в ней - князь Коровьев весь взъерошенный, расшитая ферязь с плеча поползла, а под седыми бровями взгляд нечитаемый, сверкающий. – Ты хоть знаешь, кого привел, княжич? – пошел из груди густой и грозный голос князя. Петя с лавки поднялся, готовый мысленно уже ко всему, стрелецкий кафтан оправил, в спине выпрямился и ответил честно: – Кого привел, не знаю. Но жизнью ему обязан. – Говорил же, добром не кончится! – тихо прошипел Костя, вставая позади Пети и кладя руку на саблю. – Ты... ! – затряс в воздухе руками Коровьев. – Ты... ! Подошел он к Хазину вплотную и, против всех опасливых ожиданий, сгреб в объятия, а после принялся крепко в щеки расцеловывать. – Какую же услугу ты мне оказал, княжич, – наконец улыбнулся князь, чуть в сторону отступая. – Да что там мне, всем Нижним землям! Позади Коровьева стоял тот самый Волк, плечом дверной косяк подпирая, и наблюдал за растерянностью стрельцов с нескрываемым весельем. – Иван Дмитриевич, вы преувеличиваете, – оторопев, отозвался Петя. – Кто кому еще услугу оказал... – Цыц! Слышать ничего не хочу! Ты привел в мой дом будущего нижегородского Князя. Живым и невредимым! – снова замахал руками Коровьев, на его пальцах ярко засверкали перстни. – Афанасий, вели кухаркам стол готовить, да гонца зови! Добрую весть понесет! Коровьев спешно удалился, не переставая что-то восклицать. Петя все так же стоял у лавки силясь понять, что сейчас произошло. – Уж прости князя, он был слишком рад меня видеть, – с усмешкой отозвался Волк. – Это я уже понял, – выдохнул Петя. – Так как тебя все же зовут? Волк расправил плечи, подошел ближе и протянул ладонь для рукопожатия, внимательно глядя на Хазина. Петя все пытался припомнить, кто же должен был стать будущим нижегородским Князем. Да и разве о том объявляли? Ему доносили лишь обрывистые слухи, что единственный человек, кого на это место приметили, погиб на границе. Сгорел в крепости. Точно. Крепость. Петя едва ли не засмеялся, пожимая протянутую ладонь. Волк лишь понимающе кивнул и ответил: – Олег. Меня зовут Олег.***
Москва уже издалека светилась разбитыми у реки кострами, Петя чуть притормозил у одного из берегов. Над водой разносилась музыка, веселая и радостная. Люди пели, смеялись, танцевали. Это все казалось Пете таким странным, выдуманным, будто сон. Но он моргнул раз, другой, и ничего не менялось. Около месяца Хазин со своей десятиной гонялся по границе за той шайкой разбойников, и если бы не Олег с дружиной князя Коровьева, до самой осени там ошивался бы. Волков тогда не соврал, что шайку эту давно выслеживал, все их пути и привалы вычислял, потому так и припозднился со своим возвращением в Нижний град. Толковый мужик оказался, хоть и не особо разговорчивый. Петя теперь прекрасно понимал, почему Коровьев был так рад его возвращению. От границы с Низовьем Петю дернули на юг - Великий Султан скоропостижно скончался, и его сын, занявший престол, спешил уладить последствия бойни, учиненной отцом. Первые переговоры прошли спокойно, пускай и не очень плодотворно. Петя оглядел темные речные воды и коснулся печатного перстня на своей руке. Его он получил от старшего сына Рустама паши, в благодарность за сохраненную жизнь горячо любимого брата. Сам Рустам паша погиб на войне, поэтому новым правой рукой нового Великого Султана стал брат Мехмеда, Серкан. Он хитро улыбался и все называл Петю своим "добрым другом". Хазин ни единому его слову не верил, но улыбался так же в ответ и вел сложные беседы. Никогда не знаешь, в какой момент пригодится знакомый человек при дворе Султана. Хоть и было уже все позади, по ночам Петю все еще преследовали выстрелы пушек и звон сабель. Порой казалось, что даже небо вот-вот разорвется от этого нечеловеческого грохота. Хазин все никак не мог привыкнуть к стоявшей вокруг мирной тишине. Отправив лошадь с караульным ко двору, Петя спустился к реке. В поясной сумке лежало письмо от Олега, которое тот еще давно просил при случае отправить в Верхград. Андрей как раз говорил, что в кострища к Князю должна нагрянуть делегация из вершков. Петя так спешил, так мчал в Москву, сам не понимая зачем, и все равно не успел. Хазин присел под дубом, вытянул уставшие после скачки ноги. Струны гуслей распускали свою веселую трель под умелыми щипками, девичьи голоса тянулись в песне. Кажется, кто-то свалился в камышовые заросли и теперь со смехом оттуда выбирался. Вокруг костра кружился хоровод, и Петя до того на него засмотрелся, что совсем не заметил, как рядом кто-то присел. Услышав чужое, сбившееся дыхание, Хазин не думая протянул флягу. – Хватит с меня вина, я никогда так не протрезвею, – тяжело отозвался чуть хриплый голос. – Вода, дурень, – с насмешкой ответил Хазин. – Пей. – Спасибо, – флягу из рук приняли. Петя наконец очнулся от очаровавшего его хоровода и взглянул на севшего рядом человека. Сердце будто подскочило к самому горлу и стремительно ухнуло куда-то вниз. Разве могло быть такое? Разве из сотни людей, среди десятка костров, разбитых на берегу, он мог встретить его именно здесь и сейчас? Игорь пил из фляги, и Петя видел, как каждый глоток прокатывался по подсвеченной золотом костра шее. Он изменился и одновременно остался точно таким же, как пять, восемь, лет назад. Взъерошенный мальчишка в распахнутом тулупе, с раскрасневшимися от злости и мороза щеками. Кудрявый, высокий юноша с ясным взглядом и протянутой рукой. Молодой, крепкий парень с пропахшим вином дыханием и залегшей глубокой печалью на лице. Петя взял в руки возвращенную ему флягу и отпил прохладной воды, но горло все равно будто осталось сухим. – Откуда едешь? Вижу, здесь ты случайный гость, – заговорил Игорь. От этого вопроса, такого простого и незатейливого, стало тоскливо. Гром его не помнил, не знал. Это в Петю каждая встреча врезалась глубоко-глубоко, а для Игоря они все мимо прошли. – Видит он, – раздосадовано хмыкнул Хазин, пряча флягу под накидкой. – Да у тебя глаз косит и за версту брагой тянет, что ты там видишь? – Какой ты колючий, – Игорь легко рассмеялся и, прежде чем попытаться уйти, улыбнулся. Петя дышать забыл как. Дурак, какой же дурак! Ну что это он такое говорит, а?! Хазин взъелся сам на себя, на свой язык поганый, поспешил ответить: – С юга. С дороги устал, вот. Спешил. – К кострищу спешил? – Игорь сел обратно, чуть ближе к нему придвигаясь. – Спешил, – согласно кивнул Петя, облегченно выдохнув, – да все равно не успел. – И как дела на юге? Игорь даже посерьезнел, нахмурился, губы сжал и смотрел так внимательно, будто совсем даже не пьян. Петю пробило на улыбку. – Отстраивается, – ответил он, отвернув взгляд к реке. От воды поползла пелена тумана. Они сидели молча, и не было никакого желания прерывать это молчание ненужным разговором. Петя не знал, что вообще в нем такое творится, от чего так волнуется и трепещет нутро. Но каждый раз, как поднимал он свой взгляд на Игоря, в голове становилось пусто и звонко. Волосы у Грома стали короче, темнее. Взгляд хоть и хмельной, но такой усталый и все равно цепкий. Под легкой рубахой отчетливо виднелись крепкие плечи. Не широкие, а именно крепкие, с красиво расходящейся линией ключиц. Интересно, сразись они сейчас, Игорь так же легко уложил бы Хазина на спину? Наверное, да. Его так часто выручал подсмотренный у Грома прием... Порой казалось, что Игорь через всю Петину жизнь проходил незримой красной нитью. Он был напоминанием, предостережением, маячившим в кромешной тьме огоньком. Хазин мог про него забыть, но рано или поздно Игорь всегда возвращался к нему своим именем на чужих устах. Можно ли назвать это судьбой, Петя не знал. Гром вдруг зажмурился и запрокинул голову так, что венок с нее свалился. Петя только сейчас его заметил, подцепил пальцами и поднес к себе, рассматривая. В криво сплетенных стеблях мелькала желто-рыжая незрелая рябина. Петя помнил, как ее огненные ягоды рассыпали перед Ксенией, когда она шла к алтарю под торжественно-тягучую венчальную песнь. Рябину вплетают в венки лишь на свадьбу, да изредка кладут в погребальный костер, как знак крепкой и верной любви к ушедшему человеку. Как желание и после смерти быть рядом с ним. У реки толпились девицы, пуская свои венки и загадывая в них все свое самое сокровенное. Петю уколола ревнивая мысль. – Почему к воде не идешь? Вручил кто? – спросил он. Игорь венок у него из рук забрал, тот едва ли не развалился. Переплел непослушными пальцами чуть крепче и задумался. – Нет, это мой, – слабо улыбнулся Гром. – А от чего на тебе остался? – А кто от меня такого, косого и смердящего брагой, примет? – Игорь рассмеялся легко и открыто, будто совсем не держал на Петю обиды. – Не смердишь ты, – поджал виновато плечи Хазин. – Значит тебе его и отдам. В то же мгновение Игорь оказался близко-близко, цепляя на Петину голову свой венок. Кажется, он сам от себя того не ожидал, замер чуть испуганно, в чужие глаза вглядываясь. Где-то сбоку трещал догорающий костер, все еще тянулись нараспев девичьи голоса, но Хазин того не слышал. Игорь рукой по его волосам провел, коснулся щеки и оставил там свою ладонь, не решаясь - то ли убрать, то ли погладить. Петя к руке его прижался, чувствуя разошедшуюся по телу мелкую дрожь. Как же хотелось остаться в этом мгновенье, где не было ни отгремевшей войны, ни мерзких слухов, ни стрелецких забот, а только река, костер и Игорь. Вдруг Хазин почуял запах - слабый, но такой знакомый. Он осторожно ткнулся носом в чужое запястье, позволяя себе чуть глубже вдохнуть. Посреди дыма, вина и речной тины, заиграла та самая пленительная свежесть. – А ты знаешь, что за венок поцелуй просить положено? – осипшим голосом прошептал Петя, заглядывая Игорю в глаза. – Будешь просить? – чуть помедлив, спросил Гром. Петя тихо вздохнул. Игорь пьян. Игорь позволил себе на этом празднике забыться, как хотел и не мог забыться Петя. Да и что будет значить этот украденный поцелуй? Сделается от него Хазину хоть чуточку легче? Возможно. Но только если бы Игорь его помнил, если бы Игорь его знал. Если бы Игорь хотел. – Не буду, – прикусив губу, отстранился Петя и поспешил встать. Он вскинул взгляд к небу, где черноту рассекла падающая искра. В детстве маменька учила загадывать на них желания, обещая, что все непременно сбудется. Но сколько бы Петя ни загадывал, никакая сорвавшаяся вниз звезда не могла их исполнить. – Видел? – шепотом спросил он. – Да, – так же шепотом отозвался Игорь, вставая рядом. – И что загадал? Ему стало интересно - о чем Гром мечтал? Что мог загадать человек, которого жизнь потрепала едва ли не сильнее, чем Петю? Любовь? Счастье? Богатство? – Мир. Я загадал мир, – на выдохе произнес Игорь, будто открывал ему сейчас свою самую сокровенную тайну. Самое сокровенное желание. Летний ветер шелестел в высокой траве, перебираясь к зарослям у реки и раздувая в стороны туман. Петя взглянул на заострившееся, утратившее юношескую мягкость лицо Игоря. В его глаза, полные честной и светлой надежды. Звезды никогда не исполняют желания, сколько на них ни надейся. Петя знает. Желания исполняют только люди. – Будет мир. Я обещаю, – вымолвил Хазин и ушел, к Игорю не оборачиваясь. В поясной сумке лежало письмо от Олега, которое он завтра передаст лично в руки делегации из Верхграда. Может там он снова увидит Грома, но лучше бы тому не случаться. Петя не был уверен, что во второй раз справится с собой и не совершит какую-нибудь глупость, попытаясь напомнить о себе. Не время было для этих вспыхнувших чувств, да и откуда Хазину было знать, что это не очередная блажь? Вдруг он просто настолько истосковался по человеческому теплу, что был готов бросится в ноги к первому, кто ему его даст? Да и разве было у Пети хоть какое-то право, чтобы стать ближе к Игорю? Кто он вообще такой? Княжич, которого никто не желал видеть в кремле? Стрелец, предавший княжество? Десятник, искупивший свою вину на войне? Он никто, пока в его руках нет той власти, что способна позволить ему жить по велению собственного сердца. Что позволит ему выбирать. Что позволит ему исполнять обещания.*** ***
Перед самым отъездом дорогу орошило мелким дождем, вся пыль потяжелела, прибилась к земле. Круглое озеро спряталось за кромкой леса, издалека слабо доносился колокольный звон Залесского монастыря. Игорь наотрез отказался ехать в повозке, заявил, что лучше пешком дойдет до Москвы, нежели согласится на пытку сидеть согнувшись всю дорогу во второй раз. – Да и к тому же, надо убедить народ, что я в добром здравии, ведь так? – спрашивал Гром, разворачивая свою лошадь чуть ближе к Пете. – Вот пусть и увидят сами. Хазин сделал вид, что принял его слова за весомый аргумент. Дорога до Москвы не должна быть столь долгой, но Петя все равно волновался - вдруг Игорю по пути станет нехорошо? Ему ведь хватит упрямства и гордости об этом смолчать! Но и спорить с Громом было, пожалуй, бесполезно. Прежде чем имение скрылось за пригорком, Петя напоследок окинул его взглядом. Издали оно казалось все таким же, как в детстве. На душе провернулась тоскливая мысль: сколько же всего с ним с тех пор случилось! Игорь подъехал совсем близко, притираясь к петиному колену своим. Взглянул вопросительно, но Хазин в ответ лишь улыбнулся и мотнул головой. Не о чем беспокоиться. Гром кивнул и двинулся вперед, оставляя Петю наедине со своими мыслями. На имение упали яркие лучи вышедшего из-за облаков солнца, и Хазин вдруг подумал: если бы для того, чтобы встретить Игоря, быть рядом с ним, ему нужно было пройти через все это снова - он без раздумий и сожалений согласился бы. – Егор, – позвал Петя. Стрелец тут же подъехал ближе и принялся внимательно слушать. Петя достал из-за пазухи невзрачный конверт. – Обернись до тверского князя, он тебя ждет. Там выбери у него гонца понадежнее и отправь это письмо в Верхград. Только учти, сделать все нужно тихо и тайно. Даю времени до следующей седмицы. – Слушаюсь, Петр Юрьевич. – Егор конверт шустро запрятал под кафтан, и прежде чем съехать с тропы, ведущей к Москве, спросил: – Кому письмо передать надобно? Петя взглянул на Игоря. Тот ехал достаточно далеко и о чем-то переговаривался с Цветковым. Судя по тому, как нещадно краснели у Кости уши, речь шла о Зайцевой. На короткое мгновение Хазин представил, что этого могло бы не быть, что Игорь никогда бы не вернулся с ним в Москву. Руки сами сжались на поводьях. – Внуку верхградского казначея, – ровно проговорил Петя. – Дмитрию Дубину. Егор, кивнув, съехал с тропы.